й  ночи  у  Коронала  видений  было  более  чем
достаточно. Если он сейчас выпьет сонного вина, то это не  пойдет  ему  на
пользу. Полагаю, время терпит...
     - Мы можем обойтись без вина, - перебила Тисана.  -  Этот  сон  может
растолковать и ребенок.  Землетрясение?  Раскол  мира?  Что  ж,  вам  надо
готовиться к тяжким временам, мой лорд.
     - О чем ты говоришь?
     - Близится война, мой лорд, - ответил вместо Тисаны Слит.
     Валентин повернулся и устремил взгляд на коротышку.
     -  Война!  -  вскричал  он.  -  Война?  Неужели  мне  вновь  придется
сражаться? За восемь тысяч лет я был первым Короналом,  которому  пришлось
выводить войска на поле битвы: неужели мне предстоит сделать это во второй
раз?
     - Вам наверняка известно, мой лорд, - сказал Слит,  -  что  война  за
реставрацию была лишь первой схваткой  истинной  войны,  которую  придется
вести; войны, которая назревала на протяжении  столетий;  войны,  которой,
как я надеюсь, вы знаете, невозможно избежать.
     - Нет таких войн, которых нельзя избежать.
     - Вы так думаете, мой лорд?
     Коронал бросил на Слита недобрый взгляд, но ничего  не  ответил.  Они
все твердили о том, что он уже и так понял, хотя не хотел об этом слышать;
но все  же,  услышав,  почувствовал,  как  его  душу  охватывает  страшное
беспокойство. Мгновение спустя он встал и принялся  молча  расхаживать  по
комнате. В  дальнем  конце  ее  стояла  громадная  жутковатая  скульптура,
вырезанная  из  кости  морских  драконов  -  переплетенные   пальцы   двух
сплетенных  ладоней,  или,  может   быть,   смыкающиеся   клыки   какой-то
колоссальной, демонической пасти.  Валентин  долго  простоял  у  изваяния,
бесцельно поглаживая блестящую, отполированную поверхность. "Незавершенное
дело, сказала Тисана. Да-да.  Изменяющие  форму,  метаморфы,  пьюривары  -
называй их  любым  именем  на  выбор  -  аборигены  Маджипура,  у  которых
четырнадцать тысячелетий назад переселенцы со  звезд  отняли  этот  дивный
мир. Восемь лет ушло на то, чтобы понять потребности этого народа, а я так
ничего и не узнал".
     Он повернулся и сказал:
     - Когда я поднялся, чтобы произнести речь, то вспомнил слова главного
представителя Понтифекса: "Коронал - это мир, а  мир  -  это  Коронал".  И
внезапно  я  стал  Маджипуром.  Все  происходившее  в  любом  уголке  мира
проходило через мою душу.
     - У вас и раньше такое бывало, - сказала Тисана. - В снах, которые  я
толковала: когда вы говорили, что видели  вырастающие  из  земли  двадцать
миллиардов золотых нитей, и держали их все в правой руке. И еще один  сон,
когда вы широко раскинули руки и обняли весь мир, и...
     - То другое, - перебил Валентин. - А на этот раз  мир  распадался  на
части.
     - То есть как?
     - Буквально. Разваливался на куски. Не осталось  ничего,  кроме  моря
тьмы... в нее-то я и упал...
     - Хорнкаст говорил правду, - тихо промолвила Тисана. - Вы и есть мир,
ваша светлость. Темное знание ищет к вам путь и собирается со всего  света
вокруг вас. Это послание, мой лорд, не от Леди, не от Короля  Снов,  а  от
самого мира.
     Валентин повернулся к вроону.
     - Что скажешь, Делиамбр?
     - Тисану я знаю, кажется, лет пятьдесят и ни разу не слышал, чтобы  с
ее уст срывались глупые речи.
     - Значит, будет война?
     - Думаю, что война, уже началась, - ответил Делиамбр.



                                    2

     Хиссуне корил себя за опоздание на пир. Первая официальная церемония,
на которой он присутствовал с тех пор, как очутился в  кругу  приближенных
Лорда Валентина, - и на тебе, опоздать на нее. Возмутительная небрежность!
     Часть вины лежала на его сестре Эйлимур. Все то время, что он пытался
облачиться в красивые парадные одежды, она приставала к  нему,  суетилась,
поправляла наплечную цепь, переживала по поводу длины  и  покроя  камзола,
отыскивала на начищенных до зеркального блеска башмаках пятнышки,  видимые
только ей. Эйлимур было  пятнадцать  лет,  нелегкая  пора  для  девушки  -
впрочем, Хиссуне иногда казалось, что у девушек любой возраст труден, -  и
она старалась держаться властно, своевольно, вникая во все домашние дела.
