втрака и бросив все остальные веши, рассудив, что лишний вес во время этого последнего отчаянного броска будет им не по силам.
     Склон шел полого вниз, и, если бы не ветер, они достаточно быстро смогли бы его преодолеть даже с учетом, что Дмитрий с трудом волочил ногу, а Павел при каждом вдохе и выдохе едва сдерживался, чтобы не застонать от боли. Но ветер неистовствовал, бросал в них клубы снежной пыли и ледяной трухи, больно коловшей лицо, и неимоверно мешал движению.
     Втянув голову в плечи, Павел смотрел себе под ноги, стараясь прикрыть лицо капюшоном от жгучих ударов ветра. Дмитрий шел впереди. Раненая нога задеревенела и все время подворачивалась, но он был рад, что хотя бы не чувствует боли. Он то и дело проверял путь ледорубом, понимая, что это мало что дает и, если впереди окажется обрыв, им несдобровать.
     Конечно, будь он один, то шел бы быстрее даже с раненой ногой, но приходилось учитывать состояние Павла и необходимость помогать ему. Да и самому тоже надо было экономить силы, отнюдь не безграничные. Согнувшись в три погибели и прикрывая лицо ладонью, он попытался рассмотреть сквозь раздвинутые пальцы, что впереди, и чертыхнулся - по-прежнему одна крутящаяся серая мгла.
     "Скорее бы рассвет, - подумал он вяло, - может, с восходом солнца хоть немного потеплеет".
     Веревка вдруг натянулась, и Дмитрий оглянулся.
     Павел рухнул на снег и лежал, сжавшись в позе плода в материнской утробе. Дмитрий с трудом добрел до него и попытался поднять. Холод и усталость вытянули из Павла все силы, а боль в груди, видно, окончательно доконала его. Он лежал на снегу и был не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Но смотрел осмысленно и прошептал посиневшими от холода губами:
     - Оставь меня, Дима! - Он с трудом сглатывал слюну. - Я больше не могу. Без меня ты дойдешь быстрее.
     Дмитрий молчал. Павел прохрипел:
     - Елы-палы, проваливай отсюда!
     Голос его прозвучал едва слышно, а ему казалось, что он кричит громко и с надрывом. Последние силы оставили его, и он потерял сознание.
     По-прежнему молча Дмитрий наклонился над ним, поднял под мышки, подсел под него и с громадным усилием взвалил себе на плечи. Ногу сразу же пронзила резкая невыносимая боль. Дмитрий шатался от груза и слабости, но заставил себя сделать шаг вперед. Затем еще один... Еще... Еще...
     Он шел поперек склона, постепенно спускаясь вниз, с хрипом втягивая воздух и матерясь сквозь стиснутые от боли зубы. Порой ему казалось, что его жилы не выдержат напряжения и лопнут, как натянутые струны. По его лицу тек и застревал, замерзая, в отросшей бороде пот вперемешку со слезами. Руки Павла болтались сзади и при каждом шаге колотили Дмитрия по пояснице. Вначале это раздражало его, но потом он просто перестал ощущать удары. Тело его, казалось, было мертво, и лишь крошечная искорка сознания, поддерживаемая остатками воли, все еще теплилась в мозгу и заставляла переставлять ноги. Он не видел ни снега, ни неба, внезапно проявившегося в вышине, ни вершин, ни обрывов. Он ничего не видел, в глазах стояла сплошная мгла, пробиваемая редкими мерцающими всполохами. Но словно кто-то невидимый вел его сквозь нагромождения камней и сугробов к теплу, свету, зеленеющей внизу тайге.
     Раненая нога в поисках точки опоры выделывала замысловатые вензеля. Она совсем занемела и ничего не чувствовала. Крошечный импульс в мозгу помимо воли Дмитрия руководил: медленно, очень медленно - ногу вперед. Обопрись. Хорошо. Теперь тяни другую. Так. Отдохни.
     Шаг.., остановка.., опора.., подтянуть ногу... шаг.., остановка.., опора.., подтянуть.., шаг.., остановка.., опора.., подтянуть.., шаг... Что-то яркое проявилось вдруг перед его закрытыми глазами. Дмитрий разлепил веки и почти ослеп от светящих прямо в лицо солнечных лучей. Он остановился, зажмурившись от рези в глазах, но успел заметить деревья и проблескивающую сквозь них серебристую полоску.
