. Ему не было нужды называть себя, потому что  это  был  Лорд
Вориакс, последний Корональ, брат Лорда Валентина, погибший  два  года  от
глупой случайности на охоте,  он  правил  всего  восемь  лет.  Изображение
поклонилось, протянуло руки и воскликнуло:
     - Оплакивайте меня,  братья  и  сестры  потому  что  я  погиб  раньше
времени, и мое падение было тем сильнее, что я упал с такой высоты. Я  был
Лордом Вориаксом. Задумайтесь о моей судьбе!
     Карабелла вздрогнула.
     - Мрачное место и мрачный конец. Уйдем отсюда!
     И она снова повела его по праздничным улицам, через игорные  холлы  и
ярко освещенные павильоны, мимо обеденных столов и домов радости, нигде не
останавливаясь, перелетая, как птица, с места на место, пока  наконец  они
не свернули за угол и оказались в темноте за пределами всеобщего  веселья.
Они пошли дальше, в тишину деревьев, в аромат цветов. Это был парк.
     - Пошли, прошептала Карабелла, взяв Валентина за руку.
     Они вышли на залитую  лунным  светом  поляну,  где  деревья  сплелись
вершинами. Рука Валентина мягко скользнула вокруг тонкой талии  Карабеллы.
Дневное тепло задержалось под этими сплетенными кронами, от влажной  земли
поднимался сладкий  аромат  громадных,  больше  головы  скандара,  цветов.
Фестиваль и все его хаотическое  возбуждение,  казалось,  отодвинулись  на
десятки тысяч миль.
     - Здесь мы и останемся, - заявила Карабелла.
     Подчеркнуто рыцарски он расстелил свой плащ.  Она  села,  потянула  к
себе Валентина и быстро оказалась в его объятиях.  Они  лежали  в  укрытии
между двумя густыми кустами. Где-то неподалеку журчал ручей.
     На бедре Карабеллы висела маленькая карманная арфа  искусной  работы.
Она сняла ее, сыграла  короткое  мелодичное  вступление  и  запела  чистым
прозрачным голосом.
     Моя любовь прекрасна, как весна,
     И так же нежна, как ночь.
     Моя любовь сладка, как запретный плод,
     Моя любовь чиста и светла.
     Она мне дороже всех богатств мира
     Всех драгоценных камней моря,
     Дороже всего Горного Замка.
     - Красива песня, - прошептал Валентин. - И у тебя прекрасный голос.
     - А ты поешь? - спросила она.
     - Ну... наверное.
     Она протянула ему арфу.
     - Теперь спой ты. Что-нибудь любимое.
     Он растерянно повертел в руках маленький инструмент и сказал:
     - Я не знаю никаких песен.
     - Никаких? Ты должен знать хоть какие-нибудь!
     - Похоже, что они все ушли из моей головы.
     Она улыбнулась и взяла арфу.
     - Я научу тебя. Только, не сейчас.
     - Нет, не сейчас.
     Он коснулся ее губ своими. Она хихикнула и крепко обняла  его.  Глаза
его привыкли к темноте, и он более ясно видел ее  маленькое  острое  лицо,
яркие озорные глаза, блестящие растрепанные волосы. Он было подался  назад
до того, что могло случиться, смутно опасаясь, что придется брать на  себя
какие-то обязательства, но потом отбросил эти  страхи.  Была  фестивальная
ночь, и они желали друг друга. Он вспомнил как она стояла  обнаженная  под
очистителем: мышцы и кости, кости и мышцы, только и мяса, что на бедрах да
на ягодицах. Плотный сгусток энергии. Он  видел,  что  она  дрожит  не  от
холода, не от ночной сырости. Он гладил ее руки, лицо, мускулистые  плечи,
маленькие сферы грудей.
     Их тела двигались в нужном ритме, словно они  уже  несколько  месяцев
были любовниками и хорошо сработались.
     Потом он в полудреме лежал в ее объятиях и слушал, как колотится  его
сердце.
     - Мы останемся ночевать здесь, - прошептала она. -  В  эту  ночь  нас
никто не потревожит.
     Она погладила его лоб, отвела от его  глаз  мягкие  желтые  волосы  и
легонько поцеловала в кончик носа. Она была ласкова и игрива, как котенок.
Все ее темное возбуждение ушло,  сгорело  в  пламени  страсти.  А  он  был
потрясен, оглушен, растерян. Да, для него это был внезапный острый экстаз.
