со стима  и
вернулись в лагерь".
   "Дальше".
   "Кто вы? Почему вы меня спрашиваете?"
   Деккерет  на  один  краткий  миг  увидел  себя  под   клыкастым   рылом
пожирательницы падали.
   "Вам было стыдно?" - спросил Барьязид.
   "Конечно. Я поставил охотничий азарт выше человеческой жизни".
   "Вы не могли знать, что она ранена".
   "Я чувствовал это, но просто не позволил себе  смотреть,  понимаете?  Я
знал, что ей плохо, и ушел".
   "А кто позаботился о ней потом?"
   "Я".
   "Даже так?"
   "Да".
   "Вы чувствуете себя виноватым?"
   "Конечно".
   "Вы _виноваты_ юностью, глупостью, воспитанием".
   "Разве вы мой судья?"
   "Да, - сказал Барьязид. - Взгляните на мое лицо". - Он  надул  щеки,  и
его продубленная пустыней кожа начала  трескаться,  лицо  сморщилось,  как
маска,  и  соскользнуло,  открыв   под   собой   иное   лицо,   искаженное
отвратительной ухмылкой, дергающееся от конвульсивного хохота. И  Деккерет
узнал его - это его лицо!


   11

   В тот же миг Деккерету показалось, будто игла ярчайшего света  пронзила
ему голову. Подобной боли он не испытывал никогда прежде, нестерпимо яркая
игла пылала в голове с чудовищной силой. И  этот  вспыхнувший  в  сознании
свет  высветил  всю  его  глупую  мальчишескую   романтику,   единственную
виновницу драмы, придумавшую трагедию в поисках очищения от греха, который
вовсе не был грехом, если исключить снисходительность к  себе.  В  разгаре
агонии Деккерет услышал вдали удар огромного гонга и сухой,  режущий  слух
хохот Барьязида, а затем, рванувшись изо  всех  сил,  вырвался  из  сна  и
перевернулся на бок, дрожащий и ошеломленный, все еще испытывая боль, хотя
она уже таяла, уходя с последними остатками сна.
   Он попытался встать и  обнаружил,  что  завернут  в  густой,  пахнувший
мускусом мех, словно стим прижал его к своей груди. Могучие  руки  сжимали
его. Четыре руки, осознал он и окончательно стряхнул с себя остатки сна  и
понял, что лежит в объятиях гигантской скандарши Кэймак Грэп. Вероятно, он
бился и кричал во сне, а когда попытался встать, она  решила,  что  кошмар
продолжает мучить его, и не дала ему подняться. Она держала  его  с  таком
силой, что едва не трещали ребра.
   - Все в порядке, - пробормотал он, с трудом открыв рот, плотно прижатый
к серой шерсти. - Я не сплю.
   Она продолжала держать его.
   - Вы... меня... задушите...
   Он с трудом дышал.  В  своей  заботе  она  могла  убить  его.  Деккерет
вырывался, отталкивал ее, даже бил. Извиваясь, он все же  ухитрился  сбить
ее с ног, и они рухнули на землю. Она оказалась под  ним,  и  в  последнее
мгновение руки ее разжались,  позволив  Деккерету  откатиться  в  сторону.
Согнувшись, он поднялся на колени, все тело его  болело.  Выпрямляясь,  он
увидел стоящего у флотера Барьязида, поспешно снимавшего со  лба  какой-то
механизм - нечто вроде изящной, похожей на корону диадемы.
   - Что это? - выкрикнул Деккерет.
   Барьязид выглядел необычайно взволнованным.
   - Ничего. Просто игрушка.
   - Дайте-ка посмотреть.
