не предусматривают, что возчику не терпится "Поле чудес" посмотреть!
     - Знаешь, Людмила, девка ты, конечно, хорошая, работящая и даже красивая, когда бушлат свой скинешь, - посмотрел на нее из-за плеча Банзай. - Будь я лет на двадцать моложе, не ушла бы от меня, как пить дать, не ушла бы. Но вот язык твой... Пошто ты ругаешься со всеми? Бабка моя говорит: замуж тебе пора! И злость твоя оттого, что мужика рядом нет! Мой тебе совет: выходи замуж поскорее, а то недолог час еще и хворь какую подцепишь от недостатка мужского внимания.
     - Ну, дядя Федор, ты и даешь! - поперхнулась от неожиданности Людмила. - Что же ты меня в такую стерву превращаешь? Я ведь без дела ни на кого не ругаюсь. И только, если это касается заповедника.
     - В том-то и дело, что из-за этого. Свирепствуешь ты без меры. Совершенно от тебя мужикам житья нет по этому поводу. Что ж такое получается?
     Испокон века по тайге зверя били, шишковали, рыбу ловили, а теперь - накася выкуси, кругом кордоны понаставили, не успел ружьишко в руки взять, как тут же тебя в браконьеры зачисляют. Этак вскоре в собственном огороде картошку только по лицензии будем копать. - Он крякнул и добавил еще более сердито:
     - Вот разрешили пасеку вывезти летом на границу заповедника, а ружье, дескать, ни-ни. А если медведь? Он ведь только прознает, что пасечник без оружия, все ульи позорит в одночасье. И матом его не проймешь. Зверь он серьезный, и когти тоже будь здоров! - Банзай горестно вздохнул. - Не обессудь, что я тебе это высказываю!
     Мы ведь с твоим отцом в приятелях ходили. - Он перекрестился. - Пусть земля ему пухом будет.
     Так и не нашли Алексея-то Николаевича, так и не нашли...
     - Не надо об этом, дядя Федор, - ответила Людмила глухо и вновь легла на дно саней, укрывшись с головой тулупом. Слезы набежали на глаза, и она смахнула их ладонью. Давно уже ей так не хотелось плакать, как сегодня. И упреки Банзая стали тем клапаном, который открылся вдруг, выпустив на волю целый поток слез.
     В мае будет два года, как исчез в тайге ее отец, начальник оперативной группы заповедника. На глухой таежной дороге нашли его "Ниву", разграбленную, со следами крови на пробитом выстрелом стекле. Дробот собственной головой поклялся найти убийц. Но таежный ливень размыл все следы и унес с бурными дождевыми потоками и тайну гибели отца.
     До сих пор он числится без вести пропавшим, потому что тела гак и не нашли. И вряд ли найдут. В бескрайней сибирской тайге живой потеряется запросто.
     А захоронить убитого в таких буераках, куда сроду нога человека не ступала... Да и зачем хоронить: оставь труп на звериной тропе, и через пару дней даже воспоминаний о нем не останется.
     Она плакала, зарывшись лицом в старую овчину, и старалась дышать открытым ртом, чтобы не всхлипнуть ненароком и не выдать собственную слабость перед зловредным стариком. А то подумает, что она и вправду о ком-то страдает.
     В августе она выйдет замуж за Вадима и уедет отсюда навсегда. Через год уже о ней забудут, и это чудовище в милицейских погонах в первую очередь.
     Она вновь представила его неприветливый взгляд, который так странно действовал на нее, словно прожигал насквозь, и от этого так чудно подрагивали пальцы, а ноги будто примораживало к полу...
     Людмила чертыхнулась про себя, перевернулась на спину и вытерла лицо концом пуховой шали.
     Луна спряталась за низкими снеговыми тучами, наползавшими с запада, и сразу же резко стемнело.
     Внезапно Банзай прикрикнул на лошадь, натянул вожжи, принуждая ее остановиться. Потом освободил одно ухо из-под шапки и прислушался:
     - Чтой-то собаки сильно брешут... - Он повернулся к девушке. - Кажись, загнали кого-то, уж не зверя ли?
     - На зверя они так не лают! - Людмила привстала на колени и приказала:
     - Гони, дед, да поживее! Как бы эти бродячие псы на бича какого не напали! Загрызут ведь, сволочи, если тот сам уже в снегу не окочурился.
