стиснув в кулачках ткань его камзола и уткнув-
шись щекой в его шею.

   Затем постепенно  он снова начал расслабляться,  высвободив свои обь-
ятия.  Он лежал совершенно неподвижно,  давая своему  мысленному  фокусу
расшириться, снова открывая его для окружающего мира. Он смутно различил
вдали звуки птичьего пения и шепот ветра по кустам  и  деревьям.  Где-то
рядом с его головой стрекотал в сене сверчок.

   Ее объятия  освободились  вместе с его,  теперь руки и голова девушки
лежали на нем свинцовой тяжестью.

   Он не открывал глаза, солнце давило ему на веки, а он по-прежнему ле-
жал в его алом свете, воспринимая окружающий мир только лишь через орга-
ны слуха.

   Раздался шорох, и ее тело отодвинулось, поднявшись, она села. Сейчас,
наверное девушка смотрит на него,  в глазах - боль,  нижняя губа дрожит,
по щеке крадется слеза.

   Его захлестнула жалость,  жалость к ней,  и по пятам за ней - гнев на
себя. Не ее это вина, что все, что ему хотелось сейчас - это покоя, а не
романа.

   Он открыл глаза,  перекатившись на бок и хмуро поглядел на нее.  Но в
ее  глазах  не  было  никакой боли - только серьезное глубокое приятие и
озабоченность.

   Она поднесла кончики пальцев к его щеке, робко, не совсем касаясь его
кожи. Он поймал ее за руку, приложил ладонь ко рту, и был изумлен, какой
маленькой оказалась ее рука в его собственной.

   Он закрыл глаза, еще крепче сжав руку девушки.

   Вдали замычала корова, засмеялся в гравии ветер.

   - Милорд,  - голос девушки был низким и теплым, - используй меня, как
тебе угодно. Большего я не прошу.

   Большего я не прошу...

   Любовь... она должна получить свою любовь,  хотя бы только на минуту,
даже если по пятам за ней тут же придет расставание,  даже если, огляды-
ваясь назад,  она должна понять,  что это было вожделение,  а не любовь.
Даже если это принесет только лишь печаль и боль,  она  должна  получить
ее.

   Он посмотрел в глаза девушки, в них стояли слезы.

   Он снова закрыл галаз - и перед ним возникло лицо Катарины, а рядом с
ним лицо Туана. Часть его оставалась в стороне, поодаль, и созерцала эти
лица, она отмечала, как хорошо они выглядели вместе: прекрасная принцес-
са и доблестный юный рыцарь.

   Затем рядом с Туаном появилось его собственное лицо.  "Сравни, - про-
шептала его отстраненная часть, - сравни."

   Руки Рода стиснулись,  и он услышал,  как крестьянская девушка издала
легкий вскрик от внезапной боли.

   Он выпустил ее руку и посмотрел на нее,  и тут лицо Катарины  всплыло
рядом с ее лицом.

   Он смотрел на них обоих,  одну,  склонную использовать его,  другую -
склонную быть использованной им,  и неожиданно его грудь сдавил  тяжелый
гнев,  гнев  на  Катарину за ее уверенность в своей всегдашней правоте и
твердую решимость согнуть весь мир перед своей волей, и на эту крестьян-
скую  девушку  за  ее немое принятие и глубокое смирение,  за глубину ее
теплоты и нежности.

   Душившая его петля гнева сжималась все туже и туже,  гнева на себя за
зверя в себе самом, когда его пальцы впились в плечи девушки и он притя-
нул ее к себе на сено.  Она охнула от боли, тихо плача, пока его губы не
прильнули к ее губам, давя, кусая и сокрушая, его пальцы зажали концы ее
челюстей,  вынуждая ее рот открыться,  и его язык с силой  вонзился  под
нее.  Его  рука ощупывала ее тело,  пальцы глубоко вонзались в ее плоть,
все ниже и ниже, мучая и пытая.

   Затем ее ногти вонзились ему в спину,  когда все ее тело сплелось уз-
лом в одном спазме боли. Потом она высвободилась, и ее грудь тяжело под-
нималась и опускалась в одном огромном рыдании.

   Половина его гнева испарилась в ничто,  другая  половина  повернулась
кругом и пронзила его,  проткнув в нем что-то, высвободившее прилив рас-
каяния.

   Он перекатился на бок,  сняв с нее свой груз.  Губы его  вдруг  стали
нежными,  теплыми и умоляющими, руки - мягкими, медленно и утешающе лас-
кающими.

