я, чувствуя, как заражается отчаянием  своего  штурмана.
Мечта всей жизни завершилась неудачей в нелепом, катастрофическом фарсе.
   В этот момент на мостик поднялась Джоахил Нур.
   - Капитан, вы  знаете,  что  Калимойн  скоро  спятит?  Он  забрался  на
наблюдательную вышку, плачет, кричит, танцует и призывает к мятежу.
   - Я пойду к нему, - сказал Лавон.
   - Я почувствовала, как заработали винты, но потом...
   Лавон кивнул:
   - Запутались снова. Сорвало экраны.
   Уже уходя, он услышал, как  биолог  заговорила  о  своем  электрическом
проекте и о том, что готова провести первую пробу в  полном  масштабе.  Он
ответил, чтобы она  начинала  немедленно  и  сразу  доложила,  если  будут
результаты, но все ее  слова  проходили  мимо  сознания  -  его  полностью
поглотила мысль, что делать с  Калимойном.  Первый  штурман  находился  на
высокой  площадке  правого  борта,  где  обычно  проводил   наблюдения   и
вычисления широты и долготы. Сейчас он то прыгал, как помешанный, то гордо
расхаживал взад и вперед,  размахивая  руками,  то  распевал  непристойные
отрывки  баллад,  то  вопил,  обвиняя  и  понося  дурака  Лавона,  который
умышленно завлек их в ловушку. Человек  десять  команды  собрались  внизу,
слушая  полунасмешливо,  полуодобрительно.  К  ним  быстро  присоединялись
остальные - все-таки развлечение. К своему ужасу, Лавон вдруг заметил, как
к площадке Калимойна пробирается Майкдал Хац. Подойдя, он позвал  штурмана
и заговорил низким басом, спокойно уговаривая  того  спуститься.  Калимойн
поглядывал на летописца и то и дело прерывал, бормоча в его адрес  угрозы.
Но Хац продолжал подниматься. Теперь он уже  находился  в  двух  ярдах  от
штурмана,  продолжая  говорить  и  улыбаться,  протянув  вперед  раскрытые
ладони, словно показывая, что у него ничего нет.
   - Убирайся! - взревел Калимойн. - Пошел вон!
   Лавон, сам было шагнувший к площадке, жестом дал понять Хацу, чтобы тот
держался подальше от штурмана. Слишком поздно! В одно мгновение взбешенный
Калимойн прыгнул к Хацу, облапил маленького летописца, поднял, как  куклу,
вверх и швырнул через поручни в море.  Крик  ужаса  вырвался  у  зрителей.
Лавон метнулся к поручням и успел увидеть, как Хац, колотя руками,  рухнул
в воду. По водорослям  пронеслась  мгновенная  судорожная  дрожь.  Подобно
угрям, мясистые пряди шевелились, изгибались и вертелись. Море,  казалось,
вскипело на миг - затем Хац исчез.
   У Лавона от ужаса голова пошла кругом. Сердце словно целиком  заполнило
грудь, раздавив легкие, а мозг завертелся в черепной коробке.  Он  никогда
не видел насилия раньше. За всю жизнь ему ни разу не доводилось услышать о
намеренном убийстве одним человеком другого. И вот это  произошло  на  его
корабле и совершено одним из его офицеров - невыносимая, смертельная рана!
   Как во сне, он двинулся вперед, руки его  легли  на  мускулистые  плечи
Калимойна, и, не задумываясь, с силой, которой  у  него  не  было  никогда
прежде,  он  легко   перекинул   штурмана   через   поручень.   Послышался
приглушенный вой, потом всплеск. Пораженный, он посмотрел вниз  и  увидел,
как море вскипело во второй раз, и морская трава сомкнулась  над  бьющимся
телом Калимойна.
   Медленно, оцепенело Лавон спустился с площадки.
   Чувствовал он себя ошеломленным и трясся, как  в  лихорадке.  Казалось,
что-то надломилось внутри. Кольцо расплывающихся в глазах  людей  окружило
его. Постепенно он различил глаза, рты, знакомые  лица.  Он  хотел  что-то
сказать, но не смог произнести ни слова - только выдавливал  неразборчивые
звуки. Потом рухнул вниз, не почувствовав  удара  о  палубу.  Чьи-то  руки
поддержали его за плечи, кто-то поднес ему вина. "Посмотри на его глаза, -
услышал он чей-то голос, - он в обмороке". Лавона  затрясло.  Не  сознавая
как, он оказался в своей каюте, где над ним склонился Вормеехт,  остальные
толпились вокруг.
   Первый помощник тихо произнес:
   - Корабль движется, капитан.