Но в момент этого экстаза  он  смотрел  через  ворота  ярчайшего  света  в
таинственную область без цвета, формы и субстанции и рискованно качался на
берегу этого неведомого, прежде чем откатиться обратно в реальный мир.
     Он не мог говорить. Не было подходящих слов. Он не  предполагал,  что
акт любви вызовет такую дезориентацию. Карабелла, как  видно,  чувствовала
его беспокойство, потому что ничего  не  говорила,  только  обнимала  его,
нежно покачивала, положив его голову к себе на грудь, и тихонько напевала.
     И он постепенной волной ушел в сон.
     Пришли сны - образы, грубые, страшные.
     Он опять был в знакомой унылой пурпурной равнине. Те  же  насмешливые
лица глазели на него с пурпурного неба, но на этот раз  он  был  не  один.
Перед ним маячило темное лицо и тяжелое, давящее физическое присутствие, и
Валентин знал, что это его брат, хотя в жестоком сиянии  янтарного  солнца
он не мог разглядеть черты  его  лица.  И  сон  проходил  на  фоне  низкой
плачущей ноты мысленной музыки, которая  указывала  на  сон  опасный,  сон
угрожающий, сон смертельный.
     Двое мужчин встретились в страшной дуэли, из которой только один  мог
выйти живым.
     - Брат! - закричал  Валентин  в  ужасе  и  смятении.  Он  дергался  и
извивался и как бы плыл по поверхности сна и на миг воспарил было над ней.
Но его тренировка была заложена в нем слишком глубоко, и он знал;  человек
не летит по снам, не отбрасывает их,  испугавшись  чего-то;  он  полностью
входит в  них  и  принимает  их  руководство;  он  встречается  во  сне  с
немыслимым, и уклониться  от  этого  означает  неминуемую  конфронтацию  и
гибель человека наяву.
     Валентин сознательно оттянул себя  снова  на  границу  между  сном  и
бодрствованием и снова почувствовал вокруг себя злобное присутствие врага,
брата.
     Оба они были вооружены, но неодинаково, потому что у  Валентина  была
плохонькая рапира, а у его брата - массивная сабля. Со  всей  ловкостью  и
проворством Валентин отчаянно пытался провести свою шпагу мимо парирования
брата. Невозможно. Тот все время парировал медленными тяжелыми ударами,  и
слабое лезвие Валентина отскакивало  в  сторону  и  неумолимо  тащило  его
самого назад, по грубой, изрытой территории.
     Над головой кружились стервятники. С  неба  слышалась  шипящая  песня
смерти. Скоро должна пролиться кровь, и жизнь вернется к Источнику.
     Шаг за шагом  Валентин  отступал,  зная,  что  позади  него  овраг  и
дальнейшее отступление прекратится. Рука его  болела,  глаза  набрякли  от
усталости, во рту скрипел песок, силы были на исходе. Назад... назад...
     - Брат! - крикнул он в отчаянии. - Во имя Божества...
     На его мольбу ответил  злобный  смех  и  непристойная  ругань.  Сабля
взвилась и опустилась. Валентин выставил свое лезвие. Тело его  онемело  и
затряслось,  когда  металл  ударил  о  металл,   и   его   легкое   оружие
переломилось. В ту же минуту он  зацепился  ногой  о  застрявшую  в  песке
корягу и тяжело упал на землю, в переплетение  колючих  стелющихся  веток.
Гигантский человек с саблей витал над ним, заслонив солнце,  закрыв  собой
все небо. Песня смерти приняла тембр убийственно-визгливой  интенсивности;
стервятники устремились вниз.
     Спящий Валентин стонал и вздрагивал. Он снова повернулся и прижался к
Карабелле, набираясь от нее тепла, потому что его  окутал  страшный  холод
смертельного сна. Так легко было бы проснуться теперь,  уйти  от  ужаса  и
насилия этих образов, выплыть в безопасность на берега сознания.  Но  нет.
Жестокая  дисциплина  толкала  его  снова  в  кошмар.  Гигантская   фигура
захохотала. Сабля поднялась. Мир под упавшим  телом  Валентина  качался  и
кренился. Он направил свой дух к Леди и ждал смертельного удара.
     Но удар сабли оказался неловким и неудачным: оружие с  глухим  стуком
вонзилось глубоко в песок. Текстура и упор  сна  изменились:  Валентин  не
слышал больше шипящего плача песни смерти  и  все  перевернулось.  В  него
неожиданно влились потоки энергии, и  он  вскочил  на  ноги.  Брат  дергал
саблю, пытаясь вытащить ее из земли, а Валентин каблуком загнал ее глубже.
