водяного  короля
Маазмоорна, которого  жители  суши  знали  как  дракона  Лорда  Кинникена,
который был самым могучим из всех громадных морских драконов.
     Валентину потребовалось немало времени, чтобы понять, что  он  слышал
музыку Маазмоорна задолго до того, как талисман попал к нему в руки. Много
путешествий тому назад, плывя в первый раз от Алханроеля в сторону Острова
Снов, он спал в каюте "Леди Тиин" и видел сон, в котором паломники в белых
одеждах,  среди  которых  был  и  он  сам,   устремились   к   морю,   где
вырисовывались очертания огромного дракона, известного  как  дракон  Лорда
Кинникена.  Зверь  лежал  с   разверстой   пастью,   куда   попадали   все
приближавшиеся к нему паломники. И когда этот дракон двинулся к  берегу  и
даже выбрался на сушу, от него  стал  исходить  колокольный  звон  -  звук
настолько тяжелый и ужасный, что, казалось, он рвет воздух.
     От этого зуба исходил тот же самый звон. И  Валентин  мог  бы  с  его
помощью,  если  бы  ему  удалось  сосредоточиться  и  отправить  разум   в
странствие по свету,  войти  в  контакт  со  сверхъестественным  сознанием
гигантского водяного короля Маазмоорна,  которого  непосвященные  называли
драконом Лорда Кинникена. Таков был дар Милилейн. Откуда она могла  знать,
как его может использовать он, и только он? А может быть, она  вовсе  того
не знала? Возможно, она подарила ему зуб лишь потому, что он представлял в
ее  глазах  святыню,  и  она  даже  не  подозревала,  что  ее  дар   можно
использовать таким образом, для сосредоточения силы воли...
     - Маазмоорн. Маазмоорн.
     Он пробовал. Он искал. Он звал. С каждым днем он все ближе подходил к
полноценному общению с водяным королем, к настоящему разговору  с  ним,  к
соединению разумов. Он почти добился того. Может быть, сегодня, завтра или
послезавтра...
     - Ответь мне, Маазмоорн. Тебя зовет Понтифекс Валентин.
     Он больше не испытывал страха перед невероятным разумом  дракона.  За
время тайных странствий души он начал понимать, насколько  ошибочным  было
представление сухопутных обитателей Маджипура об исполинах морских глубин.
Да, водяные короли внушают страх; но бояться их не надо.
     - Маазмоорн. Маазмоорн.
     Еще немного, подумал он.
     - Валентин!
     Из-за двери раздался голос Карабеллы. Валентин резко вышел из транса,
подскочив и чуть не свалившись на пол. Затем взял себя в руки, положил зуб
обратно в шкатулку, успокоился и вышел из комнаты.
     - Нам пора в муниципалитет, - сказала она.
     - Да-да, конечно.
     Отзвуки тех таинственных колоколов все еще отдавались в его душе.
     Но теперь ему предстоит исполнять другие обязанности. Зуб  Маазмоорна
может немного подождать.
     Час спустя Валентин расположился на помосте в зале муниципалитета,  а
крестьяне медленно рассаживались перед ним. Они отвешивали ему  поклоны  и
подносили для благословения свои орудия труда - косы, мотыги и  прочее,  -
будто Понтифекс одним возложением рук мог восстановить прежнее процветание
пораженной  болезнями  долины.  Сначала  он  подумал,  что  это,  по  всей
видимости,  какое-то  древнее  поверье,  распространенное  среди  сельских
жителей здешних мест, в большинстве своем хайрогов; но  потом  решил,  что
нет, вряд ли, поскольку до  того  ни  один  Понтифекс  не  посещал  долину
Престимион, да и любой другой район Цимроеля, и  у  них  не  было  никаких
оснований  ожидать  его  появления  здесь.  Скорее  всего,  эту   традицию
придумали тут же, на месте, когда узнали, что предстоит встреча с ним.
     Но, впрочем,  какая  разница?  Они  подносили  ему  свои  орудия,  он
прикасался то к ручке, то к лезвию, то к древку, улыбался самой задушевной
улыбкой, находил для каждого сердечные слова, ободрял, и они  отходили  от
него довольные и сияющие.
     Уже в конце вечера в зале началось какое-то  оживление,  и  Валентин,
подняв голову, увидел приближающуюся к нему странную процессию. По проходу
в сопровождении двух женщин своей  расы  медленно  брела  хайрогша  весьма
преклонного возраста, если судить по почти бесцветным чешуйкам и  поникшим
змейкам ее волос.  Она  казалась  слепой  и  совершенно  немощной,  однако
держалась удивительно прямо и с усилием, будто пробиваясь сквозь  каменную
стену, продвигалась вперед.