   - Я _убил_ его, Вормеехт.
   - Мы бы все равно не смогли держать сумасшедшего под замком последующие
десять лет. Он был опасен для всех.  У  вас  все  права,  и  вы  поступили
совершенно правильно.
   - Мы не убийцы, - пробормотал Лавон.  -  Давным-давно  наши  варварские
предки отнимали жизни друг у друга, но  мы  не  убийцы  и  не  убиваем.  Я
никогда никого не убивал. Мы были дикарями раньше, но теперь-то мы живем в
иной эпохе и на другой планете. А я убил его, Вормеехт.
   - Да, капитан. И были правы. Он угрожал успеху путешествия.
   - Успеху? Какому успеху?
   - Корабль снова движется, капитан.
   Лавон не сводил с него глаз.
   - О чем вы?
   - Пойдемте, убедитесь сами.
   Четыре массивные руки обняли его, и Лавон  ощутил  резкий  запах  шкуры
скандара.  Гигант-матрос  подхватил  его,  вынес  на  палубу  и  заботливо
опустил. Лавон пошатнулся, но рядом были Вормеехт и  Джоахил  Нур.  Первый
помощник указал на море. По всей длине корпуса "Спьюрифон" окружала чистая
вода.
   - Мы опустили в воду кабели, - рассказывала Джоахил Нур, -  и  тряхнули
эту дрянь доброй порцией  тока.  Это  взорвало  всю  систему...  Ближайшие
водоросли погибли мгновенно, а  прочие  начали  отодвигаться.  Перед  нами
чистый проход до самого горизонта.
   - Путешествие спасено, капитан, - сказал Вормеехт. -  Теперь  мы  вновь
пойдем вперед.
   - Нет, - Лавон покачал головой. Сознание мутилось и  туманилось.  -  Мы
остались без штурмана. Чтобы найти  нового,  придется  повернуть  назад  к
Цимроелю.
   - Но...
   - Поворачивайте!
   Сбитые с толку, пораженные, они смотрели на него с раскрытыми ртами.
   - Капитан, вы все еще  не  в  себе.  Отдать  такой  приказ,  когда  все
обошлось благополучно... Вам просто нужно отдохнуть, и тогда...
   - Путешествие закончено, Вормеехт. Мы идем назад.
   - Нет!
   - Нет? Это что, бунт? - Их  взгляды  скрестились.  -  Вы  действительно
хотите продолжить плавание?  -  спросил  Лавон.  -  На  борту  обреченного
корабля с убийцей-капитаном? Вас ведь тошнило от путешествия,  прежде  чем
все это произошло. Вы думали, будто я не знал? Вы жаждали вернуться домой,
только не решались сказать вслух... Ну,  так  теперь  я  удовлетворю  ваши
желания.
   - Мы пять лет в море, - проговорил Вормеехт. - Вполне возможно, что  мы
уже одолели половину пути, и добраться до противоположного  берега  ближе,
чем возвращаться.
   - Или мы можем навечно уйти в никуда, - возразил Лавон. - Но дело не  в
этом. Просто у меня не лежит сердце идти вперед.
   - А если завтра решите по-другому, капитан?
   - И завтра _у меня на руках останется кровь_, Вормеехт.  Я  обязан  был
провести  корабль  через  Великое  Море  в  полной  безопасности.  Мы  уже
заплатили за нашу свободу жизнью четырех; путешествие закончено.
   - Капитан...
   - Поворачивайте судно, - приказал Лавон.
   Когда они на следующий день  пришли  к  нему  хлопотать  о  продолжении
путешествия,  упирая  на  вечную  славу  и  бессмертие,  ожидающее  их   в
Алханроеле,  Лавон  холодно  и   решительно   отказался   от   какого-либо
обсуждения. Продолжать путешествие  теперь,  сказал  он,  невозможно.  Они
смотрели друг на друга: те, кто  прежде  ненавидел  плавание  и  стремился
избавиться от него, и тот, кто в эйфорический миг победы  над  водорослями
изменил решение. В конце  концов  им  пришлось  согласиться  с  Лавоном  о
невозможности продолжения плавания. Они взяли курс на восток, и больше  не
заговаривали о том, чтобы пересечь Великое Море. Весь  год  они  с  трудом
пробивались сквозь штормы, на следующий год у них произошло столкновение с
морскими драконами, чуть не повредившими кормовую часть судна, но  тем  не
менее они продолжали плыть, и из ста шестидесяти трех путешественников,  в
свое время покинувших Тил-Омон, более ста - и среди них  капитан  Лавон  -
были живы, когда "Спьюрифон" вошел  в  родной  порт  на  одиннадцатый  год
путешествия.