     Он снова открыл глаза и посмотрел вниз на тайгу и проглядывающее сквозь деревья большое водное пространство. Они все-таки вышли к озерам!
     Он облизал холодные губы и, задыхаясь от радости, прошептал:
     - Пашка, мы дошли! Мы дошли!
     Но Павел не слышал. Его безжизненное тело кулем свисало с широкого плеча Дмитрия.

Глава 34

     Павлу было тепло и удобно, что значило для него одно и то же. Странно, пронеслось у него в голове, почему снег такой мягкий и теплый, И пахнет чесноком и сеном. И качается... Он открыл глаза и увидел над собой сияющую голубизну. Он заморгал, свет был слишком ярок и шел, кажется, отовсюду. Павел вновь закрыл глаза и, поддавшись убаюкивающему покачиванию, стал тихо соскальзывать в прежнее бессознательное состояние. Лишь на секунду мелькнула мысль: "Где Дима?" - и все опять исчезло.
     Когда он очнулся в следующий раз, сверкающая голубизна все так же била в глаза, и у него хватило сил понять, что эта голубизна - небо. Потом он вспомнил, что должен что-то сделать... Что-то исключительно важное... Павел изо всех сил пытался не заснуть, стараясь нащупать нужную мысль и удержать ее в голове.
     Но эта мысль все ускользала и ускользала, и он начал метаться, стонать. В то же мгновение над ним склонилось чье-то страшное, обросшее бородой лицо. Человек что-то прошептал опухшими губами. Павлу показалось, что его назвали по имени.
     Он широко раскрыл глаза, потому что вспомнил ночь в горах и бесплодные попытки спуститься вниз сквозь круговерть снега и ветра. Здесь отчетливые воспоминания обрывались, Павел не в состоянии был пока разобраться, какие события происходили наяву, а какие родились в дремлющем сознании. Все в его голове расплывалось, путалось, но, самое главное, он понял, что за мысль билась в его уставшем мозгу, - он вспомнил, для чего они шли через перевал. Он попытался сесть, и человек тут же подставил ему руку под спину. Павел сел, тяжело дыша. Ему казалось, что тело его с неимоверной силой тянет вниз, голова кружилась, и он чувствовал, что устал, устал безмерно, просто дьявольски устал.
     Ноги его укрывало какое-то старое одеяло, а сам он, оказывается, лежал на сене, которое усыпало дно телеги с высокими бортами. Под головой у него был мешок, от которого несло резким запахом чеснока, еще несколько таких же мешков возвышались грудой в его ногах, а рядом с ним сидел человек с опухшим черным лицом, заросший по самые глаза бородой. Он поддерживал Павла плечом и улыбался во весь рот.
     - Димка! - прошептал Павел. - Димка!
     - Ну что, очухался? - раздалось у них за спиной. - Живучий паря, ох живучий!
     Павел с трудом повернул голову. Здоровенный мужик с окладистой бородой весело щурился на них из-под лохматых бровей.
     - Мою бабу чуть вусмерть не спужали. Думали, варнаки какие беглые на нас вышли.
     Дмитрий хохотнул:
     - А ты, Федот, тоже хорош фрукт, не спросясь, за топор хватаешься.
     - Так ружжо-то у бабы, а она, вишь, под телегу забилась и про него враз забыла. И ведь охотница, на медведя со мной ходила, а людей спужалась.
     - Да уж, - раздался мелодичный голос откуда-то сбоку, и Павел, повернувшись на голос, увидел идущую рядом с телегой женщину в черном, надвинутом на самые брови платке. Живые темные глаза смешливо сверкнули из-под платка. - Сам-то тоже небось струхнул, когда они с ног повалились. - Женщина поправила платок и сказала уже серьезно; - Мы туточки уже двадцать лет черемшу берем, отродясь людей не видели, даже геологов. Они мимо нас на моторках дальше к Казангету ходют. Там у них база. А тут медвежий угол да маралий. Д1 вот мы с Федотом черемшу на зиму заготовлям.
     Павел заворочался, усаживаясь поудобнее, и удивился, что совсем не чувствует боли, даже тогда, когда набирает полную грудь воздуха, чтобы сделать вдох. Что-то липкое и неприятно пахнущее стягивало его грудь, и, опустив взгляд, он увидел, что она обмотана тряпкой, пропитанной какой-то желтой мазью.
     - Что это? - Он приложил ладонь к груди.
     - А это Федот тебя полечил немножко, - охотно пояснила женщина, - мазь у него такая, лошадей да коров править. Вонят немного, но на ноги быстро поднимат.
