дословная моей супруги.
     - О чем это ты?
     - Если они не согласны с тем, что супруга Коронала  -  простолюдинка,
то каково им будет, если простолюдин станет Короналом?
     Карабелла удивленно посмотрела на него.
     - Я ничего не понимаю, Валентин.
     - Поймешь. В свое время поймешь. Я собираюсь произвести в мире  такие
перемены... ах, любимая, когда будут писать историю моего правления,  если
Маджипур доживет до этого, то понадобится не один том, уж я тебе обещаю! Я
совершу  такое...  настолько  грандиозное...  настолько   переворачивающее
устои... - Он рассмеялся. -  О  чем  ты  думаешь,  Карабелла,  слушая  мое
пустословие? Мягкосердечный Лорд Валентин переворачивает мир  вверх  дном!
Способен ли он на такое? Сможет ли он осуществить задуманное?
     - Вы заинтриговали меня, мой лорд. Вы говорите загадками.
     - Возможно.
     - И не даете ключа к разгадке.
     После некоторого молчания он ответил:
     - Ключ к разгадке - Хиссуне, Карабелла.
     - Хиссуне? Уличный мальчишка из Лабиринта?
     - Больше  не  уличный  мальчишка.  Теперь  он  -  оружие,  которое  я
направляю против Замка.
     Она вздохнула.
     - Загадки, загадки, и нет им числа.
     - Говорить загадками -  привилегия  королей.  -  Валентин  подмигнул,
притянул жену к себе и поцеловал в губы. - Не лишай  меня  этой  небольшой
милости. И...
     Флотер вдруг остановился.
     - Эй, смотри! Мы приехали! - воскликнул он. -  А  вот  и  Насцимонте!
Вдобавок - клянусь Леди! - он, кажется, притащил с собой полпровинции.
     Караван  расположился  на  широком  лугу,  поросшем  короткой  густой
травой, настолько ярко-зеленой, что она, казалось, имела  какой-то  другой
цвет, некий неземной оттенок,  находящийся  на  самом  краю  спектра.  Под
ослепительным   полуденным   солнцем   уже   разворачивалось   грандиозное
празднество,  охватывавшее,  вероятно,   несколько   миль;   в   карнавале
участвовали десятки тысяч людей, заполонивших все обозримое  пространство.
Под оглушительные орудийные выстрелы и  нестройные  пронзительные  мелодии
систиронов  и  двухструнных  галистанов  над  головами  залп   за   залпом
возносились к небу удивительно четкие фигуры дневного фейерверка черного и
фиолетового цветов. В толпе резвились шагавшие  на  ходулях  весельчаки  в
огромных клоунских масках, что отличались  багровостью  лиц  и  повышенной
носатостью. На высоких шестах колыхались на легком летнем ветерке  знамена
с эмблемами звездного огня; полдюжины оркестров  с  такого  же  количества
подмостков  разом  наигрывали  гимны,  марши  и  хоралы;  со  всей  округи
собралась целая армия жонглеров, вероятно  все,  кто  имел  хоть  малейшие
навыки в столь многотрудном ремесле. В воздухе кишмя кишели  палки,  ножи,
булавы, горящие факелы, весело раскрашенные шары и  другие  предметы,  что
летали в разные стороны,  напоминая  Лорду  Валентину  о  боготворимом  им
прошлом.  После  сумрачного  и  гнетущего  Лабиринта  лучшего  продолжения
великой процессии невозможно было представить:  суматошное,  ошеломляющее,
немного нелепое, а в целом - восхитительное зрелище.
     Посреди суеты стоял в спокойном ожидании высокий,  сухопарый  человек
старше среднего возраста с необычайной силы взглядом светлых глаз;  резкие
черты его лица смягчала доброжелательнейшая из улыбок. То был Насцимонте -
землевладелец, ставший разбойником, сам себя называвший когда-то  герцогом
Ворнек Крег и владыкой Западного Пограничья, а  теперь,  повелением  Лорда
Валентина, получивший более благозвучный титул герцога Эберсинулского.
     - Ой, ты только посмотри!  -  воскликнула  Карабелла,  которую  душил
смех. - Он надел для нас свой разбойничий наряд!
     Валентин, усмехнувшись, кивнул.
