боку,
поправил подрамник, отошел на несколько футов. В  горле  вдруг  пересохло,
руки задрожали. Прошло столько лет, сохранился ли его дар? И  техника?  Он
выровнял холст по  прямой  линии  и  коснулся  его,  пока  предварительно,
сознанием.  Сцена  была  хорошей,   живой   и   необычной,   цвета   резко
контрастировали между собой - превосходная композиция. Массивная  скала  с
жутковатыми  мясистыми  растениями,  на  кончиках  ветвей  которых   цвели
крошечные желтые чашечки, испещренный солнечным светом лес - да,  да,  это
поможет  перенести  на  холст   суть   окружающих,   густо   переплетенных
джунглей...
   Он прикрыл глаза. Вошел в транс. И перенес картину на холст.
   Серайс тихонько вскрикнула от удивления.
   Нисмайл чувствовал, что весь покрыт  потом,  он  пошатнулся,  с  трудом
сохранив равновесие. Мгновение спустя он вновь обрел над собой контроль  и
взглянул на холст.
   - Как красиво! - прошептала Серайс.
   Однако его потрясло увиденное. Эти головокружительные линии, смазанные,
чередующиеся цвета, тяжелое сальное небо,  угрюмой  петлей  приклеенное  к
горизонту - ничего похожего на сцену, которую он хотел запечатлеть, и  что
гораздо тревожнее, ничего похожего на предыдущие работы Териона  Нисмайла.
Мрачная, болезненная картина, испорченная непреднамеренным диссонансом.
   - Тебе не нравится? - удивилась Серайс.
   - Я пытался передать совсем не это.
   - Ну и что! Все равно, удивительно создавать картину  ТАК,  тем  более,
такую прекрасную...
   - По-твоему, она прекрасна?
   - Конечно. А разве нет?
   Он посмотрел на Серайс. Это прекрасно? Что  это  -  лесть?  Или  у  нее
просто нет вкуса? Невежество? Неужели она искренне восхищается тем, что он
сотворил? Этой необычной, мучительной картиной, мрачной и чуждой...
   _ЧУЖДОЙ!_
   - Тебе не нравится, - она уже не спрашивала, утверждала.
   - Я не писал около четырех лет. Наверное,  нужно  начинать  медленно  и
постепенно.
   - Это я испортила, - перебила Серайс.
   - Ты? Глупости!
   - Вмешалось мое сознание, мое видение вещей.
   - Я ведь говорил тебе, что холсты настроены  только  на  меня.  Я  могу
стоять среди тысячной толпы, и никому не удастся повлиять на мою работу.
   - Но, может, я как-то отвлекаю тебя?
   - Вздор!
   - Я пойду, прогуляюсь, рисуй пока один.
   - Не стоит. Пойдем-ка лучше домой, искупаемся, перекусим и займемся еще
кое-чем, а?
   Он снял с подставки холст и скатал его. Слова девушки подействовали  на
него сильнее, чем он  готов  был  признать.  Несомненно,  что-то  странное
вмешалось в создание картины. А вдруг это она каким-то  образом  испортила
работу? Что, если скрытая душа  метаморфа  наполнила  его  создание  своей
сущностью, заставив воспринять чуждые цвета?..
   Они молча шли вниз по течению реки, когда добрались  до  луга  земляных
лилий, где Нисмайл встретил первого метаморфа, он вдруг сказал:
   - Серайс, я хочу тебя кое о чем спросить.
   - Да?
   Теперь он уже не мог остановиться.
   - Ты не человек, да? Ты действительно метаморф?
   Она уставилась на него, щеки ее заалели.
   - Ты серьезно?
   Он кивнул.
   - Я - метаморф! - Она не очень убедительно рассмеялась. - Что за  дикая
мысль!
   - Ответь мне, Серайс. Посмотри мне в глаза и ответь.
   - Какая глупость, Терион.
   - Пожалуйста, ответь.
   - Ты хочешь, чтобы я доказала, что я человек? Но как?
   - Я хочу, чтобы ты сказала мне, человек ты или нет.
   - Я человек, - сказала она.
   - Этому можно верить?
   - Не знаю. Я тебе ответила.  -  Глаза  ее  весело  блеснули.  -  Или  я
чувствую не как человек? Веду себя не по-человечески? Неужели я похожа  на
подделку?
   - Может, я просто не могу заметить различий.
   - Но с чего ты взял, будто я метаморф?
   - Только метаморфы живут в здешних джунглях, -  ответил  он.  -  И  это
логично... хотя, даже... -  Нисмайл  смолк.  -  Ладно,  я  получил  ответ.