     - Терпи, - сказал Дмитрий, - Федот лекарь заправский, представляешь, пулю мне вынул, не хуже, чем городской хирург, а может, и лучше.
     - Лучше, лучше, - закивала женщина, - он всех в поселке пользует. Он два года на ветилинара учился, а потом тятя домой погнал. Нахватался мирского духа, скромность потерял, молитвы забыл. Тятя поучил его маненько да оженил, значитца, на мне, - Женщина улыбнулась, блеснув полоской ослепительно белых зубов на загорелом лице.
     - Полно, Дарья, - сказал мужик степенно, - что болташь, точно молодка. Поди сюда. - И подал женщине руку.
     Она на ходу заскочила в телегу и перехватила у мужа вожжи.
     - Давай я, а ты сосни чуток, чай, рано седни поднялся...
     Мужик перебрался назад, улегся рядом с Павлом и, прикрыв лицо ветхим вафельным полотенцем, почти мгновенно захрапел.
     Дмитрий помог Павлу прислониться к высокому борту телеги, подложив ему под спину куртку Рыжкова, которую Павел едва узнал, настолько она была грязной и рваной.
     - Ну что? - спросил Дмитрии. - Хоть помнишь, как мы к озеру вышли?
     - Нет, - Павел с трудом шевелил губами, - абсолютно ничего не помню.
     - Да, я сам шел как лунатик. Удивляюсь, как мы не залетели куда-нибудь. Потом вдруг слышу женщина визжит, глаза открыл, а на меня этот Друг" - кивнул Дмитрий на Федота, - с топором несется, я еще успел крикнуть: "Свои мы, свои!" - и тоже свалился. Очнулся, когда нас уже на телегу заволакивали, а как и что они с ранами делали, как перевязывали, убей, не помню. - Он понизил голос. - Староверы это, из поселка, куда мы с тобой шли. Черемшу тут промышляли да рыбу ловили.
     Хариуса. Вон, видишь, два ведра успели насолить.
     Хочешь? - Дмитрий выудил из ведра рыбу, но Павел отрицательно покачал головой. Дмитрий бросил хариуса обратно в ведро. - Считай, повезло нам немерено. До самого поселка сорок с лишним километров. Разве б мы доползли с тобой... А так через час-полтора на месте будем. Федот говорит, что у них там какие-то военные вот уже с неделю околачиваются. И вертолет у них есть. Вполне возможно, что это нас ищут.
     - Хорошо бы. - Павел закрыл глаза и под мерное покачивание телеги и скрип колес снова заснул.
     Очнулся он оттого, что кто-то дотронулся до его лица. Он быстро открыл глаза и увидел лицо склонившегося над ним человека. Человек был немолод, но выглядел весьма сильным и крепким. Очень светлые волосы ежиком покрывали его череп. Он сосредоточенно рассматривал Павла, тот открыл глаза, насмешливо поинтересовался:
     - Ну что, Дудков, полегчало?
     - Полегчало, - сказал Павел и только тут заметил, что человек в камуфляже. - Откуда вы, из МЧС или из милиции?
     - Оттуда, - непонятно ответил человек и спросил:
     - Сколько вас там осталось?
     - Сколько? - переспросил Павел, приподнялся на локтях и огляделся. Он находился в деревенской избе и лежал на лавке у окна, задернутого ситцевой занавеской. - Где Дима?
     - Дима сейчас придет. Он.., он обедает.
     - Обедает? - удивился Павел и взглянул в окно поверх занавески. Увиденное несказанно удивило его. - Почему вертолет еще здесь? Почему вы не летите на поиски?
     - Куда лететь? - Человек иронично усмехнулся. - Дмитрий нам ничего не смог толково объяснить. Пришлось дожидаться, когда ты проснешься.
     - Как - не смог объяснить? - Павел окончательно пришел в себя. - У него же все карты, а Артем Егорович четко обозначил на них, где наш лагерь. Тут же лету меньше часа. Там же бандиты... - Он опять глянул поверх занавески и осекся, заметив торчащий в открытую дверь вертолета ствол крупнокалиберного пулемета. - Какого черта?.. - Он неприязненно посмотрел на человека. - Кто вы такой? Представьтесь, пожалуйста.
     - Полковник Прохоров. - Человек недовольно скривился. - Тебе что-то не понравилось?