     Когда они впервые встретились с Насцимонте в  заброшенных  развалинах
какого-то города метаморфов в пустыне к юго-западу  от  Лабиринта,  герцог
большой дороги носил причудливую куртку и гамаши из густого красного  меха
пустынной крысоподобной твари, а также нелепую желтую меховую шапку. В  ту
пору Насцимонте, разоренный и изгнанный из  своих  владений  приспешниками
лже-Валентина, которые  проезжали  по  этим  местам  во  время  совершения
узурпатором великой процессии, завел обычай грабить странников в  пустыне.
Теперь его земли вновь принадлежали ему; стоило  Насцимонте  пожелать,  он
мог бы вырядиться в  шелка  и  бархат,  обвешаться  амулетами,  перьями  и
самоцветами, но вот ведь - предпочел столь любимое им во времена  изгнания
неряшливо-живописное, нелепое одеяние. Насцимонте всегда отличался большим
вкусом; Валентину подумалось, что ностальгический наряд  герцога  в  такой
день был ни чем иным, как проявлением вкуса.
     С тех пор, как Валентин познакомился с Насцимонте, минуло немало лет.
Не в пример многим сражавшимся бок о бок с Валентином в заключительные дни
войны за реставрацию, Насцимонте не  счел  нужным  принять  назначение  на
должность советника Коронала  на  Замковой  Горе,  а  пожелал  всего  лишь
вернуться на землю своих предков у подножия горы Эберсинул, прямо на озере
Айвори. Добиться этого оказалось не  так-то  просто,  поскольку  поместный
титул на вполне законном  основании  перешел  к  другим,  после  того  как
Насцимонте незаконно его  лишился:  но  правительству  Лорда  Валентина  в
первые дни после реставрации пришлось  посвятить  довольно  много  времени
решению подобных головоломок, и Насцимонте, в конечном итоге, вернул  все,
ранее ему принадлежавшее.
     Больше всего Валентину хотелось  сразу  же  выскочить  из  флотера  и
заключить в объятия старого товарища по оружию. Но  протокол,  разумеется,
такого не допускал: Коронал не мог  просто  взять  и  нырнуть  в  ликующую
толпу, как какой-нибудь там обычный свободный гражданин.
     Вместо  этого  пришлось  дожидаться   завершения   шумной   церемонии
размещения гвардии Коронала: огромный, дородный и косматый скандар  Залзан
Кавол, начальник гвардейцев, орал и суматошно  размахивал  всеми  четырьмя
руками, мужчины и женщины в роскошных зеленых с золотом одеждах выбирались
из  своих  флотеров  и  выстраивались  живым  коридором,  чтобы   сдержать
напирающих зевак,  королевские  музыканты  заиграли  королевский  гимн,  и
прочая-прочая, пока, наконец, к королевскому флотеру  не  подошли  Слит  и
Тунигорн и не открыли дверцы, выпуская Коронала с  супругой  в  золотистое
тепло дня.
     А потом пришлось идти между двойными рядами гвардейцев  с  Карабеллой
под руку ровно половину расстояния до  Насцимонте  и  ждать,  пока  герцог
подойдет, поклонится, сделает знак звездного огня и  еще  более  церемонно
поклонится Карабелле...
     Валентин  рассмеялся,  шагнул  навстречу,  заключил  тощего   старого
разбойника в объятия и крепко прижал его к себе, после чего они  двинулись
вместе сквозь толпу, что расступалась перед  ними,  к  возвышающемуся  над
праздничной суматохой гостевому помосту.
     Начался  большой  парад,  достойный   визита   Коронала:   музыканты,
жонглеры, акробаты, наездники, клоуны,  дикие  звери  самого  устрашающего
вида, которые на самом деле  были  вовсе  не  дикими,  а  вполне  ручными;
одновременно с артистами шествовали горожане, которые соблюдали живописный
беспорядок и выкрикивали при прохождении мимо помоста:
     - Валентин! Валентин! Лорд Валентин!
     А Коронал  улыбался,  махал  рукой,  аплодировал  и  совершал  прочие
действия, какие ожидаются от  Коронала  в  ходе  торжественной  церемонии,
какие он обязан  совершать,  чтобы  выражать  всем  своим  видом  радость,
одобрение и единство с народом. И несмотря на всю  свою  жизнерадостность,
Валентин  лишь  усилием  воли  принуждал  себя  веселиться:  темный   сон,
привидевшийся ему в Лабиринте, никак не  желал  отпускать.  Однако  умение
владеть собой все-таки победило, и он улыбался, махал рукой и  аплодировал
в течение нескольких часов.