Дурацкий вопрос, и я сам дурак.
   - Какой ты странный! Ты ведь должен рассердиться на меня за то,  что  я
испортила твою картину.
   - Нет.
   - Ты совершенно не умеешь лгать.
   - Ну хорошо. Что-то испортило мою работу. Я не знаю, что.  Я  собирался
писать не это.
   - Тогда напиши другую.
   - Да. Позволь мне написать тебя.
   - Я уже говорила, что не хочу, чтобы меня рисовали.
   - Мне это очень нужно. Мне необходимо увидеть твою душу, а только так я
могу...
   - Рисуй двикку, Терион, хижину.
   - Но почему не тебя?
   - Мне не хочется.
   - Это не ответ. Что тут такого?
   - Пожалуйста, Терион.
   - Ты боишься, что я увижу тебя  на  холсте  такой,  какой  ты  себе  не
нравишься? Так? Или, что я получу иной ответ на вопрос, если напишу тебя?
   - Пожалуйста.
   - Позволь мне написать тебя.
   - Нет.
   - Но почему? Скажи, почему?
   - Не могу, - ответила она.
   - Тогда и отказать ты не можешь. - Он вытащил холст из мешка. -  Здесь,
на лугу, сейчас.  Подойди,  Серайс,  встань  у  реки.  Это  быстро,  всего
минута...
   - Нет, Терион.
   - Если ты меня любишь, то не откажешь.
   Столь грубый шантаж потряс его самого и рассердил девушку. Он заметил в
ее глазах зловещий огонек, какого никогда не видел раньше. Холодно и ровно
она сказала:
   - Не здесь, Терион. У хижины. Рисуй меня там, если настаиваешь.
   За весь оставшийся путь они  не  сказали  ни  слова.  Нисмайл  старался
забыться. Ему казалось, он вырвал ее согласие силой, и сейчас почти  желал
вернуть назад ее уступку. Но... не спеша подготовил холст.
   - Где мне встать? - осведомилась она.
   - Где хочешь. У речки, у хижины.
   Вялой походкой она подошла к хижине и  посмотрела  на  Нисмайла  -  тот
кивнул и принялся прохаживаться перед холстом,  готовясь  войти  в  транс.
Серайс сердито смотрела на него глазами, полными слез.
   - Я люблю тебя! - выкрикнул он вдруг и погрузился в транс -  последнее,
что он видел, прежде  чем  закрыть  глаза,  была  Серайс,  замершая  возле
хижины, но теперь она уже не казалась  унылой  -  плечи  ее  расправились,
глаза засверкали, вспыхнула улыбка. Когда он вновь открыл  глаза,  картина
была готова, а девушка робко глядела на него из дверей хижины.
   - Ну, как? - спросила она.
   - Иди сюда, посмотрим вместе.
   Она подошла, и они стали рассматривать картину, а мгновенье спустя рука
Нисмайла обняла плечи девушки. Она задрожала и крепко прижалась к нему.
   На картине, на фоне зубчатых красных, оранжевых и розовых  цветов  была
изображена женщина с человеческими глазами, но ртом и носом метаморфа.
   Она спокойно сказала:
   - Теперь ты узнал, что хотел.
   - Значит, на лугу была ты? И те два раза тоже?
   - Да.
   - Почему?
   - Ты заинтересовал меня, Терион, и я захотела узнать о тебе побольше. Я
никогда не видела таких, как ты.
   - Я все равно не верю, - прошептал он.
   Она кивнула на картину.
   - Но этому ты веришь, Терион?
   - Нет! Нет!
   - Теперь ты получил ответ.
   - Я знаю, ты человек! Картина лжет!
   - Нет, Терион.
   - Докажи! Изменись, изменись сейчас же! - Он отпустил ее и чуть  шагнул
назад. - Давай! Меняйся!
   Она  печально  взглянула  на  него,   потом   безо   всякого   перехода
превратилась в его копию, как делала уже однажды. Он смотрел, не мигая,  и
она изменилась снова, превратившись  на  сей  раз  во  что-то  чудовищное:
кошмарный,   испещренный   оспинами   серый   шар   с   отвислой    кожей,
глазами-блюдцами и загнутым  черным  клювом.  Потом  стала  метаморфом,  с
чахлой грудной клеткой и невыразительными чертами лица, затем вновь  стала
Сервис: водопад каштановых волос, изящные  руки,  стройные  ноги,  сильные
бедра.
   - Нет, - воспротивился он. - Не надо больше подделок.
   Она вновь превратилась в метаморфа. Нисмайл кивнул.
   - Да, так лучше. Оставайся такой, это гораздо красивее.
   - Красивее, Терион?
