есном ящике, где  нельзя  не
то что выпрямиться во весь рост, но даже вытянуть ноги...
   Она принялась читать  про  себя  молитву  Пресвятой  Богородице,  чей
образок должен висеть на  Митиной  груди,  конечно,  если  комендант  не
распорядился отобрать его. С него станется! Старая хитрая обезьяна! Маша
с трудом сдержалась, не произнесла  эти  слова  вслух,  боясь  разбудить
Прасковью  Тихоновну.  И  чтобы  отвлечься  от  мыслей   о   вероломстве
Мордвинова, принялась размышлять о поступке бурята.  Лишь  бы  Цэден  не
обманул, лишь бы ему удалось спасти Митю.
   После недавнего разговора с бурятом она почему-то поверила в успех  и
теперь молила бога, чтобы ему хватило  ума,  хитрости  и  изворотливости
освободить Митю. Ротмистр, вероятно, намеренно не захотел  поделиться  с
ними своими планами. И Маша могла только догадываться, что  это,  должно
быть, очень необычный способ, если он предложил им встретиться  недалеко
от лагеря. Выходит, не боится погони? А  почему?  Исчезновение  опасного
преступника, которого стерегут не  менее  пяти  конвойных,  пускай  даже
Цэдену и удастся каким-то таинственным  образом  их  обезвредить,  почти
сразу же обнаружится. И с десяток казаков тут же устремятся в погоню.  А
бурят ее, по всему видно, не боится. Как Маша ни ломала голову над  этой
загадкой, решить ее так и не смогла...
   Тайга глухо шумела за берестяными стенами. Маша долго вслушивалась  в
осторожные шелесты и шорохи. Мелкая  лесная  живность  вышла  на  охоту.
Иногда  вслед  за  осторожным  шуршанием  следовала  небольшая  возня  и
жалобный писк жертвы. Все было  как  прежде:  кто-то  успешно  охотился,
кто-то расставался с жизнью...
   Маша  вздохнула,  положила  ладони  под  щеку,  слегка  поворочалась,
устраиваясь  удобнее,  и  неожиданно  быстро  заснула.  И  ни  она,   ни
похрапывающая рядом казачка так и не узнали, как долго плакала  всю  эту
ночь на груди у своего любимого Васена...

***

   ...Рука Прасковьи Тихоновны легла на  холку  Машиного  коня.  Девушка
вскинула голову. Антон, склонившись к Васене, что-то быстро  сказал  ей.
Охотница кивнула согласно  головой,  спрыгнула  с  лошади  и,  прихватив
ружье, ящерицей скользнула между огромных камней и в  мгновение  исчезла
из виду.
   Антон повернулся к женщинам:
   - Цэден в атом месте велел ждать, но чем черт не шутит!
   На всякий случай давайте схоронимся в стороне.  Не  дай  бог,  казаки
нагрянут. Васена упредит, ежели что, но лучше все-таки не рисковать.
   Они переправились через  неширокую,  но  бурную  речушку,  перевалили
через небольшую сопку и спрятали лошадей в узком ущелье, заросшем густым
ольховником. Потом вернулись назад и затаились  в  камнях  в  нескольких
десятках саженей от назначенного места.
   Васена до  сих  пор  не  появилась,  и  Антон  пояснил  им,  что  она
попытается пробраться к лагерю и заранее убедиться в том, что  Цэден  не
задумал ничего плохого.
   Время  текло,  словно  смола  по  стволу  дерева,  медленно  и  почти
незаметно. Вдруг громко и пронзительно  три  раза  подряд  прокричала  в
отдалении кедровка. Антон встрепенулся, прислушался и радостно сказал:
   - Ну, все  в  порядке,  Мария  Александровна,  Дмитрия  Владимировича
освободили. Сейчас все трое здесь будут.
   - Господи, откуда ты знаешь? - Маша побелела от  волнения  и  прижала
руки к сердцу, боясь, что оно выпрыгнет из груди.
