, но сон не шел, и он
уныло думал, что разлука с Силимэр оказалась роковой для их любви,  и  что
вопреки ее намеку она  отвергла  его.  Но  он  ошибался,  через  день  она
прислала записку, что готова ехать с ним,  и  когда  Калинтан  занял  свое
место в Замке, Силимэр была рядом с ним, как  и  много  лет  спустя  после
того, как он первым приветствовал Коронала Лорда Гиделона. Его  пребывание
на посту помощника было кратким, но  веселым,  и  он  занимался  созданием
великой дороги к вершине Горы,  что  носит  теперь  его  имя.  И  когда  в
старости он вернулся в Лабиринт уже Понтифексом, то не удивился этому, ибо
всю способность удивляться утратил в  тот  давний  день,  когда  Понтифекс
Ариок провозгласил себя Леди Острова Сна.



ПУСТЫНЯ УКРАДЕННЫХ СНОВ

   Так легенда об Ариоке, как видел теперь  Хиссуне,  извратила  правду  о
нем. Искаженный временем Ариок выглядел шутом, капризным клоуном, но,  тем
не менее, если свидетельство Лорда Калинтана что-нибудь значило, все  было
совсем не так. Страждущий человек, искавший свободы и обретший ее, а вовсе
не клоун и не сумасшедший. Хиссуне, сам угодивший в  западню  Лабиринта  и
стремившийся вкусить свежего воздуха внешнего мира, отнесся к Ариоку как к
брату по духу.
   Довольно  долго  после  этого  Хиссуне  не  подходил  к  Счетчику  Душ.
Проникновение в прошлое оказалось слишком сильным и болезненным ударом:  в
сознании оставались какие-то черты характеров  Тесме,  капитана  Эремайла,
Синнабора Лавона - так что он с трудом разбирал, кто есть кто.
   Помимо всего прочего, ему приходилось заниматься и делами.  За  полтора
года он покончил с налоговыми документами, и так ловко,  что  ему  тут  же
всучили новую работу в  Доме  Записей  -  обзор  распределений  в  группах
коренного  населения  Маджипура.  Хиссуне  знал,  что  у  Лорда  Валентина
какие-то затруднения с метаморфами (несколько лет назад  произошло  жуткое
происшествие  -  заговор  метаморфов  сверг  его  с  трона),   и   Хиссуне
припоминал, что во время пребывания на вершине Замковой Горы среди сильных
мира сего ему  довелось  услышать  о  планах  Коронала  по  более  полному
вовлечению Изменяющих Форму в жизнь планеты, если такое возможно.  Хиссуне
подозревал, что статистические данные, которые он запрашивал, имеют  некое
отношение к великой стратегии Коронала, и  это  доставляло  ему  искреннее
удовольствие.
   И  заодно  давало  повод  для  иронических  улыбок,  поскольку  он  был
достаточно проницателен, чтобы осознать, что произошло с уличным оборвышем
Хиссуне.  Этот  ловкий  и  проворный  мальчишка  к  юности  превратился  в
выучившегося и остепенившегося человека, чиновника, а  ведь  прошло  всего
семь лет с тех пор, как на  него  пал  венценосный  взор.  Да,  думал  он,
четырнадцатилетним навсегда не останешься, пришло время покинуть  улицы  и
стать полноправным членом общества. Но все равно  он  испытывал  некоторое
сожаление об утраченном детстве,  о  том  мальчишке,  каким  был.  Правда,
кое-что от того проказливого мальчишки до сих пор  кипело  в  нем,  только
кое-что, но хватало и этого. Еще он  вдруг  обнаружил,  что  стал  глубоко
задумываться  над  общественным   строем   Маджипура,   над   организацией
межрасовых   политических   сил   и    над    понятием,    подразумевающим
ответственность,  над  тем,  каким  образом  различные  племена  сохраняют
гармоничный союз. Четыре могущественные силы планеты - Понтифекс, Коронал,
Леди Острова Сна и Король Снов, - как, удивлялся Хиссуне,  они  ухитряются
управлять, и хорошо управлять таким огромным и сложным миром?  Даже  в  их
глубоко  консервативном  обществе,  где  почти  ничего  не  изменилось  за
прошедшие тысячелетия,  гармония  власти  казалась  сверхъестественной,  а
равновесие сил - неким божественным даром.  У  Хиссуне  не  было  обычного
наставника, не было никого,  к  кому  бы  он  мог  обратиться  с  просьбой
объяснить эту загадку, но зато у него  были  Считчик  Душ  и  жизни  людей
прошлого, способные предоставить нужные знания. И потому,  вновь  подделав
пропуск, юноша прошел стражу и начал подбирать ключи, отыскивая в минувшем
не просто удивительное или забавное, но и понимание развития  политических
сил своей планеты. "Каким серьезным молодым  человеком  ты  заделался",  -
сказал он себе, пока разноцветный  ослепительный  свет  пробивался  в  его
сознание душой давно умершего человека.