ОБЪЯСНЕНИЯ КАЛИНТАНА

   Четыре дня после этого Хиссуне владела меланхолия. Разумеется, он знал,
что путешествие завершилось неудачей - ни одному кораблю так и не  удалось
пересечь Великое Море ни в прошлом, ни, очевидно, в ближайшем будущем.  Но
эта неудача!.. Зайти так далеко, а потом вернуться, причем не из трусости,
болезней или голода, а только от морального отчаяния -  Хиссуне  с  трудом
мог понять это, сам бы он никогда не повернул назад.  Все  пятнадцать  лет
своей жизни он упорно шел к тому, что понимал как свою  цель,  а  те,  кто
колебался  идти  по  избранному  пути,  всегда  казались  ему  лентяями  и
слабаками. Но с другой стороны, он не Синнабор  Лавон,  и  ни  у  кого  не
отнимал жизнь,  а  ведь  такое  насилие  может  потрясти  любую  душу.  Он
испытывал к капитану смешанное чувство жалости и презрения. А потом...  он
понял,  что  Синнабор  Лавон  был  не  слабым  человеком,  а  личностью  с
колоссальной моральной  ответственностью.  Мое  образование,  подумал  он,
продолжается.
   Затем   юноша   принялся   отыскивать    записи    приключенческие    и
развлекательные, не столь философского смысла, но находил  не  совсем  то,
что искал. Однако за столько лет, проведенных под землей,  он  узнал,  что
был невероятный случай в самом Лабиринте, сильно позабавивший бы любого, и
даже сейчас, более чем через шесть тысячелетий, о нем рассказывали как  об
одном из самых необычных происшествий, виденных на Маджипуре.
   Дождавшись подходящего времени, Хиссуне провел  кое-какие  исторические
исследования, а затем с помощью Счетчика  Душ  вошел  в  сознание  некоего
юного офицера  при  дворе  Понтифекса  Ариока,  человека  с  эксцентричной
репутацией.


   Наутро после того дня, когда  кризис  достиг  кульминационной  точки  и
всеми овладело  настоящее  безумие,  в  Лабиринте  воцарилась  непривычная
тишина, поскольку все были слишком  поражены,  чтобы  даже  разговаривать.
Удар от вчерашнего был слишком ошеломителен, и даже имевшие к случившемуся
прямое отношение никак не могли поверить. По приказанию нового  Понтифекса
сегодня утром  собрались  все  чиновники  -  высокопоставленные  и  рангом
пониже, - участвовавшие в недавней перестановке. Сидели свободно,  отгоняя
сон, пока новые  Понтифекс  и  Коронал  -  каждый  как  громом  пораженный
нежданным  получением  царственного  сана  -  удалились  в  личные   покои
поразмыслить над своим внезапным превращением, что дало наконец  Калинтану
возможность повидаться с Силимэр. Занятый делами,  он  не  виделся  с  нею
целый месяц, а она была не из тех, кто  легко  прощает.  Теперь  он  сумел
переправить ей записку, в которой написал: "Каюсь, я виновен  в  постыдном
пренебрежении,  но,  возможно,  теперь  ты  начинаешь  понимать,   почему.
Встретимся в полдень за ленчем у Двора Шаров, и я все объясню".
   За время их знакомства он уже разобрался в  ее  темпераменте,  бывавшем
довольно  бурным  и  в  лучшие  минуты  встреч;  фактически  это  был   ее
единственный, зато сильный недостаток, и Калинтан побаивался ее гнева. Уже
год они были любовниками, и дело шло к  обручению.  Все  высшие  сановники
двора Понтифекса соглашались, что он поступит хорошо,  женившись.  Силимэр
была  прелестна,  разумна  и  образованна  в   политических   делах.   Она
принадлежала к хорошей семье, среди предков  которой  были  три  Коронала,
включая самого легендарного Лорда Стиамота, и было ясно,  что  она  станет
идеальной  женой  для  молодого  человека,  судьбой  предназначенного  для
высоких постов в государстве, ведь уже сейчас, незадолго до тридцатилетия,
Калинтан достиг внешнего края внутреннего круга двора Понтифекса, неся  на
своих плечах ответственность, какая не многим дается в  его  годы.  Именно
ответственность и удерживала его не  только  от  объяснений,  но  даже  от
встреч с Силимэр. Без особой уверенности он надеялся, что она простит его.
