а,  руки,  поднятые  в  новом  жесте  звездного  огня.  Она
побежала - через Малибор к Дизимаулу, по Дизимаулу к маленькому  переулку,
выходящему на Маламола - неужели не хватит храбрости?
     Я-та, я-та, я-та, вум.
     Вдруг навстречу  ей  появилась  колонна,  что  маршировала  по  улице
Дизимаула! Впереди шли девять или десять  человек,  похожих  на  бездушные
машины:  руки,  как  деревянные,  размеренно  ходили  вверх   и   вниз   -
левой-правой-левой-правой,  да  еще  при  этом  они  горланили   песню   с
назойливым  четким  ритмом.  Милилейн  юркнула  в  ближайший  переулок   и
наткнулась там на толпу мужчин и женщин; на руках у  них  были  зеленые  с
золотом повязки, и они непрерывно  выкрикивали  здравицы  в  честь  нового
Лорда Стиамота.
     Западня! Сегодня на улицах одни сумасшедшие!
     Оглядевшись, Милилейн заметила слева от себя полуоткрытую дверь  и  в
отчаянии бросилась в нее. Она оказалась в темном коридоре.  Из  комнаты  в
дальнем  конце  доносилось  приглушенное  пение  и  исходил  резкий  запах
какого-то странного благовония. Наверное, что-то вроде храма какого-нибудь
нового культа. Но здесь, во всяком случае, ей вряд ли причинят  вред.  Она
сможет переждать тут, пока все эти ошалелые толпы не уйдут  куда-нибудь  в
другое место.
     Осторожно прокравшись по коридору, она заглянула в комнату.  Темнота.
Запах фимиама. У стены какой-то помост, с обеих сторон от него на шестах -
две фигурки, напоминающие маленьких засушенных морских драконов.  Меж  них
стоял угрюмый, молчаливый лиимен, три глаза которого горели, словно  угли.
Милилейн показалось, что она узнает его: уличный  торговец,  продавший  ей
как-то вертел сосисок за пять крон. А, может быть, и не  он.  Ведь  совсем
непросто отличить одного лиимена от другого.
     Некто с запахом хайрога и в плаще с капюшоном  приблизился  к  ней  и
шепнул:
     - Ты пришла к причастию, сестра. Добро пожаловать, и  да  пребудет  с
тобой благодать водяных королей.
     Водяных королей?
     Хайрог мягко взял ее за локоть и так же мягко провел в комнату, чтобы
она нашла себе место среди коленопреклоненной, бормочущей молитвы  паствы.
Никто не взглянул на нее, и вообще никто не смотрел друг на друга: взгляды
всех были устремлены на лиимена, стоявшего между  двумя  чучелами  морских
драконов. Милилейн тоже посмотрела на него. Она не осмелилась  оглядеться,
так как опасалась встретить знакомых.
     - Возьмите... выпейте... соединитесь... - распорядился лиимен.
     Между рядами стали передавать кубки с вином. Краешком глаза  Милилейн
заметила, что каждый из молящихся,  когда  к  нему  попадал  кубок,  делал
большой глоток; кубки приходилось наполнять заново по мере того,  как  они
передавались из рук в руки. Ближайший из кубков сейчас находился в четырех
или пяти рядах от нее.
     Лиимен произнес:
     - Мы пьем. Мы сливаемся. Мы устремляемся в объятия водяного короля.
     Водяными королями лиимены называли морских драконов. Теперь  Милилейн
вспомнила. Она слышала о драконопоклонниках. Что ж, подумала она, может, в
этом что-то и есть. Почему не отдать мир морским драконам, если все и  так
рухнуло. Она видела, что кубок уже  в  двух  рядах  от  нее,  однако,  тот
перемещался очень медленно.
     - Мы приходили к водяным королям, охотились на них и извлекали их  из
моря, - говорил лиимен. - Мы поедали их плоть и пили их молоко. И это было
их даром нам, великой добровольной жертвой, поскольку они боги, а отдавать
свою плоть и свое молоко низшим существам, вскормить и  сделать  их  самих
подобным богам, вполне достойно богов. Теперь же наступает  время  водяных
королей. Берите. Пейте. Соединяйтесь.
     Кубок пошел по ряду Милилейн.
     - Они - великие мира сего, -  нараспев  продолжал  лиимен.  -  Они  -
хозяева. Они - владыки. Они - истинная Власть, и мы принадлежим им.  Мы  и
все остальные, живущие на Маджипуре. Берите. Пейте. Соединяйтесь.