   1

   Сувраель, подобно сверкающему мечу,  лежал  поперек  южного  горизонта,
мерцая и пульсируя от жары. Деккерет, стоявший на носу грузового судна, на
котором совершил долгое и утомительное путешествие через море, ощутил, как
кровь быстрее заструилась в жилах. Наконец-то  Сувраель!  Страшное  место,
отвратительный континент, бесплодная и жалкая земля, до  которой  осталось
еще несколько дней плавания, - кто знает, какие ужасы его там ждут? Но  он
готов. Деккерет верил, что в Сувраеле, как и на Замковой Горе, что  бы  ни
произошло, все к лучшему. Ему было двадцать лет, он был высок, полноват, с
короткой шеей и невероятно широкими  плечами.  Шло  второе  лето  славного
царствования Лорда Престимиона при великом Понтифексе Конфалуме.
   Предпринятое путешествие к пылающим водам бесплодного Сувраеля было для
Деккерета актом искупления. Охотясь в Болотах Кинтора в  далеком  северном
краю, он совершил серьезный проступок, и какое-то искупление казалось  ему
необходимым. Он понимал, что жест этот романтичен и рассчитан на  публику,
но не мог ни простить себя, ни преодолеть. И если не впасть в романтику  в
двадцать лет, то когда? Конечно, не через десять-пятнадцать лет, когда  он
будет прикован к колеснице  судьбы,  уютно  устроившись  при  дворе  Лорда
Престимиона, где ждет его неизбежная и легкая карьера. А  сейчас  Сувраель
должен очистить его душу, и плевать на последствия!
   Его друг, наставник и товарищ по охоте в Кинторе Акбалик так и не  смог
ничего понять, хотя Акбалик, конечно,  не  романтик,  а  кроме  того,  ему
далеко за двадцать. Когда однажды  ночью  в  неприглядной  горной  таверне
после нескольких фляжек золотистого вина Деккерет объявил о своем решении,
Акбалик разразился грубым фыркающим хохотом.
   - Сувраель? - выкрикнул он. - Ты осудил себя слишком тяжко. Нет  такого
вонючего греха, который заслуживал бы прогулки на Сувраель!
   Но Деккерет, уязвленный снисходительностью приятеля,  медленно  покачал
головой:
   - Зло пятном лежит на мне. Я сниму его с души жарким солнцем.
   -  Лучше  отправляйся  в  паломничество  на  Остров   Сна   и   попроси
благословенную Леди исцелить твою душу.
   - Нет, только Сувраель.
   - Почему?
   - Я хочу убраться подальше от наслаждений  Замковой  Горы,  -  объяснил
Деккерет, - хочу сменить самое  приятное  место  Маджипура  на  мрачную  и
отвратительную пустыню бешеных ветров. Умерщвление плоти, Акбалик, поможет
мне искренне раскаяться. Я хочу чувствовать боль -  понимаешь?  -  до  тех
пор, пока сам не прощу себя. Вот так.
   - Вот так. Но коли ты собрался умерщвлять плоть,  будь  последователен:
предлагаю тебе не снимать  ее,  пока  будешь  слоняться  под  сувраельским
солнцем. - И ухмыляющийся  Акбалик  ткнул  пальцем  в  плотную  мантию  из
черного меха канторов, которую носил Деккерет.
   Деккерет расхохотался.
   - В умерщвлении тоже  не  стоит  преступать  границ,  -  заметил  он  и
потянулся за вином.
   Акбалик был вдвое старше Деккерета и, разумеется, находил  его  желание
смешным, но даже пьяный не отступил.
   - Может, я попробую тебя отговорить?
   - Бесполезно.
   - Это просто пустая трата времени, - тем не менее, продолжал Акбалик. -
Перед тобой карьера. Имя твое  часто  повторяется  сейчас  в  Замке.  Лорд
Престимион отзывается  о  тебе  как  о  многообещающем  молодом  человеке,
обладающем характером и обязанном подниматься  по  служебной  лестнице.  У
тебя все черты самого Престимиона в юности, потому-то он и привечает тебя.