   Всю прошлую бессонную ночь он повторял в уме заготовленную речь,  желая
уменьшить свою вину: "Ты ведь знаешь,  в  последние  недели  я  был  занят
делами государственной важности, слишком щекотливыми, чтобы  обсуждать  их
даже с тобой, и..." Он продолжал обкатывать фразы,  поднимаясь  по  ярусам
Лабиринта ко Двору Шаров на встречу с Силимэр.
   В то  утро  привычная  тишина  Лабиринта  заставляла  воспринимать  все
окружающее  очень  отчетливо  и  остро.  Нижние  уровни,  где   находились
правительственные учреждения,  казались  вымершими  и  опустевшими,  а  на
расположенных  выше  этажах  ему  встретилось  всего  несколько   человек,
собиравшихся   небольшими   хмурыми   группками   в   темных   уголках   и
перешептывающихся  с  таким   видом,   будто   произошел   государственный
переворот. И все пристально разглядывали  Калинтана,  а  некоторые  тыкали
пальцами.  Калинтан   удивлялся,   как   они   узнают   в   нем   официала
Первосвященного, пока не сообразил, что так и не снял маску. Он  носил  ее
на  всякий  случай,  якобы  для  защиты  от  яркого  искусственного  света
воспаленных от бессонницы глаз.
   Сегодня Лабиринт выглядел холодным и гнетущим, и  он  поспешно  покинул
эти мрачные подземные глубины, чьи колоссальные многоэтажные залы спиралью
уходили вниз и вниз. За одну-единственную ночь это место  стало  для  него
отвратительным.
   На уровне Двора Шаров Калинтан сошел с подъемника  и  наискось  пересек
его огромный,  украшенный  тысячами  непостижимым  образом  подвешенных  в
воздухе  сфер  зал,  направляясь  к  маленькому  кафе  на  противоположной
стороне. Полдень пробило как раз в ту  минуту,  когда  он  входил  внутрь.
Силимэр уже сидела здесь - он не сомневался, что так  и  будет,  поскольку
она всегда была пунктуальна, когда хотела устроить ему неприятности, -  за
небольшим столиком у задней стены.
   Она встала, но не подставила губы, а протянула руку, как он  и  ожидал.
Улыбка ее была четко отмеренной  и  холодной.  Измученному  Калинтану  она
показалась поразительно красивой: уложенные  короной  короткие  золотистые
волосы, вспыхивающие бирюзовые глаза, полные губы, высокие скулы,  вся  ее
стройная фигурка.
   - Я виноват, - хрипло пробормотал он.
   - Конечно. Столь долгая разлука, должно быть, была для тебя непосильной
ношей...
   - Последние недели я был занят делами государственной важности, слишком
щекотливыми, чтобы обсуждать их даже с тобой... - Слова звучали невероятно
глупо, и Калинтан  испытал  облегчение,  когда  она  прервала  его  ровным
голосом:
   - У нас еще будет время, милый. Может быть, пока выпьем?
   - Пожалуй, да.
   Она махнула рукой. Одетый в  ливрею  официант  -  надменно  державшийся
хьорт - подошел, принял заказ и гордо удалился.
   - Ты не снимаешь маску? - поинтересовалась Силимэр.
   - Ох, прости... Последние дни была такая  неразбериха...  -  Он  сорвал
ярко-желтую тряпицу, которая скрывала глаза и нос и четко определяла в нем
человека Понтифекса. Выражение лица Силимэр изменилось, когда она  увидела
его   лицо,   яростные    огоньки    в    глазах    погасли,    сменившись
заинтересованностью, почти жалостью.
   - У тебя глаза красные, словно кровью налились, -  заметила  она,  -  а
щеки бледные-бледные и натянутые...
   - Я не спал. Сумасшедшее время.
   - Бедняжка Калинтан!
   - Думаешь, мы не виделись, потому что я так хотел?  У  меня  просто  не
было времени.
   - Знаю. И вижу, чего тебе это стоило.
   Внезапно до него дошло, что она не  насмехается  над  ним,  а  искренне
сочувствует, и что все, возможно, окажется легче  и  проще,  чем  он  себе
представлял.
   - Проклятые дела вздохнуть не  дают.  Ты  слышала,  что  выкинул  вчера
Понтифекс Ариок?
   Силимэр задохнулась от смеха:
   - Разумеется. До меня ведь доходят  все  слухи.  Так  это  правда?  Это
действительно произошло?
   - К несчастью, да.
   - Какое чудо! Какое изумительное чудо! Но  случившееся  перевернет  мир
вверх дном. Это подействовало на тебя так ужасно?
   - На меня, на тебя, на каждого, - буркнул  Калинтан,  жестом  охватывая
Двор Шаров, Лабиринт, окружающую планету за этим ограниченным  подземельем
- от внушающей благоговение Замковой Горы до дальних городов  на  западном
континенте. - Я сам с трудом понимаю. Но лучше начать сначала...