     Сейчас из кубка пила женщина слева от Милилейн; последнюю же охватило
дикое нетерпение - она такая голодная, ей так хочется пить! - и  она  едва
удержалась, чтобы не вырвать кубок у соседки, испугавшись, что  ей  ничего
не достанется. Но она дождалась,  и  вот  -  кубок  у  нее  в  руках.  Она
заглянула  в  него:  темное,  густое,  сверкающее  вино.  Она   неуверенно
пригубила. Вино было сладким и пряным, крепким  на  вкус,  и  сначала  она
решила, что никогда не пила ничего подобного, но потом ей показалось,  что
вкус ей что-то напоминает. Она сделала новый глоток.
     - Берите. Пейте. Соединяйтесь.
     Ну, конечно, это то самое вино, которое используют толкователи  снов,
когда входят в соединение с твоей душой и объясняют беспокоящий тебя  сон!
Точно: сонное вино. Хотя Милилейн посещала  толкователей  всего  пять  или
шесть раз, да и то несколько лет тому назад,  она  узнала  ни  на  что  не
похожий аромат их напитка. Но откуда оно здесь?  Ведь  только  толкователи
снов имели право пользоваться им или даже хранить его.  Поскольку  то  был
сильный наркотик, вино разрешено  было  употреблять  лишь  под  присмотром
толкователей. Но каким-то образом тут, в этой молельне-чулане, сонное вино
оказалось в огромных количествах, и собравшиеся хлещут его, как пиво...
     - Берите. Пейте. Соединяйтесь.
     Она обнаружила, что задерживает кубок, повернулась к мужчине  справа,
глупо улыбнулась и извинилась,  но  он  неотступно  смотрел  вперед  и  не
обратил на нее ни малейшего внимания; так что, пожав плечами, она поднесла
кубок к губам и сделала подряд два больших глотка и передала кубок дальше.
     Действие вина  сказалось  почти  сразу.  Она  покачнулась,  моргнула,
кое-как удержала голову, грозившую упасть на грудь. Вот что значит  выпить
на пустой желудок, сказала она себе, обмякла, наклонилась  и  начала  петь
вместе со всеми. То был бессмысленный речитатив без  слов  -  оу-уа-ва-ма,
оу-уа-ва-ма, - такой же нелепый, как и тот, что она слышала на  улице,  но
более нежный, проникновенный, напоминающий плач. Оу-уа-ва-ма, оу-уа-ва-ма.
И когда она пела,  ей  казалось,  будто  она  слышит  какую-то  отдаленную
музыку, сверхъестественную и надмирную, далекий звон многих колоколов, что
вызывают накладывающиеся друг на друга  мелодии,  за  которыми  невозможно
уследить,   поскольку   каждая   последующая   переигрывает    предыдущую.
"Оу-уа-ва-ма", - пела она, и ей откликался звон колоколов, а потом  к  ней
пришло ощущение чего-то огромного, что находилось  очень  близко  от  нее,
возможно, даже в этой  самой  комнате,  чего-то  исполинского,  крылатого,
древнего, наделенного гигантским интеллектом, в  сравнении  с  которым  ее
собственный воспринимался не более чем игрушкой. Это нечто  обращалось  по
широкой орбите, и при каждом обороте разворачивало свои огромные крылья  и
простирало их до пределов мира, а когда складывало их, они касались  ворот
в  мозгу  Милилейн  -  всего  лишь  легкое  неуловимое,  будто   перышком,
прикосновение, но после него она почувствовала себя преображенной,  словно
вышла из своего  тела,  стала  частью  какого-то  организма  из  множества
разумов, невообразимого и богоподобного. Берите.  Пейте.  Соединяйтесь.  С
каждым прикосновением крыльев она все прочнее сливалась с этим организмом.
Оу-уа-ва-ма. Оу-уа-ва-ма. Она исчезла. Милилейн больше нет.  Остался  лишь
водяной король, голосом  которого  и  был  колокольный  звон  и  разум  из
множества разумов, частью которого стала Милилейн. Оу. Уа. Ва. Ма.
     Она испугалась. Она  опускалась  на  самое  морское  дно,  ее  легкие
наполнялись водой, боль была невыносимой. Она  боролась.  Она  не  хотела,
чтобы крылья касались ее. Она уворачивалась, она отбивалась кулаками,  она
изо всех сил стремилась к поверхности...