     Так что, своим  стремлением  подготовить  его  надлежащим  образом  к
банкету у Коронала, она помогла  ему  опоздать.  Эйлимур  потратила  минут
двадцать, как ему показалось, просто вертя в  руках  эмблему  его  звания,
небольшой золотой эполет в виде звездного  огня,  который  он  намеревался
носить на левом плече в образуемой цепью петле. Девушка  бесконечно  долго
передвигала этот эполет то в одну, то в другую сторону,  чтобы  разместить
его как можно точнее по центру, вымеряя  доли  дюйма,  пока,  наконец,  не
сказала:
     - Отлично. Все. Вот так, посмотри. Нравится?
     Она схватила свое старое зеркало, облезлое и потускневшее с  обратной
стороны, и сунула ему под нос. Хиссуне увидел мутное, искаженное отражение
- этакий незнакомец в пышных одеждах, будто собравшийся на маскарад. Наряд
имел картинный, театральный, неправдоподобный вид. И все же он осознал  то
новое ощущение  величавости  и  властности,  пришедшее  к  нему  благодаря
одеянию. Как странно, подумал он,  что  торопливо  подогнанное  у  модного
портного из Дворца Масок облачение  смогло  произвести  столь  разительную
перемену: теперь он больше не Хиссуне  -  суетливый  уличный  оборвыш,  не
беспокойный и неуверенный  в  себе  молодой  человек,  но  Хиссуне-щеголь,
Хиссуне-павлин, гордый собой соратник Коронала.
     А еще - Хиссуне-опаздывающий. Хотя, если поторопиться, можно было  бы
добраться вовремя до большого зала Понтифекса.
     Но тут вернулась с работы его  мать  Эльсинома,  что  стало  причиной
дальнейшей задержки. Она вошла в комнату, хрупкая, темноволосая, бледная и
усталая женщина, и посмотрела на него с таким благоговением и  удивлением,
будто кто-то поймал комету и запустил  в  свободный  полет  по  ее  убогой
квартире. Глаза Эльсиномы горели, от  лица  исходил  свет,  невиданный  им
раньше.
     - Ты потрясающе выглядишь, Хиссуне! Какая роскошь!
     Усмехнувшись,   он   развернулся,   чтобы   продемонстрировать   свое
великолепие.
     - Просто глазам не верится, да? У меня прямо вид  рыцаря  с  Замковой
Горы!
     - У тебя вид принца! Коронала!
     - Ну да, конечно. Лорд Хиссуне. Короналу, насколько я знаю,  подобает
горностаевая мантия, чудесный зеленый  дублет  и  еще,  пожалуй,  огромная
затейливая подвеска в виде звездного огня на груди. Однако я и так  хорош,
правда, мама?
     Они посмеялись, и, несмотря на усталость,  мать  обняла  его  и  даже
протанцевала вместе с ним по комнате, а затем, отпустив, сказала:
     - Время поджимает. Пора идти.
     - Да, пора.  -  Он  направился  к  двери.  -  Как  все  странно...  Я
отправляюсь  на  ужин  к  столу  самого  Коронала,  буду   сидеть   рядом,
сопровождать его в поездке, поселюсь на Замковой Горе...
     - Да, это очень странно, - тихо сказала Эльсинома.
     Все они - Эльсинома, Эйлимур, его младшая сестра Марона  -  встали  в
ряд, и Хиссуне торжественно, друг за дружкой поцеловал их,  пожал  руки  и
отстранился, испугавшись за свои одежды,  как  только  женщины  попытались
заключить его в объятия. Он видел, что мать и сестры взирают на него,  как
на богоподобное существо или, в крайнем  случае,  на  Коронала,  будто  он
утратил всякое отношение к своей семье, спустился с небес,  чтобы  сегодня
вечером величаво пройтись по этим безрадостным комнатушкам.  Ему  мнилось,
что  вовсе  не  он  провел  восемнадцать  лет  жизни  в  этих  закопченных
комнатушках на первом уровне Лабиринта; он есть и всегда  был  Хиссуне  из
Замка, кандидатом в рыцари, завсегдатаем королевского двора, знающим  толк
во всех его удовольствиях.
     Глупость, безумие. Ты не должен забывать, кто  ты  такой,  и  с  чего
начинал, говорил он себе.