     - Это Аксимаан Трейш! - шепотом произнес Нитиккималь. - Вы слышали  о
ней, ваше величество?
     - К сожалению, нет.
     - Мудрейшая женщина, кладезь знаний, самая известная из лусавендровых
плантаторов. Говорят, она чуть ли не при смерти, но добилась  того,  чтобы
увидеть вас сегодня.
     - Лорд Валентин! - окликнула она его чистым, звенящим голосом.
     - Уже не Лорд, - отозвался он, - а Понтифекс Валентин. Вы оказали мне
большую честь вашими визитом, Аксимаан Трейш. Ваша слава опережает вас.
     - Валентин... Понтифекс...
     - Подойдите, дайте мне вашу руку, - сказал Валентин.
     Он взял обеими руками ее иссохшие, древние лапы и крепко их сжал.  Он
смотрел ей прямо в глаза, хотя по прозрачности ее зрачков ему  было  ясно,
что она ничего не видит.
     - Нам говорили, что вы самозванец, - заявила она. -  Здесь  появлялся
маленький краснолицый человек и говорил, что вы ненастоящий Коронал. Но  я
не стала его слушать и ушла отсюда. Я не знала, настоящий вы или  нет,  но
решила, что не ему рассуждать о таких вещах, не этому краснолицему.
     - Да, это был Семпетурн, я встречался с ним,  -  сказал  Валентин.  -
Теперь он поверил в того,  кто  был  истинным  Короналом,  а  теперь  стал
истинным Понтифексом.
     - А вы восстановите целостность мира, истинный Понтифекс? -  спросила
Аксимаан Трейш голосом удивительно звонким и чистым.
     - Мы все будем восстанавливать наш мир, Аксимаан Трейш.
     - Нет, не все. Мне уже не придется,  Понтифекс  Валентин.  Я  умру  с
недели на неделю. Скоро, во всяком случае.  Но  я  хочу  добиться  от  вас
обещания, что мир станет таким же, как и раньше - для моих детей, для моих
внуков. Если вы дадите мне такое обещание, тогда я встану на колени  перед
вами, но если вы дадите ложную клятву, то пусть Дивин покарает вас так же,
как и всех нас, Понтифекс Валентин!
     - Я обещаю вам, Аксимаан Трейш, что мир будет полностью восстановлен,
станет еще краше, и уверяю вас:  это  не  ложная  клятва.  Но  я  не  могу
позволить, чтобы вы становились передо мной на колени.
     - Я сказала, что встану, значит встану! - И, с удивительной легкостью
отмахнувшись от обеих женщин, как  от  мошек,  она  с  глубоким  почтением
опустилась на колени, хотя ее тело казалось негнущимся,  как  кусок  кожи,
пролежавший лет сто на солнце. Валентин склонился, чтобы  поднять  ее,  но
одна из женщин - ее дочь, скорее всего, дочь  -  перехватила  его  руку  и
удержала, а потом в страхе посмотрела на свою ладонь, будто не  веря,  что
посмела прикоснуться к Понтифексу. Аксимаан Трейш поднялась  медленно,  но
без посторонней помощи, и  сказала:  -  Вы  знаете,  сколько  мне  лет?  Я
родилась при Понтифексе Оссьере. Думаю, что старше меня  на  свете  никого
нет. А умру я при Понтифексе Валентине: и вы восстановите мир.
     Наверное, она хотела произнести пророчество, подумал Валентин. Но  ее
слова больше напоминали приказ.
     Он сказал:
     - Я исполню все, Аксимаан Трейш, а вы доживете  до  того  дня,  когда
сможете увидеть обновленный мир собственными глазами.
     - Нет-нет. Второе зрение приходит, когда пропадает первое. Жизнь  моя
почти закончена, но ваш путь я вижу отчетливо. Вы спасете нас, сделав  то,
что сами считаете невозможным. А завершите свои деяния тем, что вам меньше
всего хотелось бы сделать. И хотя вы творите  невозможное,  а  после  чего
совершите  нежелаемое,  вы  будете  знать,  что  поступили  правильно,   и
возрадуетесь тому,  Понтифекс  Валентин.  А  теперь,  Понтифекс,  дай  нам
исцеление. - Ее раздвоенный язык мелькал с невероятной быстротой. - Исцели
нас, Понтифекс Валентин! Исцели нас!
     Она развернулась и медленно двинулась обратно, отказавшись от  помощи
сопровождавших ее женщин.