   Она втянула в себя воздух, ее тело снова напряглось.

   "Дурак, - насмешливо бросил внутри Рода отстраненный голос.  - Дурак!
Ты же только еще больше обижаешь ее!

   Готовый со стыдом отвернуться от нее он снова посмотрел ей в глаза...
и неожиданно увидел горящую в них обнаженную страсть, умоляющую и требу-
ющую, затягивающую его в мощный водоворот, бушующий в ней. Губы ее раск-
рылись, влажные, полные и теплые, притягивающие и податливые, увлекавшие
его все вниз и вниз,  в слепые,  залитые светом глубины,  где не было ни
зрения, ни слуха, а только осязание на осязании.

   * * *

   Род приподнялся на локте и посмотрел на лежащую рядом с ним  обнажен-
ную  девушку  с  одним лишь его плащом в качестве довольно неадекватного
покрывала. Он обрисовывал ее контуры, и глаза Рода блуждали по ним, упи-
ваясь ее зрелищем,  фиксируя в уме каждую черту ее тела. Это была карти-
на, которую он не хотел утратить.

   Он принялся мягко и очень нежно ласкать ее. Она улыбнулась, пробормо-
тала что-то неразборчивое и позволила своей голове перекатиться на бок.

   Затем ее  глаза  открылись,  она искоса посмотрела на него и сомкнула
свои тяжелые ресницы.

   - У тебя изумрудные глаза, - прошептал Род.

   Она свободно потянулась,  с чуть заметной улыбкой обвила  его  шею  и
притянула его к себе, целуя его медленно, почти сонно и долго.

   Род посмотрел  ей  в  глаза,  чувствуя  себя крайне удовлетворенным и
очень даже в мире со всем миром. Черт, да мир мог хоть повеситься!

   Он снова приподнялся, глядя на нее, затем медленно отвел взгляд и ос-
мотрелся вокруг:  на выгнувшуюся над головой голубизну неба...  на горку
одежды по обеим сторонам.

   Он снова опустил взгляд, теперь в его лице не было ничего, кроме нее,
и,  слегка удивленный,  он обнаружил, что ему нравилось такое положение.
Покой внутри него был огромным,  он чувствовал,  что был цельным, совер-
шенно  довольным  всем  миром,  жизнью,  в единстве с ними и с богом - и
больше всего с ней.

   Он дал своей руке задержаться на прикрытой плащом ее груди.  Она зак-
рыла глаза,  что-то бормоча,  затем,  когда его рука застыла,  она снова
посмотрена на него. Ее улыбка растаяла, в глазах крылась озабоченность.

   Она начала было что-то говорить,  остановилась и сказала вместо  того
почти тревожно:

   - Тебе хорошо, милорд?

   Он улыбнулся  с очень серьезными глазами,  затем закрыл их и медленно
кивнул.

   - Да. Мне очень хорошо.

   Он нагнулся и вновь поцеловал ее - медленно  почти  осторожно.  Затем
приподнялся.

   - Да,  мне хорошо. Удивительно хорошо, куда лучше, чем когда-либо бы-
вало.

   Лицо ее снова  ненадолго  осветилось  улыбкой,  затем  она  отвернула
взгляд, посмотрела на свое тело и снова на него взглядом, полным страха.

   Он стиснул ее в объятиях и перекатился на спину.  На миг ее тело нап-
ряглось, а потом расслабилось, она издала легкий вскрик, полурыдание-по-
лувздох, уткнулась лицом в его плечо и не двигалась.

   Он оглядел разметавшиеся по ее груди мягкие волосы;  лениво улыбнулся
и позволил своим глазам незаметно закрыться.

   - Род,  - прошептал у него за ухом голос Векса,  и мир снова нахлынул
на него.

   Род напрягся и щелкнул зубами, давая понять, что слышал.

   - Большой Том уже оделся и направляется к твоему стогу.

   Род резко выпрямился,  прищурился на солнце, оно было почти в зените.
Время и расстояние снова принялись изводить его.

   - Ну, вернемся в мир живых, - проворчал он и потянулся за одеждой.

   - Милорд?

   Она печально улыбнулась,  но глаза ее были напряжены от боли -  боли,
растаявшей в покорности и смирении прямо у него на глазах.

   - Память об этом времени будет дорога для меня,  милорд, - прошептала
она, прижимая палец к груди и расширив глаза.

   Это была обреченная мольба,  о разуверии которого он  по-честному  не
мог дать, потому что никогда больше не увидит ее.

