лудиться.  Окончательно  приняв  решение,  он  осторожно  разбудил
спящего кассира, купил билет до монастыря и обратно и направился  к  трамваю
номер 312.
   В пустом салоне  пахло  горячим  машинным  маслом,  пластиком  обшивки  и
озоном; сиденья с плюшевой обивкой располагались по четыре в ряд с  проходом
посередине. Как ни странно, в трамвае было безукоризненно чисто. Брим уселся
у окна в переднем ряду - так он мог смотреть вперед, через ветровые стекла -
и принялся ждать.
   На протяжении следующих циклов к нему присоединились  несколько  рабочих,
по той или иной причине прервавших смену (судя по всему, из-за травм).  Один
проковылял в трамвай со свежей повязкой на глазу, двое коренастых  мужчин  в
одежде грузчиков появились с забинтованными головами, а  высокая,  недоброго
вида тетка взгромоздилась на сиденье, несмотря на шину, закрывавшую ногу  аж
до  колена.  Следом  за  ней  в  трамвай   вошли   двое   угрюмых,   усталых
градгроут-норшелитских монахов, насквозь  пропахшие  дымом.  Брим  сразу  же
догадался, откуда они возвращаются. На двух разбитых гравибассейнах,  должно
быть, хватало работы и для монахов.  Судя  по  виду  обломков,  вряд  ли  из
экипажей уцелела хотя бы четверть.
   Наконец появились кондуктор и вагоновожатый  в  темно-зеленых  куртках  и
брюках,  белых  рубахах  с  узкими  зелеными  галстуками,  блестящих  черных
башмаках и фуражках с оранжевым околышем и эмблемой:  что-то  вроде  колеса,
пронзенного маленькой золотой молнией.  Они  заняли  свои  места,  тренькнул
звонок, двери со стуком закрылись, и пол под ногами у Брима  начал  дрожать,
по мере того как древние гравиблоки  набирали  обороты.  Трамвай  номер  312
качнулся, выехал со станции и свернул на  основную  магистраль,  ведущую  из
порта на сушу.  Набирая  скорость,  он  начал  мерно  раскачиваться,  что  в
сочетании с монотонным жужжанием машин здорово убаюкивало.
   Удобно устроившись на своем месте, Брим  с  любопытством  осмотрел  окно.
Вытянутое по вертикали, оно было  заключено  в  деревянную  раму  с  медными
рукоятками и задвижками, позволявшими открывать его нижнюю часть, - да что у
них тут, закона по охране среды нет? Прозрачная  нижняя  створка  была  даже
сделана из закаленного стекла!  Тем  временем  трамвай  пересек  мост  через
Большой Канал - Брим хорошо помнил его по тому вечеру с Клавдией.
   На мгновение правильный овал ее лица и мягкие каштановые волосы встали  у
него перед глазами - ему померещился  мускусный  запах  ее  духов.  Странное
дело, после того вечера ее образ встревал в  его  мысли  гораздо  чаще,  чем
стоило бы. Честно говоря, Брим чувствовал  себя  несколько  виноватым  из-за
того, что так привязался к ней, - ведь сердце его принадлежало другой.
   Он передернул плечами. Хорошо это или плохо, дела обстоят именно так.  Он
расслабился  и  приготовился  наслаждаться  предстоящей  увольнительной.   О
моральных аспектах можно подумать и завтра...
   Гравиблоки трамвая номер 312 завыли под полом громче, когда машина начала
подниматься по склону холма. Улица шла между трехи четырехэтажных зданий, по
большей части сложенных из кирпича. В  маленьких  палисадниках  цвели  цветы
всех мыслимых форм и размеров. Дома стояли так близко к мостовой,  что  едва
не касались друг друга балконами. В результате создавалось впечатление,  что
трамвай идет по туннелю.  Местами  пыльная  улица  превращалась  в  узенький
проезд, запруженный собаками, какими-то животными  незнакомых  Бриму  пород,
монахами,   рыбаками,   лавочниками,   строителями,   боекотами,   портовыми
грузчиками, редкими звездолетчиками в форменных  синих  куртках  и  местными