   Барьязид подал знак. Краем глаза  Деккерет  заметил,  что  Кэймак  Грэп
поднимается на ноги и снова тянется к нему,  но  прежде  чем  тяжеловесная
скандарша управилась, Деккерет  отскочил  в  сторону  и  стрелой  помчался
вокруг флотера к Барьязиду. Коротышка продолжал возиться со своим странным
приспособлением. Деккерет, нависнув над  ним,  как  только  что  скандарша
нависала над ним самим, быстро схватил его за руку и заломил ее за  спину,
после чего выхватил механизм и осмотрел.
   Теперь  проснулись  все.  Вроон  вытаращенными   глазами   смотрел   на
происходящее, а юный Динитак выхватил нож и крикнул:
   - Отпусти его!
   Деккерет рывком развернул Барьязида, прикрываясь им, как шитом.
   - Скажи сыну, чтобы убрал нож, - приказал он.
   Барьязид молчал.
   - Или он уберет нож, или я сломаю тебе руку! Выбирай!
   Низким голосом Барьязид отдал приказ, и Динитак швырнул  нож  на  песок
почти у самых ног Деккерета. Тот шагнул вперед, поднял нож и отбросил  его
за спину, потом покачал механизм перед лицом Барьязида. Это была вещица из
золота, хрусталя и слоновой кости, тщательно и  со  вкусом  отделанная,  с
непонятными проводами и завязками.
   - Что это? - повторил он.
   - Я ведь сказал - игрушка. Пожалуйста, отдайте... отдайте, а то  вы  ее
сломаете.
   - И каково назначение этой игрушки?
   - Она развлекает меня во сне, - хрипло пробормотал Барьязид.
   - Каким образом?
   - Она усиливает сны и делает их интереснее.
   Деккерет поднес механизм поближе к глазам.
   - А если я надену его на себя, он усилит и мои сны?
   - Вы только повредите себе.
   - Ну-ну, расскажи-ка, что эта штука делает для тебя?
   - Это очень трудно объяснить, - ответил Барьязид.
   - А ты потрудись, подыщи слова. Например, как ты оказался в  моем  сне?
Ты не имел никакого отношения к столь щепетильному посланию.
   Коротышка пожал плечами и неловко сказал:
   - Я был в вашем сне? Да откуда мне знать, что в нем происходило?  Такое
вообще невозможно.
   - Да? А я думаю, твой механизм помог тебе туда проникнуть и узнать, что
я вижу.
   Барьязид угрюмо молчал.
   - Опиши-ка его действие, - продолжал Деккерет, - или  я  просто  сломаю
эту штуковину.
   Сильные пальцы Деккерета стиснули одну из самых хрупких на  вид  частей
непонятного  приспособления.  Барьязид  судорожно   сглотнул,   тело   его
напряглось.
   - Ну? - поторопил Деккерет.
   - Да, вы правильно угадали. Это... это позволяет мне проникать в спящее
сознание.
   - Вот как! Где же ты достал такую вещь?
   - Я сам ее придумал и совершенствовал много лет.
   - Значит, эта штука вроде машин Леди Острова она?
   - Не совсем. Моя сильнее. Леди может только говорить с сознанием,  а  я
читаю сны и управляю как их образованием, так и спящим сознанием.
   - И ты придумал ее сам, а не украл на Острове Сна?
   - Сам, - пробормотал Барьязид.
   Деккерета  захлестнула  волна  ярости.  На  мгновение  ему   захотелось
раздавить механизм и отдубасить Барьязида до крови.  Воспоминание  о  всех
полуправдах, недомолвках и прямой лжи, которые скармливал  ему  коротышка,
то, как он вмешивался  в  его  сны,  как  бесцельно  расстраивал  и  лишал
целительного отдыха, как подмешивал ложные страхи, мучения и  ненадежность
в  послания  леди,  вызывало  почти  убийственный  гнев.   Сердце   бешено
колотилось, в горле пересохло, глаза крыла красная дымка, а рука на  локте
Барьязида сжималась до тех пор, пока коротышка не взвыл.
   Нет.