   Тут до него дошло,  что она ожидала отказа от всякого разуверия, ожи-
дала, что он выбранит ее за дерзкость предполагать, что она чего-то сто-
ит, что она стоит благодарности.

   Она знала, что мольба принесет ей только боль, и все же молила, пото-
му что женщина живет любовью,  а это была женщина почти тридцати  лет  в
стране, где девушки выходят замуж в пятнадцать.

   Она уже  смирилась,  что  в ее жизни не будет никакой продолжительной
любви.  Она могла существовать лишь те немногие крохи,  какие могла соб-
рать.

   Сердце его  потянулось к ней,  подтолкнутое в какой-то степени уколом
самоупрека.

   Поэтому, конечно, он сказал ей ложь такого сорта, какую мужчины гово-
рят женщинам только для того,  чтобы утешить их, а позже понять, что это
была правда.

   Он поцеловал ее и прошептал:

   - Это была не жизнь, девушка, это было то, ради чего живут.

   А потом,  когда он сел на коня и обернулся посмотреть на  нее,  в  то
время как Большой Том рядом с ним весело махал на прощанье своей девахе,
Род снова посмотрел ей в глаза и увидел отчаяние,  оттенок страха  перед
его отъездом, безмолвную неистовую борьбу, мольбу о клочке надежды.

   "Клочка, - говорил Том,  - будет чересчур много".  Но Род,  вероятно,
никогда больше не увидит этой девушки.  Даже не искру надежды  -  только
отблеск. Какой от этого может быть вред?

   - Скажи мне, как твое имя, девушка?

   Только искорка, но она вспыхнула в ее глазах пожаром.

   - Меня зовут Гвендайлон, милорд.

   И когда  они повернули за поворот дороги,  и девушки скрылись из виду
за холмом позади них, Том вздохнул и сказал:

   - Ты зашел слишком далеко, мастер. Теперь тебе никогда не удастся из-
бавиться от нее.

   * * *

   Одно можно было сказать в пользу валяния на сене:  оно порядком исто-
щило жизненные силы Большого Тома,  этого оказалось достаточно для того,
чтобы он больше не пел. Разумеется, вероятно, он все еще насвистывал се-
бе под нос,  но он скакал достаточно далеко впереди,  чтобы Род мог  его
слышать.

   Род ехал  молча,  не  способный выкинуть из головы пламенные волосы и
изумрудные глаза.  Поэтому он тихонько клял это неотвязное  видение,  но
его отстраненному "я" казалось,  что в его проклятиях чего-то не достат-
вало - убежденности, наверное. И, конечно, искренности. Это была нереши-
тельная попытка браниться, обвинявшая его отстраненное "я".

   Род вынужден  был  это признать.  Он все еще очень сильно ощущал свое
единство с мирозданием.  В тот момент он не смог бы  рассердиться  и  на
своего палача... и это его беспокоило.

   - Векс!

   - Да,  Род?  - голос, казалось, исходил изнутри головы немного больше
обычного.

   - Векс, я чувствую себя что-то не так.

   Робот помолчал, затем произнес:

   - А как ты себя чувствуешь?

   В том,  как Векс это произнес,  что-то было...  Род остро поглядел на
голову коня.

   - Векс, ты смеешься надо мной?

   - Смеюсь?

   - Да, смеешься. Ты слышал меня. Посмеиваешься себе в бороду.

   - Но мое теперешнее тело не снабжено бородой.

   - Кончай комедию и отвечай на вопрос.

   С чем-то похожим на вздох робот произнес:

   - Род,  я должен тебе напомнить, что я - только машина. Я не способен
на эмоции... я могу лишь замечать противоречия.

   - Ах, вот как! - прорычал Род. - Могу я поинтересоваться, какие?

   - В данный момент противоречи между тем, чем человек является в дейс-
твительности и чем он желает себя считать.

   Верхняя губа Рода завернулась и прижалась к зубам.

   - И кем же я считаю себя?

   - Ты  желаешь считать себя эмоционально независимым от этой крестьян-
ки.

   - Ее имя - Гвендайлон.

   - Да,  от Гвендайлон. От любой женщины, если уж на то пошло. Ты жела-
ешь считать,  что ты эмоционально независим,  что ты больше не наслажда-
ешься тем, что ты называешь "быть влюбленным".

   - Спасибо, любовью я очень даже наслаждаюсь!

   - И я тоже.

   Губы Рода сжались в белую строчку.