     Прошло не меньше часа, прежде  чем  Валентин  смог  высвободиться  из
обступивших его плотной толпой жителей долины Престимион: они окружили его
в  какой-то  исступленной  надежде,  будто  некая  аура,   исходившая   от
Понтифекса, сама по себе могла преобразить их  жизнь  и  чудесным  образом
вернуть во времена, предшествовавшие гибели лусавендры.  Но  Карабелла,  в
конце концов, сослалась на усталость и увела его оттуда. По дороге к  дому
Нитиккималя у него перед глазами стояла Аксимаан Трейш, а в ушах  все  еще
звучало сухое шипенье ее голоса. Вы  спасете  нас,  сделав  то,  что  сами
считаете невозможным. А завершите свое деяние тем, что  вам  меньше  всего
хотелось бы сделать. А теперь, Понтифекс, дай нам  исцеление.  Да,  именно
так. Исцели нас, Понтифекс Валентин! Исцели нас.
     Но  внутри  него  продолжала  звучать  и   музыка   водяного   короля
Маазмоорна. В прошлый раз он был так близок к  окончательному  прорыву,  к
настоящему контакту  с  немыслимо  громадным  обитателем  морских  глубин.
Сейчас же... сегодня же ночью...
     Перед  отходом  ко  сну  Карабелла   ненадолго   задержалась,   чтобы
поговорить с ним. Эта древняя хайрогша и  на  нее  произвела  неизгладимое
впечатление, и она почти все время возвращалась  к  тому,  с  какой  силой
прозвучали слова Аксимаан Трейш, как завораживающе неотступно смотрели  ее
незрячие глаза, так таинственно  выглядело  ее  пророчество.  Наконец  она
легонько поцеловала Валентина и зарылась в темноту огромной кровати.
     Валентин подождал еще несколько минут, показавшихся ему бесконечными,
затем извлек зуб морского дракона.
     - Маазмоорн?
     Он сжимал зуб так крепко, что края того врезались ему  в  ладонь.  Он
тут же направил всю силу своего разума на то,  чтобы  навести  мост  через
пропасть в несколько тысяч миль, отделяющую долину Престимион  от  морских
глубин, - но каких? Возле полюса - где скрывался морской король.
     - Маазмоорн?
     - Я слышу тебя, брат на суше, брат Валентин, брат-король.
     Наконец-то!
     - Ты знаешь, кто я?
     - Я знаю тебя. Я знал твоего отца. Я знал многих до тебя.
     - Ты говорил с ними?
     - Нет. С тобой первым. Но я знал их. Они меня не знали, но я их знал.
Я прожил много оборотов океана, брат Валентин. И я наблюдал за  всем,  что
происходило на суше.
     - Ты знаешь, что происходит сейчас?
     - Знаю.
     - Нас уничтожают. И ты участвуешь в этом уничтожении.
     - Нет.
     - Ты руководишь мятежниками-пьюриварами в их войне  против  нас.  Нам
это известно. Они почитают вас как богов, а вы их учите, как извести нас.
     - Нет, брат Валентин.
     - Я знаю, они поклоняются вам.
     - Да, они молятся нам, поскольку мы боги. Но мы не  поддерживаем  их.
Мы даем им лишь то, что дали бы любому, кто обратился бы к нам за помощью,
но не ставим целью добиться вашего изгнания из этого мира.
     - Вы наверняка ненавидите нас!
     - Нет, брат Валентин.
     - Мы охотимся на вас. Мы убиваем вас. Мы  поедаем  вашу  плоть,  пьем
вашу кровь и делаем безделушки из ваших костей.
     - Да, это правда. Но почему мы должны ненавидеть вас, брат  Валентин?
Почему?
     Валентин ответил не сразу.  Он  лежал  рядом  со  спящей  Карабеллой,
похолодевший,  дрожащий,   с   благоговейным   трепетом   осмысливая   все
услышанное: спокойное  признание  в  том,  что  драконы  -  боги  (хоть  и
непонятно, что сие означает); отрицание соучастия в мятеже, а теперь еще и
поразительное утверждение об отсутствии ненависти к народам  Маджипура  за
все, что они сделали. Слишком много для одного раза, сокрушительная лавина
нового знания обрушилась туда, где перед этим был лишь звук колоколов,  да
ощущение чьего-то дальнего, неясного присутствия.
     - Значит, вы неспособны на гнев, Маазмоорн?
     - Мы понимаем, что такое гнев.
     - Но не чувствуете его?