     Но как трудно не вспоминать все время о перемене,  происшедшей  в  их
жизни, думал он, спускаясь по бесконечной винтовой лестнице на улицу.  Так
много перемен. Когда-то они с матерью работали на  улицах  Лабиринта:  она
выпрашивала кроны у проходящей знати, а  он  бегал  за  путешественниками,
настойчиво предлагая им свои услуги в качестве гида за полрояла или  около
того, чтобы провести их  по  живописным  диковинам  подземного  города.  А
сейчас он пользуется покровительством Коронала, и мать за счет  его  новых
связей стала буфетчицей в кафе во Дворе Шаров. И все это - за счет  удачи,
сверхъестественной и невероятной удачи.
     А только ли в удаче  дело?  Когда  ему  было  всего  десять  лет,  он
предложил  свои  услуги  высокому   светловолосому   человеку,   даже   не
подозревая, что этот незнакомец был не  кем  иным,  как  Короналом  Лордом
Валентином, свергнутым и оказавшимся в Лабиринте, чтобы добиться поддержки
Понтифекса в борьбе за утраченный престол.
     Но само по себе это событие могло и  не  иметь  никаких  последствий.
Хиссуне часто спрашивал себя, чем же он так приглянулся  Лорду  Валентину,
что заставило  Коронала  вспомнить  о  нем,  отыскать  после  реставрации,
забрать для работы в Доме Записей,  а  теперь  призвать  в  святая  святых
государственного управления. Вероятно, причиной тому его непочтительность,
саркастические замечания, холодная, небрежная манера держаться, отсутствие
благоговения перед Короналами и  Понтифексами,  и  его  самостоятельность,
проявившаяся уже в десять лет. Должно быть, это и произвело впечатление на
Лорда Валентина. А  эти  рыцари  из  Замка,  подумал  Хиссуне,  все  такие
вежливые, изысканные: наверное, в  глазах  Коронала  я  выглядел  чужаком,
почище какого-нибудь хайрога. А ведь в Лабиринте полно  всяких  мальчишек.
Любой из них мог бы уцепиться за его рукав.  Но  удача  улыбнулась  именно
мне.
     Он вышел к небольшой пыльной площади, на которой стоял его дом. Узкие
кривые улочки района Двора Гваделумы, где прошла его жизнь, разбегались  в
разные  стороны,  а  по  бокам  виднелись  скособочившиеся   от   возраста
тысячелетние ветхие здания, составляющие границу мира. При резком, слишком
ярком свете - таким светом, столь не похожим на  мягкое  золотисто-зеленое
солнце, лучи которого никогда не достигали подземелья, был залит весь этот
уровень Лабиринта - выщербленная серая кладка старых зданий просто кричала
о страшной усталости, об изношенности камня. Хиссуне попробовал вспомнить,
замечал ли он когда-нибудь раньше, насколько тут убого и уныло.
     На площади было полно народу. Мало кто из обитателей Двора  Гваделумы
испытывал желание  сидеть  вечерами  в  четырех  стенах  своих  полутемных
клетушек; они собрались здесь, чтобы послоняться  по  какой-нибудь  аллее.
Хиссуне в его блистательных новых  одеждах  казалось,  что  все,  кого  он
когда-либо знал, вышли на улицы поглазеть на него, похихикать,  пофыркать,
окинуть злобным взглядом. Он увидел Ванимуна, родившегося  с  ним  в  один
день и  час  и  ставшего  когда-то  чуть  ли  не  братом,  и  стройную,  с
глазами-миндалинами младшую  сестру  Ванимуна,  которая  уже  подросла,  и
Хойлана с тремя его кряжистыми  братьями,  и  Никкилона,  и  маленького  с
угловатым лицом Гизмета, и продававшего сладкие  корешки  гумбы  вроона  с
глазами-бусинками, и Конфалума-карманника, и трех  старых  сестер-хайрогш,
которых в открытую называли метаморфами, чему Хиссуне никогда не верил,  и
еще кого-то, и еще... И все смотрят, и у всех в глазах молчаливый  вопрос:
почему ты так вырядился, Хиссуне, к чему эта пышность, зачем эта роскошь?
     С неспокойной душой шел он через площадь, понимая, что банкет вот-вот
начнется, а идти еще далеко. Путь ему преграждали все, кого он  когда-либо
знал.
     Первым подал голос Ванимун:
     - Куда собрался, Хиссуне? На маскарад?
     - Он на Остров направился, с Леди в бирюльки играть!
     - Да нет  же,  он  собирается  охотиться  с  Понтифексом  на  морских
драконов!
     - Дайте пройти, - спокойно сказал Хиссуне, видя, что толпа становится
все плотнее.