   - Ты говоришь об эмоциональном опьянении. И если ты имел в виду это -
то,  нет, я не влюблен. И мой голос в этом деле что-то значит, я никогда
больше не влюблюсь!

   - Именно в это, как я говорил, ты и желаешь верить.

   Род скрипнул зубами и подождал, когда пройдет прилив гнева.

   - Итак, что есть истина относительно меня?

   - Что ты влюблен.

   - Черт побери,  человек либо влюблен,  либо нет,  и он,  черт возьми,
обязательно знает, что именно.

   - Согласен,  но он может быть не готовым признаться в том даже самому
себе.

   - Слушай,  - отрезал Род. - Я бывал влюблен прежде, и я знаю, что это
такое. Это... ну...

   - Продолжай, - подтолкнул робот.

   - Ну, это вроде как... - Род поднял голову и огляделся по сторонам. -
Ты знаешь,  что мир вон там существует, и знаешь, что он реален, но тебе
наплевать, потому что ты наверняка знаешь, что ты - центр мира, ты самый
важный предмет в нем.

   - Ты испытывал в недавнее время подобные чувства? - спросил Векс.

   - Ну... да, черт возьми! - Род дернул уголком рта.

   - С Катариной?

   Род уставился на затылок коня, прожигая его взглядом.

   - А ты откуда знаешь, черт побери? - он сузил глаза.

   - Логика,  Род.  - В голосе робота-коня звучал налет  надменности.  -
Только логика. А какие ты испытывал чувства, когда был с Гвендайлон?

   - О...  - Род расправил плечи и вытянулся.  - Великолепные,  Векс.  Я
чувствовал себя лучше,  чем когда-либо раньше.  Мир стал яснее, а день -
моложе. Я чувствовал себя таким здоровым, а голова была такая ясная, что
я просто не мог поверить.  Это прямо противоположно тому, что я чувство-
вал, когда бывал влюблен, но мне это нравится...

   Род хмуро посмотрел в затылок Вексу.

   - Ну?

   Робот брел себе дальше, не отвечая.

   - Ты что, язык проглотил?

   - Я не снаряжен языком, Род.

   - Не ускользай от темы.

   Конь еще минуту помолчал, а затем:

   - Я ошибся, Род. Ты любишь и любим, но не влюблен.

   Род бросил хмурый взгляд на дорогу.

   - Это почему же, Векс?

   Робот издал звук, похожий на вздох.

   - В чем разница между этими двумя женщинами, Род.

   - Ну...  - Род пожевал щеку.  - Гвендайлон - человек.  Я имею в виду,
что она просто обыкновенная заурядная женщина,  так же как и я - обыкно-
венный мужчина.

   - Но Катарина больше?

   - О, она женщина такого рода, каких я склонен ставить на пьедестал...
Нечто такое, чему поклоняются, а не за чем ухаживают.

   - И не любят? - дополнил Векс. - Род, которая из этих женщин - лучший
человек?

   - Э-э... Гвендайлон.

   - Обвинению нечего добавить, - заключил робот-конь.

   * * *

   Домен Логайров представлял собой огромную широкую равнину между гора-
ми и морем. Низкие пологие горы стояли на северном краю и восточном, бе-
рег  врезался  широким полукругом на юге,  а на северо-западе позвышался
крутой тридцатиметровый утес. Океан молотил по его стороне, обращенной к
морю,  с другой стороны в долину стекал водопад. Длинная старая река из-
вивалась по равнине, направляясь к морю.

   Сама равнина расшита заплатами полей с попадавшимися то тут,  то  там
скоплениями крестьянских хижин - людей Логайра.

   Том и Род стояли на опушке одного из горных лесов, где на вершины вы-
ходила дорога с севера.

   Род медленно повернул голову, обозревая весь домен.

   - А где же замок? - поинтересовался он.

   - Там, за водопадом, мастер.

   Голова Рода резко повернулась,  уставясь на Тома, затем он последовал
вдоль дороги.

   Она петляла по равнине до подножия водопада,  и там, где утесы встре-
чались с равниной,  в скале были высечены огромные ворота в комплекте  с
опускной решеткой и подъемным мостом через естественный ров,  образован-
ный излучиной реки.  Лорды Логайры источили утес,  как голландский  сыр,
строя себе дом.

   Между бровей  Рода  образовался восклицательный знак,  когда они сош-
лись.

   - Это не дамба ли по обеим сторонам подъемного моста, Большой Том?

   - Да, мастер. И в ней, говорят, пороховые заряды.

   Род медленно кивнул.

