ь наши мозги станут по истине одним. Тогда смогу я оценить
правдоподобность твоей истории. Согласен? Выпьешь наркотик? Со мной?
     Валентин обеспокоенно взглянул на своих  спутников  и  увидел  на  их
лицах отражение своей тревоги - у всех, кроме Делиамбера,  выражение  лица
которого было пустым и нейтральным,  словно  Делиамбер  был  совершенно  в
другом месте. Рискнуть? Смеет ли он? Наркотик может лишить  его  сознания,
сделать абсолютно прозрачным, полностью уязвимым. Если эти трое связаны  с
Барджазедом и хотят сделать Валентина беспомощным, это,  видимо,  нелегкое
дело. Предложение войти в его мозг исходит не от какой-нибудь  деревенской
толковательницы, а от толковательницы Понтификса, женщины по крайней  мере
столетнего  возраста,  хитрой  и  могущественной,  прославленного  мастера
Лабиринта,  контролирующей  все  включая  самого   Понтификса.   Делиамбер
намеренно не подал никакого знака. Решение целиком лежит на Валентине.
     - Да, - сказал он, глядя ей в глаза. - Если ничто другое не подходит,
пусть будет толкование. Здесь. Сейчас.



                                    9

     Они похоже,  ожидали  этого.  Прислужники  по  сигналу  принесли  все
необходимое: толстый ковер ярких цветов с  темно-золотой  каймой,  высокий
графин из белого  полированного  камня  и  две  изящные  фарфоровые  чаши.
Нарамир вошла со своего кресла, своими руками налила в чаши сонного вина и
одну предложила Валентину.
     Он взял чашу, но выпил не сразу. Однажды он так же принял вино из рук
Доминика Барджазеда, и от одного глотка все изменилось. Может ли он сейчас
выпить это, не опасаясь последствий? Кто  знает,  какое  новое  колдовство
приготовлено здесь для него? Где он проснется и в каком обличье!
     Нарамир молча наблюдала  за  ним.  Глаза  толковательницы  снов  были
непроницаемы, таинственны, пронзительны. Она улыбалась почти двусмысленной
улыбкой, то ли ободряющей, то ли торжествующей. Он поднял чашу в  коротком
салюте и поднес к губам.
     Эффект был мгновенным и неожиданным.  Валентин  покачнулся.  Туман  и
паутина окутали его мозг. Может, эта специя была много крепче, чем та, что
давала ему Тизана в Фалкинкипе? Какая-то дьявольская добавка Нарамир?  Или
он сам был сейчас чувствителен  -  усталый  и  истощенный  от  пользования
обручем? Затуманенными глазами он увидел, что Нарамир  выпила  свое  вино,
бросила пустую чашу прислужнику и быстро сняла платье. Ее нагое тело  было
гибким,  гладким,  девичьим  -  плоский  живот,  стройные  бедра,  высокие
округлые груди. Колдовство, подумал  Валентин.  Да,  колдовство.  Кожа  ее
имела глубокий  коричневый  оттенок.  Почти  черные  соски  уставились  на
Валентина, словно слепые глаза.
     Он был уже слишком опьянен наркотиком, чтобы  раздеться  самому:  это
сделали руки его друзей. Он почувствовал холод и понял, что он голый.
     Нарамир поманила его к ковру. Валентин подошел на подгибающихся ногах
и она уложила его. Он закрыл глаза, представляя что он  с  Карабеллой,  но
Нарамир ничуть  не  походила  на  Карабеллу.  Ее  объятия  были  сухими  и
холодными, тело  твердое,  неэластичное.  В  ней  не  было  ни  тепла,  ни
вибраций. Ее юность была лишь хитроумной проекцией. Лежать в  ее  объятиях
было все равно, что на ложе из гладкого холодного камня.
     Всепоглощающее озеро тьмы окружило его,  густая,  теплая  маслянистая
жидкость становилась все глубже, и Валентин легко уходил в нее,  чувствуя,
как она приятно скользит по его ногам, по талии, по груди.
     Он чувствовал, что его засасывает водоворот, как в тот раз, когда его
заглотил морской дракон. Так легко и приятно было не сопротивляться,  куда
лучше, чем бороться. Так привлекательно, так маняще - отказаться от всякой
воли расслабиться, принять все, что может случиться, позволить  себе  идти
вниз. Он устал. Он так долго боролся. Теперь он может отдыхать и позволить
черному прибою сомкнуться над ним. Пусть другие храбро сражаются за честь,
за власть, за аплодисменты. Пусть другие...
     Нет.