   Деккерет достиг некой внутренней вершины своего гнева,  задержался  там
на мгновенье и, перевалив через пик, постепенно вновь обрел  хладнокровие.
Он отпустил Барьязида, отшвырнув  его  к  флотеру,  и  тот,  покачнувшись,
вцепился в изогнутый борт машины.  Все  краски  исчезли  с  его  лица.  Он
осторожно потер посиневшую руку  и  взглянул  на  Деккерета  со  смешанным
чувством ужаса, боли и негодования. Деккерет внимательно изучал любопытный
инструмент, мягко дотрагиваясь кончиками  пальцев  до  изящных  и  сложных
узлов конструкции, затем потянулся надеть его себе на лоб.
   - Не надо! - выдохнул Барьязид.
   - А что случится? Думаешь, я сделаю себе хуже? Я справлюсь.
   - Справитесь. И сами же себе навредите.
   Деккерет кивнул. Он не  сомневался,  что  Барьязид  лжет,  но  не  стал
уличать его. Немного помолчав, он спросил:
   - Выходит, в пустыне нет никаких метаморфоз - похитителей снов!
   - Да, - прошептал Барьязид.
   - Есть только ты. Ты проводил опыты над сознанием спящих путников, так?
   - Да, - прошептал Барьязид.
   - И доводил их до смерти.
   - Нет! - взвизгнул Барьязид. - Я не  хотел  никого  убивать.  Они  сами
умирали от испуга, от того, что ничего  не  могли  понять,  от  того,  что
убегали в пустыню или терялись в своих снах, как и вы...
   - Но умирали они потому, что ты вмешивался в их сознания.
   - Кто может быть в этом уверен? Одни умерли, другие - нет. Я никому  не
желал смерти. Вспомните когда вы исчезли, мы вас старательно искали.
   - Да, потому что я нанял тебя ради своей безопасности, и об этом  знают
в Толигае, - произнес Деккерет. - А других в чем не повинных  путников  ты
грабил издавна, разве не так?
   Барьязид промолчал.
   - Ты знал, что люди погибают в результате твоих  опытов,  но  продолжал
экспериментировать.
   Все так же молча Барьязид пожал плечами.
   - Сколько ты этим занимаешься!
   - Несколько лет.
   - Но зачем?
   Барьязид отвел взгляд.
   - Я уже как-то говорил вам, что никогда не отвечаю на подобные вопросы.
   - Даже если я сломаю твою машину!
   - Вы все равно ее не сломаете.
   - Верно, - сказал Деккерет. - На, забери.
   - ЧТО?
   Деккерет протянул ему руку с лежавшим на ладони механизмом.
   - Возьми.
   - Вы не убьете меня! - вздрогнул Барьязид.
   - Разве я судья? Вот если я  поймаю  тебя  еще  раз,  когда  ты  будешь
испытывать это на мне, то убью,  можешь  не  сомневаться.  А  так  -  нет.
Убийство не по мне. У меня на душе уже есть один грех. К тому же ты должен
провести меня обратно в Толигай, или ты забыл?
   - Конечно, конечно. - Барьязида явно потрясло милосердие Деккерета.
   - Хотя, смотри, ты заслуживаешь... - пробормотал Деккерет.
   - Но послушайте... - начал Барьязид. - Я вмешивался в ваши сны...
   - Ну?
   - Потому, что я хотел понять вас.
   - Хм...
   - Я... Вы не хотите отомстить?
   Деккерет покачал головой.
   - Ты позволил себе слишком вольно обойтись со мной и рассердил меня, но
теперь гнев прошел, и я не хочу тебя наказывать. - Он наклонился поближе к
коротышке и сказал низким угрожающим тоном: - Я пришел на Сувраель  полный
чувства  вины,  в  поисках  очищающих  физических   страданий.   Глупости!