жителями обоего пола в  разноцветных  одеждах.  Никто  из  них  и  не  думал
освобождать дорогу трамваю, пока кондуктор не  начинал  дергать  за  веревку
пронзительного,  чуть  осипшего  свистка   (что   ему   приходилось   делать
практически постоянно).
   Довольно часто трамвай проезжал мимо выгоревших, лишенных крыш  строений,
брошенных и зияющих пустыми  глазницами  окон.  Многие  боковые  улицы  были
завалены непроходимыми грудами битого камня и  кирпича.  Порой  разрушенными
оказывались целые кварталы, и только узкие пыльные  тропинки  вели  в  глубь
развалин. Брима пробрала нервная дрожь. Какое уж тут  великолепие  -  только
обугленные скелеты зданий, серая пыль и прочие  приметы  войны.  Он  покачал
головой. В правительственных кварталах такого почему-то не  было.  Наверное,
их и защищали получше...
   Чуть позже трамвай пересек глубокий овраг. Отсюда открывался вид на порт,
лежавший уже далеко внизу. Адмирал Цорн-Хобер выводил свои линкоры в космос:
"Йейт Галад", "Оддеон" и "Беньюэлль" огромными птицами  парили  над  морской
гладью.
   На глазах у Брима "Беньюэлль" начал разбег. Даже на таком расстоянии окна
старого трамвая задребезжали от  грохота.  При  виде  этого  величественного
зрелища  рулевой  невольно  заерзал  от  возбуждения.  Линкоры  до  сих  пор
оставались для него пределом  мечтаний.  Особенно  "Беньюэлль",  построенный
взамен "Нимуйни",  на  котором  больше  пяти  лет  назад  пропал  без  вести
легендарный адмирал сэр Мерлин Эмрис. Как всякий юнец в Империи (не исключая
даже  Карескрию),  Брим  буквально  боготворил  Эмриса   и   его   огромный,
матово-черный линкор, внезапно появлявшийся то в одном, то в  другом  порту,
наглядно  демонстрируя  мощь  Галактической   Империи   Грейффина   IV.   Их
исчезновение потрясло его до глубины души. Теперь имя  адмирала  и  название
корабля почти затерялись в бесконечных списках боевых потерь, но в сердце  у
Брима они занимали свое, особое место.
   Наконец трамвай прогрохотал  по  двум  ажурным  металлическим  эстакадам,
вдоль длинной колоннады и  остановился  на  просторной  площади,  обсаженной
древними деревьями с  золотистой  листвой  и  вымощенной  красно-коричневыми
камнями. С одной ее стороны возвышался  колоссальный  гранитный  утес  -  не
меньше двухсот  иралов  в  высоту  и  полкленета  в  окружности.  Живописная
лестница, ступени и балюстрада которой были высечены  прямо  в  скале,  вела
наверх, к монастырю. Несмотря на довольно ранний час, по ней  вверх  и  вниз
сновало довольно много людей: жрецы в черных одеждах с  высокими  оранжевыми
воротниками, монахи  и  монахини  в  длинных  алых  хламидах,  послушники  в
коротких рубахах из грубой мешковины  и  несколько  мирян  в  обычных  ярких
нарядах.
   С противоположной стороны площадь замыкалась такой же резной  балюстрадой
из розового гранита, которая с равными промежутками прерывалась цветочницами
в два человеческих роста.
   Отсюда Бриму открывался захватывающий  вид  на  порт  и  базу  Имперского
Космофлота в тысячах иралов внизу.  Утренний  ветер  приятно  холодил  лицо.
Приглядевшись, Брим нашел "Непокорного" и улыбнулся. Ему не часто  удавалось
полюбоваться на свой корабль с такого расстояния.  Эпитет  "изящный"  первым
приходил в голову. Действительно, звездолет выглядел великолепно -  длинный,
стремительный,  как  бы  нетерпеливо  ожидающий  минуты,  когда  он   сможет
вернуться в родную стихию, с которой временно разлучен.
   Поскольку  спешить  Бриму  было  некуда,  он  постоял  у  балюстрады  еще
несколько циклов, с высоты изучая крыши Аталанты. За спиной  его  со  стуком