   - Для меня ты красива и такая, настоящая. Обман всегда отвратителен.
   Он потянулся к ее руке, на ней оказалось шесть пальцев, очень длинных и
узких, без ногтей и суставов, кожа была молочной и чуть глянцевой - вот  и
все. Он ожидал большего. Художник провел рукой по ее стройному  телу.  Она
не шевелилась.
   - Теперь я уйду, - сказала она наконец.
   - Останься. Живи со мной.
   - Даже теперь?
   - Даже теперь. В своем настоящем облике.
   - Ты действительно хочешь?
   - Да, да, - кивнул он. - Останься.
   - Когда я в первый раз пришла к тебе, - сказала она,  -  то  хотела  не
только узнать тебя, но и вредить. Ты наш враг, Терион, и род  твой  всегда
будет враждовать с нами. Но когда мы стали жить вместе, я не смогла  найти
причины, чтобы ненавидеть тебя. ТЕБЯ! Ты особенный, понимаешь?
   Голос Сервис шел из чужих уст. Как странно, мелькнуло у него в  голове,
как похоже на сон.
   - И я захотела остаться с тобой, - продолжала она. - И играть свою роль
вечно. Но игра окончилась, и все равно, я хочу остаться с тобой.
   - Тогда останься, Серайс.
   - Только если ты действительно этого хочешь.
   - Я сказал тебе, да.
   - Я не страшу тебя?
   - Нет.
   - Нарисуй меня еще раз, Терион, покажи мне любовь в  своей  картине,  и
тогда я останусь.
   Он рисовал ее день за днем, пока  не  кончились  холсты,  и  развешивал
картины в хижине: Серайс у двикки,  Серайс  на  лугу,  Серайс  в  молочном
вечернем тумане.
   У него не было возможности готовить новые холсты, хотя  он  и  пытался.
Они ходили в дальние походы, и она показывала ему новые деревья  и  цветы,
животных джунглей, зубастых ящериц и зарывающихся в землю золотых  червей,
зловещих и неуклюжих аморфиботов, спящих днем в  грязных  мутных  озерцах.
Они мало разговаривали друг с другом, - время ответов на вопросы миновало,
и в словах больше не было нужды.
   День шел за днем, неделя за неделей, в нескончаемом  лете  трудно  было
подсчитать время. Может быть прошел месяц, может быть, шесть.  Они  никого
не встречали, по ее словам,  в  джунглях  было  полно  метаморфов,  но  те
держались где-то поодаль, и Нисмайл надеялся, что они оставят их  в  покое
навсегда.
   Однажды под мелким моросящим дождем он отправился проверить ловушки,  и
когда через час вернулся, то понял, что произошло что-то страшное. Едва он
приблизился, из хижины выскочили четверо метаморфов.  Он  чувствовал,  что
один из них Сервис, но не мог сказать, какой.
   - Подождите! - закричал он, когда они проходили мимо, и побежал следом.
   - Что вы от нее хотите? Куда ее уводите?
   На какую-то долю секунды один  из  метаморфов  заколебался,  и  Нисмайл
увидел девушку с каштановыми волосами, но то было лишь мгновение, и  снова
четверо метаморфов призраками скользили в глубину  джунглей.  Дождь  пошел
сильнее, опустилась тяжелая  туманная  мгла,  отрезав  видимость.  Нисмайл
замер на краю еще чистого пространства, крича сквозь дождь и шум реки. Ему
почудилось, что он услышал плач, но  это  могли  быть  и  звуки  джунглей.
Преследовать метаморфов в густом белом тумане было просто невозможно.
   Больше он никогда не видел ни Серайс, ни других метаморфов. Одиночество
теперь стало совсем нестерпимым,  и  одно  время  он  даже  надеялся,  что
пьюривары нападут на него в лесу и убьют своими короткими  отполированными
кинжалами. Но ничего подобного не происходило, и  когда  стало  ясно,  что
живет он теперь в чем-то вроде карантинной зоны, отрезанный не  только  от
Серайс - если она была еще жива, - но вообще от  всех  метаморфов,  он  не
смог больше оставаться здесь. Собрав картины с  изображениями  Серайс,  он
заботливо  закрыл  хижину  и  начал  долгое  и   опасное   возвращение   к
цивилизации.