Физические страдания лишь укрепляют тело и силу и  совсем  немного  значат
для душевных ран. Ты же дал мне кое-что другое. Ты и твоя игрушка. Хоть ты
и мучил меня в снах, но ты держал зеркало моей души, и я видел себя и свою
сущность. Ты хорошо запомнил мой последний сон, Барьязид?
   - Вы были в лесу... на севере...
   - Да.
   - Вы охотились. Одного из ваших загонщиков ранил зверь, верно?
   - Продолжай.
   - И вы оставили ее, продолжив погоню за  добычей,  а  когда  вернулись,
было уже поздно, и вы обвинили себя в ее гибели. Я ощущал  в  вас  чувство
огромной вины и чувствовал исходящую от вас силу.
   - Да, - кивнул Деккерет. - Это вина, которую мне  предстоит  нести  всю
жизнь. И с этим ничего нельзя сделать. - Поразительное  спокойствие  вдруг
охватило его. Он ни в чем не был уверен, хотя во сне, наконец, встал лицом
к лицу с событиями в Кинторском лесу и взглянул на то, что там сотворил  и
чего не сделал. Но понимая это, он не  мог  выразить  словами,  что  глупо
мучить себя всю жизнь за один  беспечный  поступок,  и  что  пришло  время
отбросить самобичевание и заняться  делом.  Теперь  он  простил  себя.  Он
приехал на Сувраель ради искупления, и каким-то образом  получил  его,  за
что следовало благодарить Барьязида.
   - Возможно, я мог бы спасти ее, - продолжал он, - а  возможно,  и  нет.
Смерть есть смерть, да, Барьязид? И я должен служить не мертвым  -  живым.
Едем. Разворачивай флотер, мы возвращаемся в Толигай.
   - Но... как же с вашим визитом на пастбища!
   - Идиотское поручение. Недопоставки мяса? Вопрос уже решен, и мы едем в
Толигай.
   - А там?
   - Ты отправишься на  Замковую  Гору  со  мной,  покажешь  свою  игрушку
Короналу.
   - Нет! - в ужасе  выкрикнул  Барьязид.  Впервые  с  тех  пор,  как  они
познакомились, он по-настоящему перепугался. - Прошу вас...
   - Отеку, - окликнул его Динитак.
   Под палящими лунами солнца парень здорово загорел,  лицо  его  казалось
совсем черным. И надменным.
   - Отец, поезжай в Замок, пусть все увидят, _что_ ты сделал.
   Барьязид облизнул пересохшие губы.
   - Я боюсь...
   - Нечего бояться, наступает наше время.
   Деккерет переводил взгляд с одного Барьязида на другого.
   Старик внезапно  оробел  и  как-то  съежился,  зато  парень  совершенно
преобразился.  Он  чувствовал,  что   происходит   историческое   событие,
перестановка могущественных сил, которые он едва понимал.
   Барьязид хрипло сказал:
   - А что будет со мной в Замке!
   - Не знаю, - ответил Деккерет. -  Возможно,  твою  голову  выставят  на
всеобщее обозрение на шпиле  башни  Лорда  Симинэйва,  а  может  быть,  ты
займешь место среди  Великих  Сил  Маджипура.  Случиться  может  все,  что
угодно, откуда мне знать? - Он понимал, что  ведет  себя  неосмотрительно,
потому что ему  была  безразлична  судьба  Барьязида  и  он  не  испытывал
ненависти к коротышке, а только какую-то порочную благодарность за то, что
тот помог ему справиться с собой. - Все зависит от  Коронала.  Но  одно  я
знаю точно - ты едешь со мной на своей машине. Все, разворачивай флотер!
   - Но день еще не кончился, - сказал Барьязид, - еще слишком жарко.
   - Ничего, выдержим. Едем, и побыстрее! Нужно успеть захватить в Толигае
корабль. К тому же в городе есть женщина, с которой я  хочу  увидеться  до
отплытия.