закрылись двери трамвая, и вагон с жужжанием двинулся в обратный  путь.  Его
отправление словно оборвало невидимые  нити,  связывавшие  Брима  с  войной.
Рулевой неожиданно ощутил себя свободным - хотя бы на время -  от  смерти  и
разрушения, охвативших Галактику. Он набрал  полную  грудь  воздуха,  и  дух
умиротворения сошел к нему на этой тихой площади высоко над городом.
   Справа, иралах в пятидесяти, другая лестница,  также  врезанная  в  склон
холма, спускалась вниз, к  городским  улицам.  Движение  по  ней  тоже  было
удивительно оживленным. Высоко над головой  пестро  окрашенный  монастырский
жужу взмыл вверх и исчез в утреннем небе. Судя по пологой траектории взлета,
архаичный маленький кораблик был набит пассажирами под завязку. Брим покачал
головой и  усмехнулся.  Корабль  полный  градгроутов,  летевших  обслуживать
орудийные системы, которые уже  много  поколений  адмиралтейских  чиновников
считают ни к чему не пригодными артефактами, недостойными даже изучения... И
после этого  кто-то  еще  говорит  о  нерациональном  использовании  людских
ресурсов! Тем не менее форты  заинтересовали  его.  Подумав,  Брим  пообещал
себе, что, если получит  еще  пару  выходных,  постарается  слетать  туда  и
увидеть все собственными глазами. Он рассмеялся. Шанс  получить  более-менее
долгий  отпуск  в  таком  месте,  как  Аталанта,  представлялся  более   чем
призрачным.
   В конце концов он повернулся  и,  цокая  подковками  башмаков  по  пятнам
солнечного  света  на  камнях,  зашагал  к  лестнице,  ведущей  наверх.   Он
поднимался по гранитным ступеням следом за тройкой  монахов  и  очень  скоро
обнаружил, что градгроут-норшелиты  преодолевают  подъем  в  весьма  быстром
темпе.  Брим  подсмеивался  над  собой,  но  понемногу  начинал  задыхаться.
Впрочем, для монахов эта лестница наверняка была ежедневным упражнением,  и,
уж конечно, ни один из коридоров "Непокорного" и отдаленно не мог сравниться
с ней по длине.
   На верхней площадке он все-таки остановился  перевести  дух.  Отсюда  ему
было видно, как трамвай номер 312 с тремя  оранжевыми  полосами  петляет  по
улочкам, спускаясь с холма. Брим прикинул, какими улицами  ему  идти,  чтобы
попасть на нижнюю остановку. К его удивлению,  идти  оказалось  сравнительно
немного. Склон был такой крутой, что трамвай спускался вниз петлями, и  хотя
прошло уже довольно много времени, он не удалился от нижней лестницы  больше
чем на кленет.  Брим  решил,  что,  осмотрев  монастырь,  он  вполне  сможет
вернуться на базу пешком. Однако, одолев оставшийся лестничный  марш,  он  и
думать забыл о пеших прогулках - да и  обо  всем  другом  тоже  -  при  виде
открывшегося  его  глазам  зрелища  Сияя  в  лучах  Гадора  чистым  золотом,
исполинский шпиль главного  собора  огненным  языком  возвышался  над  двумя
дискообразными объемами, служившими ему основанием. Подиум  был  примерно  в
четыре раза ниже верхней части, и все это окружалось легкой ордерной аркадой
высотой не меньше  ста  иралов.  Остальные  постройки  растворялись  в  роще
огромных золотолистных деревьев, тенистые дорожки вели к  фонтанам  и  тихим
ручейкам.
   А прямо  перед  Бримом  широкая  дорога  через  парадный  портик  вела  к
массивным матово-черным воротам храма (тоже не меньше шестидесяти  иралов  в
высоту!). Не веря своим глазам, карескриец тряхнул головой. Нигде и  никогда
еще он не видел ничего  подобного.  Даже  дворец  Грейффина  IV  бледнел  по
сравнению с этим.
   Врезанная в камне над входом надпись на ксантосе (древнем всеобщем языке,
который полагалось учить даже карескрийским школьникам) гласила:

   В РАЗРУШЕНИИ ВОЗРОЖДЕНИЕ;
   ЛИШЬ ЧЕРЕЗ ИСТИНУ ЛЕЖИТ ПУТЬ К СИЛЕ.

   Перешагивая порог полутемного притвора, Брим усмехнулся: по части любви к
девизам градигроуты не уступали медведям с Содески. Когда глаза его  немного
привыкли к полумраку, он распахнул внутреннюю дверь и.
   У него невольно перехватило дух. Сознательно или нет, главный  зал  храма
производил не меньшее впечатление, чем весь монастырь в целом.
   Откуда-то  с  балкона  хор  мужских  голосов   выводил   слова   древнего
норшелитского  гимна,  трогавшего  сердца   верующих   и   любого   случайно
услышавшего их:

   О Сила Истины Вселенной!
   Галактики сплетая в косы,
   От века охраняя космос,
   И права в Вечности нетленной,
   Услышь покорные мольбы:
   Опасен путь, а мы - слабы.

   Брим никогда не был приверженцем какой-либо религии, но и его захлестнула
волна эмоций. Слова гимна оказались  близки  ему  как  человеку,  с  детства
бредившему звездами.
   Впереди, подобно сказочной хрустальной равнине,  светился  вогнутый  пол,
испещренный фигурками людей - крошечных в этом чудовищном зале Его детальное
изучение  выявило  следующие  особенности:  на  деле  пол  состоял  из  трех
концентрических,  понижающихся  к  середине  ярусов.  Стену  внешнего  яруса
украшали три золотые надписи на ксантосе, гласившие: "РАЗРУШЕНИЕ". Точно так
же на  ступени  между  внешним  и  средним  ярусами  виднелись  три  надписи
"ВОЗРОЖДЕНИЕ".  В  центре  же  нижнего  яруса  возвышался  золоченый  конус,
украшенный  беспорядочными  узорами  из  разноцветных  пятен,   на   поверку
оказавшихся драгоценными камнями. Иероглифы, означавшие слово "ИСТИНА", были
вырезаны на гладкой металлической ленте, опоясывавшей конус у основания.
   Высоко над балконом поверхность огромного купола имитировала ночное  небо
над  Аталантой.  В  его   центре   сиял   Гадор,   окруженный   иероглифами,
составляющими на ксантосе слово "СИЛА". Брим  невольно  нахмурился.  В  этом
было что-то странное... Он щелкнул пальцами. Ну конечно же!  Купол  сооружен
из какого-то прозрачного материала, и то, что  градгроуты  использовали  для
обозначения Гадора, светило со значительного расстояния ЗА его поверхностью.
Брим улыбнулся. Хитро придумано. Чрезвычайно мощный луч искусственного света
падал вертикально вниз на украшенный самоцветами конус и, отражаясь от  них,
высвечивал  на  поверхности  купола  "звезды".   Брим   восхищенно   кивнул,
внимательнее приглядываясь к  конусу.  Расположение  камней  вовсе  не  было
случайным! Интересно, подумал он, что за источник света они используют?
   Странным казалось и то - по крайней мере Бриму, - что,  хотя  сама  башня
имела в высоту почти тысячу четыреста иралов,  внутренний  купол  в  верхней
своей  точке  едва  достигал  трехсот  иралов.  Если  подумать,   это   даже
разочаровывало. Интересно, конечно,  на  что  потратили  градгроуты  остаток
пространства - окон на наружной поверхности башни он не заметил.
   Размещенные по периметру зала дисплеи высвечивали картины, повествующие о
долгой и богатой событиями истории ордена. Брим дал себе слово,  что  найдет
время познакомиться  с  ними  поближе  -  особенно  с  теми,  что  описывали
тринадцать орбитальных фортов с их фантастическими разлагателями. Веллингтон
это наверняка бы понравилось, думал он, продолжая осматривать храм.

***

   На протяжении нескольких  метациклов  Брим  бегло  ознакомился  со  всеми
достопримечательностями,  которые   предлагал   любознательному   посетителю
монастырь: обилием живописи, библиотекой с уникальным  собранием  раритетов,
музеем, галереей  искусств  и  замечательными  тенистыми  парками.  Все  это
потрясало по-своему; в придачу - к большому его удивлению - никто из монахов
не делал попыток обратить кого-либо в  свою  веру  (хотя,  кроме  Брима,  по
монастырю слонялось только несколько семей). Война, предположил он,  заметно
подорвала туристический  бизнес.  В  конце  концов  он  опустил  в  один  из
специальных ящиков щедрое - по  карескрийским  меркам  -  подаяние  и  начал
спускаться к остановке трамвая. Времени было еще хоть отбавляй. Теплый ветер
доносил до него хор монахов из храма:

   Звездные легионы
   Сгинули, точно дым.
   Сотни далеких колонии
   Стали, увы, былым.
   В прошлом - сиянье славы,
   Веры всевышний свет,
   Сила, что в Истинном слове,
   Истинный путь, что свят.
   Что бы нам тернии боли,
   Если бы мы не забыли!..

   Облокотившись на балюстраду, Брим еще раз посмотрел на  городские  крыши.
Полуденный ветер с моря оказался неожиданно  свежим,  а  на  небе  появились
редкие белые облачка. Он лениво разглядывал трамвай, скользивший с холма  по
узким  улицам,  бросил  еще  один  взгляд  на  далекий  "Непокорный",  потом
посмотрел на хроноиндикатор и твердо решил не  возвращаться  на  борт  ровно
столько, сколько позволено - до самого последнего миллитика. Потом  довольно
улыбнулся и начал спускаться в город...