   - Кедровка в клюве принесла, - улыбнулся слуга.
   - Васена? - понимающе посмотрела на него казачка. - Я еще  удивилась,
что это кедровка  так  странно  голосит,  с  перерывами,  будто  кукушка
кукует.
   - Васена, - кивнул, подтверждая ее догадку, Антон, - видно, она их  у
лагеря встретила.
   Через четверть часа на небольшую каменистую  площадку,  свободную  от
камней, въехали три всадника. За  одной  из  лошадей  бежал  совсем  еще
маленький жеребенок.
   - Митя,  -  вскрикнула  Маша  и,  не  разбирая  дороги,  бросилась  к
подъехавшим.
   Цэден и Васена уже спешились и помогали сойти с коня Мите. Он  сильно
похудел, оброс бородой, а сквозь рваную одежду проглядывало голое  тело.
Он был бледен и смог лишь только улыбнуться  Маше  да  слегка  сжать  ее
ладонь, когда она попыталась обнять его:
   - Подожди, дорогая, мне что-то очень плохо.
   - Что с ним? - Маша со страхом наблюдала,  как  Митя,  теперь  уже  с
помощью Антона, осторожно присел на камень и вдруг, скривившись от боли,
схватился за живот и повалился с камня на землю. На губах его  выступила
пена.
   Васена вскрикнула, вырвала из рук  Антона  большую  жестяную  кружку,
подбежала к лошади с жеребенком и нырнула ей под живот. Лошадь испуганно
всхрапнула, а Цэден, сорвав с пояса фляжку,  ринулся  на  смену  Васене,
когда девушка подбежала к Мити с  полной  кружкой  пенящегося  кобыльего
молока. Приподняла Митину голову и  заставила  его  выпить  все  молоко.
Следом подскочил Цэден и проделал то же самое.
   Митю стошнило, но Васена и Цэден  еще  по  два  раза  пробежались  до
кобылицы и обратно, вынудив Митю выпить не менее пяти или  шести  кружек
молока.
   Наконец Митю перестало тошнить. С Помощью" Антона  он  приподнялся  с
земли и сел, привалившись  к  камню.  Боль  отступила,  но  он  все  еще
держался за живот. Крупные капли  пота  выступили  у  него  на  лбу.  Он
медленно смахнул их рукой и открыл глаза. Обвел всех глазами, улыбнулся:
   - С чего это меня так развезло? Вроде бы не с похмелья,  а  наизнанку
чуть не вывернуло.
   - Вы что-нибудь недавно ели или пили, князь? - спросил его Цэден.
   - Перед вашим  приходом  казак,  меня  охраняющий,  кажется,  чего-то
испугался и почти силком напоил меня чаем.
   Я даже удивился,  с  какой  вдруг  стати  подобная  забота?  Чай  был
сладкий, с сахаром, но уже в конце мне  показалось,  будто  я  проглотил
какой-то жесткий комочек. Даже горло слегка поцарапал. Но казак пояснил,
что это кусочек сахара не растаял.
   - Это они его мышьяком хотели отравить, у нас им  часто  балуются,  -
пояснила угрюмо Васена. - Мне еще тетка Глафира говорила, что от мышьяка
первое спасение - молоко...
   - Ну,  Дмитрий  Владимирович,  повезло  вам  несказанно,  -  покачала
головой Прасковья Тихоновна, - почитай, второй раз  на  свет  народились
благодаря Васене. - Она повернулась к девушке и  одобрительно  похлопала
ее по плечу. - И как ты догадалась про лошадь? Я ведь, дура старая, тоже
про мышьяк поняла, но, чтобы к  кобылице  за  молоком  кинуться,  каюсь,
мозги не сработали.