     Открыла глаза. Выпрямилась, ошеломленная  и  испуганная.  Вокруг  нее
продолжалось пение. Оу, уа, ва, ма. Милилейн содрогнулась. Где  я?  Что  я
делала? Мне надо выбираться отсюда, подумала она. Охваченная ужасом, она с
трудом поднялась на ноги и на  ощупь  двинулась  к  выходу.  Никто  ее  не
останавливал. Вино все еще туманило ей голову, ее шатало, она  спотыкалась
на каждом шагу и хваталась за стену. Она вышла из  комнаты  и  побрела  по
пропахшему  благовониями  коридору.  Вокруг  нее  по-прежнему  трепыхались
крылья, они обволакивали ее, проникали в ее разум. Что я натворила, что  я
натворила?
     На улицу, в темноту, в  дождь.  Там  еще  маршируют  все  эти  Рыцари
Деккерета, Орден Тройного Меча или как их там? Неважно. Будь,  что  будет.
Она побежала, не зная  куда.  Где-то  вдали  раздался  низкий  раскатистый
зловещий звук. Она надеялась, что это гейзер  Конфалума.  В  мозгу  у  нее
бились  другие  звуки.  Я-та,  я-та,  я-та,  вум.  Оу,  уа,  ва,  ма.  Она
почувствовала, как крылья смыкаются над ней.  Она  побежала,  споткнулась,
упала, поднялась и побежала опять.



                                    7

     Чем дальше они углублялись в провинцию метаморфов, тем более знакомым
казалось все Валентину. И одновременно в нем росло убеждение в том, что он
совершает ужасную, страшную ошибку.
     Он вспомнил запах этих мест: насыщенный, пряный,  сладковатый  густой
аромат роста и гниения, которые  шли  одинаково  быстро  под  непрерывными
теплыми дождями, затейливый букет, от которого при каждом вдохе  кружилась
голова. Он вспомнил спертый, липкий, влажный воздух и дожди,  которые  шли
почти ежечасно, барабанили по лесным вершинам высоко над головой, а  потом
с одного блестящего  листа  на  другой  стекали  капли,  пока  уже  совсем
небольшое количество влаги не достигало земли. Он вспоминал фантастическое
буйство растительности, когда все росло  и  расцветало  почти  на  глазах,
подчиняясь однако каким-то непостижимым законам,  когда  каждому  растению
отводился  определенный  уровень:  устремленные  ввысь,  тонкие,  на  семь
восьмых своей высоты лишенные веток, распускающиеся к вершине  гигантскими
зонтиками из листьев деревья, связанные в единый покров переплетением лоз,
лиан, побегов; пониже - более приземистые, округлые, со стволами  потолще,
лучше переносящие тень; затем -  слой  сбившегося  кучками  кустарника  и,
наконец, лесное дно, темное, таинственное, практически бесплодное -  голое
пространство сырой, скудной, пористой почвы, которая весело пружинила  под
ногами. Он  вспоминал  неожиданные,  неизвестно  откуда  бравшиеся  столбы
яркого света, что пробивался в самых непредсказуемых местах сквозь  лесной
покров, и ненадолго рассеивался полумрак.
     Но дождевые леса Пьюрифайна простирались на тысячи квадратных миль  в
самом центре Цимроеля, и любой их участок был как две капли воды похож  на
другой. Где-то в этих лесах располагалась столица  метаморфов  Иллиривойн,
но Валентин спрашивал у себя,  какие  у  него  основания  думать,  что  он
находится  неподалеку;  только  потому,  что  ему  кажутся  знакомыми   по
воспоминаниям многолетней давности запахи, звуки и обличье этих лесов?
     Тогда он странствовал с бродячими жонглерами,  и  они  вбили  себе  в
голову нелепую идею о том, что могут заработать несколько роялов, выступив
на празднике урожая у метаморфов. Но там,  по  крайней  мере,  с  ним  был
Делиамбр, способный при помощи своих колдовских  штучек  разнюхать  верное
направление на перекрестке дорог, и доблестная Лизамон Хултин, знакомая  с
жизнью джунглей. Теперь же, во время этого похода  в  Пьюрифайн,  Валентин
оказался предоставлен самому себе.