   - И земля перед опускной решеткой ворот проседает,  так что если при-
дут постучаться непрошенные гости, ты просто взрываешь дамбу, и твоя пе-
редняя дверь оказывалась прикрыта тридцатью футами воды.  Очень ловко. А
потом просто сидишь и пережидаешь осаду. Водопад дает массу свежей воды,
так что беспокоиться приходится только о пище.

   - Говорят, в замке есть сады, - любезно снабдил его информацией Боль-
шой Том.

   Род в молчаливом уважении покачал головой.

   - Так значит,  ты сам должен быть там совершенно защищенным и обеспе-
ченным припасами для десятилетней осады.  Этот замок когда-нибудь  бывал
взят, Том?

   - Никогда, мастер, - великан покачал головой и усмехнулся.

   - Интересно,  не был ли старикан, построивший этот замок, может, хоть
самую малость параноиком...  Надо полагать,  у них найдется в этом замке
комната для пары уставших путников, верно?

   Большой Том поджал губы.

   - Конечно,  мастер,  если только они знатные. Гостеприимство Логайров
широко известно.  Но для таких,  как я и даже вы, который не больше, чем
эсквайр, мастер, это гостеприимство находится в хижине.

   Солнце мигнуло. Нахмурившийся Род, прищурясь, посмотрел на небо.

   - Опять  эта  проклятая  птица.  Неужто она понимает,  что мы слишком
крепны для ее завтрака?

   Он снял с плеча арбалет, натянул тетиву, и вскинул оружие.

   - Нет-нет, мастер, - поднял руку Большой Том. - Ты и так уже потратил
на нее четыре стрелы.

   - Просто  мне не нравится,  как она следует за мной по воздуху,  Том.
Как правило такое всегда бывает не тем, чем кажется.

   Том нахмурился при этом шифрованном заявлении. Род приложил приклад к
плечу.

   - Кроме того, последние четыре дня я делал в нее по одному выстрелу в
день, теперь же это у меня входит в привычку.

   Арбалет загудел,  и стрела прыгнула в цель,  но  птица  уплыла  вверх
быстрее, и стрела пронеслась мимо, затем поднявшись еще на пятьдесят фу-
тов,  достигла вершины своей траектории и начала падать. Птица, находив-
шаяся пятьюдесятью футами выше следила за ее падением.

   Большой Том поднял бровь и дернул уголком рта.

   - Ты  никогда  не сможешь попасть в нее,  мастер.  Эта птица понимает
назначение арбалета.

   - И впрямь,  кажется, понимает, - Род закинул арбалет на спину. - Что
это за непонятная страна с эльфами под каждым деревом и тенью следующими
за тобой ястребами.

   - То не ястреб, мастер, - возразил Большой Том, - то скопа.

   Род покачал головой.

   - Она начала следовать за нами на второй день пути.  Что делать здесь
птице, питающейся рыбой, так далеко от моря?

   - Лично я не могу сказать. Ты, мастер, можешь, однако, спросить у нее
самой.

   - Я и сам,  пожалуй,  не удивился бы, если бы она ответила мне, - за-
думчиво произнес Род. - Ну, я полагаю, она не причинит нам никакого вре-
да,  а у нас в данный момент есть проблемы и поважнее. Мы приехали сюда,
чтобы попасть в этот замок. Ты умеешь петь, Том?

   Великан внимательно посмотрел на него.

   - Петь, мастер?

   - Да, петь. Или играть на волынке, или еще чего-нибудь.

   Том, нахмурясь, дернул себя за нижнюю губу.

   - Я  могу  издавать какие-то звуки на пастушьем рожке,  и полумертвый
мог бы обозначить это словом "музыка". Но что это за глупость, мастер?

   - Глупость шута, - Род расстегнул седельную сумку и достал оттуда ма-
ленькую лютню. - Отныне мы - менестрели. Будем уповать на то, что у оби-
тателей замка в данный момент в области музыки  наблюдается  дефицит  по
части музыки.

   Он вытащил из сумки альт с автозаписью и отдал его Тому.

   - Я надеюсь, это достаточно похоже на твой пастуший рожок, чтобы выш-
ло что-нибудь приличное.

   - Да, мастер, конечно, очень похоже, но...

   - О,  не беспокойся, они нас впустят. Народ живущий в некотором отда-
лении  от  столицы  склонен оказываться вне цивилизации,  они непременно
жаждут новостей и новых песен, а менестрели несут то и другое. Ты знаешь
"Эдинсто