   - Это я, наверное, виноват! - Цэден огорченно развел руками. - Я ведь
в котел с кашей и в чай сонной настойки добавил. Думал, всех  усыпил.  А
одного проглядел. Он, оказывается, споим сном спал,  с  похмелья  или  с
устатку большого, потому и не ужинал, а утром проснулся в караул идти, а
все в лагере, и стражники в  том  числе,  спят  как  убитые.  Вот  он  и
испугался. Вероятно, всех  конвойных  еще  раньше  настроили:  в  случае
угрозы побега пристрелить или отравить арестованного. Вот он и  исполнил
приказ.
   - Сейчас я ему покажу, подлецу! - Антон  схватил  ружье,  подбежал  к
одной из лошадей и взлетел в седло.
   - Успокойся,  Антон,  -  тихо  сказал  Митя.  -  Цэден  вынужден  был
застрелить казака, иначе он бы  застрелил  меня.  Видно,  побоялся,  что
мышьяк на меня не подействует.
   Только теперь Маша опомнилась, опустилась на  землю  рядом  с  Митей,
прижала его голову к груди и расплакалась.
   А Митя ласково гладил ее руку и шептал:
   - Ну что ты, родная, успокойся! Все уже позади, и мы снова вместе!

33.

   Вскоре Мите стало лучше. Он почти самостоятельно взобрался на  лошадь
и весь путь до их тайного лагеря держался в  седле  молодцом.  И  только
капли пота, стекавшие ручьем по его вискам,  говорили  о  том,  как  ему
тяжело.
   В лагере Васена опять напоила Митю кобыльим молоком, и он, благодарно
ей улыбнувшись, притянул ее руку к своим губам и поцеловал в ладонь.
   Маша вздрогнула, как от удара. В его глазах она  отчетливо  прочитала
восхищение девушкой и чуть не задохнулась от потрясения. В  этот  момент
она почти ненавидела Васену, ведь именно на нее  обратил  свое  внимание
Митя, улыбался ей и ласково, почти нежно разговаривал с ней.
   Маша поспешила отвернуться. Не дай бог, кто-то заметит ее состояние и
поймет, какие чувства она испытывает к женщине, только  что  спасшей  ее
мужа. Мужа ли? Маша усмехнулась про  себя  и  в  это  мгновение  поймала
быстрый взгляд Антона, устремленный на Васену и Митю. И  столько  в  нем
было боли и смятения, что сердце ее снова сжалось. Не у нее одной  вдруг
взыграло ретивое, не одна она так отчаянно ревнует и злится.
   Охотница стояла перед Митей на коленях, протирала  ему  лицо  влажным
полотенцем и  что-то  весело  и  оживленно  ему  рассказывала.  И  такая
непосредственность  была  тоже  совершенно  не  похожа  на  ее   прежнее
поведение.
   Митя улыбался к ответ, словно и не корчился час назад в судорогах,  и
с живейшим интересом без устали болтал с девушкой, все еще  продолжавшей
хлопотать около него.
   Маша сжала кулаки. За кого ее здесь принимают? Жена она ему, в  конце
концов, или нет? Она решительно шагнула и Митину сторону и опустилась на
колени рядом с Васеной.
   Молча перехватила у нее полотенце и, склонившись  над  Митей,  быстро
протерла ему лицо и крикнула Антону, чтобы тот переодел барина в  чистую
одежду.
   - Маша, - тихо сказал Митя, - мне надо перевязку сделать.  Больно  уж
цепи ноги натерли. Все эти дин, пока  Цэден  не  вытащил  меня  из  этой
проклятой клетки, их ни разу не снимали.
   Он слегка приподнял штанины, и Маша охнула от  неожиданности.  В  том
месте, где железные браслеты сжимали ноги, образовались настоящие  язвы.
Они покрылись корочкой, но при движении она лопалась,  и  язвы  начинали
кровоточить. Несомненные страдания доставляла и грубая ткань, из которой
шили одежду для каторжных. Касаясь ран, она тоже растирала их в кровь. И
как только Митя мог терпеть такую боль?