     Вот чего они хотели: поймать его в ловушку его собственной слабости и
усталости. Он был слишком доверчив,  слишком  бесхитростен;  он  ужинал  с
врагом, не знал этого, и был погублен; он будет  погублен  еще  раз,  если
откажется сейчас от усилий. Сейчас не время погружаться  в  теплые  черные
озера.
     Он поплыл вверх. Сначала это  было  трудно,  потому  что  озеро  было
глубоким, а черная жидкость, липкая и тяжелая, сжимала его руки. Но  после
нескольких  взмахов  Валентин  нашел  способ  сделать  свое   тело   более
угловатым, как режущее лезвие.  Он  двигался  все  быстрее,  руки  и  ноги
работали согласованно. И озеро, которое  искушало  его  забвением,  теперь
дало ему поддержку. Оно твердо держало его на плаву, пока он быстро плыл к
далекому берегу. Солнце, яркое, безмерно  громадный  пурпурно-желтый  шар,
бросало ослепительные лучи по воде, как огненный след.
     - Валентин!
     Голос был низкий, раскатистый, как гром. Валентин не узнал его.
     - Валентин, почему ты так упорно плывешь?
     - Чтобы достичь берега.
     - А зачем?
     Валентин продолжал  плыть.  Он  видел  остров,  широкий  белый  пляж,
заросли высоких деревьев, лианы, плотно опутавшие их вершины.  Он  плыл  и
плыл, но все не приближался к берегу.
     - Вот видишь, - сказал громовой голос. - Нет смысла утомляться.
     - Кто ты? - спросил Валентин.
     - Я лорд Спорифон, - сказал величественно звучный голос.
     - Кто?
     - Лорд Спорифон Корональ, преемник Лорда Скоула, ныне  Понтификса.  Я
советую тебе отказаться от этой глупости. Чего ты надеешься достичь?
     - Горного Замка, - ответил Валентин и поплыл быстрее.
     - Но Корональ - я!
     - Никогда.. не слышал... о тебе...
     Лорд Спорифон издал визгливый звук. Гладкая  маслянистая  поверхность
озера зарябила  и  пошла  складками.  Валентин  заставлял  себя  двигаться
вперед, но быть уже не угловатым, а чем-то тупым и упрямым, и  пробиваться
через завихрения руками и ногами.
     Берег был уже близок. Валентин  спустил  ноги  и  почувствовал  внизу
песок, горячий, корчащийся, убегающий из-под ног - но не настолько сильно,
чтобы помешать Валентину выбраться на  берег.  Он  выполз  на  пляж  и  на
секунду встал на колени. Подняв глаза, он увидел бледного худого человека,
смотревшего на него печальными голубыми глазами.
     - Я Лорд Гонзимар, - тихо сказал человек. -  Корональ  из  Короналей,
которого никогда не забудут. А это - мои бессмертные спутники. - Он сделал
жест, и берег заполнился мужчинами, очень похожими на  первого,  ничем  не
примечательными, неинтересными, незначительными. - Это  Лорд  Стрейн,  это
Лорд  Пранкипин,  Лорд  Мейк,  Лорд  Скоул,  Лорд  Спорифон,   великие   и
могущественные Коронали. Падай ниц перед ними!
     Валентин засмеялся.
     - Вы полностью забыты.
     - Нет! Нет!
     Валентин указал на последнего в ряду.
     - Ты - Спорифон. Никто не помнит тебя.
     - Лорд Спорифон, будь любезен.
     - А ты - Лорд Скоул. Три тысячи лет начисто стерли твою славу.
     - Ты ошибаешься. Мое имя записано в списке Властителей.
     Валентин пожал плечами.
     - Это верно. Ну и что из того? Все вы - Лорд  Пранкипин,  Лорд  Мейк,
Лорд Гонзимар - всего лишь имена, и ничего больше. Только имена...