     - Речь идет не о гневе, брат Валентин. То, что  делают  с  нами  ваши
охотники, вполне естественно. Это - часть жизни;  это  -  одна  из  сторон
сущего. Как я, как ты. Мы восхваляем сущее во  всех  его  проявлениях.  Вы
убиваете нас, когда  мы  проходим  мимо  берега  того,  что  вы  называете
Цимроелем, и вы этим пользуетесь; иногда мы убиваем вас на ваших кораблях,
если нам кажется, что именно так нужно сделать в  тот  или  иной  миг,  и,
таким образом, и мы извлекаем из вас пользу; и все это -  Сущее.  Когда-то
пьюривары убили нескольких из нас в своем каменном городе,  который  лежит
сейчас  мертвым.  Чтобы  искупить   свое,   на   их   взгляд   чудовищное,
преступление, они разрушили свой город. Но они не поняли.  Никто  из  вас,
детей суши, не понимает. Все это - лишь проявления Сущего.
     - А наше сопротивление тому, что  пьюривары  делают  с  нами?  Мы  не
должны сопротивляться? Нужно ли нам покориться судьбе, поскольку и  она  -
Сущее?
     - Ваше сопротивление - тоже Сущее.
     - Тогда твоя философия мне совершенно непонятна, Маазмоорн.
     - И необязательно, брат Валентин. Но и  она,  и  твое  непонимание  -
Сущее.
     Валентин замолчал снова. Пауза продолжалась дольше,  чем  предыдущая,
но Валентин постоянно поддерживал контакт.
     Потом сказал:
     - Я хочу, чтобы закончилось время разрушения. Я  собираюсь  сохранить
на Маджипуре то, что мы воспринимаем, как Сущее.
     - Конечно.
     - Мне нужна твоя помощь.



                                    6

     - Мы поймали метаморфа, мой лорд, - сказал Альсимир. - Он утверждает,
что у него есть для вас и только для вас срочное сообщение.
     Хиссуне сдвинул брови:
     - Лазутчик, как ты думаешь?
     - Скорее всего, мой лорд.
     - Или даже убийца.
     - Конечно, такую возможность тоже нельзя исключать, но я полагаю, что
здесь он оказался не для того. Я знаю, мой лорд,  что  он  -  метаморф,  и
любые наши предположения могут оказаться сомнительными, но тем не менее, я
присутствовал при его допросе, и он кажется искренним. Кажется.
     - Искренность метаморфа! - рассмеялся Хиссуне. - А помнишь,  как  они
заслали шпиона в свиту к Лорду Валентину?
     - Да, мне рассказывали. Что же тогда с ним делать?
     - Думаю, привести ко мне.
     - А если он собирается выкинуть какой-нибудь грязный трюк?
     - Тогда нам придется шевелиться быстрее, чем он, Альсимир. Но все  же
приведи его.
     Хиссуне понимал, что рискует, но никак нельзя отказываться от встречи
с тем, кто объявил себя посланцем противника, или просто отправить его  на
смерть по одному лишь подозрению в злокозненности. Положа руку на  сердце,
он мог признаться, что ему будет даже  интересно  взглянуть,  наконец,  на
метаморфа после стольких недель блужданий по раскисшим  джунглям.  За  все
это время они не встретили ни одного метаморфа: ни единого.
     Армия расположилась  лагерем  на  опушке  рощи  гигантских  двикковых
деревьев вдоль восточной границы  Пьюрифайна  неподалеку  от  реки  Стейш.
Двикки представляли собой  воистину  внушительное  зрелище:  поразительных
размеров деревья со стволами окружностью с  большой  дом;  с  ярко-красной
блестящей корой,  изрытой  невероятно  глубокими  трещинами;  с  листьями,
настолько широкими, что под каждым из них  могло  укрыться  от  проливного
дождя не менее  двадцати  человек;  с  колоссальными  грубокожими  плодами
размерами не меньше флотера, внутри которых содержалась  ядовитая  мякоть.
По  чудеса  растительного  мира  вряд  ли  могли  восполнить   однообразие
форсированного марша по залитым дождями  джунглям  метаморфов.  Дождь  лил
непрерывно; плесень и гниль проникали повсюду, даже, как  иногда  казалось
Хиссуне, и в некоторые мозги; и хотя армия растянулась по фронту на  сотню
миль с лишним, а второй город метаморфов Авендройн предположительно должен
был находиться где-то посередине линии фронта, пока не  удавалось  увидеть
ни города, ни следов поселений, ни признаков путей эвакуации, и вообще  ни
единого  метаморфа.  Складывалось  впечатление,   что   они   -   какие-то
мифологические существа, а джунгли необитаемы.