     - Не-е, живой, на мертвяка они разве бы лаяли, - успокоил се Банзай и раскрутил кнут над головой. - А ну, тудыть твою мать, волчья закуска, давай, давай, шибче, шибче!
     Дорога взлетела на крутой обрыв и запетляла между прибрежных кустов. Собачий лай приблизился, но был уже не таким остервенелым, как прежде. Псы как будто устали и лишь изредка побрехивали, словно напоминая, что отступать не собираются.
     Людмила продолжала стоять на коленях, вглядываясь в темное пятно соснового бора, подходившего вплотную к селу. Она пододвинула к себе карабин, по прошлому опыту зная, что озверевшая свора бродячих псов порой страшнее волчьей стаи. Выстрелов, в отличие от диких собратьев, они не боятся, кажется даже утраивают силы и злобу.
     За спиной осталось сельское кладбище. Уже был различим не просто общий лай: он распался на несколько голосов, и стало ясно слышно беспокойное поскуливание наиболее нетерпеливых из нападавших. А то, что собаки напали на кого-то, вернее держат его в осаде, Людмила поняла по тому, что затихшие было псы взрывались вдруг неистовым лаем: вероятно, человек предпринимал очередную попытку улизнуть от обложившей его своры.
     - Смотри, Людка, кажись, и вправду кого-то стерегут! - крикнул вдруг Банзай и, вытянув вперед руку с зажатым в ней кнутовищем, показал па одиноко стоящую кривобокую сосну, чей ствол изгибался коленом метрах в двух над землей. Вот на этом колене и виднелось черное пятно - сжавшаяся фигурка человека.
     Людмила на ходу соскочила с саней и, подхватив карабин, бросилась к дереву.
     - Людка, шальная! - крикнул Банзай и, наскоро привязав лошадь к кусту на обочине, устремился следом.
     Глубокий снег мешал им бежать быстро. Дед пыхтел за спиной и, задыхаясь, матерился сквозь зубы. Людмила, не оглядываясь, прибавила шагу.
     Псы уже заметили бегущих, повернулись головами в их сторону и глухо заворчали. Самый крупный приподнялся на лапах и предупреждающе зарычал, показывая в оскале мощные клыки.
     Людмила остановилась, огляделась по сторонам.
     Собак было не меньше десятка. Если ей удастся пристрелить даже парочку этих бродяг, остальные успеют вцепиться ей и деду в горло.
     - Серьезные зверюги! - прошипел за се спиной подоспевший Банзай. - Так, с лету, их не возьмешь!
     - Что будем делать? - прошептала Людмила в ответ, не выпуская из поля зрения насторожившихся псов.
     Банзай поскреб пятерней под лохматым барсучьим малахаем и озадаченно повторил:
     - Серьезные зверюги! Смотри, вожак у них не иначе как из медвежатников! Такой Михаилу Потапыча в одиночку завалит, не то что нас с тобой! - Он вгляделся в неподвижную, прижавшуюся к стволу человеческую фигурку и вдруг хлопнул себя руками по бокам. - Японска мать, Людка, а на дереве-то дите! Неужто мальца какого загнали? Как же он, болезный, от них ушел?
     - Эта свора, видно, из тех собак, что на кладбище живут! А вот как ребенок тут оказался? Не забыли ли его во время похорон? До села, - Людмила прикинула на глаз расстояние, - километра полтора, если не больше. - Она вновь посмотрела на детскую фигурку. - Похоже, мальчишка. Девчонка вряд бы сумела так высоко забраться.
     - Закоченел он там, на дереве! - пробурчал Банзай и вдруг взял ее за руку и прошептал еле слышно:
     - Порвет нас это зверье, японска мать, непременно порвет, если на военную хитрость не пойдем. Видишь вон ту маленькую сучку, что в стороне от всех лежит?
     - Вижу, - прошептала Людмила. - Но с чего ты взял, что это сучка?
     - А потому что хитрее всех. Ввязываться в драку она не собирается, а ждет, когда кобели ее начнут. Нужно ее подстрелить в первую очередь, тогда свора кровь почует и бросится на нее, а в это время надо хватать мальчонку и бежать к саням.
     - А если не бросится? - спросила Людмила, а сама уже наводила ствол карабина на тощую собачонку, затаившуюся в сугробе под низким кустом боярышника.
     - Ну давай, Людка, с Богом! - перекрестился дед.