     - Только имена... - как эхо отозвались они тонкими жалобными голосами
и стали уменьшаться, сжиматься, пока  на  берегу  не  оказались  крошечные
существа   бегающие   вокруг   и   выкрикивающие   свои   имена    резкими
взвизгиваниями. Затем они исчезли, и на их месте оказались маленькие белые
шары, не крупнее жонглерских мячей. Валентин наклонился рассмотреть  их  и
увидел, что это черепа. Он подобрал  их  и  стал  подбрасывать  в  воздух,
ловить и снова бросать, и  они  летели  сверкающим  каскадом.  Их  челюсти
щелкали и дребезжали. Валентин усмехнулся. Сколькими он может жонглировать
за раз? Здесь было всего шесть. Но за все прошлые столетия  и  тысячелетия
были семь Короналей. Он мог бы жонглировать всеми. Он  достал  из  воздуха
самых великих - Конфалума, Престимиона, Стиамота еще дюжину, сотню, и всех
их бросал и ловил. Никогда еще  на  Маджипуре  не  было  такого  искусного
жонглирования! Но теперь это  были  уже  не  черепа:  они  превратились  в
сверкающие многогранные диадемы, шары - тысячи имперских шаров рассыпающих
искрящийся свет во всех  направлениях.  Он  безошибочно  жонглировал  ими,
знал, какого правителя представлял каждый шар -  вот  Лорд  Конфалум,  вот
Лорд Спорифон, вот Лорд Деккерт - и всех их  бросал  вверх,  так  что  они
составили громадную перевернутую пирамиду  света.  Все  королевские  особы
Маджипура  танцевали  над  ним  и  все   возвращались   к   золотоволосому
улыбающемуся человеку, крепко стоящему на горячем песке золотого пляжа. Он
поддерживал всех их. Вся история планеты была в его руках, и он помогал ей
в ее полете.
     Ослепительные диадемы  составили  наверху  громадную  горящую  звезду
света.
     Не переставая жонглировать, Валентин пошел с пляжа по дюнам к плотной
стене зарослей. Деревья расступались перед  ним,  освобождая  ему  путь  -
ярко-красную мощеную дорогу, ведущую в  глубь  острова.  Вдали  он  увидел
низкие серые холмы предгорья, переходившие в гранитные уступы, за которыми
были  зубчатые  пики  гигантской  горной  цепи,  тянувшейся  до   середины
континента. И на  самом  высоком  пике,  на  страшной  высоте  раскинулись
опорные стены Замка. Валентин шел к нему, не переставая жонглировать. Мимо
него по тропе проходили фигуры, уступали ему  дорогу,  махали,  улыбались,
кланялись. Лорд Вориакс,  Леди,  Понтификс  Тиверас  -  все  они  сердечно
приветствовали его, и он тоже махал им не  уронив  ни  одной  диадемы,  не
нарушив ясного рисунка жонглирования. Вот он уже в предгорье и поднимается
вверх без усилий,  вокруг  него  собирается  толпа  -  все  его  друзья  и
множество других  хьорты,  гейроги,  вруоны,  лимены,  торговцы,  фермеры,
рыбаки,  акробаты,  герцог  Насимонт,  предводитель  разбойников,  Тизана,
Джитаморн Сол и Дондак Саямир, держался за руки, орда пляшущих метаморфов,
шеренга драконьих капитанов с гарпунами, лесные братья, раскачивающиеся на
деревьях вдоль тропы - все поют, смеются, провожают  его  в  Замок,  Замок
Лорда Малибора, Замок Лорда Спорифона, Лорда Кронфаулима, Лорда  Стиамота,
Замок Лорда Валентина...
     Замок Лорда Валентина...
     Он уже почти там. Хотя горная дорога идет почти отвесно  вверх,  хотя
густой туман низко  стелется  над  ней,  он  идет  дальше,  ускоряет  шаг,
подскакивает, бежит,  жонглируя  сотнями  блестящих  сфер.  Он  видит  три
громадных огненных столба. Подойдя ближе, он узнает их: Шинаам, Дилифон  и
Нарамир стоят бок о бок на его пути.
     - Куда ты идешь? - спрашивают они хором.
     - В замок.
     - Чей?
     - Замок Лорда Валентина.
     - Кто ты?
     - Спросите их, - говорил Валентин, показывая на  толпу  за  собой.  -
Пусть они скажут вам мое имя.
     - Лорд Валентин! - кричит Шанамир, первым приветствуя его.
     - Он Лорд Валентин! - кричат Карабелла, Слит и Залзан Кавол.
     - Лорд Валентин Корональ! - кричат  метаморфы,  драконьи  капитаны  и
лесные братья.
     - Это правильно? - спрашивают министры Понтификса.
     - Я Лорд Валентин, - отвечает он и высоко подкидывает тысячу  диадем,
и они летят вверх, пока не скрываются во мраке, что живет между мирами,  и
оттуда медленно плывут вниз, мерцающие и искрящиеся, как снежные хлопья на
склонах северных гор, и когда они касаются Шинаама, Дилифона  и  Нарамира,
три министра тут же исчезают, оставив  позади  лишь  серебряный  блеск,  и
ворота Замка раскрываются.



                                    10

     Валентин проснулся.