     Люто он бросился на противника с голыми руками.
     Теперь уже Валентин руководил дуэлью, и струсивший брат, отступая под
ливнем ударов,  упал  на  колени  и  рычал,  как  раненый  медведь,  качая
окровавленной головой из стороны в сторону. Он принимал удары, не  пытаясь
защищаться,  и  только  бормотал:  "Брат"...  брат"...  -  когда  Валентин
опрокинул его в песок.
     Он лежал неподвижно, а Валентин стоял над ним. Пусть скорее  настанет
утро и освободит меня от сна, молился он.
     Было еще темно. Валентин прижал руки к бокам  и  вздрогнул.  Безумные
образы, фрагментарные, но мощные, проплывали в его смятенном мозгу.
     Карабелла задумчиво смотрела на него.
     - С тобой все в порядке? - спросила она
     - Я видел сон.
     - Ты трижды кричал. Я подумала, что  тебе  надо  проснуться.  Тяжелый
сон?
     - Да.
     - А как ты сейчас?
     - Растерян. Ошеломлен.
     - Расскажи мне свой сон.
     Это уже была интимная просьба. Но разве они не любовники?  Разве  они
не вместе ушли в мир сна, партнеры в ночных поисках?
     - Я видел, что дрался со своим братом,  -  хрипло  сказал  он.  -  Мы
сражались на шпагах в жаркой голой пустыне. И он уже был готов убить меня,
но я в последний момент поднялся с земли и... и... убил его голыми руками.
     Ее глаза горели в темноте, как у животного.
     - Ты всегда видишь такие яростные сны?
     - Не думаю. Но...
     - Да?
     - Дело не только в насилии. У меня нет брата!
     Она засмеялась.
     -  А  ты  хочешь,  чтобы  сон  полностью  соответствовал  реальности?
Валентин, Валентин, где ты учился? У снов  истина  лежит  глубже,  чем  мы
знаем в реальности. Брат  твоего  сна  может  быть  кем  угодно:  Залзаном
Каволом, Слитом, твоим отцом, Лордом  Валентином,  Понтификсом  Тиверасом,
даже мной. Ты же знаешь, что сны, за исключением специально посланных, все
трансформируют.
     - Знаю. Но что означает этот сон, Карабелла? Дуэль  с  братом,  почти
убит им, и вдруг убил его...
     - Ты хочешь, чтобы я  истолковала  твой  сон  за  тебя?  -  удивленно
спросила она.
     - Для меня он ничего не означает, кроме страха и тайны.
     - Да, ты был очень  испуган.  Ты  обливался  потом  и  несколько  раз
кричал. Но мучительные сны в большинстве своем раскрывающие. Растолкуй его
для себя.
     - У меня нет брата...
     - Я же сказала тебе, что это неважно.
     - Что же, я воюю против самого себя. Не понимаю. А врагов у меня нет.
     - Может, твой отец? - намекнула она.
     Он задумался. Отец? Он старался представить себе лицо, которое  можно
было бы дать человеку с саблей, но не смог.
     - Я не могу вспомнить его.
     - Он умер, когда ты был маленьким?
     - Наверное, так, -  Валентин  покачал  головой,  в  которой  началась
пульсация. - Я не помню.  Я  вижу  высокого  человека  с  темной  бородой,
темноглазого...
     - Как его звали? Когда он умер?
     Валентин вновь покачал головой. Карабелла наклонилась, взяла  его  за
руки и тихо спросила:
     - Где ты родился?
     - На востоке.
     - Да, ты говорил, но где, в каком городе, в какой провинции?
     - В Ни-мойе? - вопросительно произнес он.
     - Ты спрашиваешь или отвечаешь?
     - В Ни-мойе, - повторил он. - Большой дом, сад, неподалеку река.  Да,
я вижу себя там. Купаюсь в реке. Охочусь в герцогском лесу. Может, я видел
все это во сне? Или читал что-то такое... Или мне рассказывали.
     - Как зовут твою мать?
     Он открыл рот, но ничего не сказал.
     - Она тоже умерла в молодости?
     - Гальяра, - неуверенно сказал он. - Да, Гальяра.
     - Приятное имя. Расскажи, какая она.
     - Она... она... - он запнулся. - Золотые волосы, как у меня.  Гладкая
кожа. Глаза... Это так трудно, Карабелла.
     - Ты дрожишь.
     - Да.
     - Иди сюда. - Она притянула его к себе. Она была много меньше его, но
казалась гораздо сильнее сейчас, и ему было так уютно от ее близости. - Ты
ничего не помнишь, Валентин?