     Она нажала на спуск, грохнул выстрел, и не успел он отразиться от глухой стены бора, как раздался оглушительный визг, и собачонка, дернувшись несколько раз, затихла. Псы, как по команде, поднялись на лапы и с оглушительным лаем набросились на погибшую подружку. Через мгновение свора превратилась в один визжаще-рычащий клубок. От него во все стороны летели клочья шерсти, снег, прошлогодние смерзшиеся листья.
     Людмила перебросила карабин Банзаю и со всех ног помчалась к дереву.
     - Прыгай, я тебя поймаю! - крикнула она ребенку. Но он продолжал сидеть неподвижно, сжавшись в комочек и ухватившись за ствол дерева. - Ну прыгай же, - взмолилась девушка, - сейчас собаки вернутся!
     Ребенок едва заметно шевельнулся и вдруг, не вымолвив ни слова, не спрыгнул, а свалился на нее сверху. Людмила протянула руки, но удержать его не сумела, и оба упали в сугроб.
     - Людка, беги! - услышала она истошный крик Банзая, оглянулась и увидела огромного вожака, присевшего в прыжке в каком-то метре от них. В последний момент она успела загородить мальчишку своим телом и одновременно выхватить из ножен висевший на поясе охотничий нож. И тут же почувствовала резкую боль в руке: очевидно, пес все-таки успел рвануть ее зубами, но нож уже вошел в грудь собаки. Она утробно рыкнула, потом отчаянно завизжала, и в то же мгновение ее тяжелое лохматое тело навалилось на них, и Людмила ощутила резкий запах псины и свежей крови.
     "Господи, сейчас вся стая будет здесь!" - успела она подумать, нечеловеческим усилием сбросила с себя все еще бьющегося в агонии пса, подхватила одной рукой мальчонку и бросилась к саням. Никогда еще она не бежала так быстро! За ее спиной ударил выстрел, послышался трехэтажный мат, потом еще один выстрел - и еще более отборный мат. Дед Банзай прикрывал их отход, и весьма успешно, если судить но истошному визгу и лаю, сопровождающим каждый его выстрел.
     Добежав до дороги, она толкнула мальчонку в сани и укрыла его с головой тулупом.
     В этот момент собаки настигли деда у обочины, и он, яростно матерясь, принялся отбиваться от них прикладом карабина.
     Людмила подхватила лежащую на дне саней узкую доску, которую дед возил с собой на случай попадания в полынью, и со всех ног бросилась к нему на помощь.
     Удары палкой оказались гораздо действеннее, чем выстрелы, и псы отступили на некоторое время, но не ушли, а залегли в снегу, сторожко поглядывая в сторону противника.
     Этой пары минут, во время которых собаки приходили в себя и наскоро зализывали раны, как раз и хватило беглецам, чтобы благополучно отступить к саням.
     Людмила отсекла ножом поводья - распутывать дедов узел уже не было времени - и перебросила их Банзаю. Сама же упала в сани рядом со спасенным мальчиком и закричала не своим голосом:
     - Гони, дядя Федор, гони!
     Но тот и без подсказки поднялся в санях во весь рост, раскрутил кнут над головой и разразился очередной порцией мата, подобного которому Людмила в жизни своей еще не слышала, причем дед помянул неоднократно не только "японску мать" и всех ее предков до третьего колена, но заодно проклятущим псам" досталось почему-то и за Цусиму, и за Порт-Артур, и за Перл-Харбор, о котором душа Банзая болела, видно, никак не меньше, чем за поруганную на сопках Манчжурии и в волнах Корейского пролива честь России.
     Псы с громким лаем бросились в погоню. Людмила перевернулась на живот, подтянула к себе карабин. Лошадь хотя и перешагнула пенсионный возраст, но подгоняемая руганью Банзая и лаем настигающих псов все прибавляла и прибавляла ходу, и вскоре сани словно взлетели на высокий увал, с которого дорога резко нырнула вниз и влилась в деревенскую улицу. Псы предприняли очередную попытку обойти сани с двух сторон и перекрыть дорогу, но Людмила прицелилась, и еще один из лохматых бродяг остался лежать темным пятном на сверкающем в лунном свете снегу.
     Справа и слева от них мелькнули первые избы.
     Людмила приподнялась на коленях и облегченно вздохнула. Их преследователи в село не вошли. Эта территория им не принадлежала. Ее подлинные хозяева, почуяв чужаков, покинули подворотни и, не отряхнув лохматых шуб от снега, устремились к окраине села, чтобы грудью встать на охрану его границ.
