анцевальных на по комнате, неожиданно успокоившись и поверив, что  день
принесет ей удачу.
   Это утро было решающим в ее жизни, и  когда  граф  Мюллер  пришел  за
Машей, чтобы идти ко дворцу, она была уже одета и ждала его.
   У дворца была такая толпа, что они с трудом пробились к подъезду.  Но
едва они остановились, Маша увидела на балконе дворца графа Лобанова, он
разговаривал с великим князем. Маша похолодела и  попыталась  спрятаться
за спиной Мюллера. Но граф уже заметил ее и, сказав что-то князю, кивнул
в их с Мюллером сторону головой. Маша  готова  была  провалиться  сквозь
землю. Граф смотрел на нее со знакомой, слегка  нагловатой  усмешкой  и,
поигрывая снятыми с руки перчатками, продолжал беседовать с  князем.  Ее
вновь покинула уверенность, и, хотя  она  постаралась  дерзко  встретить
взгляд графа, на душе ее опять стало холодно и тревожно.
   Внезапно сзади послышался шум и громкий разговор.
   Маша обернулась и увидела жандармского генерала верхом  на  коне.  Он
что-то  сердито  выговаривал  квартальному,  и  тот  рысью,  придерживая
бившуюся на боку саблю, направился в сторону Маши и Мюллера, и, пока  он
пробирался сквозь толпу, Маша бессознательно сняла с себя часы, кольца и
передала их вместе с деньгами Антону, ожидавшему ее поблизости.
   Ей вдруг показалось, что ее сейчас схватят и отправят в тюрьму за то,
что она не выполнила приказ графа-Лобанова и не уехала из города.
   Квартальный тем временем подбежал  к  ним  и,  отдуваясь,  спросил  у
Мюллера, кто они такие и не его ли жена находящаяся рядом девица. Мюллер
ответил, что это его дочь. Маша стояла ни жива ни мертва. Но тут  кто-то
окликнул ее. Маша оглянулась и чуть не упала от удивления. Граф  Лобанов
стоял неподалеку и, заложив руки за спину, с усмешкой  на  тонких  губах
рассматривал ее испуганное лицо. Заметив ее взгляд, он подошел ближе,  и
Маша краем глаза увидела, что квартальный моментально исчез.
   Весьма учтиво граф пояснил, что великий князь намерен ходатайствовать
за нее перед Государем и что она может надеяться на успех.  После  этого
заявления граф смерил мрачным взглядом Мюллера, и тот  предусмотрительно
отошел в сторону. Лобанов приблизился к Маше вплотную и, опустив Голову,
неожиданно виновато произнес:
   - Прошу простить меня, сударыня, за вчерашнее! -  Он  поднял  голову,
посмотрел прямо в ее растерянные глаза и Тихо добавил:
   -  Я  искренне  завидую  Дмитрию,  что  господь  наградил  его  столь
очаровательной и милой невестой, и, поверьте мне, глубоко раскаиваюсь  в
своем поступке! - Граф склонился к ее руке, коснулся губами  перчатки  и
едва слышно сказал:
   - Я хотел бы мечтать о вашей  любви,  но,  увы,  сердце  ваше  отдано
другому, и  мне  ничего  не  остается,  как  только  выразить  вам  свое
восхищение и уверить в  том,  что,  несмотря  на  возникшие  между  нами
недоразумения, вы всегда можете рассчитывать на мое доброе  отношение  и
особое расположение.
   Лобанов выпрямился, вежливо поклонился ей, кивнул головой Мюллеру  и,
неестественно выпрямив спину, ступая важно, как павлин, достиг лестницы,
величественно прошествовал по ступеням крыльца и вошел во дворец...
   Ровно в одиннадцать раздался бой  барабанов,  и  на  лестнице  дворца
показался император в сопровождении двух или трех десятков  генералов  И
адъютантов. В толпе, дожидавшейся выхода Государя,  воцарилось  гробовое
молчание. Первым  за  Николаем  Павловичем  следовал  граф  Лобанов.  Он
оглянулся и посмотрел в ту сторону, где стояли Маша и Мюллер,  и  от  ее
напряженного внимания не ускользнуло, что после этого граф  что-то  тихо
сказал императору.
   Маша почувствовала, что ее оставляют последние силы, и немудрено:  со
вчерашнего дня, кроме двух глотков шампанского, сделанных  за  ужином  у
графа, у нее во рту не было еще и маковой росинки. И несмотря на то, что
Мюллер ежедневно присылал ей обед из дворца, она  почти  ни  к  чему  не
притрагивалась, ограничиваясь несколькими  ложками  бульона  и  чашечкой
кофе со сливками.