     Диввис, насколько знал Хиссуне, сталкивается с такими же  трудностями
на другой стороне Пьюрифайна.  Метаморфы  немногочисленны,  а  их  города,
по-видимому, чуть ли не складные. Вероятно, они перемещаются  с  места  на
место, как легкокрылые ночные насекомые. А может  быть,  они  приняли  вид
деревьев и кустов, стоят себе спокойненько и давятся со смеха, наблюдая за
тем, как мимо них топает армия Коронала. И даже  огромные  двикки,  вполне
возможно,  могут  быть  разведчиками  метаморфов,  подумал  Хиссуне.  Надо
поговорить с этим шпионом, посланником, убийцей или кто он  там:  возможно
удастся от него что-нибудь узнать, а нет - так хоть какое-то развлечение.
     Вскоре вернулся Альсимир с надежно охраняемым пленником.
     Он был похож на всех пьюриваров, виденных Хиссуне  раньше:  странная,
вызывающая смутное беспокойство  фигура,  чрезвычайно  высокая,  худая  до
истощения, почти обнаженная, если не считать кожаной набедренной  повязки.
Кожа и тонкие  упругие  пряди  волос  имели  необычный  бледновато-зеленый
оттенок, а лицо было едва ли не лишено всяких черт: губы-щели,  нос-шишка,
а глаза настолько узкие, что их почти не видно за веками. Вид  у  пленника
был беспокойный и совсем не грозный. Но тем не  менее,  Хиссуне  хотелось,
чтобы рядом с ним оказался кто-нибудь, способный читать в душах, например,
Делиамбр, Тисана или даже сам Валентин,  для  кого  чужие  тайны  не  были
секретом. Этот метаморф, возможно, задумал что-нибудь нехорошее.
     - Кто вы? - спросил Хиссуне.
     - Меня зовут Аарисиим. Я служу Королю Сущему, которого вы знаете  под
именем Фараатаа.
     - Вас послал ко мне он?
     - Нет, Лорд Хиссуне. Он не знает,  что  я  здесь.  -  Метаморф  вдруг
задрожал, как-то судорожно заколыхался, и на мгновение показалось, что его
тело видоизменяется и плывет. Телохранители Коронала тут же встали  стеной
между метаморфом и Хиссуне,  опасаясь,  что  эти  движения  -  прелюдия  к
нападению, но Аарисиим тут же овладел собой и принял прежний вид. Он  тихо
сказал: - Я пришел сюда, чтобы предать Фараатаа.
     - Вы собираетесь показать нам, где он укрывается? - изумился Хиссуне.
     - Да.
     Слишком хорошо, чтобы быть правдой, подумал Хиссуне, глядя по очереди
на Альсимира, Стимиона и других ближайших советников. Они явно  испытывали
те же чувства: скептицизм, настороженность, враждебность.
     - Почему вы хотите это сделать?
     - Он совершил нечто противозаконное.
     - Война в самом разгаре, а вы пришли к нам только теперь...
     - Я хотел сказать, мой лорд, противозаконное по нашим обычаям,  а  не
по вашим.
     - Ах, вот как. И что же произошло?
     - Он отправился в  Иллиривойн,  захватил  Данипьюр  и  собирается  ее
убить. Незаконно захватывать Данипьюр. Незаконно лишать ее  жизни.  Он  не
слушает ничьих советов. Он захватил ее. К моему стыду. Я  находился  среди
тех, кто был с ним. Я думал, что он хочет держать ее в плену, чтобы она не
могла пойти на сделку с вами, неизменными, против нас. Он говорил, что  не
будет убивать ее, пока не решит, что война полностью проиграна.
     - А сейчас он так думает? - спросил Хиссуне.
     - Нет, Лорд Хиссуне. Он считает, что война еще далеко  не  проиграна:
он готов выпустить на вас новых тварей и  новые  болезни  и  считает,  что
находится на пороге победы.
     - Зачем тогда убивать Данипьюр?
     - Для закрепления своей победы.
     - Безумие!
     - Я тоже так думаю, мой лорд. - Сейчас глаза  Аарисиима  были  широко
раскрыты и горели  странным  огнем.  -  Он  рассматривает  ее  в  качестве
опасного соперника из-за того, что она склоняется к миру, а  не  к  войне.
Если ее убрать, для его власти не останется никакой опасности. Но это  еще
не все. Он собирается заклать ее на алтаре - принести ее  кровь  в  жертву
водяным королям за их продолжительную помощь. Он соорудил храм по  образцу
того, что находился в  Старом  Велалисере,