     Прошло полдня, и праздничное настроение слегка улеглось: разве  могут
люди, даже в присутствии Коронала, радоваться и ликовать с равным усердием
час за часом?  После  того,  как  схлынула  волна  всеобщего  возбуждения,
наступил момент, который нравился Валентину меньше всего, когда  в  глазах
окружавшей его толпы он увидел жгучее, испытующее любопытство, напомнившее
ему о том, что для тех, кто знаком  с  королем  лишь  по  титулу,  короне,
горностаевой мантии, строке из летописи, он - всего лишь уродец, священное
чудовище, непостижимое и даже  устрашающее.  Но  вот  последние  участники
парада   промаршировали   мимо   помоста,   крики   сменились   негромкими
разговорами, бронзовые тени удлинились, в воздухе повеяло прохладой.
     - Не пройти ли нам ко мне в дом? - спросил Насцимонте.
     - Думаю, пора, - ответил Валентин.
     Усадьба   Насцимонте   оказалась   причудливым    сооружением.    Она
располагалась напротив обнажившегося пласта розового гранита и  напоминала
некое  громадное  бесперое  существо,  присевшее  передохнуть.  По  правде
говоря, на деле оно было всего лишь шатром,  но  таких  размеров  и  столь
необычного  вида,  что  Валентин  сперва  даже  оторопел.   Тридцать-сорок
высоченных столбов поддерживали огромные, взмывающие кверху крылья из туго
натянутой  темной  ткани,  что  поднимались   на   поразительную   высоту,
опускались почти до самой земли, опять шли  вверх  под  острыми  углами  и
замыкали пространство. Казалось, что шатер можно разобрать в течение  часа
и перенести к другому склону; и все же он производил  впечатление  мощи  и
величественности, парадоксального  сочетания  постоянства  и  прочности  с
воздушностью и легкостью.
     Внутри ощущение постоянства и прочности прямо-таки бросалось в глаза,
поскольку толстое ковровое покрытие темно-зеленого  цвета  с  вкраплениями
алого, в стиле Милиморна, было пришито к нижней стороне  полотна  крыши  и
придавало ей яркость и нарядность; тяжелые стойки  окольцовывал  мерцающий
металл,  а  пол   устилал   тонко   нарезанный,   искусно   отполированный
бледно-фиолетовый сланец. Обстановка была незатейливой - диваны,  длинные,
массивные столы, несколько старомодных шкафчиков, комодов, что-то еще,  но
зато все добротное и, на свой манер, величавое.
     - Этот дом хоть немного напоминает тот, сожженный людьми  узурпатора?
- спросил Валентин, оставшись наедине с Насцимонте.
     - По конструкции все - один к одному,  мой  лорд.  Оригинал,  как  вы
помните, был задуман шестьсот лет тому назад самым первым и величайшим  из
Насцимонте. При восстановлении  мы  воспользовались  старыми  планами,  не
отступив от них ни на йоту. Часть мебели я  истребовал  от  кредиторов,  а
остальное - копии. И плантация тоже восстановлена в том виде, в каком  она
была до пьяных дебошей. Восстановлена дамба, осушены поля, вновь  посажены
фруктовые деревья: пять лет пришлось поупираться, и вот -  от  опустошений
той злополучной недели не осталось и следа. И все это - благодаря вам, мой
лорд. Вы помогли мне подняться на ноги - и восстановили целостность  всего
мира...
     - Молюсь, чтоб так оно и было.
     - Так и будет, мой лорд.
     -  Ты  так  полагаешь,  Насцимонте?  Думаешь,  нам  уже   не   грозят
неприятности?
     - Какие  неприятности?  -  Насцимонте  легонько  прикоснулся  к  руке
Валентина  и  повел  того  к  широкой  террасе,   с   которой   открывался
великолепный вид на все его владения. В  лучах  заката  и  мягком  отсвете
желтых воздушных  шаров-светильников,  привязанных  к  деревьям,  Валентин
увидел продолговатую лужайку, что спускалась к изящно обухоженным полям  и
садам, а  за  ними  -  безмятежный  полумесяц  озера  Айвори,  на  светлой
поверхности  которого  неясно  отражались  многочисленные   вершины   горы
Эберсинул. Откуда-то доносилась музыка, похоже, кто-то  перебирал  струны;
несколько  голосов  слились  в  негромкую  песню,   последнюю   за   столь
праздничный день. Все здесь  навевало  мысли  о  покое  и  процветании.  -
Неужели, мой лорд, глядя на все  это,  вы  можете  поверить,  что  в  мире
существуют какие-то неприятности?
     - Я понимаю тебя, дружище. Но не все в мире можно разглядеть с  твоей
террасы.
