с  Дмитрием
Владимировичем пришлось сменить, но мы как  были  русскими,  так  ими  и
останемся. И дети наши по-русски говорят, и всегда говорить будут...
   Митя и Владимир Илларионович наблюдали со стороны за встречей дорогих
им людей.  Старый  князь  вытер  слезы,  обильно  смочившие  седые  усы,
высморкался в большой носовой платок и вновь обнял сына:
   - А все-таки верно я понял причину, по которой Машенька в  ту  Сибирь
за тобой как на крыльях полетела! И, знаешь ли,  весьма  приятно,  когда
подобные догадки сбываются!
   - Я очень счастлив с Машей, отец, - тихо сказал Митя. - К  сожалению,
слишком поздно я понял, что не мыслю  своей  жизни  без  нее,  иначе  не
причинил бы ни вам, ни ей столько горя... И не было бы этих тяжелых лет,
ваших мучений, слез...
   Сможете ли вы с матушкой простить меня  когда-нибудь  за  причиненные
вам страдания? Поверь, все эти годы я жил и работал, не покладая рук,  с
одной мыслью, чтобы наша встреча наконец состоялась и я мог попросить  у
вас прощения!
   - Митя, - старый князь улыбнулся, - мы с матушкой все простим,  кроме
одного - что ты так долго скрывал от нас такого замечательного внука!  -
Он посмотрел на мальчика, которого продолжала обнимать княгиня.  -  И  в
Маше я не ошибся. Только эта славная девочка, наша  Машенька,  и  должна
была стать твоей супругой и  матерью  этого  сорванца,  -  и  он,  хитро
прищурившись, посмотрел на сына, - надеюсь, не последнего?
   - Надейтесь, ваша светлость, - улыбнулся в ответ Митя, -  я  тоже  на
это очень надеюсь! - И обнял отца. - И  очень  хочу,  чтобы  мы  никогда
больше не расставались.





НЕОКОНЧЕННЫЙ РОМАНС

Валентина МЕЛЬНИКОВА






Литературный ПОРТАЛ 


http://www.LitPortal.Ru


Анонс

     Когда в таежном поселке Привольном появилась молодая учительница Елена Максимовна, никто и представить не мог, что совсем недавно эта приветливая красавица была столичной журналисткой Еленой Максимовой. После трагической гибели мужа Лена решила начать все с нуля и первым делом сбежала из Москвы, где ей все напоминало об утрате. Вскоре она с удивлением замечает, что не разучилась чувствовать и радоваться жизни. Она сама не понимает, что ее исцелило - тайга, сердечность окружающих или ярко-синие глаза нового знакомого Алексея. Но за счастье приходится бороться - вскоре у Лены появляется готовая на все соперница. А в довершение ко всему всплывает старая история с пропавшим в этих местах приисковым золотом, и Лена с близкими ей людьми неожиданно оказывается в эпицентре опасных событий...