     Он  почувствовал  шерсть  ковра  под  своим   голым   телом,   увидел
остроконечные арки, каменный потолок высоко вверху. Мир сна  был  еще  так
жив, что Валентину на миг захотелось вернуться в него, а не  оставаться  в
этом помещении с затхлым воздухом и темными углами. Но он сел и огляделся.
     Его спутники сгрудились у дальней стены, напряженные и испуганные.
     Он повернулся в другую сторону,  рассчитывая  увидь  трех  министров,
снова восседающих на своих тронах.  Они  и  в  самом  деле  были  тут,  но
появилось еще два великолепных кресла, так  что  теперь  перед  Валентином
сидело  пятеро.  Нарамир,  уже  одетая,  сидела  слева.  В  середине   был
круглолицый мужчина с широким тупым  носом  и  темными  глазами.  Валентин
узнал в нем Горнкейста, главного спикера Понтификса.  Рядом  с  ним  сидел
Шинаам, а крайнее правое кресло занимал  незнакомый  Валентину  человек  -
тонкогубый, с резкими чертами лица, с серой кожей,  иноземец.  Все  пятеро
строго смотрели на Валентина издали, словно были членами тайного судилища,
собравшимся для вынесения приговора.
     Валентин встал, не делая попыток  одеться.  Почему-то  казалось,  что
перед этим судилищем положено стоять голым.
     - Твой мозг ясен? - спросила Нарамир.
     - По-моему, да.
     - После того, как кончился твой сон, ты проспал еще  час.  Мы  ждали,
когда ты проснешься. - Она указала на серокожего. -  Это  Спилтрейв,  врач
Понтификса.
     - Я так и подумал, - сказал Валентин.
     - А этого человека, - она указала на того, кто сидел в центре, -  ты,
наверное знаешь.
     Валентин кивнул.
     - Да. Горнкейст. Мы встречались. - И, широко улыбнувшись, добавил:  -
Только я тогда был в другом теле. Вы согласились с моим утверждением?
     - Мы согласились с твоим утверждением, Лорд  Валентин,  -  мелодичным
голосом сказал Горнкейст. - Великое и удивительное преступление свершилось
в этом мире, но все будет поправлено. Оденься. Тебе не пристало появляться
голым перед Понтификсом.
     Горнкейст возглавил процессию в имперский тронный  зал.  За  ним  шли
Нарамир и Дилифон с Валентином посредине. Спилтрейв  с  Шинаамом  замыкали
шествие. Спутникам Валентина не позволили идти.
     Они шли по узкому, с высоким сводом туннелю из сияющего  зеленоватого
стекла, в глубине которого мелькали странные искаженные отражения. Туннель
завивался спиралью в глубину с  легким  уклоном.  Через  каждые  пятьдесят
шагов  туннель  полностью  перегораживался  бронзовой  дверью;   Горнкейст
прикасался пальцем к скрытой панели, и дверь бесшумно отходила,  пропуская
их в следующий  отрезок  туннеля.  Наконец  они  дошли  до  двери,  богато
украшенной резным золотым  символом  Лабиринта  и  выше  его  -  имперской
монограммой Тивераса. Валентин знал, что это было самое сердце  Лабиринта,
самая  глубокая  и  центральная  его  точка.  И  когда  от   прикосновения
Горнкейста эта последняя дверь отошла в сторону, они оказались в громадной
светлой  сферической  комнате  с  круглыми  стеклянными  стенами,  где  на
роскошном троне сидел Понтификс Маджипура...
     Валентин видел Понтификса Тивераса пять раз. Первый,  когда  Валентин
был еще ребенком, а Понтификс прибыл  в  Горный  Замок  на  свадьбу  Лорда
Малибора; второй через несколько лет, на коронации Лорда  Вориакса,  через
год - на свадьбе Вориакса, в четвертый - когда Валентин приехал в Лабиринт
по поручению брата, а последний - три года назад, когда Тиверас приехал на
коронацию Валентина. Понтификс и при первой встрече с Валентином  был  уже
стар:  огромного  роста,  худой,  отталкивающего  вида  человек  с  грубым
угловатым лицом, с очень  черной  бородой  и  мрачными,  глубоко  сидящими
глазами; чем старше он становился, тем более подчеркнутыми становились эти
его характерные черты, и он выглядел  чем-то  вроде  трупа  -  негнущийся,
медленно двигающийся, старый засохший стебель человека, но  тем  не  менее
внимательный, знающий, все еще  мощный  духом,  все  еще  излучающий  ауру
безмерной власти и величия. Но теперь...