     - Дайте пройти! Пропустите его! - весело закричали они, и не  подумав
расступиться.
     -  Где  же  ты   раздобыл   эту   клоунскую   хламиду,   Хиссуне?   -
поинтересовался Гизмет.
     - Взял напрокат, - откликнулся Хойлан.
     - Спер, наверное, - сказал один из его братьев.
     - Нашел подвыпившего рыцаря в темной аллее и обобрал его как липку!
     - Прочь с дороги, - сказал Хиссуне, которому спокойствие давалось все
труднее. - У меня важное дело.
     - Важное дело! Важное дело!
     - Он идет на прием к Понтифексу!
     - Понтифекс хочет сделать Хиссуне герцогом!
     - Герцог Хиссуне! Принц Хиссуне!
     - А почему бы не Лорд Хиссуне?
     - Лорд Хиссуне! Лорд Хиссуне!
     В их голосах звучало что-то недоброе. Десять или  двенадцать  человек
окружили его плотной стеной. Сейчас  ими  двигали  обида  и  зависть.  Его
пышный наряд, наплечная цепь, эполет, башмаки, плащ - это, на  их  взгляд,
было слишком уж  вызывающим,  слишком  высокомерным  способом  подчеркнуть
открывшуюся между ними пропасть. Мгновение спустя толпа принялась  дергать
его за камзол, тянуть за цепь. Хиссуне стало страшно. Уговаривать их  было
бесполезно, пробиться силой - попросту безрассудно, а ожидать, что вот-вот
появится патруль прокторов, - безнадежно. Он предоставлен самому себе.
     Стоявший ближе всех Ванимун потянулся к плечу Хиссуне, как бы пытаясь
его толкнуть. Он отстранился, но Ванимун успел оставить  грязный  след  на
светло-зеленой ткани плаща. Внезапно Хиссуне охватила бешеная ярость.
     - Не смейте прикасаться ко мне! - заорал он,  рисуя  в  воздухе  знак
морского дракона.
     Издевательски  посмеиваясь,  Ванимун  вцепился  в  него  второй  раз.
Хиссуне перехватил его запястье и стиснул так, что наглец побледнел.
     - Ой, отпусти! - простонал Ванимун.
     Хиссуне дернул его руку вверх и назад, грубо развернув  противника  к
себе спиной. Особыми бойцовскими качествами Хиссуне никогда не отличался -
для этого он был  слишком  маленьким  и  хрупким  и  полагался  обычно  на
быстроту и смекалку, - но не давал спуску никому, когда  его  подстегивала
злоба.  И  сейчас,  чувствуя,  как  его  переполняет  ненависть,   низким,
напряженным голосом он процедил:
     - Если надо будет, я сломаю тебе руку, Ванимун. Не  желаю,  чтобы  ко
мне прикасались!
     - Больно!
     - Будешь еще руки распускать?
     - Уж и пошутить нельзя...
     Хиссуне вывернул руку Ванимуну до предела.
     - Я тебе пошучу.
     - От-т-пусти...
     - Если будешь держаться от меня подальше.
     - Ладно... Ладно!
     Хиссуне отпустил Ванимуна и отдышался. Сердце бешено  колотилось,  он
весь покрылся потом, но старался не думать о том,  какой  у  него  вид.  А
Эйлимур так старалась...
     Его противник отступил назад, с угрюмым видом потирая запястье.
     - Он боится, видите ли, что  я  испачкаю  такой  шикарный  наряд.  Не
хочет, чтобы простые люди его замарали.
     - Именно так. А теперь - прочь с дороги. Я уже опаздываю.
     - Надо думать, на банкет к Короналу?
     - Совершенно верно. Опаздываю на банкет к Короналу.
     Ванимун и остальные таращились во все глаза; их лица  выражали  нечто
среднее между презрением и почтительностью. Хиссуне растолкал их и зашагал
через площадь.
     У него мелькнула мысль, что вечер начинается не слишком удачно.



                                    3

     В один прекрасный день, в разгар лета, когда солнце неподвижно висело
над Замковой Горой, Коронал Лорд  Валентин  с  легким  сердцем  выехал  на
усыпанные цветами луга у подножия левого крыла Замка.
     Он отправился один, не взяв с собой  даже  супругу,  Леди  Карабеллу.
Советники совсем не одобряли его поездки куда бы то ни было без охраны, не
говоря  уж  о  риске,  которому  он  подвергался  за  пределами   обширных
королевских  владений.  И  всегда,  когда  возникал  этот  вопрос,  Элидат
досадливо бил кулаком по ладони, Тунигорн выпрямлялся во весь рост, как бы
желая закрыть своим телом дорогу Валентину, а у  маленького  Слита  просто
лицо чернело от ярости, и он напоминал Короналу о том, что врагам  однажды
уже удалось свергнуть его, и они способны повторить свой успех.