     - Ничего.
     - Не помнишь, где родился, откуда пришел  сюда,  как  выглядели  твои
родители, не помнишь даже, где ты был в прошлый Звездный день? Твои сны не
могут руководить тобой, потому что ты ничего не можешь объяснить в них.
     Ее пальцы осторожно, но твердо начали ощупывать его череп.
     - Что ты делаешь? - спросил он.
     - Смотрю, не была ли повреждена голова. Удар по голове  может  отбить
память.
     - Есть что-нибудь?
     - Ничего. Ни рубца, ни шишки. Но это еще ничего не значит. Это  могло
случиться месяца два назад. Когда взойдет солнце, посмотрим еще раз.
     - Мне нравится, когда твои руки касаются меня.
     - А мне нравится касаться тебя.
     Он спокойно лежал рядом с ней. Слова, сказанные  ими,  теперь  сильно
тревожили его. Другие люди, думал он, помнят свое детство и юность,  знают
имена родителей и место своего  рождения,  а  у  него  нет  ничего,  кроме
туманного покрывала неопределенных  набросков,  туман  тонких,  ненадежных
воспоминаний, покрывающий колодец пустоты, и он знал, что там  пустота,  и
не хотел заглядывать в  нее.  Но  Карабелла  заставила  его  сделать  это.
Почему, думал он, я не похож на других? Почему, думал он, я  не  похож  на
других? Почему его воспоминания не имеют субстанции? Может, он  и  вправду
получил удар по голове? Или просто у него такой мозг,  тупой,  который  не
способен даже удержать отпечатки опыта, и он, Валентин, бродил  годами  по
Маджипуру, и при каждом новом наступлении дня вчерашний стирался?
     Они так и не уснули больше в эту ночь. К утру они снова  любили  друг
друга, молча, как-то целенаправленно, совсем  не  так,  как  в  предыдущем
веселом соединении. Затем они умылись в маленьком холодном ручье  и  пошли
через город в гостиницу. По улицам все еще шатались гуляки с затуманенными
глазами, когда над Пидрудом поднялось яркое солнце.



                                    10

     По совету Карабеллы Валентин взял в поверенные Слита и рассказал  ему
про  сон  и  про  последовавший  за  ним  разговор.  Беловолосый   жонглер
внимательно слушал, не  перебивая,  и  выглядел  невероятно  торжественно.
Когда Валентин закончил, Слит сказал:
     - Тебе надо бы получить руководство  от  толкователя  снов.  Послание
слишком сильно, чтобы им пренебречь.
     - Значит, ты думаешь, что это послание?
     - Скорее всего.
     - От Короля?
     -  Возможно.  Жди  и  будь  осторожен.  Король  никогда  не  посылает
единичного послания.
     - Оно могло быть и от Леди, - заметила Карабелла. - Жестокость сна не
должна обманывать нас. Когда нужно, Леди посылает и такие сны.
     - А некоторые сны, - с улыбкой сказал Слит, - приходят не от  Леди  и
не от Короля, а из глубин нашего затуманенного мозга. Но  без  посторонней
помощи ничего сказать нельзя. Иди к толкователю снов, Валентин.
     - А может ли толкователь снов помочь мне обрести память?
     - Толкователь или колдун могут. Но, если сны  не  основаны  на  твоем
прошлом, это ничего не даст.
     - Кроме  того,  -  сказал  Карабелла,  -  такой  сильный  сон  нельзя
оставлять без  исследования.  Ты  отвечаешь  за  него.  Если  сон  требует
действия, а ты его не предпримешь... - Она  пожала  плечами.  -  Твой  дух
ответит за это, и быстро. Ищи толкователя, Валентин.
     - Я надеялся, сказал Валентин Слиту, - что ты  разбираешься  в  таких
вещах.
     - Я жонглер, а не толкователь.
     - А можешь ты порекомендовать мне кого-нибудь в Пидруде?
     - Мы скоро уйдем из Пидруда. Подожди несколько дней. У тебя будут еще
сны, и ты их передашь толкователю.
     - Хотел бы я знать, послание ли это - сказал Валентин. - И  от  кого?
Какое дело Королю до такого бродяги, как я? Вряд ли  это  от  Короля.  При
двадцати миллиардах жителей Маджипура может  ли  Король  найти  время  для
каждого, кроме как по самому важному делу?