А  ты  тут,  среди  полей  Кинтора...  забудь  о  Сувраеле,  Деккерет,   и
возвращайся со мной в Замок. Венценосец устроит твое будущее. На Маджипуре
сейчас добрые времена, и приятно будет  провести  их  среди  сильных  мира
сего. Кой демон несет тебя на Сувраель? Ведь  никто  не  знает  о...  э...
твоем грехе?
   - Я знаю.
   - Ну, пообещай никогда больше не повторять этого, и все.
   - Не так-то все просто, - ответил Деккерет.
   - Потратить впустую  год-два  жизни,  если  вообще  не  потерять  ее  в
бессмысленном и безумном путешествии...
   - Не бессмысленном. И не бесполезном. Все не так, Акбалик. Я связался с
людьми Первосвященного и  получил  официальное  назначение.  Мне  поручено
навести кое-какие справки. Не звучит, правда? Последнее время Сувраель  не
поставляет ни скот, ни мясо, и Понтифекс хочет  знать  почему.  Понимаешь?
Карьера моя не прервется даже теперь,  хоть  ты  и  считаешь  мою  поездку
глупостью.
   - Значит, ты все уже решил?
   - В следующий фодей я отплываю. - Деккерет протянул товарищу руку. -  Я
уезжаю по меньшей мере года на два. Встретимся на Горе, скажем, года через
два, на играх в День Зимы в Верхнем Морпине, хорошо?
   Спокойные  серые  глаза  Акбалика  с  минуту  смотрели  прямо  в  глаза
Деккерета.
   - Я буду там, - медленно произнес он. - Обещаю.
   Разговор  произошел  всего  несколько  месяцев  назад,  но   Деккерету,
ощущавшему знойное дыхание южного континента,  доносившееся  до  него  над
бледно-зелеными водами Внутреннего Моря, казалось, что это было невероятно
давно, а плавание продолжалось нескончаемо долго. Начало путешествия  было
довольно приятным -  спуск  по  горам  к  большой  провинциальной  столице
Ни-Мойе, а затем поездка на речной барже вниз по Цимру до портового города
Пилиплока на  восточном  побережье  материка.  Там  он  поднялся  на  борт
грузового судна, самого дешевого,  которое  сумел  найти,  приписанного  к
сувраельскому городу Толигаю, а потом все долгое лето плыл на юг, на юг, в
душной маленькой клетушке,  расположенной  прямо  под  сложенными  в  кипы
высушенными детенышами морских драконов. Когда корабль  вошел  в  тропики,
дни принесли такую жару, какой он в жизни не видел,  да  и  ночи  были  не
намного лучше, а команда - в основном косматые скандары -  посмеивалась  и
убеждала наслаждаться прохладой, пока можно,  потому  что  настоящая  жара
будет в Сувраеле. Но он жаждал страдания, и хотя желание его  было  уже  с
лихвой удовлетворено, покорно ждал худшего.
   Деккерет не роптал, хотя жизнь со всеми удобствами среди  юных  рыцарей
Замковой Горы и не подготовила его ни к бессонным ночам  с  вонью  от  туш
морских драконов, ножом режущей ноздри, ни к одуряющей жаре,  обрушившейся
на корабль  через  несколько  недель  после  выхода  из  Пилиплока,  ни  к
невыносимой  скуке  неменяющегося  морского  пейзажа.  Маджипур  был   так
невероятно велик, что уже этим доставлял немалые трудности.
   Деккерет  словно  плыл  из  ниоткуда  в  никуда.  Проехать  по  родному
Алханроелю  и  добраться  до  западного  берега  Цимроеля  -  уже  большое
путешествие: баркой от Горы до Алайсора потом морем до Пилиплока  и  вверх
по реке до горных болот. Но то было время, когда рядом находился  Акбалик,
когда Деккеретом владело возбуждение от первого большого  путешествия,  от
новых мест, новой пищи, непривычного говора. И от предвкушения  охотничьих
забав. А тут? Тюремная клетка на борту этого  грязного  скрипучего  судна,
загруженного сушеным мясом с резким запахом.  Нескончаемая  череда  пустых
дней без друзей, без обязанностей, без умных бесед. Хоть  бы  какой-нибудь
чудовищный морской дракон появился, думал он, и оживил плавание.  Но  нет,
нет, нет - миграция драконов проходит,  где  угодно,  но  не  здесь.  Одно
огромное стадо, говорили, находится сейчас в западных водах у Нарабала,  а
другое - между Пилиплоком и  Родамаунтским  Архипелагом,  и  Деккерету  не
пришлось увидеть ни одного морского дракона. Что же было делать со скукой?