     - Кажись, живы? - радостно хохотнул Банзай и, натянув вожжи, умерил пыл лошаденки. Она с явным облегчением вновь затрусила рысцой по сельской улице.
     - Живы, живы, - засмеялась Людмила и откинула тулуп с ребенка. - А ну-ка, разбойник, признавайся, как за селом оказался? - Она погладила его по голове и спросила:
     - Ты чей?
     Ребенок оттолкнул ее руку и потянул тулуп на себя.
     - Ну нет, голубчик. - Людмила подхватила его под мышки и посадила рядом с собой. - Давай отвечай, не бойся! Скажи, где живешь? Куда нам тебя отвезти?
     Мальчик продолжал молча исподлобья наблюдать за ней. Людмила вздохнула:
     - Маугли какой-то, а не ребенок, - и вновь погладила его по голове. - Придется, дядя Федор, везти его в милицию, пусть сами определяют, кто он и откуда, если с нами не желает разговаривать. Или напугался сильно? - Она склонилась к ребенку и заглянула ему в глаза. - Не бойся, теперь тебя никто не тронет. А в следующий раз помни, что нельзя одному за село выходить. - Она не успела договорить. Из-за угла послышался звук сирены, и дорогу им преградил "уазик" с проблесковым маячком на крыше.
     - Вот тебе и милиция! Легка на помине! - проворчал дед Банзай и остановил лошадь.
     Из машины выскочили два человека. В одном Людмила узнала Барсукова, вторым был высокий незнакомый Людмиле старик.
     - Что ж вы, товарищ начальник, дорогу загораживаете? - крикнул им Банзай, сошел с саней в снег и потянул лошадь за уздцы в сторону. - Проезжайте уже.
     - Постой! - крикнул Барсуков и подошел к саням. Увидел Людмилу и строго спросил:
     - Это не вы, случайно, стреляли где-то в районе кладбища?
     Ребенок у нее под рукой шевельнулся, и Людмиле показалось, что он снова пытается спрятаться под тулуп.
     - Послушайте, - Людмила прижала мальчика к себе, - с нами ребенок, он сильно напуган и, по-моему, вас боится не меньше, чем тех бродячих псов, от которых мы его только что отбили.
     Даже в лунном свете стало заметно, как побледнел Барсуков. Он рывком откинул в сторону шубу и прошептал:
     - Костя! Сынок! - Подхватил мальчика на руки и прижал его к груди. - Господи! Ну как ты там оказался?
     Мальчик, по-прежнему молча, попытался вырваться из его рук, и Барсуков окликнул старика:
     - Отец! Возьми Костю! - и опять повернулся к девушке:
     - Мы его уже три часа ищем. - Он оглянулся. Старик садился в машину. Мальчик обхватил деда за шею, положив голову ему на плечо. Подполковник вздохнул и печально улыбнулся. - Никак ему внушить не можем, что мама его в другом городе, на другом кладбище похоронена. Но кто мог подумать, что он решится на такое...
     - Благодари Бога, начальник, что у Людки карабин с собой оказался, а то порвала бы нас собачня, как пить дать порвала бы! - подошел к ним Банзай и попросил у Барсукова сигаретку. Подполковник протянул ему пачку, и Людмила заметила, что пальцы его слегка подрагивают. - Завтра же отправлю туда наряд, чтобы постреляли эту свору к чертовой матери! - произнес глухо подполковник и подал Людмиле руку. - Спасибо вам за Костю. - Он слегка сжал ее ладонь. - Он ведь и позвать на помощь не смог бы.
     - Быстрее везите его в больницу! - Людмила осторожно освободила свою ладонь из милицейских пальцев. - А потом надо протопить баню и хорошенько мальчика пропарить. Он сильно замерз, когда сидел на дереве.
     - Но у нас баня не готова! Мы только кое-какой ремонт в доме успели сделать. - Барсуков удрученно посмотрел на нее. - Может, позволите вашей воспользоваться?
     - Конечно, без проблем! - улыбнулась Людмила. - Только поспешите! Надо посмотреть, нет ли обморожений.
     - Людмила Алексеевна, - сказал тихо Барсуков, - я не хочу везти его в больницу, он при виде белых халатов в истерику впадает.
     - Везите его ко мне, - сказала она быстро и отвела взгляд. - Будем надеяться, что мы с дядей Федором успели вовремя и ваш Костя не успел обморозиться!