***

   Когда он спустился к основанию лестницы, ему уже не терпелось оказаться в
тени городских зданий - слишком уж сильно палило солнце.  Зато  теперь  небо
виднелось в просветы побеленных известковой штукатуркой домов узкой щелью, и
Брим - вместе с остальными пешеходами - старался не выходить из спасительной
тени. Точно так же, как  в  Рокоццианском  квартале  -  интересно,  в  какой
стороне  отсюда  он  находится?  -  большинство  домов   украшали   балконы,
нависающие карнизы и замысловатые рельефы, причем  некоторые  из  них  лично
Брим постеснялся бы  выносить  на  фасад.  Повсюду  весело  чирикали  птицы,
влетавшие и вылетавшие из отверстий под крышами, судя  по  всему,  сделанных
именно с этой целью. По улицам вальяжно прогуливались  боекоты,  с  урчанием
теревшиеся об ноги прохожих. Забавные зверьки. И  как  и  положено  в  жилом
квартале, нюх Брима дразнили тысячи  ароматов  Какой-то  крупный  мужчина  с
носом картошкой копался в крошечном палисадничке  перед  домом  -  солнечный
свет падал на его цветы всего пару метациклов в сутки. Чуть дальше по  улице
бригада рабочих с гиканьем  тянула  из  люка  в  мостовой  какой-то  красный
кабель.  К  своему  огромному  удивлению,  Брим  обнаружил,  что  уже  чисто
автоматически отвечает на  традиционное  геликанское  приветствие,  поднимая
руку открытой ладонь вверх - так, будто делал это всю жизнь.  Все-таки  было
что-то уютное в Аталанте - и ее жителях. Он дошел уже до торговых кварталов,
и улица постепенно наполнялась людьми с  корзинками  и  сумками.  Запахи  из
открытых дверей и уличных кафе напомнили Бриму, что он проголодался и  хочет
пить. Улыбаясь, он выбрал  самую  симпатичную  на,  вид  забегаловку,  когда
воздух внезапно прорезал пронзительный вой, от которого задребезжали  стекла
в деревянных рамах, а птицы стаями взлетели в воздух. Брим замер  на  месте;
звук не прекращался. Казалось, он исходит со всех сторон, отдаваясь эхом  от
каменных стен узкой улицы, и тембр его звучал тревожно. Что это?..
   Спустя мгновение его чуть  не  сбила  с  ног  толпа  перепуганных  людей,
выбегающих из таверны. Худая женщина с седыми волосами, выбивающимися из-под
остроконечной поварской шапки она даже не успела снять с плеча полотенце,  -
оглянулась на Брима.
   - Давай Синяя Куртка! - крикнула она ему через плечо. - Ты что, сирены не
слышишь?
   Сирена! Сердце у Брима тревожно забилось - линкоры покинули  базу  утром.
Конечно, Облачники только и  ждали  этого.  Забыв  про  пустой  желудок,  он
побежал за толпой вниз с холма, надеясь только, что все бегут к  укрытию,  а
не туда, куда гонит их слепая паника.
   Вспышки заградительного огня заполыхали в небе и  залили  улицы  зловещим
зеленым светом. Оглушительный грохот ударил в  барабанные  перепонки,  а  со
стен посыпалась штукатурка. Брим припомнил слова инструкторши из посольства:
   "Немедленно спешите к ближайшему укрытию". Что ж, он вроде бы делал это -
вместе со всеми горожанами.
   Добежав до небольшого  скверика,  он  вырвался  из  толпы  и,  отбежав  в
сторону, задрал голову, вглядываясь в небо. Он успел увидеть  "Непокорного",
почти отвесно взмывающего в небо; с  палубы  его  срывались  и,  кувыркаясь,
падали вниз ремонтные подмостки и прочий хлам - у экипажа наверняка не  было
времени избавиться от него перед стартом. Ничего, зато теперь  огневая  мощь
крейсера добавится к заградительному зенитному огню. Интересно,  кто  сейчас
сидит в кресле рулевого? Забыв на мгновение про опасность,  Брим  исполнился
гордостью и досадой одновременно. Вселенная, как же ему хотелось быть сейчас
на борту!
   Но прежде чем крейсер успел скрыться из вида, земля вздрогнула от  первых
взрывов. Огромные фонтаны огня, жирного черного дыма и обломков  взмыли  над
крышами. Люди на улице с  визгом  разбегались  в  стороны:  под  деревья,  в
подворотни... Собаки истошно лаяли, разлагатели палили в  воздух,  кто-то  в
панике выбегал из дома, кто-то бросался  обратно.  Какая-то  женщина  словно
слепая  налетела  с  разбегу  на  стену,  выкрикивая  нараспев  норшелитские
молитвы, которые Брим только что слышал в