     - Я хочу увидеть Дмитрия и спросить, почему он отправился обедать, не объяснив вам, в чем дело?
     - И в чем же дело? - вкрадчиво спросил полковник Прохоров.
     - Я не буду ничего говорить, пока не увижу Дмитрия, - заявил Павел и спустил ноги с лавки. И обрадовался, что нет привычного головокружения.
     - Ишь ты, какой настырный, - покачал головой Прохоров и, отвернувшись, крикнул кому-то:
     - Давай его сюда!
     В следующее мгновение Павел похолодел от ужаса. Два мордатых мужика в таком же, как на полковнике, камуфляже заволокли за руки и бросили на пороге безжизненное тело Дмитрия.
     - Вот видишь, что получается, когда не умеешь толково объяснять то, о чем тебя спрашивают.
     Сколько там человек? - рявкнул Прохоров неожиданно.
     - Какое тебе дело, сволочь? - тяжело произнес Павел. - Я думал, что мы против черножопых воюем, а тут, оказывается, и своя мразь... - Он недоговорил, сильнейший удар опрокинул его на пол.
     - Обоих - в погреб! - приказал полковник мордоворотам, молча наблюдающим за тем, как Павел пытается встать на ноги.
     - Не надо. - Павел провел по губам языком, ощутив солоноватый привкус крови. - Что вы от меня хотите?
     - Мы хотим, чтобы ты повел вертолет, - сказал полковник, - и чтобы твой гребаный Тарапцев увидел именно тебя, а не нашего пилота. Понял?
     - Понял, - прошептал Павел и в упор посмотрел на полковника. - Но я еще не в состоянии вести вертолет, мне нужно хотя бы пару часов, чтобы прийти в себя, и гарантия, что с Димой ничего не случится.
     - Не случится, - махнул рукой полковник и скомандовал мордоворотам:
     - Отнесите этого Диму в соседнюю избу. Скажите старухе, чтобы кровь с него обмыла и перевязала.
     - Да не будет бабка. Мирской, мол, он, говорит. Она же по старой вере живет, - сказал один из бандитов, - сдохнет, а не будет. Они, староверы, упрямые.
     - А ты что, не знаешь, как упрямых переупрямить? - обнажив в улыбке зубы, оскалился полковник. - Может, тебе показать, как это делается?
     - Да ладно, - пожал бандит плечами, - сам справлюсь.
     - А то гляди, - полковник уже не улыбался, - покажу...
     Павел проследил, как бандиты волокут Незванова из избы, и хмуро бросил полковнику:
     - Поесть принеси, только чего-нибудь посущественнее.
     - Ого, - поднял тот в удивлении белесые брови, - командирский голос прорезался?
     - Я тебе сказал, - Павел усмехнулся, - а ты должен это выполнить, потому что, кажется, больше меня заинтересован, чтобы я быстрее встал на. ноги.
     Полковник с любопытством оглядел его:
     - Похоже, ты решил потянуть время, только что это тебе даст? Я определенно скажу, вас ищут километров за двести, а то и за триста отсюда и, учти, вовек не найдут. Я ведь, если что, и без тебя прекрасно справлюсь. Наденем на пилота твою рубаху, па морду солнечные очки. И прежде чем ваши повстанцы догадаются, что к чему, мы искрошим их в капусту из пулеметов. А вас с журналистом я отдам Шахбазу, чтобы потешил свою душу. Ты знаешь, сколько он своих абреков потерял? Не знаешь? - Он криво усмехнулся. - Так он тебе скажет...
     - Постой, - Павел поднялся с лавки, - я полечу и сделаю все как надо, но при условии, что Дима полетит с нами. Здесь на твоих амбалов я его не оставлю.
     - Зачем он тебе? - удивился полковник. - Все равно сдохнет, ему мои пацаны все почки отбили.
     - Я тебе уже сказал, что полечу только с Димой.
     - Хорошо, - неожиданно согласился полковник, - черт с тобой! Я пойду на это, по крайней мере, не сиганешь с вертолета. Такое ведь тоже возможно, а, Дудков?
     - Я что, враг себе? - ответил он угрюмо и так же угрюмо спросил:
     - Откуда фамилии знаешь?
     - Велика тайна, - полковник презрительно засмеялся, - все ваши физиономии по телевизору засветили и в газетах. Как же, сенсация, вертолет с десятью пассажирами и двумя членами экипажа словно сквозь землю провалился. - Он вытащил из нагрудного кармана несколько фотографий. - Смотри, наш вертолет уже побывал там и сделал снимки. Что скажешь на это? - Он подал один из них Павлу.