     Делиамбр и Лизамон, если они еще живы, - а он  был  исполнен  мрачных
предчувствий на их счет, поскольку в течение прошедших недель не общался с
ними даже во сне, - были  теперь  в  нескольких  сотнях  миль  позади,  на
дальнем берегу Стейша.  Никаких  известий  не  имел  он  и  от  Тунигорна,
которого послал назад, на поиски. Сейчас его сопровождали лишь  Карабелла,
Слит  и  телохранители  из  скандаров.  Карабелла  обладала  смелостью   и
выносливостью, но навыками следопыта - лишь в небольшой степени, а сильные
и отважные скандары не отличались особой смышленостью. Слита же,  несмотря
на его трезвый, проницательный ум,  в  этих  местах  угнетал  парализующий
страх перед метаморфами, который еще в юности был наслан на него во сне, и
с тех пор он так и не смог полностью от него избавиться. Глупо со  стороны
Коронала пробираться сквозь джунгли Пьюрифайна с такой скудной свитой;  но
глупость,  подумал  Валентин,  похоже,   делается   отличительной   чертой
последних  Короналов.  Он  размышлял  о  ранней  и  неестественной  смерти
Малибора  и  Вориакса,  его  предшественников,  постигшей  их,  когда  они
занимались не слишком разумными делами. Пожалуй, безрассудство  становится
для Короналов обычным делом.
     Мало-помалу ему стало казаться, что день ото дня он и не приближается
к Иллиривойну и не удаляется от него, что город находится везде  и  нигде,
что весь Иллиривойн снялся с  места  и  движется  впереди  него,  сохраняя
постоянный отрыв, который ему никогда не  сократить.  Ведь,  насколько  он
помнил по тем временам, столица метаморфов  представляла  собой  скопление
утлых  плетеных  строений,  среди  которых  было  лишь   несколько   более
основательных построек, и ему чудилось, будто временный  призрачный  город
может  перемещаться  с  места  на  место   по   воле   своих   обитателей;
город-кочевник, город-сон, блуждающий огонек джунглей.
     - Посмотри туда, - сказала Карабелла. - Это тропа, Валентин?
     - Может быть, - ответил он.
     - А, может быть, и нет?
     - Может быть, и нет.
     Им  попадались  уже  сотни  подобных  троп:  легкие  шрамы  на  почве
джунглей, неразборчивые следы чьего-то пребывания, оставленные,  возможно,
месяц назад, а, может быть, и во времена Лорда Деккерета, за тысячу лет до
сего дня. Какая-нибудь случайная, воткнутая  в  землю  палка,  на  которой
остался кусок пера или обрывок ленты; кем-то утоптанная колея,  как  будто
здесь уже кто-то прокладывал дорогу; а иногда и вообще ничего явного, лишь
подсознательное ощущение таинственных, находящих отражение только  в  душе
следов того, что здесь проходило разумное существо. Но все они  никуда  не
вели. Постепенно загадки исчезали, переставали  восприниматься,  и  только
девственные джунгли расстилались впереди.
     - Сделаем привал, мой лорд? - спросил Слит.
     Ни он, ни Карабелла не сказали ни  слова  против  этого  путешествия,
каким бы дурацким оно им ни казалось. Они хоть понимают,  думал  Валентин,
насколько неотложной считает он встречу с королевой метаморфов? Или просто
хранят  вынужденное  молчание  в  течение  всех  этих  недель   бесцельных
блужданий из страха перед гневом короля и супруга, хотя наверняка  думают,
что потраченное время  можно  было  бы  употребить  с  большей  пользой  в
цивилизованных  провинциях,  заняться  там  обузданием  разворачивающегося
кризиса? Или - что хуже всего - они посмеиваются над тем  безумным  путем,
который он прокладывает по обильно политым дождем просекам и  полянам?  Он
спрашивал себя, сколько еще сможет продолжать поиски, и постепенно  в  нем
зрело убеждение, что Иллиривойна ему никогда не найти.
     Когда они расположились на ночь, он  водрузил  на  голову  серебряный
обруч Леди  и  вновь  погрузился  в  транс,  телепатическое  состояние,  и
направил сквозь джунгли вызов Делиамбру и Тисане.
     Он считал, что ему скорее  удастся  соприкоснуться  разумом  с  ними,
нежели с остальными, так  как  они  были  чувствительнее  прочих  к  магии
сновидений. Однако ночь за ночью его попытки  не  достигали  даже  подобия
желаемого. Неужели расстояние имеет такое значение?  Валентин  никогда  не
пробовал посылать мысли на дальнее расстояние, кроме  тех  случаев,  когда
пользовался сонным вином, а сейчас у него  не  было  этого  напитка.  Или,
возможно, у метаморфов есть способ перехватывать или  заглушать  послания.
Или его послания не находят адресатов, потому что все погибли. Или...
     - Тисана... Тисана...
     - Делиамбр...