   Поэтому, когда Михаил Павлович слегка кивнул ей головой,  давая  знак
подойти к Государю, Маша едва держалась на ногах и с  трудом  преодолела
небольшое расстояние до крыльца. Склонившись в поклоне, она подала  свое
письмо Николаю. Император сердито взглянул на нее  и  недовольным  тоном
отрывисто спросил:
   - Что вам угодно?
   Маша поклонилась еще раз и ответила:
   - Ваше Величество, осмелюсь  просить  вашего  милостивого  разрешения
следовать в ссылку за государственным преступником Гагариновым.
   Николай вздернул в удивлении брови и посмотрел  сначала  на  стоящего
рядом графа Лобанова, потом снова на Машу:
   - Вероятно, вы  не  совсем  точно  представляете,  что  вас  ожидает.
Уверен, вы будете там несчастны.
   - Я знаю, Государь, но я готова на все.
   Император сделал знак кому-то из адъютантов  взять  письмо  и  вдруг,
слегка склонив голову и улыбнувшись одними глазами, произнес:
   - Сударыня, я восхищен вашим упрямством  и  способностью  привлечь  в
свои союзники таких  влиятельных  особ,  как  его  высочество  или  граф
Лобанов. Нужно отметить, они достаточно активно радеют за  успех  вашего
предприятия. - И, сделав несколько  шагов  к  коляске,  император  опять
слегка поклонился и, глядя Маше прямо в глаза, сказал:
   - Учтите, я велел усилить караул в Петропавловской крепости, и теперь
туда и муха без разрешения не проникнет.
   Маша побледнела, хотела что-то ответить, но император жестом показал,
что разговор окончен, быстро прошел к  коляске,  опять  обернулся  в  ее
сторону и, поклонившись в третий раз, сел в экипаж и уехал.
   Маша не придала никакого значения этим поклонам, отнеся  их  на  счет
вежливости императора, но Мюллер, помогая ей выбраться из толпы,  был  в
совершеннейшем восторге  и  без  конца  повторял,  следуя  перед  ней  и
раздвигая руками загородивших дорогу многочисленных зевак:
   -  Господи,  сам  Государь  приветствовал  вас!   Il   cst   etonnant
,  но  Его  Величество  целых  три  раза  поклонился
обыкновенной девице!
   Эти события несколько обрадовали и утешили Машу, тем более что  после
обеда Мюллер вновь прибежал к ней с сияющим лицом, поздравил и  заверил,
что дело ее выиграно. Государь  за  обедом  только  и  говорил  о  Маше,
отметил  ее  красоту  и  особое  очарование  и   со   смехом   рассказал
присутствующим за обедом  офицерам,  как  эта  девочка  приступом  взяла
Петропавловскую крепость, чтобы только повидать своего жениха, причем не
побоялась ледохода и переправилась на лодке через Неву.  Восхищенный  ее
смелостью император велел не наказывать караул, потому что,  окажись  он
на их месте, поступил бы не менее благородно.
   При этих словах Маша вздохнула с облегчением, так как  испугалась  за
судьбу людей, которых своим безрассудным поступком чуть было не  подвела
под строгое наказание.
   Мюллер продолжал рассказывать  о  том,  в  каком  необычайно  хорошем
расположении духа был  Государь,  много  шутил,  улыбался  и  все  время
говорил Мюллеру, стоявшему за его стулом:
   - Mais vous voulez done nous faire mourn, mon cher, a force  de  nous
faire trop bien inanger !
   Маша слушала Мюллера вполуха, думая, как  вновь  обратиться  к  графу
Лобанову или к великому князю  Михаилу  Павловичу,  чтобы  узнать  более
подробно о решении Государя и одновременно поблагодарить их за участие.
   Но граф уже через два часа после обеда прислал за ней коляску и очень
учтиво, с холодной строгой улыбкой на устах, пересказал ей слово в слово
то, о чем она уже знала от Мюллера,  добавив  также,  что  уверен  в  ее
успехе,  и  тут  же  передал  Маше  просьбу  великого  князя  непременно
встретиться с ним сегодня вечером.
   Маша поблагодарила графа за помощь, получила к ответ заверения и  его
готовности и дальше всячески содействовать ее делу и распрощалась с  ним
навсегда, по крайней мере, она считала, что навсегда.
   Спустившись с крыльца, она в сопровождении Антона  быстро  прошла  но
двору, не подозревая, что граф Лобанов стоит за шторой  и  сквозь  узкую
щель наблюдает за ней...