     Трон, на котором сидел Тиверас, был тот же, что  видел  Валентин  при
первом своем посещении Лабиринта:  роскошное  золотое  сидение  с  высокой
спинкой, к которому вели три широкие низкие ступени. Но теперь  этот  трон
был полностью заключен в шар голубоватого  стекла,  где  тянулась  широкая
сеть поддерживающих жизнь трубок, составляющая как  бы  кокон.  Прозрачные
трубки с цветными жидкостями, счетчики и шкалы, измерительные пластинки на
щеках и лбу Понтификса, провода, соединения и зажимы - все  это  выглядело
дико и пугающее, хотя бы уже потому, что ясно показывало; жизнь Понтификса
держалась не в Понтификсе, а в приборах, окружающих его.
     - И давно он... так? - прошептал Валентин.
     - Система была разработана двадцать лет назад, -  с  явной  гордостью
ответил Спилтрейв, - но только последние два года  мы  держим  его  в  ней
постоянно.
     - Он в сознании?
     - О, да, да, в сознании, - ответил врач, - Подойди ближе. Посмотри на
него.
     Валентин неловко подошел и остановился в футе от трона, вглядываясь в
удивительного старика в стеклянном пузыре. Да  он  увидел,  что  свет  еще
горит в глазах Тивераса, бесплотные губы решительно сжаты. Кожа на  черепе
Понтификса стала  совсем  пергаментной,  а  длинная  борода,  все  еще  на
удивление черная, сильно поредела.
     Валентин взглянул на Горнкейста.
     - Он узнает людей? Он говорит?
     - Конечно. Дай ему время.
     Глаза Валентина  встретились  с  глазами  Тивераса.  Стояла  страшная
тишина. Старик нахмурился, зашевелился, быстро  провел  языком  по  губам.
Затем он издал дрожащий звук, вроде хныкающего стона. Горнкейст сказал:
     - Понтификс приветствует своего возлюбленного  сына  Лорда  Валентина
Короналя.
     - Валентин подавил дрожь.
     - Скажи его величеству... скажи ему. Скажи, что его сын Лорд Валентин
Корональ пришел к нему с любовью и почтением, как всегда.
     Так  было  принято:  никто   никогда   не   говорил   непосредственно
Понтификсу, а только  через  главного  спикера,  который  должен  был  все
повторять, хотя практически этого не делал.
     Понтификс снова  сказал  что-то  столь  же  неразборчивое.  Горнкейст
пояснил:
     - Понтификс выражает  озабоченность  беспорядком  в  королевстве.  Он
спрашивает, что планирует Лорд Валентин для  приведения  всего  в  должный
вид.
     - Скажи Понтификсу, что я планирую идти к Замковой  Горе  и  призвать
всех граждан к содействию мне. Я прошу его  указания  заклеймить  Доминика
Барджазеда как узурпатора и осудить всех, кто поддерживает его.
     Понтификс издал более живые звуки, резкие  и  высокие,  с  сильнейшей
энергией.
     - Понтификс желает быть уверенным,  -  сказал  Горнкейст,  -  что  ты
будешь избегать сражения и уничтожение жизней, насколько это возможно.
     - Скажи ему, что я предпочел бы взять Замок, не  потеряв  даже  одной
жизни с той или другой стороны, но не знаю, удастся ли это.
     Странные булькающие звуки. Горнкейст растерянно прислушался.
     - Что он сказал? - шепоток спросил Валентин.
     Главный спикер покачал головой.
     - Не все сказанное его величеством можно перевести. Иногда он заходит
в слишком далекие для нашего понимания области.
     Валентин  кивнул.  Он  с  жалостью  и  даже  с  любовью  смотрел   на
гротескного старика, запертого в шаре, который поддерживал в нем жизнь,  и
способного общаться только такими  стонами.  Более  чем  столетний,  много
десятилетий являющийся  высшим  монархом  планеты,  теперь  он  лепечет  и
булькает, как младенец, и все-таки где-то в разлагающемся и размягчающемся
мозгу, все еще тикает разум  прежнего  Тивераса,  захваченный  разрушением
плоти. Смотреть на него теперь  значило  понять  конечную  бессмысленность
высшего  титула:  Коронали  жили   в   мире   обязанностей   и   моральной
ответственности лишь для того, чтобы унаследовать  Понтификат  и  в  конце
концов исчезнуть в Лабиринте и в старческом слабоумии. Интересно, часто ли
Понтификсы становятся пленниками своих спикеров, врачей  и  толковательниц
снов и легко ли отказаться от мира ради того,  чтобы  великое  чередование
Властителей привело бы на  трон  более  жизнеспособн