   Он страдал, это правда, и страдания бальзамом лились на  рану,  но  все
равно осознание того чудовищного поступка, который он  совершил  в  горах,
нисколько не уменьшилось. Было жарко, скучно, не было никакой  возможности
отдохнуть, и к тому же его терзало чувство вины, а он еще и  бередил  свою
рану, отыскивал в себе черты трусости,  слабости  и  глупости,  с  иронией
вспоминая похвальный отзыв о себе самого Лорда Престимиона.
   В конце концов, Деккерет  пришел  к  выводу,  что  душу,  должно  быть,
излечивает нечто большее,  чем  сырость  и  скука  вперемежку  с  вонючими
ароматами. Во всяком случае, он  получил  представление  об  этом,  причем
предостаточное, и был готов начать следующий этап своего  паломничества  в
неизвестное.


   2

   Всякое  плавание  кончается,  даже  бесконечное.  Жаркий  ветер  с  юга
усиливался день ото дня до тех пор, пока палуба не  раскалилась  до  такой
степени, что по ней невозможно стало пройтись босиком, и скандары чуть  ли
не ежечасно драили ее швабрами. А потом вдруг пышущая жаром масса  закрыла
горизонт и распалась на береговую линию и пасть  гавани...  Они,  наконец,
добрались до Толигая.
   Сувраель  лежал  в  тропиках.  Его  внутренняя  часть  была   пустыней,
угнетающей колоссальной  тяжестью  сухого  мертвого  воздуха  и  опаленной
бешеными ветрами, но периферия континента была более-менее населена, и  на
побережье находились пять основных городов, из  которых  самым  большим  и
основным в торговле с остальным Маджипуром являлся Толигай.
   Когда судно входило в широкую гавань,  Деккерета  поразила  необычность
окружающего. За свою  недолгую  пока  жизнь  он  видел  великое  множество
огромных городов: десяток из пятидесяти на склонах Горы,  открытый  ветрам
Алайсор, изумляющую белыми стенами  Ни-Мойю,  пышный  Пилиплок  и  многие,
многие другие, - но никогда он  не  встречал  города,  выглядевшего  столь
голубым, таинственным и отталкивающим.
   Толигай крабом цеплялся за  низкий  горный  гребень,  тянувшийся  вдоль
моря.  Здания  были  плоскими  и  квадратными,  из   обожженного   солнцем
оранжевого кирпича, с простыми щелями  вместо  окон  и  редкими  деревцами
вокруг, среди которых преобладали  жутковатого  вида  угловатые  пальмы  с
голыми стволами и крошечными лиственными кронами высоко над головой.
   Сейчас, в полдень, улицы были почти пусты. Морской ветер сыпал  водяные
брызги  на  песок  и  потрескавшиеся  камни  мостовой.  Деккерету  Толигай
показался  чем-то  вроде  открытой  тюрьмы,  грубой  и  безобразной,  или,
возможно, городом вне времени, который принадлежал некоему доисторическому
народу. Почему кто-то избрал под  строительство  столь  удручающее  место?
Ответ, несомненно, заключался в обычной выгоде, и  все-таки,  невзирая  на
отталкивающую архитектуру, город, наверное,  можно  было  назвать  вызовом
жаре и засухе.
   По наивности Деккерет считал, что сможет сразу сойти на берег,  но  это
оказалось не так-то просто. Больше часа судно стояло на якоре  в  ожидании
портовых чиновников - трех мрачных хьортов, которые должны были прибыть на
борт.  Затем  последовали  долгий  санитарный  осмотр,  проверка  грузовой
декларации, долгое препирательство по поводу оплаты  стоянки  в  доке,  и,
наконец, пассажир сошел на берег.
   Носильщик-хайрог подхватил багаж Деккерета  и  осведомился  о  названии
гостиницы.  Деккерет  объяснил,  что   нигде   не   заказывал   место,   и
поинтересовался, где можно остановиться.
   Змееподобное существо  с  высовывающимся  языком  и  черными  мясистыми
волосами, извивающимися, как  клубок  змей,  ответило  холодно-насмешливым
взглядом, сказав:
   - Все зависит от платы. Деньги у вас есть?
   - Немного. Могу предложить три кроны за ночлег.
   - Маловато. На это купишь  только  соломенный  тюфяк  да  паразитов  на
стенах.
   - Как раз по мне, - сказал Деккерет.
   Хайрог,  казалось,   оторопел,   если,   конечно,   можно   представить
оторопевшего Хайрога.