   Пришлось звать на помощь Прасковью Тихоновну с ее мазями и  отварами.
И казачка, засучив рукава, взялась лечить раны Мити с тем  же  усердием,
что и раны Маши накануне вечером.
   Антон между тем отыскал сухое углубление под скалой и после перевязки
помог перебраться туда Мите. И мужчины,  устроившись  в  тени  скального
козырька,  принялись  решать,  что  им  делать   дальше.   Маша   хотела
присоединиться к ним, но Прасковья Тихоновна удержала ее за рукав:
   - Не ходи, не надо, Машенька! Кончилась твоя  власть,  пускай  теперь
мужики сами соображают, что к чему. Дай своему Мите понять, что без него
шагу не знаешь как ступить.  Он  от  этого  быстрее  в  себя  придет,  и
гордость его не пострадает. А то будет себя всю жизнь корить, что ничего
не сумел сделать и все взвалил на бабьи плечи. От таких  мыслей  ладу  в
семье не прибавится. Так что уйми гордыню и позволь ему  целиком  вашими
делами заняться. - Она ласково улыбнулась Маше и  неожиданно  подмигнула
ей. - А сама покуда отдохни, сил наберись! Дорога вам дальняя да тяжелая
предстоит, не каждый мужик такое выдержит!
   Васена тем временем сходила за водой, повесила над костром котелок  с
чаем и теперь нарезала мясо своим поистине замечательным ножом.  Похоже,
она никогда не  расставалась  с  ним.  Один  его  вид  приводил  Машу  в
изумление и вызывал какой-то священный трепет. Это был огромный  косырь,
наверное, фунта в два, а то и в три весом, с  одной  стороны  острый,  с
другой зазубренный, как пила. Нож висел у Васены  на  поясе,  в  кожаных
ножнах с деревянными щечками,  и  выглядел  весьма  внушительно  и  даже
зловеще.
   Нож этот был у нее на все случаи жизни: им можно было очинить перо  и
двумя  ударами  перерубить  заслонившую  путь  ветку  в  руку  толщиной,
нащепать тонкую лучину для костра или распилить мозговую кость. И против
зверя он годился.
   Прасковья Тихоновна шепотком рассказала Маше, что как-то  этим  ножом
Васена нанесла  смертельный  удар  медведю-шатуну,  караулившему  ее  на
таежной тропе. Все можно таким кинжалом. И сейчас  девушка  нарезала  им
аккуратные ломтики мяса и раскладывала их на лепешки.
   После обеда, когда все, и даже  Митя,  хорошо  поели,  напились  чаю,
заваренного смородинным листом,  Васена  вырезала  своим  ножом  большой
ломоть глинистого дерна и накрыла им еще горячие  угли  костра.  Хоть  и
сыро вокруг, но огонь вмиг из друга может превратиться во врага...
   И нет ничего  более  ужасного  и  более  безнадежного  в  тайге,  чем
огненная стихия, несущая гибель, разрушающая и уничтожающая все живое на
много верст вокруг...
   После обеда собрали военный совет, на котором порешили, что Васена  и
Прасковья Тихоновна круговым путем отправятся сначала на озера, где  они
якобы рыбачили все эти дни, а потом вернутся в  Терзю,  чтобы  дождаться
Кузевановых, забрать у них обещанное Маше оружие и спрятать его до  поры
до времени на заимке у казачки.
   Самим же беглецам ротмистр посоветовал на время укрыться в  бурятском
стойбище Онгонур, где находился сейчас Машин  знакомый  -  тайши  Толгой
Баджиев. Цэден предлагал  им  переждать  переполох,  который  непременно
учинят комендант и граф Лобанов, когда обнаружат, что беглецы  бесследно
исчезли. К поискам привлекут  не  только  казаков,  по  и  всех  местных
жителей, разошлют по тайге шпионов, расспросят охотников  и  старателей,
предупредят осведомителей. Поэтому, пока не уляжется вся  эта  сумятица,
пока не смирятся с потерей Мордвинов и граф и не понесут повинные головы
к генерал-губернатору, следует спрятаться от ищеек где-нибудь в укромном
уголке, пересидеть опасность среди верных друзей.