Пролог

     - Люди добрые! Вы только посмотрите на нее! Пол-России стремится в Москву, чтобы хоть как-то выжить, а эта дуреха вздумала изображать жену декабриста! - Отец театральным жестом воздел руки к небу.
     "Люди добрые" в лице мамы и бабушки осуждающе молчали, понимая, что их черед выразить свое отношение к событиям еще впереди.
     Отец отошел к окну, устало опустился в кресло и окинул сердитым взглядом тоненькую фигурку дочери.
     - Объясни еще раз старому склеротику, какая муха тебя укусила. Мы все - и я, и бабушка, и мама - оплакиваем Сережу. Но в трудные времена человек находит опору в близких людях, в друзьях, в любимой работе, наконец... Ты же словно не от мира сего! Бросаешься очертя голову в крайности: не спрашиваешь ни у кого совета, увольняешься с работы, покупаешь билет на самолет. Ну скажи на милость, кому ты нужна в таежном захолустье? Представляю, является столичная фифа в этот богом забытый Привольный, ну и что? Думаешь, тебе там будут рады? У них своих проблем невпроворот, а тут ты явишься со своими болячками...
     - Подожди, Максим! - Бабушка решительно встала с дивана, подошла к внучке и обняла ее за плечи. - Послушай меня, девочка! В сорок четвертом, когда погиб твой дед, мне тоже хотелось убежать куда глаза глядят, смотреть ни на кого не могла. Каюсь, поначалу смерти искала, потом опомнилась, спохватилась: сын ведь у меня совсем еще маленький, беззащитный...
     - Бабуля, у тебя ребенок остался, а у меня, кроме фотографий и писем, - ничего. - Девушка подняла голову, умоляюще посмотрела на родителей. - Отпустите меня, ради бога! Вы же всегда все понимали. Я не выживу здесь. В редакции смотрят на меня как на безнадежно больную, и задания все подсовывают щадящие, с упором на развлекаловку.
     Изо дня в день, из часа в час одни и те же лица, одни и те же разговоры... Просилась в командировку на Кавказ, редактор посмотрел как на умалишенную. На следующий день узнаю: вместо меня отправили Ксюшку Завьялову, которая от каждого куста шарахается и дальше Подмосковья нигде не бывала. - Лена перевела дух. - В конце концов, я взрослый человек и в состоянии решать свои проблемы без подсказок. Конечно, для вас Привольный - край земли, но наши ребята в прошлом году сплавлялись там на плотах и вернулись в полнейшем восторге и от природы, и особенно от людей. Горы, тайга, свежий, здоровый воздух! И с голоду там не пухнут, и так же, как в Москве, влюбляются, женятся, детей рожают и на судьбу, поверьте, не жалуются.
     - Не хватало мне еще зятя местного разлива и внуков-туземцев! - подал голос отец.
     - Максим, прекрати! - оборвала его бабушка, а мама только повела глазами.
     Максим Максимович стукнул в сердцах кулаком по подлокотнику, но от дальнейших комментариев воздержался.
     - Ба, знакомые все пасмурные лица! - ворвался в кабинет отца Никита, младший представитель семейства. Несколько озадаченно оглядел постные физиономии старших родственников, но в силу врожденного оптимизма и щенячьей беспечности предпочел не впадать в мировую скорбь и подавленность. - Прекрасненько! Похоже, запись на сибирские сувениры продолжается! Слушай, дорогая сестренка, у меня грандиозная идея! Твой героический поступок еще аукнется в истории. Поэтому ни дня без строчки и фотоснимка. Фиксируй каждый свой вдох и выдох. Я тут примерный план съемок набросал: "Лена в ногах убитого ею медведя", "Лена с соболем через плечо", "Лена моет ноги в истоках великой сибирской реки"...
     Сестра улыбнулась, выхватила из рук брата увесистую записную книжку и шлепнула его по лбу.
     - Чего-чего, а капканчик небольшой привезу, специально на чей-то длинный язык!
     Она подошла к матери, села рядом, прижалась к ней.
     - Родные мои, простите меня, пожалуйста! Я ненадолго уезжаю, честное слово! Возможно, мне хватит нескольких месяцев, чтобы понять, кто прав: вы или я. В жизни надо многое испытать, чтобы стать по-настоящему взрослым человеком, вы же сами меня в этом постоянно убеждали. А теперь, когда я решилась последовать вашим советам, вы непонятно почему воспротивились. Неужели я такое тепличное никчемное создание, что погибну от первого же сквозняка? Дайте мне шанс стать независимой...
     - Ну что ж, - отец сухо посмотрел на дочь, обвел взглядом домочадцев, - борьба за независимость - святое дело! Только не жалуйся потом, если в боях за суверенитет зубы потеряешь... - Максим Максимович огорченно развел руками. - Упрямство и настырность у тебя в крови, тут уж ничего не попишешь.
     Поезжай, бог с тобой, но, когда будешь собирать вещи, не забудь про валенки, полушубок и гусиный жир - первейшее средство от сибирских морозов. - Он, хлопнув дверью, вышел из кабинета, а Никита радостно потер ладони.
     - Слушай, Ленка, раз уж тебе разрешили отправиться к черту на рога, будь другом, добудь мне медведя. Я его шкуру у себя в спальне повешу. И чтобы клыки у него были не меньше этой авторучки!..