   Слова Лобанова несколько успокоили ее, но  теперь  прибавилась  новая
забота. Вечером ей предстояло быть на приеме у великого князя,  но  Машу
смущало, что она должна идти к нему  одна.  Ни  Мюллер,  ни  Окуневский,
запятые своими делами, не могли сопровождать ее, и, недолго думая,  Маша
решила взять с собой Антона.
   К ее  удивлению,  в  апартаменты  князя  вела  прескверная  лестница,
очевидно, разбитая множеством сапог, пробегавших но  ней  вверх-вниз  по
тысяче раз и день. Тем не менее она успешно поднялась на второй  этаж  и
остановилась, пораженная количеством военных, заполнивших, казалось, все
комнаты.
   Преодолев робость, Маша закуталась в шаль, надвинула на глаза  шляпку
и быстрым шагом миновала анфиладу комнат. Тут же к ней подбежал один  из
адъютантов и сказал,  что  его  высочество  не  сможет  принять  госпожу
Резванову, так как Государь покидает Вязьму.
   - Но его высочество желал меня видеть!  -  сказала  Маша,  и  в  этот
момент князь быстро подошел к ней и негромко произнес:
   - L empereur a lu votre supplique, mademoiselle, il en a ete touclie,
j'ai In  aussi  etj'ai  verse  cics  larines,  je  vous  felicile,  vous
reibsiiez!..   - И уже но-русскн добавил:  -  Передайте  вашему
жениху, что я искренне ему  сочувствую  и  сожалею,  что  обстоятельства
сложились подобным образом...
   Вернувшись от  князя,  Маша  сразу  послала  Антона  за  лошадьми  и,
простившись с графом Мюллером и Окуневским, тут же покинула Вязьму.
   По дороге на Москву, проезжая мимо Бородинского поля,  она  приказала
ямщику остановиться, вышла из экипажа и помолилась за тех, кто полил эту
землю кровью. Она знала, что в числе прочих здесь погибли брат ее матери
и дядя Митя, старший брат Владимира Илларионовича.
   В Москву она въехала во второй половине дня.  Солнце  стояло  высоко,
ярко освещая маковки церквей и храмов.
   Город,  казалось,  улыбался  ей,  и  Маша  вдруг  почувствовала,  что
сковавшее ее напряжение спало, и она впервые  за  много  дней  вздохнула
легко и спокойно.

15.

   Маша вернулась в Петербург за неделю до отъезда барона в  экспедицию.
Первой  ее  встретила  княгиня,  обняла,  заплакала,  повела  наверх   к
Владимиру  Илларионовичу.  Старый  князь,  вероятно,   от   волнений   и
переживаний захворал и почти не вставал  с  постели.  Но,  увидев  Машу,
оживился, улыбнулся ей и даже попытался сесть.
   За  две  недели  ее  отсутствия  и  Зинаида   Львовна,   и   Владимир
Илларионович еще больше осунулись и постарели. И Машино  сердце  сжалось
от боли - на кого она их покидает?
   Она поцеловала князя в щеку, он ласково погладил ее по руке  и  вновь
откинулся на  подушки.  Даже  это  небольшое  движение  вызвало  у  него
сильнейшую одышку, и он на какое-то время закрыл глаза, но потом  открыл
их и выжидательно посмотрел на девушку:
   - Ну, что там, деточка? Не томи душу!
   Маша с торжеством оглядела князя и княгиню и весело улыбнулась:
   - Все устроилось наилучшим образом: без  всякого  сомнения,  я  скоро
должна получить письменное разрешение Государя на поездку в Сибирь.
   - Маша, но как тебе удалось? - ахнула потрясение княгиня.  -  Неужели
ты сумела пробиться к императору?
   - Не только  сумела,  но  и  собственноручно  вручила  ему  прошение.
Государь соизволил поговорить со мной и даже три раза поклонился мне  во
время нашей беседы.
   - О господи! -  опять  ахнула  княгиня,  прижала  ладони  к  щекам  и
переспросила:
   - Император разговаривал с тобой?
   - Да, он спросил, знаю ли я, что представляет из себя Сибирь. Сказал,
что я буду там несчастна.  И  еще,  -  Маша  слегка  покраснела,  -  ему
все-таки стало известно, как я проникла в Петропавловскую крепость, и он
меня заверил, что теперь она охраняется гораздо надежнее, чем прежде...
   - Боже мои, - прошептала княгиня, - и после этого  он  пообещал  тебе
разрешение?