   Это произошло в юности того, кто стал  впоследствии  Лордом  Деккеретом
при  Понтифексе  Престимионе.  А  юный  Динитак   Барьязид   стал   первым
повелителем Сувраеля и  владыкой  душ  всех  спящих  Маджипура,  именуемый
отныне Королем Снов.



ХУДОЖНИК И ИЗМЕНЯЮЩИЙ ФОРМУ

   Это уже становилось привычкой. Душа Хиссуне была открыта для  всего,  а
Считчик Душ являлся ключом к безграничному миру нового восприятия. Один из
жителей Лабиринта, он получил особое ощущение мира, пусть слегка неясное и
нереальное, как названия на картах. Только  мрак  и  закрытость  Лабиринта
имели сущность, все прочее было туманом. И вместе с  тем  Хиссуне  побывал
уже на всех континентах, пробовал необычную пищу, видел  пейзажи,  испытал
холод и жару, придя к более всестороннему пониманию  сложного  окружающего
мира, что, как он подозревал, было доступно  лишь  немногим.  Он  вновь  и
вновь возвращался к Считчику Душ, но больше не подделывал  пропуск:  юноша
так часто бывал в архивах, что  его  приветствовали  кивками  и  без  слов
пропускали внутрь, где в его распоряжении были миллионы "вчера" Маджипура.
Часто он задерживался здесь всего на несколько минут, пока определял,  что
не найдет сегодня ничего нового, чтобы двигаться дальше по дороге  знаний.
Иногда с утра он быстро вызывал и обрывал по  восемь,  десять,  пятнадцать
записей. Разумеется, он знал, что каждая душа таит в себе целый мир, но не
каждый такой мир одинаково  интересен.  Он  искал  способ  открыть  что-то
новое,  и  иной  раз  делал  неожиданные  находки,   например,   человека,
полюбившего Изменяющего Форму.


   Излишество изгнало художника Териона Нисмайла  из  хрустальных  городов
замковой Горы в мрачные леса западного континента.  Всю  жизнь  он  прожил
среди чудес Горы, путешествуя, согласно требованиям  своей  профессии,  по
пятидесяти городам, и каждые несколько лет менял роскошь одного города  на
чудеса другого.  Он  родился  в  Дундилмире,  и  на  первых  его  полотнах
запечатлелись сцены Сверкающей Долины, буйные и страстные от вложенного  в
них пыла юности. Затем он прожил несколько лет в поразительном Канзилайне,
городе говорящих статуй, потом во внушающем благоговение  Сти,  от  одного
предместья которого до противоположного было не  меньше  трех  дней  пути,
побывал в Галанксе, расположившемся почти у  окраины  Замка,  и  пять  лет
провел в самом Замке,  где  создавал  картины  придворной  жизни  Коронала
Трэйма. Его полотна высоко ценились за холодную сдержанность, изящество  и
совершенство  форм,  отражающие  высшую  степень  совершенства  пятидесяти
городов. Но, тем не менее, красота этих мест со временем перестала трогать
душу и чувства художника, и когда Нисмайлу стукнуло сорок  лет,  он  начал
сравнивать совершенство с  застоем,  и  не  мог  смотреть  на  свои  самые
знаменитые работы. Душа требовала непредсказуемости, преобразования.
   Высшей критической точки, наибольшей глубины кризиса он достиг в  садах
Толингарского Барьера, удивительном парке, раскинувшемся между Дундилмиром
и Стипулом. Коронал заказал ему  набор  картин  о  садах,  чтобы  украсить
беседку  из  ползучих  растений,  выстроенную  у  края  Замка,  и  Нисмайл
услужливо проделал долгое путешествие вниз по склонам  колоссальной  Горы,
прошел миль сорок  по  парку,  выбирая  подходящее  место  для  работы,  и
установил мольберт на Кавказском Мысу, где сады уходили вдаль  гигантскими
зелеными симметричными завитками. Он бывал здесь еще мальчишкой.  На  всем
Маджипуре  нельзя  было  найти  места  более  безмятежного  и   опрятного.