   ...Отъехав около версты от лагеря, остановились на берегу  небольшого
озера. Здесь их пути расходились. Прасковья Тихоновна и Васена следовали
дальше на восток. Цэден поведет своих спутников на север, через тайгу, к
белеющим на горизонте снежным вершинам гольцов. Там, в диких предгорьях,
и находилось древнее бурятское поселение Онгонур.
   Прасковья Тихоновна, беспрестанно вытирая следы, обнялась  сначала  с
Митей, потом долго не выпускала из своих объятий Антона, что-то  шептала
ему на ухо, грозила пальцем, затем расцеловала в обе щеки и  подтолкнула
к Васене, со стороны наблюдавшей с чрезвычайно мрачным видом  за  сценой
прощания.
   Но Митя опередил Антона, подъехал к девушке и взял  ее  за  руку.  Не
обращая внимания ни на кого из собравшихся,  долго  держал  ее  в  своих
ладонях и говорил, видно, что-то такое,  отчего  Васена  вдруг  отчаянно
покраснела, выдернула руку и отвернулась, прикрыв лицо краем платка.
   Маша не находила себе места от злости, и  потому  прощание  с  бывшей
хозяйкой прошло скомканно, второпях. Она  почти  не  слышала  ничего  из
того, что ей говорила Прасковья Тихоновна, следила краем глаза за Митей,
пока казачка не прошептала ей с крайней язвительностью:
   - Ну  что  ты  так  переживаешь?  Не  сбежит  никуда  твой  Митя.  Он
только-только до волн добрался. Ему любой человек,  с  которым  свободно
поговорить можно, в диковинку. А девка, да еще справная  и  ладная,  тем
более. Но неужто думаешь, он тебя на Васену променяет? Не бойся,  ей  до
тебя все равно не дотянуться! - Она быстро расцеловала Машу в обе щеки и
окликнула Митю:
   - Дмитрий Владимирович, можно отвлечь вас от разговору? - И когда  он
подъехал  к  ним  с  Машей,  преувеличенно  сердито  сдвинула  брови   и
прошептала ему:
   - Что ж вы девку занимаете, не даете ей с Антоном попрощаться?
   Митя смутился:
   - Я даже не подумал об этом, Прасковья Тихоновна!  -  И  взглянул  на
Машу:
   - У них что.., отношения?
   Маша сердито фыркнула и отвернулась. Митя с недоумением посмотрел  на
казачку. Она пожала плечами и развела руками, показывая, что  ничего  не
понимает, и направилась попрощаться с Цэденом.
   Митя подъехал к Маше вплотную, осторожно дотронулся до ее плеча:
   - Что с тобой, дорогая?
   Она дернула плечом и сбросила его руку.
   Митя удивился еще больше:
   - Что все-таки случилось? Почему ты сердишься на меня?
   Маша резко развернула свою  лошадь  головой  к  Митиной  лошади  и  с
негодованием произнесла:
   - По-моему, ты слишком  быстро  забыл  об  опасности  и  затеял  этот
дурацкий флирт с первой же попавшейся девицей.
   Не кажется ли тебе, что ты ставишь меня  в  неловкое  положение?  Все
уверены, что я твоя жена, но ты выказываешь ко мне полнейшее равнодушие.
Скажи, как я должна объяснять причину твоего явного пренебрежения той же
Прасковье Тихоновне? :, - Маша, - произнес Митя мягко, - вероятно, стоит
признаться твоей хозяйке и всем остальным, что наш брак - фиктивный и мы
на самом деле не муж и жена. По-моему, теперь  можно  рассекретить  наши
отношения.