   - Возможно, ты не знаешь, что последние месяцы Понтифекс Ариок вел себя
необычно. Я полагаю, напряжение, испытываемое человеком на высоком  посту,
зачастую сводит людей с ума,  или  они  становятся  немного  сумасшедшими,
стремясь добиться высот. Но, как  ты  знаешь,  Ариок  тринадцать  лет  был
Короналом и более десяти лет Понтифексом, а этого времени хватит, пожалуй,
чтобы научиться держать себя в  руках.  Особенно,  если  живешь  здесь,  в
Лабиринте. Должно быть, Понтифекс просто затосковал по весеннему  ветру  с
Замковой Горы, по охоте на гихорн на Цимроеле или просто захотел поплавать
где-нибудь по настоящей реке, а ему приходилось торчать глубоко под землей
и до конца жизни возглавлять армию своих чиновников.
   Около года назад Ариок начал  поговаривать  о  грандиозном  шествии  по
Маджипуру. Я был в тот день при  дворе  с  герцогом  Гиделоном.  Понтифекс
попросил карты и  стал  рассказывать  о  замысле  путешествия  по  реке  к
Алайсору, затем  он  хотел  отправиться  на  Остров  Сна  -  навестить  во
Внутреннем Храме Леди, после чего пересечь весь Цимроель, останавливаясь в
Пилиплоке, Ни-Мойе, Пидруиде, Нарабале  -  в  общем,  везде.  Поездка  эта
заняла бы по меньшей мере пять лет. Гиделон бросил на меня странный взгляд
и указал Ариоку, что столь грандиозные шествия устраивают Короналы,  а  не
Понтифексы, и Лорд Струин вернулся из подобного всего два года назад.
   "Выходит, мне запрещено это делать?" - осведомился Понтифекс.
   "Не запрещено, ваше величество, но обычай требует..."
   "Чтобы я оставался узником Лабиринта?"
   "Нет-нет, вовсе не узником, но..."
   "Но мне не дано выходить во внешний мир".
   Должен заметить, мои симпатии были на стороне Ариока,  но  не  забывай,
что я, не в пример тебе, не уроженец Лабиринта, а лишь один из  тех,  кого
долг и обязанности перед Маджипуром привели сюда, поэтому жизнь под землей
для меня немного необычна. И когда Гиделон убедил Ариока  в  невозможности
грандиозного шествия, я  не  мог  не  заметить  неуспокоенности  в  глазах
Понтифекса.
   А затем произошло то, чего никто  не  ожидал  -  его  величество  начал
удирать по ночам и слоняться по Лабиринту. Никто  не  знал,  часто  ли  он
поступал так прежде, до того как мы обнаружили, что  происходит,  хотя  до
нас доходили слухи, будто закутанную в плащ, носящую маску фигуру,  сильно
смахивающую на Понтифекса, изредка видели то у Двора Пирамид,  то  в  Зале
Ветров. Мы относились к ним безразлично до той ночи, когда  по  счастливой
случайности постельничему Ариока не почудилось,  будто  Понтифекс  требует
его к себе, он отправился  взглянуть,  что  тому  надо,  и  нашел  комнату
пустой. Ты должна помнить ту ночь, Силимэр, потому  что  мы  были  вместе,
когда вперся один из людей Гиделона и  увел  меня  с  собой,  заявив,  что
созывается срочная встреча высших советников, и необходимы мои услуги.  Ты
была тогда расстроена, вернее, в бешенстве. Разумеется,  причиной  встречи
послужило исчезновение  Понтифекса,  хотя  мы  скрыли  это,  объявив,  что
обсуждали последствия от гигантской волны, опустошившей Стоензар.
   Ариока нашли в четыре часа утра. Он был на Арене - ты знаешь,  что  это
идиотское  пустое  место  было  создано  по  одному  из  безумных   указов
Понтифекса Дизимейла. Ариок сидел на корточках у дальней стороны, играл на
зутибаре и пел песенки аудитории из пяти-шести  оборванных  мальчишек.  Мы
доставили его домой. Через несколько недель он  снова  удрал  и  ухитрился
добраться до Двора Колонн. Гиделон много говорил с ним;  Ариок  настойчиво
утверждал,  что  монарху  важно  побродить  среди  народа,  послушать  его
горести, и ссылался на прецеденты в далеком прошлом Старой Земли.  Гиделон
принялся втихомолку расставлять охрану в его покоях - предположительно  от
наемных убийц, но кому нужно убийство Понтифекса? Стража