   - И это еще не все! - улыбнулась Маша. - Вы не  поверите,  но,  кроме
графа  Мюллера,  который  помогал  мне  изо  всех  сил,  самое   большое
содействие мне оказали граф Лобанов, и.., вы ни за что  не  догадаетесь,
кто еще! - Она секунду  помолчала,  как  бы  давая  возможность  Зинаиде
Львовне и Владимиру Илларионовичу самим назвать имя ее  покровителя,  но
они смотрели на нее с прежним недоумением, и Маша сжалилась:
   - Сам великий князь Михаил Павлович!
   - Ты шутишь, Машенька?  -  сказала  княгиня  с  явным  недоверием.  -
Совершенно невероятно, что его высочество соизволил помогать тебе  после
того, что случилось.
   - В том-то и дело, - Маша пожала плечами, -  я  сама  очень  удивлена
подобным обстоятельством, но его высочество был очень мил со мной и даже
выразил сожаление, что Мите определено столь жестокое наказание.
   Княгиня покачала головой, а Владимир Илларионович  притянул  Машу  за
руку к себе и поцеловал ее в лоб, потом снова  откинулся  на  подушки  и
задумчиво проговорил:
   -  Кажется,  я  начинаю  верить,  Машенька,  что   у   тебя   кое-что
получится...

***

   И опять полетели день за днем, месяц за  месяцем  в  ожидании,  когда
Машу вызовут в императорскую канцелярию  и  вручат  разрешение  ехать  в
Сибирь, чтобы разделить судьбу будущего мужа.
   В связи с этими событиями отъезд Антона был отложен.
   Теперь он должен был отправиться в дорогу вместе с Машей.
   Горничную  Катю  было  решено  не  брать  с  собой:  вряд  ли  стоило
подвергать  ее  слишком   тяжелым   испытаниям,   если   побег   удастся
осуществить.  К  тому  же  каждый  лишний  человек  мог  стать  для  них
непосильной  обузой.  Впрочем,  Маша  полагала,  что  месяц   пути   она
как-нибудь переживет без служанки, а на  месте,  вероятно,  не  составит
особого труда нанять  хорошую  девушку  или  даже  двух  для  помощи  но
хозяйству.
   Но  самое  главное,  за  всеми  предотъездными  хлопотами  постепенно
сглаживалось и отпускало ее чувство вины,  испытываемое  с  того  самого
горького момента, когда Алексей вернул ей  ее  обещание  выйти  за  него
замуж. Да и прощание их на борту "Рюрика" прошло тоже не лучшим  образом
- как-то неловко, скованно, почти на бегу. Алексей был настолько  занят,
его так часто отвлекали по разным вопросам, что он не сумел  выкроить  и
полчаса, чтобы как следует  попрощаться  не  только  с  Машей,  но  и  с
родителями, и с Гагариновыми. Они так и не сумели побыть наедине, и Маша
очень  жалела,  что  не  успела  сказать  Алексею  перед  разлукой   все
благодарные слова, какие необходимо было сказать на прощание. Слова  эти
не смогли бы, конечно, утешить Алексея, но, возможно,  как-то  сгладили,
уменьшили горечь расставания.
   Вполне вероятно, их прощание  прошло  так  скомканно  отчасти  еще  и
потому,  что  оба  чувствовали  себя  неловко  в  присутствии  родителей
Алексея. Маше все время казалось, что и сам барон  Кальвиц,  и  особенно
баронесса смотрят на нее с осуждением: ведь сын, бесспорно, довел до  их
сведения, что женитьба его на Маше расстроилась, и не  по  его  вине.  И
Маша  читала  откровенное  разочарование  в  глазах  невысокой  красивой
женщины - матери Алексея, на которую так походил ее бывший жених, и укор
в глазах его отца, седого гордого  старика:  он  не  в  пример  жене  не
проронил ни слезинки, расставаясь с сыном на долгие два года,  и  только
но твердо сжатым губам да желвакам, выступившим на его лице, можно  было
понять, сколь сильно он переживает предстоящую разлуку с сыном.
   После  того  как  "Рюрик"  отошел   от   причала,   Кальвицы   быстро
раскланялись и уехали. Владимир Илларионович посмотрел вслед их экипажу,
покачал удрученно головой и тихо заметил:
   - Крепко обиделся Федор Иоганнович, ох крепко!..