     - Мы живем в самом безмятежном из миров, мой лорд.
     - Так оно и было много тысячелетий подряд. Но надолго ли  ему  хватит
безмятежности?
     Насцимонте ответил таким взглядом, будто впервые за весь день  увидел
Валентина.
     - Что с вами, мой лорд?
     - Я говорю мрачные вещи, Насцимонте?
     - Я еще ни разу  не  видел  вас  в  такой  печали,  мой  лорд.  Можно
подумать,  что  все  вернулось  на  круги  своя,  и  передо   мной   опять
лже-Валентин, а не тот, которого я знал.
     Валентин сказал с легкой улыбкой:
     - Я - Валентин настоящий. Но, пожалуй, очень уставший.
     - Пойдемте, я покажу вам ваши  покои,  и  там  же,  когда  вы  будете
готовы, состоится ужин в узком кругу: только моя семья и несколько  гостей
из города, да человек тридцать ваших людей...
     - После Лабиринта - и впрямь узкий круг, - беспечно заметил Валентин.
     Он последовал за Насцимонте в темные и  таинственные  закоулки  дома.
Герцог привел его в крыло, расположенное в стороне, на  высоком  восточном
отроге горы. Здесь, за грозным заслоном  из  охранников-скандаров,  в  том
числе и самого Залзана Кавола, находились королевские покои.  Попрощавшись
с  хозяином,  Валентин  прошел  внутрь  и  застал  Карабеллу   одну.   Она
расслабленно лежала в глубокой  ванне,  выложенной  изысканной  голубой  с
золотом плиткой из Ни-мойи;  стройное  тело  девушки  смутно  просвечивало
сквозь причудливую, искрящуюся пену над поверхностью воды.
     - Изумительно! - воскликнула она. - Иди сюда, Валентин.
     - С превеликой радостью, моя госпожа!
     Он  скинул  сапоги,  отшвырнул  дублет,  отбросил  плащ  и,  блаженно
вздохнув,   скользнул   в   ванну.   Вода   кипела   пузырьками,    словно
наэлектризованная, и теперь,  уже  оказавшись  в  ванне,  Валентин  увидел
слабое свечение над ее поверхностью. Закрыв  глаза,  он  откинулся  назад,
положил голову на гладкую плитку парапета, приобнял Карабеллу, притянул  к
себе и легонько поцеловал в лоб. Когда она повернулась к нему, из-под воды
на краткий миг показался сосок ее небольшой округлой груди.
     - Что они добавляют в воду? - спросил он.
     - Вода поступает из  природного  источника.  Дворецкий  упомянул  про
"радиоактивность".
     - Сомневаюсь, - сказал Валентин. - Радиоактивность  -  нечто  другое,
могущественное и опасное. Я изучал ее, поэтому знаю, о чем говорю.
     - И что же она такое, если не похожа на то, что мы здесь имеем?
     - Не могу сказать.  Благодарение  Дивин,  чем  бы  она  ни  была,  на
Маджипуре ее нет. Но если бы и была, то не думаю, что мы смогли бы  в  ней
купаться. А это, должно быть, какая-то разновидность минеральной воды.
     - Вполне возможно.
     Некоторое время они плескались в молчании.  Валентин  ощущал,  как  к
нему возвращается жизненная сила. Что тому причиной? Пощипывание ли  воды?
Успокаивающая близость Карабеллы и,  наконец-то,  полное  освобождение  от
давления со стороны придворных, приверженцев,  поклонников,  просителей  и
ликующих граждан?  Да,  да,  да:  все  вместе  помогло  ему  отвлечься  от
невеселых мыслей; природная стойкость должна, в конце концов, проявиться и
вытащить его из того  странного,  подавленного  состояния,  в  котором  он
пребывал с тех пор,  как  вступил  в  Лабиринт.  Он  улыбнулся.  Карабелла
прикоснулась губами  к  его  губам;  ладони  Валентина  скользнули  по  ее
гладкому гибкому телу вниз, к тонкой мускулистой талии, к сильным  упругим
бедрам.
     - Прямо в ванне? - сонно спросила она.
     - А что? Вода - просто чудо.
     - Да, конечно.