Глава 1

     Учительская гудела, как потревоженный пчелиный улей. Словесники за широким столом у окна с упорством шведов под Полтавой отстаивали каждый час нагрузки в будущем учебном году. Руководитель методобъединения Сталина Григорьевна то и дело трагическим жестом подносила пальцы к вискам, изображая неподдельное страдание от захватнических настроений коллег. Белобрысый историк вдохновенно что-то говорил вполголоса в телефонную трубку. Ни для кого в поселке не было секретом, что его двухлетний роман с детским врачом Танюшей Потаповой стремительно двигался к счастливому логическому завершению.
     Молодые учителя кучковались в углу за пыльной пальмой. Их приглушенные голоса и оживленная жестикуляция мало что добавляли бедламу, царящему в конце учебного года в священной обители педагогов. Полное блюдо пирожков из школьной столовой и исходящий паром самовар говорили о том, что молодежь собралась гонять чаи всерьез и надолго. Но главным их желанием было укрыться как можно надежнее от глаз школьной администрации.
     Они понятия не имели о том, что уже знала Лена: их глубокоуважаемый директор Николай Кузьмин Киселев, человек степенный и предсказуемый во всех делах и поступках, несколько минут назад пробежал легкой рысью по школьному коридору, натягивая на ходу кожаный плащ, нахлобучивая клетчатую кепку и втискивая какие-то бумаги в портфель.
     Причем все это делалось одновременно, отчего кепка отлетела в сторону, а бумаги рассыпались по полу.
     Даже не поблагодарив пришедшего ему на помощь завхоза, он вбежал с крыльца и скрылся в неизвестном направлении. Из чего Лена сделала вывод: случилось нечто чрезвычайное и, возможно, очень неприятное. Но думать о плохом в такой ласковый, по-настоящему летний день ей не хотелось. Пусть события развиваются своим чередом. Девушка легким шагом вошла в учительскую...
     Молодежь призывно замахала ей из угла, но Лена покачала в руках увесистую пачку тетрадей, пожала плечами и горестно вздохнула. Намек был понят, и ее оставили в покое.
     В учительской пахло пылью и старой бумагой.
     Перед ремонтом сюда на время снесли все, что с незапамятных времен грудами копилось в шкафах, практически никогда не применялось, но носило громкое название: наглядные пособия.
     В открытые окна ворвался ветерок, парусом надул шторы, поиграл страницами раскрытых тетрадей, книг, журналов, смахнул со стола стопку отштампованных для экзаменов листков бумаги. Елизавета Васильевна, школьный секретарь, ринулась их подбирать, чуть не сбив с ног и Лену, и столик, на котором стояли графин с водой и телефон.
     - Ой, Леночка, извините. - Она поправила растрепавшиеся волосы. - Сегодня совсем в бумагах запурхалась!
     Лена огляделась: почти все столы заняты студентами, в этот раз их, как никогда, много. Все они, уроженцы здешних мест, добились разрешения на итоговую практику в родных краях и теперь, давая последние в этом году уроки, строчили конспекты и отчеты, обложившись горой учебников и дополнительной литературы. А их наставницы во главе с руководителем практики, завучем Софьей Моисеевной, сбились в тесный кружок, от которого исходил основной шум в учительской. Группа дородных "мамок" - этим не совсем почтительным прозвищем их наградили молодые коллеги - оккупировала красный дерматиновый диван и стоящие вокруг него стулья. По легенде, рассказываемой всем новичкам, красный диван лет десять назад вручили школе за второе место в соревновании на лучшую подготовку школ к новому учебному году, и с тех пор он именовался "переходящим знаменем". Кануло в Лету социалистическое прошлое, и воспоминанием о тех благословенных временах остался в учительской неуклюжий, жесткий, с кое-где потрескавшейся обивкой, огромный, кумачового цвета диван. Молодежь со своими тощими задами его игнорировала, а вот у "мамок" он был любимейшим местом для обсуждения новостей любого масштаба - от поселкового до всемирного. Причем некоторые новости обсуждались гораздо раньше, чем официально появлялись на свет...