     - В Суврейле, - сказал Слит, - во дворце Короля Снов  есть  громадные
машины, которые сканируют весь наш мир и каждую ночь посылают  послания  в
мозг миллионов людей. Кто знает, как выбираются  эти  миллионы?  Когда  мы
были детьми, нам говорили одну вещь, и я знаю что это правда:  прежде  чем
мы оставим этот мир, мы, по крайней мере, один  раз  ощутим  прикосновение
Короля Снов к нашему духу - все мы, без исключения. Я знаю, потому что  со
мной это было.
     - С тобой?
     - И не один раз. - Слит коснулся своих белых волос. - Ты  думаешь,  я
так и  родился  беловолосым?  Однажды  я  спал  в  гамаке  в  джунглях  за
Нарабалом. Тогда я еще не был жонглером. Король пришел ко мне во сне и дал
приказ моей душе, и когда я проснулся, волосы у  меня  стали  белыми.  Мне
было тогда двадцать четыре года.
     - Какой приказ?
     - Такой, чтобы черные волосы за одну ночь стали белыми, сказал  Слит,
явно не желая вдаваться в подробности. Он встал  и  взглянул  на  утреннее
небо. - Я думал, мы достаточно поговорили, друг.  На  фестивале  еще  есть
возможность заработать  кроны.  Хочешь,  я  научу  тебя  нескольким  новым
трюкам, пока Залзан Кавол не послал нас работать?
     Валентин кивнул. Слит взял мячи и дубинки и вышел во двор.
     - Смотри, - сказал он и  встал  вплотную  за  спиной  Карабеллы.  Она
держала два мяча в правой руке,  а  он  -  один  в  левой,  и  они  начали
перебрасывать мячи друг другу.
     - Это полужонглирование, - объяснил Слит, -  вещь  простая  даже  для
новичка, но выглядит чрезвычайно сложной.
     Они сразу же вошли в ритм, легко перекидывая мячами вперед  и  назад,
как одно существо с четырьмя руками, двумя мозгами и четырьмя ногами.  Да,
это действительно выглядит трудно, подумал Валентин.
     - Подай-ка нам дубинки, - сказал Слит.
     Валентин быстрыми резкими  бросками  перекинул  дубинки  по  одной  в
правую руку Карабеллы, и она по порядку работала одной,  другой,  третьей,
до тех пор пока мячи и дубинки не стали летать от нее к Слиту и от Слита к
ней головокружительным каскадом. Валентин знал по собственному опыту,  как
трудно работать со многими предметами. В следующие несколько недель в  его
диапазоне должно быть пять мячей, как он надеялся.  Четыре  дубинки  можно
освоить достаточно скоро; но управлять  тремя  мячами  и  тремя  дубинками
одновременно и так здорово  координировать  это  полужонглирование  -  это
подвиг, который поражал и восхищал  его.  И,  к  удивлению  Валентина  тут
примешивалась еще ревность: Слит стоял вплотную к Карабелле и составлял  с
ней как бы единый организм, а ведь всего несколько часов назад она  лежала
с Валентином в парке Пидруда.
     - Попробуй, - предложил Слит, и отошел. Карабелла повернулась лицом к
Валентину. Они работали только тремя мячами. Сначала Валентину было трудно
рассчитать высоту и силу броска, и он  иной  раз  бросал  мяч  за  пределы
досягаемости Карабеллы, но через десять минут привык, а  через  пятнадцать
они работали так гладко, словно делали это не один год. Слит подбодрял  их
аплодисментами.
     Появился скандар - не Залзан Кавол, а его брат  Ирфон,  который  даже
для скандара казался суровым и холодным.
     - Вы готовы? - проворчал он.
     После обеда труппа должна  была  выступать  в  частном  парке  одного
богатого торговца, который принимал у себя герцога провинции.
     Карабелла и Валентин показали свою  новую  работу  полужонглирования.
Скандары  делали  нечто  яркое  и  сверкающее  из   тарелок,   хрустальных
стаканчиков и кухонных мисок, а в заключении  Слит  вышел  жонглировать  с
завязанными глазами.
     - Разве это возможно? - потрясенно спросил Валентин.
     - Смотри! - бросила Карабелла.
     И Валентин смотрел, но, кроме него, смотрели очень  немногие,  потому
что  был  Солнечный  день  после  безумного  Звездного  дня,  и   господа,
заказавшие представление, были уставшими и пресыщенными.  Им  уже  надоело
мастерство музыкантов, акробатов и жонглеров, которых они наняли.
     Слит выступил вперед с тремя  дубинками,  встал  твердо  и  уверенно,
постоял с минуту слегка  склони