     - Валентин вызывает вас... Валентин... Валентин... Валентин...
     - Тисана...
     - Делиамбр...
     Тишина.
     Он  попытался  связаться  с  Тунигорном.  Тот  наверняка   жив,   вне
зависимости от того, какая катастрофа  постигла  остальных,  и,  хотя  его
разум крепок и хорошо  защищен,  все  равно  оставалась  надежда,  что  он
раскроется при одной из попыток. Или Лизамон. Или Залзан Кавол. Только  бы
соприкоснуться хоть с кем-нибудь из них, ощутить знакомый ответ  знакомого
сознания...
     Он еще некоторое время повторял вызов, а потом печально снял обруч  и
уложил  его  в  шкатулку.  Карабелла  вопросительно  посмотрела  на  него.
Валентин покачал головой и пожал плечами.
     - Полная тишина, - сказал он.
     - Если не считать дождя.
     - Да, если не считать дождя.
     По листьям снова негромко забарабанил дождь. Валентин угрюмо взглянул
в сторону джунглей, но ничего не увидел: прожектор флотера включен и будет
гореть всю ночь, но за созданной им золотистой сферой света высилась стена
мрака. Он понимал, что вокруг лагеря может собраться тысяча метаморфов,  и
где-то даже хотел того. Все, что угодно, пускай даже внезапное  нападение,
взамен бестолковых многонедельных блужданий по незнаемой  и  непознаваемой
первозданности.
     Он спрашивал себя, сколько еще продержится.
     А как мы будем отсюда выбираться, когда я решу, что продолжать поиски
бессмысленно?
     Он мрачно прислушался к меняющемуся ритму дождя и, наконец, уснул.
     Почти сразу же к нему пришло сновидение.
     По его силе, яркости  и  теплу  он  определил,  что  это  не  обычное
сновидение, а, скорее, послание Леди, первое с тех  пор,  как  он  покинул
Гихорну. Хотя он ожидал какого-либо ощутимого знака присутствия  матери  в
своей душе, она ничем не давала  о  себе  знать,  и  он  начал  испытывать
недоумение, а проникающие в его душу импульсы стали казаться исходящими из
совершенно  другого  источника.  От  Короля  Снов?  Тот  обладал   властью
проникать в души издалека, но даже в столь смутные времена Король вряд  ли
осмелится  воздействовать   на   Коронала.   Кто   же   тогда?   Валентин,
настороженный даже во сне, обшаривал пределы своего сновидения  в  поисках
ответа, но не находил его.
     Сновидение  почти  не  содержало  повествовательной  части:   в   нем
присутствовали лишь бесформенные образы и  беззвучные  звуки,  создававшие
ощущение  события  чисто  абстрактными  средствами.  Но  постепенно  перед
Короналом  стал  вырисовываться  ряд  подвижных  образов  и   ускользающих
оттенков  настроения,  что  превратилось  в  метафору  чего-то  совершенно
конкретного: извивающихся, переплетающихся щупалец вроона.
     - Делиамбр, ты?
     - Я, мой лорд.
     - Где?
     - Здесь. Неподалеку от вас. Приближаюсь к вам.
     Сообщение выражалось не речью,  мысленной  или  какой-нибудь  еще,  а
посредством грамматики меняющихся световых пятен и состояний души, имевших
недвусмысленное  значение.  Вскоре  сновидение  покинуло   Валентина;   он
некоторое время лежал неподвижно, на грани между  сном  и  бодрствованием,
обдумывая увиденное, и впервые за несколько недель почувствовал  некоторую
надежду.
     Утром, когда Слит собирался сворачивать лагерь, Валентин сказал:
     - Нет. Я собираюсь остаться здесь еще на несколько дней. Может  быть,
даже подольше.
     Лицо Слита выразило сомнение и  замешательство.  Впрочем,  он  быстро
справился со своими чувствами, кивнул и отошел к скандарам  распорядиться,
чтобы те не убирали палатки.
     Карабелла заметила:
     - Я вижу по вашему лицу, мой лорд, что  ночью  вы  получили  какие-то
известия.
     - Делиамбр жив. Он со всеми остальными следует за нами, пытается  нас
догнать. Но мы слишком часто и резво передвигаемся, и им никак не  удается
нас достичь. Как только они засекают нас, мы  начинаем  движение  в  новом
направлении. Если мы останемся на месте, они нас отыщут.
     - Значит, ты разговаривал с врооном?
     - С его образом, с его тенью. Но то была истинная  тень