     - Но ведь в любом месте Замковой  Горы  я  наверняка  буду  в  полной
безопасности, - возражал Валентин.
     Однако  до  сих  пор  им  всегда  удавалось  настоять  на  своем  под
предлогом, что безопасность к Короналу Маджипура превыше  всего.  Поэтому,
когда Лорд Валентин  выезжал  куда-нибудь,  его  обязательно  сопровождали
Элидат, Тунигорн или, иногда, Стасилейн, точно так же, как  в  детстве.  А
позади, на почтительном расстоянии от них, незаметно следовали с полдюжины
охранников Коронала.
     Но на этот раз Валентин каким-то образом улизнул, не попавшись никому
на глаза. Он и  сам  плохо  понимал,  как  это  удалось.  Утром  Валентина
охватило непреодолимое желание проехаться; спокойно  пошел  он  в  конюшни
южного крыла, без помощи конюха оседлал  любимого  маунта  и  поскакал  по
зеленому  фарфору  необычно  пустынной  Площади  Дизимаула,   стремительно
миновал огромную арку и очутился  на  великолепных  полях,  примыкавших  к
Великому Калинтанскому Шоссе. Никто не остановил его. Никто  не  окликнул.
Казалось, он стал невидимым, благодаря каким-то чарам.
     Свободен, пускай всего лишь на пару часов! Коронал откинул  голову  и
расхохотался, но смеялся недолго, а затем подстегнул маунта и  пустил  его
вскачь по лугам. Копыта огромного пурпурного животного словно  парили  над
головками бесчисленных цветов.
     Эх, вот это жизнь!
     Фантастическая громада Замка за спиной быстро уменьшалась в размерах.
Но  даже  на  таком  расстоянии  Замок  поражал   величиной:   загораживал
полгоризонта,  подобно  некоему  гигантскому  чудовищу,  что  вцепилось  в
вершину Горы, навалилось на нее тушей, состоявшей примерно из сорока тысяч
помещений. Валентин не мог вспомнить ни единого случая после  реставрации,
когда бы он покидал Замок без охраны. Ни единого.
     Что ж, зато теперь он вырвался на волю.  Валентин  посмотрел  налево,
где под головокружительным  углом  уходила  вниз  скала  в  тридцать  миль
высотой, которая и была Замковой Горой, и увидел город развлечений Верхний
Морпин, сиявший паутиной воздушных золотых нитей. Не поехать ли  туда,  не
посвятить ли день развлечениям? Почему бы и нет? Ведь он  свободен!  Стоит
только  захотеть,  и  можно  поехать  дальше,  и  прогуляться   по   садам
Толингарского Барьера среди  халатинг,  танигалов  и  ситерилов,  а  потом
вернуться с желтым цветком алабандины на шляпе вместо кокарды... А  может,
поехать в Фурибл ко времени кормления каменных птиц или в Сти и попить там
золотого вина на вершине Башни Тимин? Или съездить в Бомбифал, Перитол или
Банглекод... Этот день принадлежит ему!
     Маунт, казалось, способен был отвезти своего седока куда угодно.  Час
за часом он вез его, не выказывая ни малейшей  усталости.  По  прибытии  в
Верхний  Морпин  Валентин  привязал  животное  у  Фонтана  Конфалума,  где
копьевидные, тонкие струи подкрашенной воды били вверх на сотни  футов,  в
силу какого-то древнего колдовства оставаясь при этом прямыми.  Он  пешком
прошелся по улицам  из  плотно  сплетенных  золотых  канатов,  и  вышел  к
зеркальным горкам, где  они  с  Вориаксом  в  далеком  детстве  так  часто
испытывали свою ловкость. Когда Валентин оказался на  сверкающих  склонах,
никто не обратил на него внимания, будто все считали неучтивым смотреть на
Коронала, катающегося на горках, или будто он набросил на  плечи  чудесный
плащ-невидимку. Его это, разумеется, не огорчало. Покатавшись  на  горках,
Валентин подумал, что теперь  можно  сходить  к  силовым  туннелям  или  к
джаггернаутам, но потом решил,  что  продолжить  поездку  будет  не  менее
приятно, мгновение  спустя  вновь  оказался  на  скакуне  и  направился  в
Бомбифал.
     В этом древнейшем и красивейшем из  всех  городов,  где  закругленные
стены из темного  грязно-оранж