   - Вам там не понравится, господин. Я по вашему виду вижу, что вы важная
персона.
   - Возможно. Но у меня тощий кошелек, так что рискну поспать с клопами.
   Но в действительности гостиница оказалась не  такой  скверной,  как  он
опасался: древняя, убогая, грязная и унылая - да, но  таким  же  выглядело
все окружающее, а отведенная  комната  показалась  Деккерету  чуть  ли  не
дворцом после корабельной каморки, к тому же в ней не  было  вони  от  туш
морских драконов - только сухой резкий привкус воздуха  Сувраеля,  похожий
на затхлость осушенной тысячи  лет  назад  фляги  с  вином.  Деккерет  дал
Хайрогу полкроны, за что не получил  обычной  благодарности  и  распаковал
свои нехитрые пожитки.
   День клонился к вечеру, когда он вышел из гостиницы.
   Одуряющий зной почти не спал, но хлесткий  режущий  ветер  дул  уже  не
столь яростно, и на улицах сейчас было больше народу. Город был все так же
мрачен - подходящее место для искупления. Деккерет чувствовал отвращение к
пустым фасадам кирпичных зданий;  с  ненавистью  глядел  на  окружающее  и
скучал по мягкой  свежести  родного  Норморка,  раскинувшегося  на  нижнем
склоне Замковой Горы. Почему, удивлялся он, кто-то решил поселиться здесь,
когда  имеются  гораздо  более  приятные  места  на  континенте?  Что   за
очерствение души заставляет несколько миллионов маджипурцев бичевать  себя
ежедневной суровостью жизни в Сувраеле?
   Представительство Первосвященного располагалось на  пустой  и  огромной
площади, выходящей  к  гавани.  Полученные  указания  призывали  Деккерета
побывать там и, несмотря на уже поздний час,  он  нашел  представительство
открытым: как оказалось, все жители Толигая проводили день  дома,  избегая
жары и перенося все дела на поздний вечер.
   Ему пришлось обождать немного в передней,  украшенной  большими  белыми
портретами  царствующих  Властителей:  Понтифекса  Конфалума,   глядевшего
великодушно, но подавляющего своим величием,  и  молодого  Коронала  Лорда
Престимиона, в чьих глазах светились ум и энергия.  Маджипур  расцвел  под
его правлением, подумал Деккерет. Еще мальчишкой он видел Конфалума, тогда
Коронала, чей двор находился в красивейшем  городе  Бомбифале  на  вершине
Горы. Деккерет помнил, как  ему  хотелось  кричать  от  радости  при  виде
спокойного, излучающего силу Коронала. Несколько лет спустя Конфалум  стал
Понтифексом и переселился в подземные тайники Лабиринта, а Престимион  был
избран Короналом. Он совершенно  не  походил  на  прежнего  Властителя:  в
равной степени производящий впечатление, он отличался более стремительной,
энергичной силой. Во время грандиозного шествия по Пятидесяти Городам Горы
он углядел в Норморке юного Деккерета  и  приблизил  его  к  себе.  В  той
поездке к нему присоединилось много рыцарей, обучавшихся в Высших Городах.
Эпохальным событием казались  Деккерету  великие  перемены  в  его  жизни,
наступившие с той поры. В восемнадцать лет ему выпал  фантастический  шанс
подняться за один день к трону Коронала, а затем... затем был  злополучный
отдых в горах Цимроеля, и теперь,  когда  ему  едва  минуло  двадцать,  он
нервничал в пыльном вестибюле представительства Первосвященного в  скучном
городе мрачного Сувраеля и испытывал  ощущение,  что  у  него  вообще  нет
будущего, а только бесплодная череда бессмысленных лет.
   Невысокий и пухлый, раздраженный хьорт появился в дверях и объявил:
   - Старший Управляющий Колатор Ласгия сейчас вас примет.
   Титул был звучным, но  владельцем  его  оказалась  стройная  темнокожая
женщина не старше Деккерета, которая  внимательно  оглядела  его  большими
ласковыми глазами. Она небрежно сделала знак Первосвященности, отвечая  на
приветствие, и приняла верительные грамоты.
   - Инитэйт Деккерет, - прочитала она вслух. -  Поручено  расследовать  и
навести справки...  подразумевает...  провинция  Кинтора...  так...  Я  не
понимаю, Инитэйт Деккерет, вы на службе у Коронала или у Понтифекса?
   - Я служу Лорду Престмиону, но когда  был  в  Кинторской  провинции,  у
Службы  Первос