***

   По прошествии месяца со дня отплытия "Рюрика" Гагариновых  неожиданно
посетил граф Лобанов,  чем  вызвал  немалое  удивление  князя.  Владимир
Илларионович недолюбливал молодого выскочку, тот, похоже, платил ему тем
же, по во время визита граф был необычайно любезен и быстро расположил к
себе Гагариновых, рассказав, какое сильное впечатление произвела Маша на
Государя, который откровенно сожалел, что не сможет  впредь  видеть  эту
девушку при дворе. Забыв о споен чрезмерной занятости, о которой царский
любимец  сообщил  в  начале  визита,  он  остался  обедать,  был  мил  и
предупредителен с  женщинами,  весел  и  остроумен,  но  Маша  не  могла
отделаться от ощущения, что  граф  постоянно  что-то  недоговаривает,  а
взгляд его бледно-голубых водянистых глаз, державший  ее,  казалось,  на
коротком поводке,  несказанно  беспокоил  и  заставлял  учащенно  биться
сердце. И когда этот взгляд становился особенно пристальным,  сердце  ее
замирало от мрачных предчувствий, и Маша  втайне  даже  жалела,  что  не
приложилась канделябром к высокому графскому лбу. Возможно, это охладило
бы его пыл на гораздо больший срок, чем это случилось на самом деле.
   Она постаралась  выбросить  из  памяти  не  очень  приятные  события,
ознаменовавшие завершение ее первого  визита  к  графу.  Но  он  сам  не
преминул напомнить об этом, заметив за  обедом,  что  Машенька  выглядит
прекрасно и несравнимо лучше, чем при их первой  встрече,  при  этом  он
многозначительно  усмехнулся,  и  девушка  не  выдержала,  покраснела  и
уткнулась  в  тарелку,  чтобы  скрыться  от  этого  нагловатого,  словно
раздевающего ее взгляда.
   Выкурив после обеда сигару, граф Лобанов решил  наконец  откланяться,
по перед этим произнес фразу,  из-за  которой,  очевидно,  и  приехал  к
Гагариновым,  сильно  напугавшую  хозяев  дома.  Граф  сообщил  им,  что
Государь  повелел  коменданту  Терзинских  заводов  Мордвинову  спросить
Дмитрия Гагаринова, желает ли он жениться на своей невесте, девице Марии
Резвановой.
   - А так как я не сомневаюсь в  утвердительном  ответе  Дмитрия,  -  с
легкой усмешкой сказал Лобанов, - то заранее могу вас поздравить,  Мария
Александровна, со счастливым исходом вашего дела.
   Склонившись к Машиной руке, он  не  менее  учтиво  сообщил  еще  одно
известие. Оказывается, он вызвался, исключительно по  собственной  воле,
инспектировать Тобольскую и Иркутскую губернии в марте - июле следующего
года  и  надеялся  выразить  свое  восхищение  истинным  подвигом  Марин
Александровны, так как непременно почтит своим присутствием и  вниманием
Терзинские заводы и сам рудник.
   Но это второе его заявление не слишком озаботило Гагариновых и  Машу.
Гораздо неприятнее было другое: ведь они не могли сообщить Мите о  своих
планах открыто, и теперь вся  их  подготовка  не  только  грозила  пойти
насмарку, но ч предвещала  самые  серьезные  неприятности.  Митя,  узнав
подобную новость, мог просто-напросто  отказаться  жениться,  да  еще  и
заявить вдобавок, что комендант ошибается, а Маша никакая ему не невеста
и никогда ею не была. И это непредвиденное обстоятельство привело бы  не
только к полнейшему провалу их затеи по освобождению Мити, но вызвало бы
крайнее недовольство императора и тех весьма влиятельных особ, кто в той
или  иной  степени  помогал  Маше  передать  прошение  на  имя   Николая
Павловича,..
   Но, несмотря ни на что, решено было дожидаться сообщения  из  Сибири,
чем бы оно им ни грозило, и продолжать подготовку к Машинному отъезду.

***

   В конце нюня им посчастливилось отправить Мите две посылки с  одеждой
и бельем и одну с продуктами. Рано утром, когда почти весь дом  спал,  в
их двери постучались двое: высокий крепкий  мужчина  в  поддевке  и  его
более молодой  спутник,  одетый  по-европейски.  Это  были  отец  и  сын
Кузевановы, купцы первой гильдии из Иркутска, они гоняли чайные обозы из
Китая в Москву и в Петербург.
   Оба широколицые, с высокими скулами  и  узкими  глазами,  с  примесью
бурятской  крови,  они  тем  не  менее  были   хорошо   образованны,   а
Кузеванов-младшпй вдобавок поразил всех блестящим  знанием  французского
языка. Извинившись, что пришли в неположенное время,