   Оставалась неделя до его пятидесятилетия, когда он добрался до Замковой
Горы. За время  его  отсутствия  Лорд  Трэйм  стал  Понтифексом,  а  новым
Короналом стал Лорд Вилдивар, питавший мало симпатий к искусствам. Нисмайл
снял студию на набережной в Сти и  снова  занялся  живописью.  Работал  он
только по памяти, создавая мрачные и тревожные сцены  из  жизни  джунглей,
где часто таились в засадах метаморфы. Подобные работы  были  не  всем  по
душе в добром и веселом мире Маджипура, и поначалу у Нисмайла  было  всего
несколько покупателей. Однако со временем  его  работы  попали  к  герцогу
Квирайну, уставшему от  солнечной  безмятежности  и  совершенства  местных
живописцев. Благодаря покровительству герцога, картины  Нисмайла  вошли  в
моду, и в последующие годы его жизни всегда имелся рынок, готовый  принять
любую его работу.
   Ему подражали многие, но никогда удачно, о нем писались  многочисленные
эссе и биографии.
   - Ваши картины такие буйные, непокорные и необычные, - сказал ему  один
школяр. - Вы придумали какой-то новый способ работы!
   - Я работаю только по памяти, - объяснил Нисмайл.
   - Наверное, больно вспоминать такое?
   - Не совсем, - ответил Нисмайл. -  Все  мои  работы  предназначены  для
того, чтобы помочь мне заново познать радость жизни,  время  любви,  время
счастья и самых драгоценных дней моей жизни. - Он смотрел сквозь школяра и
видел далекие туманы, густые  и  мягкие,  как  шерсть,  которые  окутывали
заросли высоких стройных деревьев, перевитые сетью лиан.



ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ

   Эта история заставила Хиссуне вспомнить начало своих поисков в архивах.
Снова Тесме и хайрог,  правда,  роман  разворачивается  между  мужчиной  и
чужачкой. Вообще-то, сходство было поверхностным; совершенно иные люди,  в
совершенно непохожей  ситуации.  Хиссуне  стал  лучше  понимать  художника
Териона Нисмайла, чьи картины до сих пор висели для всеобщего обозрения  в
галереях Замка Лорда Валентина, но метаморф осталась  для  него  загадкой,
тайной за семью печатями, как, скорее всего  и  для  самого  Нисмайла.  Он
поискал индекс с записью души метаморфа, и нисколько не удивился, не найдя
такого. То ли Изменяющие Форму не вели записей, то  ли  их  аппараты  были
неспособны  принимать  эманации  сознания,  то  ли  им  просто  не  давали
пользоваться архивом. Хиссуне ничего не нашел.  Со  временем,  говорил  он
себе, на все найдется ответ, тем более, что оставалось еще очень  и  очень
много неисследованных возможностей. Воздействие Короля Снов, например,  на
души людей -  он  хотел  узнать  об  этом  побольше.  Тысячи  лет  потомки
Барьязида терзают спящие сознания преступников, и  Хиссуне  хотел  понять,
как это происходит. Он рылся в архивах,  и  после  долгих  поисков  судьба
вручила ему душу человека, унылого торговца из города Сти.


   Убийство он  совершил  поразительно  легко.  Маленький  Клейм  стоял  у
открытого окна небольшой комнатки на верхнем этаже таверны в  Вугеле,  где
они с Халигейном договорились встретиться. Халигейн стоял  возле  кушетки,
разговор был не из приятных. В конце концов. Клейм пожал плечами и сказал:
   - Вы лишь попусту тратите мое и свое  время.  Я  не  понимаю,  что  вам
нужно.
   В эту минуту Халигейну показалось, что Клейм и только Клейм стоит между
ним и спокойной жизнью, которую он, конечно же, заслужил. Значит  Клейм  -
враг.
   Халигейн спокойно подошел к нему,  настолько  спокойно,  что  Клейм  не
встревожился до самого последнего  мгновения,  и  одним  движением  бросил
Клейма из окна.
   Лицо Клейма отразило удивление.  На  один  удивительно  долгий  миг  он
повис, словно подвешенный, в воздухе, потом с еле слышным всплеском рухнул
в быстрые воды реки за окном таверны, и  его  тут  же  унесло  к  подножию
далекой Замковой Горы. В одно мгновение он скрылся из виду.
   Халигейн посмотрел на свои руки, не в силах  поверить  в  то,  что  они
сделали. Вновь он видел себя, подходящего к Клейму, видел его, зависшего в
воздухе, а затем исчезающего в темных водах реки. Скорее всего  Клейм  уже
мертв, а если нет, то через одну-две  минуты  умрет  наверняка.  Рано  или
поздно его  выбросит  на  каменистый  берег  у  Канзилайна,  и  кто-нибудь
опознает в нем торговца из Кимканайла, пропавшего с неделю  назад.  Только
будет ли у кого причина подозревать  именно  его,  Халигейна!  Убийство  -
совершенно  необычное  преступление  на  Маджипуре.  Даже  если  ухитрятся
установить - одна Дивин  знает  как,  -  что  Клейм  погиб  насильственной
смертью, как доказать, что его вытолкнул из окна таверны в  Вугеле  Сигмар
Халигейн! Это никому не удастся, убеждал себя Халигейн,  но  это  помогало
мало, и суть оставалась прежней: Клейм убит, а сам он - убийца.