Глава 13

     - Положите его на мою постель! - распорядилась Людмила, едва они вошли в дом, и приняла мальчика из рук деда. Согревшись в машине, Костя заснул и не проснулся даже тогда, когда они снимали с него теплую куртку, шапку и ботинки.
     Негодница Мавра, не обращая внимания на заблаживших котят, тут же вспрыгнула на кровать и улеглась у него под боком. Людмила попробовала ее согнать, но она зафыркала негодующе, и Барсуков-старший прошептал:
     - Оставьте се! Костя любит кошек.
     - Надо бы его разбудить, - произнес за их спинами Денис, - а то, не дай бог, напугается, когда начнем его осматривать.
     - Не надо его осматривать, - Людмила накрыла мальчика пледом, - пусть спит. Обморожений я не вижу, и это уже очень хорошо. А когда проснется, я его напою горячим молоком с маслом и натру барсучьим салом, чтобы пропотел. Думаю, этого вполне хватит.
     - Вы что ж, хотите его у себя оставить? - Денис посмотрел на нее с недоумением. - Но я не вижу в этом особой необходимости. Мы заберем его домой, а молоком и сами напоим.
     - Зачем тревожить ребенка? - Людмила жестом показала им на выход из спальни. - Если он проснется и не захочет оставаться у меня, я позову вас, так что всегда успеете его забрать. Посмотрите, как он раскраснелся, куда его сейчас на холод нести?
     Простудить хотите? - Она дотронулась ладонью до лба мальчика. - Главное, температуры нет, и это - самое главное сейчас!
     - Постойте, - вскрикнул вдруг Барсуков, - а кровь откуда?
     Рядом с головой мальчика на наволочке появилось небольшое темное пятно.
     Людмила неловко улыбнулась:
     - Это, видно, с моей руки.
     - Так вы ранены? - Барсуков помог ей снять бушлат. Правый рукав промок насквозь. Он осторожно закатал рукав ее свитера, потом рубашки и озадаченно покачал головой. - Представляю, что было бы с вашей рукой, если бы не бушлат.
     - Ничего страшного! Простой укус, причем не глубокий, рвануть он как следует не успел... - Она посмотрела на Барсукова-старшего и попросила:
     - В шкафчике рядом с кроватью - аптечка. Достаньте ее, пожалуйста.
     Через четверть часа она с удивлением рассматривала аккуратную повязку, сделанную подполковником.
     - А вы, оказывается, еще тот специалист по перевязке раненых, - улыбнулась она. - На курсах медсестер, случайно, не учились?
     - На курсах не учился, все на практике осваивал.
     Людмила удивленно посмотрела на Барсукова, ожидая объяснений, но за сына ответил отец:
     - Денис эту практику в Чечне проходил, и не только...
     - Прекрати, отец, - оборвал его недовольно подполковник, - не об этом сейчас разговор.
     Старик пожал плечами, но замолчал. А Людмила подумала, что, вероятно, подполковник не из тех, кто любит афишировать свои подвиги в "горячих точках".

***

     Они вышли на кухню, и Людмила с удивлением обнаружила на ней деда Банзая. Старик по-хозяйски возился у плиты. Тулуп с торчащими во все стороны клочьями овчины валялся у порога, а сверху его украшала живописная композиция из огромных подшитых резиной валенок и барсучьего малахая.
     - Я тут, Людка, немного того, японска мать, распорядился, печь вот растопил. Изба у тебя остыла, видать, с утра не топлена?
     Людмила улыбнулась:
     - Спасибо, дядя Федор! - и повернулась к соседям: - Раздевайтесь, будем сейчас ужинать.
     Мужчины переглянулись, но спорить не стали и принялись молча раздеваться.
     - Особых разносолов не обещаю, но голодными отсюда не уйдете. - Людмила улыбнулась. Давненько на ее кухне такого не наблюдалось: сразу три мужика одновременно, да еще один - совсем маленький - тихо посапывает на ее подушке в компании довольной Мавры.
     Она принесла из сеней большую миску со свиным холодцом, разогрела сваренный еще с вечера борщ и поставила на стол блюдо с ватрушками, без которых Славка не мыслил своего существования.
     - Богато живете, Людмила Алексеевна. - Денис радостно улыбнулся и потер ладони. - Смотри, отец, и учись, как вести хозяйство.