     Качество было вовсе не плохим, видно, снимал хороший фотограф. Изображение из-за большой скорости было лишь слегка смазанным. Павел увидел мост, повернутые вверх лица... Ольга, Артем, Агнесса... И камнемет. Они все-таки сделали его, аналог современного миномета - так, кажется, говорил профессор? Сердце Павла мучительно сжалось. Но он постарался не подать виду, насколько ему сейчас больно, что он не оправдал их надежды, не сумел выполнить такое простое, как теперь ему казалось, задание и обрек этих дорогих ему людей на гибель.
     - Что это? - Полковник ткнул в камнемет пальцем. - Что это за фигня?
     Павел небрежно махнул рукой:
     - Там есть один чокнутый профессор, он уговорил других построить эту штуковину, чтоб метать камни. Не помню, как она называется, но, по-моему, пользы от нее как от козла молока.
     - Ничего себе. - Полковник с яростью разорвал фотографию и бросил обрывки на пол. - С помощью этой штуковины они здорово раздолбали мост.
     Павел внутренне возликовал.
     Полковник убрал фотографии в карман и спросил:
     - Скажи, почему ты ушел оттуда? Ты вроде бы боишься за свою жизнь, но зачем тогда рисковал, переходил перевал?
     Павел вспомнил Синяева и рассмеялся:
     - Слушай, неужели не понятно? У этого чертова моста в меня стреляли. Поэтому я решил, что в горах все-таки безопаснее, есть шанс спастись, а там все одно - или пуля в лоб, или кишки на просушку. Как видишь, я оказался прав. Я здесь и пока еще жив.
     - Да-а, - протянул полковник, - пока еще жив! - Он сделал пару шагов к порогу и остановился. - Не вздумай бежать! За дверью охрана и, если что, живо в твоей молодой башке сквозняк устроит.
     Полковник скрылся за дверью, а Павел метнулся к большой русской печи. За охапкой березовых поленьев, приготовленных на растопку, он разглядел большой нож для лучины. В долю секунды Павел схватил его и затолкал под штанину - так, чтобы тот попал заостренным концом в ботинок.
     Конечно, если приглядеться, то можно заметить, что ноги приобрели разную толщину, но он все-таки надеялся, что бандитам будет не до созерцания его ног, когда придет время загружаться в вертолет. Правда, Павел не понимал, что сможет сделать одним тупым тесаком против десятка вооруженных автоматами головорезов, которые непременно набьются в машину, но, завладев даже столь сомнительным оружием, почувствовал себя чуть увереннее.

Глава 35

     Артем решил не подниматься по тропе. С одной стороны, он остерегался, что может невольно выдать этот тайный путь вражеским наблюдателям, которым, будь они чуточку хитрее и повнимательнее, не составило бы никакого труда засечь его попытки пробраться по карнизу к убежищу. С другой - он все-таки не знал, кто его там на самом деле ждет: друзья или враги. Потерявшись в тумане, он действовал в одиночку, но взрывы - один на мосту, два на дороге - говорили о том, что его товарищи не растерялись и продолжают сражаться даже в отсутствие начальника гарнизона.
     Но самая главная причина, почему он решил идти обходным путем, была в другом. С больной ногой пробираться по узкому и крутому карнизу было бы крайне неудобно, поэтому самые опасные участки пришлось бы преодолевать практически на четвереньках. Артем с отвращением представил, как он, по-обезьяньи согнувшись, карабкается по откосу... А вдруг в этот момент его увидит Ольга? Увидит - и засмеется... Насмешек, тем более от женщины, тем более - от любимой женщины, он не выносил, особенно тогда, когда по-настоящему ощущал свою слабость, даже если и не был в ней нисколько виноват, как сейчас, например, или тогда, когда его ранило. Он лежал в госпитале, молоденькие медсестры, перевязывая его, совершенно беззлобно подшучивали над ним, а он скрипел зубами и ругался про себя на чем свет стоит, проклиная тот миг, когда так бездарно лоханулся, подставив вертолет под удар.
     Артем с трудом миновал нагромождение крупных скальных обломков, чертыхаясь от боли и временами уже жалея, что из-за дурацкого самолюбия подвергает больную ногу столь серьезным испытаниям. Но карабкаться, а вернее, ползти по камням вверх было гораздо легче и безопас