   Маша задохнулась от ярости:
   - Тогда скажи на милость, как мне объяснить, почему первую нашу  ночь
мы провели вместе, если мы не муж и жена?
   Что они подумают о нас?
   Митя усмехнулся:
   - Скажи, чего ты хочешь? И по возможности объясни это понятно  и  без
истерик.
   Маша почувствовала, что еще мгновение, и она  заплачет  от  обиды  на
этого бесчувственного эгоиста. А ведь недавно она смела  надеяться,  что
не безразлична ему. Но именно унижение,  которое  она  сейчас  испытала,
напомнив ему о той единственной в ее жизни счастливой ночи,  придало  ей
силы, и она, гордо вздернув подбородок, произнесла с вызовом:
   - Можешь думать обо мне что угодно, но мы  будем  для  всех  мужем  и
женой до тех пор, пока не вступим на американский берег. А там я  первая
напомню тебе о разводе. Не беспокойся, я не намерена оттягивать  его  на
слишком долгий срок.
   Митя поднял в удивлении брови, хмыкнул озадаченно:
   - Откуда вдруг такая агрессивность, дорогая? Я вовсе не против  того,
чтобы считаться твоим мужем.
   Он оглянулся на Васену и Антона. Молодые люди  держались  за  руки  и
молча, словно никак не могли наглядеться, смотрели  друг  на  друга.  По
щекам Васены ручьем текли слезы,  и  Антон  осторожно  снимал  копчиками
пальцев слезинки с девичьих щек и удрученно вздыхал.
   -  Кажется,  я  понимаю,  что  стало  причиной  твоего  недовольства,
дорогая! - Митя склонился к Маше, озорно усмехнулся и прошептал:
   - Сознайся, ты меня ревнуешь?
   - Еще чего не хватало! - Маша дернула поводья лошади и  отпрянула  от
него. - Как всегда, ты излишне самоуверен. Более всего мне  не  хочется,
чтобы наши планы провалились.
   Слишком много сил я затратила, чтобы потерпеть неудачу под конец.
   - Ну что ж! В этом я  с  тобой  полностью  согласен.  -  Митя  весело
посмотрел на нее. - Буду исправно выполнять супружеские  обязанности  до
тех пор, пока ты не сочтешь нужным развестись со мной.
   Маша вспыхнула. Слишком уж  двусмысленно  прозвучали  его  слона.  Но
Митю, похоже, сне  обстоятельство  не  слишком  взволновало.  Он  громко
рассмеялся, но потом  посмотрел  на  явно  растерянную  "жену"  и  почти
ласково добавил:
   - Прости, я совсем не  хотел  тебя  обидеть!  Я  очень  дорожу  твоей
дружбой и благодарен  за  все,  что  ты  сделала  для  меня.  Поверь,  я
постараюсь больше не огорчать тебя, Машенька.
   И тут Маша не выдержала. Слезы все-таки потекли из глаз.
   Митя опять потянулся к ней, заставив тем  самым  заволноваться  обеих
лошадей, обнял ее и, притянув к своей груди, поцеловал в лоб:
   - Прошу тебя, успокойся! С этой минуты я сделаю все, чтобы ты никогда
в жизни не плакала, или я больше не Дмитрий Гагаринов!

***

   За ночь привалил туман и пленил тайгу и горы.
   Для Маши мужчины с вечера соорудили на скорую руку шалаш из  пихтовых
веток, но в нем было не менее сыро и холодно, чем на воле. Всю ночь  она
ворочалась с боку на бок, никак не могла заснуть. Наконец не  выдержала,
вылезла наружу и устроилась рядом с Митей около едва тлеющего костра.
   Митя молча прижал  ее  к  себе,  прикрыв  куском  кошмы,  и  так  они
просидели почти до самого рассвета, не обмолвившись  ни  единым  словом,
хотя никто не мешал им разговаривать.  Цэден  и  Антон  мирно  спали  по
другую стор