   Убийца? Это поразило Халигейна.  Он  шел  сюда  не  убивать  Клейма,  а
договориться с ним, заключить торговый контракт. Но разговор закис в самом
начале. Клейм, маленький привередливый человечек, наотрез отказался  взять
на себя новое обязательство.  Он  заявил,  что  торговый  агент  Халигейна
ошибся, и не только отказался покупать геологическое оборудование, но даже
не посочувствовал бедственному финансовому положению  Халигейна.  К  концу
разговора вежливый отказ Клейма затмил для Халигейна все и  вся,  это  был
мерзкий, отвратительный отказ, и Халигейн желал избавиться от  него  любой
ценой. Отбрось он эту мысль и подумай о последствиях, он  бы,  разумеется,
не стал выталкивать Клейма из окна -  как  бы  там  ни  было,  по  природе
Халигейн не был убийцей. Но он никак не мог перестать думать  об  этом,  и
теперь Клейм мертв, а жизнь Халигейна  претерпела  огромные  изменения:  в
один  миг  он  превратился  из  Халигейна-торговца   в   Халигейна-убийцу.
Внезапно! Страшно! Непонятно!
   И что теперь?
   Трясущимися руками Халигейн закрыл окно и опустился  на  кушетку,  весь
мокрый от пота, в горле у него пересохло. Он не знал, что  делать  дальше.
Отдаться в руки прокторов! Признаться и отправиться в тюрьму или куда  там
отсылают преступников! Он не был готов ни к тому, ни к  другому.  Когда-то
он читал старые книги о преступлениях и наказаниях, древние легенды и мифы
и, насколько он понял, убийство как преступление исчезло  давным-давно,  а
механизм обнаружения и  искупления  ржавел  неизвестно  сколько  столетий.
Существовала знаменитая история о морском капитане,  выбросившем  за  борт
сошедшего с ума члена экипажа во время плавания через Великое  море  после
того, как тот убил кого-то на корабле, и  она  всегда  казалась  Халигейну
дикой и невероятной. Но сейчас, обессиленный и ни о чем  не  думающий,  он
ощущал  себя  первобытной  тварью,  чудовищем,  пожирателем   человеческих
жизней. Он знал, что ничего подобного с ним больше не  произойдет,  но  от
этого не становилось легче.
   Нужно было убираться из таверны. Если кто-нибудь видел, как падал Клейм
-  невероятно,  конечно,  поскольку  таверна  стояла  на  фоне  искрящейся
солнечными бликами набережной, а Клейм свалился из заднего  окна  и  сразу
ушел в глубину, - совершенно незачем было торчать тут, дожидаясь появления
любопытных.
   Халигейн быстро уложил  свой  саквояж,  посмотрел,  не  осталось  ли  в
комнате чего-нибудь наводящего на след Клейма, и сошел  вниз.  За  стойкой
стоял хьорт. Халигейн протянул ему несколько крон со словами:
   - Я хотел бы получить счет.
   Нервы  расходились,  и  он  с  трудом  удерживался  от   непроизвольной
болтовни, боясь, что хьорт запомнит его. Нужно оплатить  счет  и  поскорее
убираться. Интересно, знал ли хьорт, что постоялец из Сти принимал у  себя
гостя! Если да, то он  быстро  забудет  об  этом,  как  забудет  и  самого
постояльца, поскольку нет никаких причин запоминать его.  Владелец  подвел
итог,  Халигейн  прибавил  еще  пару  монет,   ответил   на   механическое
"Благодарю, приезжайте снова" машинальным "Спасибо, непременно", вышел  на
улицу и быстро пошел прочь от реки.
   Сильный свежий ветер дул вниз по склону Горы, солнечный свет был  ярким
и теплым. Последний раз Халигейн был в Вугеле несколько  лет  назад,  и  в
другое  время  с  удовольствием  заглянул  бы   на   знаменитую   Площадь,
полюбовался бы на прославленные картины  и  прочие  здешние  диковины,  но
теперь ему было не  до  экскурсий.  Он  спешил  на  пересадочную  станцию,
торопясь взять билет в один конец до Сти.
   Страх, неуверенность, ощущение вины и стыд следовали за ним по пятам из
города в город, пока он ехал по склонам Горы