     Подплыв  к  нему,  она  обвила  его  ногами;  ее  полуоткрытые  глаза
взглянули на него - и закрылись. Валентин поймал ее за плотные  ягодицы  и
привлек к себе. Неужели прошло десять лет, подумал он, с той самой  первой
ночи в Пидруиде, когда мы любили друг друга в  полосе  лунного  света  под
высокими серо-зелеными кустами, после торжеств в честь того, другого Лорда
Валентина? Трудно даже представить: целых десять лет. Их тела соединились,
и они задвигались в ставшем таким знакомым, но отнюдь не надоевшем  ритме,
и он забыл и думать о первой встрече и обо  всех  последующих,  забыл  обо
всем, наслаждаясь теплом, любовью и счастьем.
     Потом, когда они одевались к дружескому застолью на пятьдесят  персон
у Насцимонте, она спросила:
     - Ты и вправду собираешься сделать Хиссуне Короналом?
     - Что?
     - Мне кажется, ты разумел именно это. Ну, помнишь  загадки,  которыми
донимал меня по дороге?
     - Помню.
     - Если ты не хочешь говорить...
     - Нет-нет, я не собираюсь от тебя таиться.
     - Значит, это правда?
     Валентин нахмурился.
     - Да, я считаю, что он может быть Короналом. Я слежу за ним еще с той
поры, когда он был всего-навсего чумазым мальчишкой и бегал по  Лабиринту,
выпрашивая кроны и роялы.
     - Но разве простолюдин может стать Короналом?
     - Странно слышать такой вопрос от тебя, Карабелла,  от  той,  которая
была уличной артисткой, а теперь стала супругой Коронала.
     - Ты влюбился в меня и сделал поспешный выбор, с  которым,  как  тебе
известно, не смирился никто.
     - Лишь несколько знатных купцов! А весь  остальной  мир  приветствует
тебя, как мою законную жену.
     - Возможно. Но жена Коронала и Коронал - вещи разные. А простые  люди
никогда не воспримут себе подобного в качестве Коронала. Для них Коронал -
нечто царственное, священное, почти божественное. Во всяком случае,  таким
он был раньше для меня.
     - Тебя приняли. И его примут.
     - До чего же ты своевольный - подобрать мальчишку с улицы и  вознести
на такую высоту. А почему не Слит? Или Залзан  Кавол?  Или  не  кто-нибудь
другой?
     - Хиссуне, насколько я знаю, обладает всеми необходимыми качествами.
     - Тут не мне судить. Но одна мысль о том, что маленький оборвыш будет
носить корону, кажется мне настолько необычной, настолько странной,  такое
не привидится даже во сне!
     - Неужели короля должна избирать одна и та же кучка людей на Замковой
Горе? Ну да, сотни, а то и  тысячи  лет  Короналами  становились  отпрыски
знатнейших семейств Горы; правда, иногда обычай нарушался,  хотя  лично  я
такого что-то не припомню, но от кандидата все равно  требовалось  знатное
происхождение, то есть он должен был быть сыном принца  или  герцога.  Мне
кажется, что изначально система задумывалась не так, иначе что мешает  нам
иметь наследственную монархию? А  сейчас,  Карабелла,  перед  нами  встают
вопросы столь головоломные, что ответы  на  них  можно  получить  лишь  за
пределами Горы. Мне часто кажется, что мы знаем меньше, чем ничего. Мир  в
опасности: нам пора возрождаться и передать  корону  кому-нибудь  снаружи,
тому, кто не принадлежит к нашей увековечившей  себя  аристократии.  Нужен
кто-то с иными взглядами, кто видел жизнь снизу...
     - Но он так молод!
     - Ничего, со временем повзрослеет, -  ответил  Валентин.  -  Я  знаю,
многие считают, что мне  пора  уже  становиться  Понтифексом,  но  я  буду
упираться, сколько смогу.  Для  начала  мальчик  должен  полностью  пройти
обучение. Кроме того, как тебе известно, я не  испытываю  особого  желания
поскорее попасть в Лабиринт.
     - Да, - ответила Карабелла. - А ведь мы говорим о нынешнем Понтифексе
так, будто он уже умер или находится при смерти. Но Тиверас жив.
     - Да, жив. В определенном смысле слова, по  крайней  мере.  Я  молюсь
лишь о том, чтобы он пожил еще.
     - А когда Хиссуне будет готов?..
     - Тогда я наконец позволю Тиверасу отдохнуть.
     - Мне трудно представить тебя Понтифексом, Валентин.
     - А мне и того труднее, любимая. Но я должен поступить так, должен  -
и поступлю. Но не очень скоро: я вовсе не горю желанием торопить события!
     Помолчав, Карабелла сказала:
     - Наверняка ты  переполошишь  Замковую  Гору  таким  поступком.  Ведь
предполагается, что очеред