Толингарские сады состояли из растений, роскоши в удивительной  чистоте  и
опрятности, руки садовников никогда не  касались  их,  они  сами  росли  в
грациозной симметрии, регулируя промежутки  между  собой  и  подавляя  всю
близлежащую  траву.  Когда  они  роняли  листья  или  считали  необходимым
избавиться  от  засохшей  ветви,  внутренние  ферменты  быстро   разлагали
сбрасываемый материал, превращая его в полезный компост. Этот сад  основал
Лорд Хавилбов более ста лет назад. Его преемники  Лорды  Кенете  и  Сирран
продолжили и расширили программу генетически управляемых преобразований, и
в царствие Лорда Трэйма задумка была завершена,  и  окружающее,  казалось,
застыло навечно. Это было само совершенство, которое и  решил  запечатлеть
Нисмайл.
   Он стоял перед пустым холстом,  глубоко  и  спокойно  втягивая  легкими
воздух, как всегда,  когда  готовился  войти  в  транс.  А  потом  в  одно
мгновение дух его, отрешившись от  сознания,  впитал  в  себя  единый  миг
уникальности видимой сцены. Художник обвел взглядом нежные холмы, поросшие
кустарником с изящными иглами листвы, и волна ярости захлестнула  его.  Он
затрепетал, пошатнулся и чуть не упал. Этот замерший пейзаж, это чистое  и
прекрасное место, этот  непогрешимый  и  бесподобный  сад  -  все  это  не
нуждалось в нем. Все это само по себе было неизменным, как картина, так же
застыв в своем  невидимом  ритме  до  конца  времен.  Как  страшно  и  как
ненавистно!  Нисмайл  пошатнулся,  прижав  ладони  к  вискам.   Послышался
удивленный шепот сопровождающих, и, открыв глаза, он  увидел,  что  все  в
ужасе смотрят на почерневший, покрывшийся пузырями холст.
   - Снимите! - закричал он и отвернулся. Все  сразу  пришло  в  движение,
люди суетились, а в центре их группы замер  Нисмайл,  похожий  на  статую.
Когда он вновь смог заговорить, то сказал спокойно:
   - Передайте Лорду Трэйму, что я не смог выполнить его поручение.
   За день он купил в Дундилмире все необходимое  и  отправился  в  долгое
путешествие вниз к обширным и жарким заливным лугам реки Иоайн, там сел на
баржу и долго-долго плыл  по  медлительным  водам  к  Алайсору,  порту  на
западном побережье Алханроеля, откуда после недельного  ожидания  добрался
до Нуминора на Острове она, где прожил месяц.  Затем  он  сел  на  корабль
паломников, шедший в Пилиплок, город на диком Цимроеле.  Он  был  убежден,
что Цимроель не будет угнетать  ни  изящной  красотой,  ни  совершенством.
Здесь насчитывалось всего восемь-девять городов. Чаще всего  небольших,  а
все внутренние земли континента оставались дикими и  малоисследованными  -
именно туда Лорд Стиамот  переселил  метаморфов  после  их  окончательного
поражения четыре тысячи лет назад. Человек, уставший от  цивилизации,  мог
бы восстановить душевные силы в таком окружении.
   Нисмайл не питал иллюзий и ждал, что Пилиплок окажется  грязной  дырой,
но, к его удивлению, город был древним и большим, построенным  по  четкому
математическому плану. Такого безобразия, никоим  образом  не  освежающего
душу, художник не потерпел и двинулся на речной барже вверх по  Цимру.  Он
оставил позади  огромную  Ни-Мойю,  прославленную  даже  среди  обитателей
других материков, но в городе под названием Верф он, подчинившись  порыву,
покинул баржу, нанял фургон и отправился  в  леса  на  юге.  Забравшись  в
окружающую