     Сейчас диван с трудом вмещал трех грузных "мамок", остальные ютились на жалких казенных стульях и терпели муки-мученические: согнуться им мешали солидные животы, а разговоры велись секретные, совсем не для ушей молодых, резвых коллег. Короче, "мамки" предавались своему любимому занятию - сплетничали. И Лена могла дать голову на отсечение, что предметом живейшего обсуждения был таинственный новый директор лесхоза. Он появился всего несколько недель назад вместо недавно умершего от инсульта Василия Петровича Боровского. Никто в поселке его как следует не видел: в конторе он не сидел, а, скинув франтоватую городскую одежду и переодевшись в собачью доху <Доха - шуба (диад.).> и унты - в горах еще лежал снег по колено, - давал шороху подчиненным на местах.
     Вела разговор, по традиции, Фаина Сергеевна, пожилая сухопарая учительница химии. Ее муж, добродушный розовощекий Егор Никитич, возглавлял какую-то незначительную службу в лесхозе, был маленьким, но начальником, поэтому Фаина была всегда в курсе всех конторских новостей и сплетен. Себя она считала чуть ли не первой дамой в поселке, так как настоящие первые дамы - жены бывшего директора лесхоза, главного инженера, главврача и других начальников повыше и пониже рангом - были настолько замотаны работой, хозяйством и детьми, что на участие в светской жизни поселка у них не хватало ни сил, ни времени. Фаина Сергеевна взвалила на себя эту непосильную ношу. Она с непомерным энтузиазмом возглавляла все мыслимые и немыслимые комитеты и советы, постоянно была на виду, и это давало ей повод обо всем судить с присущим ей апломбом и принципиальностью.
     В ней было что-то от лошади: сухая, поджарая, голенастая - она, тем не менее, считалась первой модницей поселка. Вещи у нее были фасонистые, но порой совсем не подходящие для деревенской улицы.
     Она почти как личное оскорбление восприняла появление в Привольном три года назад новенькой, одетой по последней моде учительницы - Елены Максимовны Гангут. Чутьем старой интриганки и сплетницы она поняла, что эта скромная, очень красивая девушка со странной фамилией о чем-то предпочитает не говорить и что тут кроется какая-то тайна. Вскоре это "что-то" обрело более четкие формы. Лена всячески избегала разговоров о семье и бывшем месте работы, и, тем не менее, в компанию "мамок" каким-то непостижимым образом просочились слухи, что она работала в Москве в известной газете, но по каким-то неведомым причинам была вынуждена бросить престижную работу и уехать в таежную глухомань.
     Были и другие версии. По одной из них, она сбежала в тайгу от несчастной любви, по другой - от мужа, заставшего ее с любовником, а по третьей - она его застала. Тут "мамки" - дамы, в общем, добродушные и незловредные - давали волю своей буйной фантазии. Жизнь на свежем деревенском воздухе, небогатая событиями, весьма подхлестывает воображение. Но все, как один, сходились во мнении, что, несмотря на окутанное мраком прошлое, девушка держалась безупречно; слишком назойливых поклонников отшила сразу и бесповоротно, учителем оказалась толковым, от многочисленных поручений не отказывалась, то есть вела себя так, как и подобает молодой сельской учительнице, а не какой-то прожженной столичной штучке.
     За эти годы у Лены сложились добрые отношения с коллективом школы и многими жителями поселка.
     Одевалась она скромно, и только зоркий глаз Фаины Сергеевны мог определить, что все ее неброские туалеты великолепного качества, стоят весьма больших денег и подобраны с безукоризненным вкусом.
     Недавно девчонка купила в лесхозе в рассрочку коттедж, и сразу же возник новый повод для разговоров: откуда у нее такие деньги и кого позовет на новоселье, которое, если верить слухам, должно было состояться через неделю.
     Не ведая, какие бури сотрясают красный диван, Лена поставила массивный кожаный портфель на край стола, который она делила с учительницей математики - Зоей Викторовной. На столе, как всегда, черт ногу сломит: тетрадки, классные журналы вперемешку с моделями геометрических фигур, линейками, циркулями и коробочками с цветными мелками... Лена отодвинула в сторону стопки тетрадей и обнаружила в завале журнал своего 10-го "Б" класса, открытый на странице с надписью "Математика".
     Она взглянула на почти пустую колонку. Так и есть: в графе "зачет" большинство оценок еще не проставлено, но у фамилии Страдымова, ее основной головной боли, в клеточке красуется жирная двойка. Очевидно, это была последняя капля, переполнившая чашу терпения Зои Викторовны. Математиком она была от бога. За уши никого никогда не тянула, но внушала ученикам прямо-таки фанатичную любовь к своему предмету. Несмотря на полноту, она летала по классу от парты к парте, от стола к доске и успевала за урок сделать столько, сколько молодой учитель вдалбливал своим подопечным за неделю.
     При этом Зоя Викторовна никогда не заботилась о том, какое впечатление она производит на окружающих. По школе ходило предание, как она года четыре назад умудрилась не заметить присутствующую на ее уроке высокую комиссию из крайоно. И только когда ученики выполняли самостоятельную работу, она, проходя по рядам и выставляя оценки в раскрытые дневники, очень удивилась, обнаружив на последних партах несколько упитанных дядек с сурово поджатыми губами. В недоумении поглядев на них поверх очков, она величественно прошествовала к столу.
     - Тетради на стол, домашнее задание на доске! - Этими словами она закончила урок и собиралась удалиться в учительскую. Но не тут-то было! Комиссии, отсидевшей зады на неудобных школьных скамейках, не терпелось разогнать кровь. Конечно же уважаемая Зоя Викторовна совершила уйму ошибок: не комментировала оценки, а просто выставила их в дневники, обозвала ученика олухом, не объявила об окончании урока... Зоя Викторовна молча выслушала замечания, потом взяла со стола пачку тетрадей и смачно хлопнула их о парту перед председателем комиссии.
     - Методические упущения, педагогические отклонения... Через пятнадцать минут у меня урок, просмотрите эти работы. Будут замечания - приму к сведению, - сказала она и вышла из кабинета.
     Остолбеневшие от такой наглости члены комиссии пытались изобразить возмущение, но председатель своей властью приказал замолчать и раздал всем тетради класса. Ровно через четверть часа оказалось, что все ученики справились со сложнейшими заданиями практически без ошибок. Правда, многомудрый директор Киселев тактично умолчал о том, что на уроке, к счастью, отсутствовал ученик Страдымов, который вполне мог эти показатели подпортить. Но Страдымов покуривал в это время за школьным гаражом в компании таких же шалопаев-прогульщиков и о тайной директорской хитрости так никогда и не узнал...
     Илья Страдымов был единственным учеником за всю долгую учительскую жизнь Зои Викторовны, который математику совершенно игнорировал, а десятый класс воспринимал как тренировочную отсидку перед заключением в места не столь отдаленные.
     Его отцу было уже за шестьдесят, работал он плотником в лесхозе и с упорством, достойным лучшего применения, искал истину в вине, так что до младшенького, Ильи, руки никак не доходили. Впрочем, в свое время они не дошли и до старшего - Филиппа, отсидевшего не один срок за кражи и разбой...
     Вот в эту семейку и предстояло идти Лене на разборки сегодня вечером. Поход был очередной данью завучу, которая всю работу с родителями представляла в виде бесконечного посещения квартир и безрезультатного выяснения отношений.
     Низкий голос Зои Викторовны заставил Лену поднять голову.
     - Господи, деточка, у вас" поразительный талант наводить порядок!
     Лена с удивлением воззрилась на стол: действительно, в тоске от предстоящих испытаний она, незаметно для себя, разобрала на столе все завалы.
     В мгновение ока Зоя Викторовна водрузилась на самый широкий в учительской стул и свела на нет все усилия девушки. Она вновь разложила на столе классные журналы, а тетради сдвинула на Ленину половину. При этом она не переставала говорить:
     - Вы знаете, Леночка, новый директор лесхоза - прямо Фигаро неуловимый. Говорят, очень видный из себя мужчина, но груб, как фельдфебель. - Зоя Викторовна перевела дух. - На днях такое наговорил Зинаиде, главному бухгалтеру, что она два часа проревела у себя в кабинете. Это с ее-то гонором! - И Зоя Викторовна окончательно забыла, зачем села за стол. - А вот Фаина Сергеевна, - она многозначительно кивнула в сторону химички, восседавшей на диване, - видела, как он вышвырнул из кабины Генку-тракториста. Мне, говорит, пьянь за рулем не нужна. Та