я один взрыв, другой... Она увидела, как упал на колени Ташковский. Думала даже, что его ранили, но он просто тоже заполз в укрытие.
     Застрекотали автоматные очереди. Ксения сжалась в комок и впервые в жизни пожалела, что природа наградила ее длинными ногами. Все же она сумела подтянуть их к груди. Ташковский больно придавил ей руку, от него сильно несло потом.
     Ксения, задыхаясь от страха, успела подумать: зачем Максим выскочил из-под стола? Ему что, больше всех надо в этом мире? Ее зубы лязгнули, но не от холода. Женщину затрясло как в лихорадке, и она ничего не могла поделать, чтобы унять эту дрожь.
     Там, над столом, что-то яростно кричали и стреляли. Она слышала, как совсем близко свистят пули и визжат осколки. Один из них вонзился в помост, где стояли столики, и дерево вокруг него вмиг почернело. Затем Ксения увидела чью-то руку, всю в крови. Пальцы скребли по доскам настила, затем рука дернулась, а пальцы так и остались скрюченными.
     Ташковский стоял на коленях к ней спиной. Согнувшись в три погибели, он придерживал стол, обхватив две ножки перевязанными руками. Все-таки он был сильным мужчиной, иначе стол давно бы перевернули вверх тормашками... Ксения ухватилась за две другие ножки и в меру своих сил попыталась их удержать. Она понимала, что столешница - весьма условное укрытие, и им просто посчастливилось, что никто из стреляющих не опустил ствол автомата чуть ниже...
     Неожиданно все стихло, если не считать громких стонов. Кого-то, видимо, ранили. Ксения не смела пошевелиться, но даже если бы захотела это сделать, то не сразу сумела бы разогнуть затекшие ноги. И лишь когда Максим заглянул под столешницу и подал ей руку, она с трудом выползла наружу и едва сдержала крик от увиденного.
     Угрюмый Ташковский стоял рядом и тоже созерцал побоище, один вид которого у всякого нормального человека вызвал бы приступ тошноты. Но они уже не ощущали себя нормальными людьми.
     За последние сутки насмотрелись и на обезображенные трупы, и на лужи крови и, как губка, впитали в себя страшные запахи бойни, сгоревшего пороха и людских экскрементов. Только кровь здесь была слишком свежей, а людей еще десять минут назад они видели живыми и здоровыми... Мертвый чайханщик лежал возле мангала с развороченной головой, "батыры" Садыкова валялись друг на друге буквой "х", оба мотоциклиста уткнулись лицом в пыль у самого помоста. И лишь колеса мотоцикла продолжали вращаться да тонкими струйками текло вино из пробитого пулями огромного глиняного кувшина. Из-за него выглядывала испуганная физиономия мальчишки-шашлычника. В отличие от хозяина он вовремя успел сигануть в укрытие...
     Ксения перевела дух и оглянулась на Максима.
     Оказывается, все это время она не отпускала его руку. Он попытался стереть кровь со щеки, увидев, с каким испугом любимая женщина смотрит на него. Но только еще больше размазал ее по лицу и засмеялся, махнув беспечно рукой:
     - Пустяки! - И объяснил, весело поблескивая глазами:
     - Слегка задело! До свадьбы зарастет!
     Он лихо подмигнул ошеломленному писателю, и Ксения поняла, что Максим еще не отошел от схватки. Она хотела спросить, как получилось, что они остались живы, а те, кто по идее должен был их убить, превратились в трупы. И тут увидела Костина. Он стоял на коленях перед лежащим навзничь Садыковым. Его спина загораживала обзор, и она не могла понять, что Юрий Иванович делает такое с их бывшим врагом. Садыков был жив, но по тому, как он стонал, глухо, с надрывом, она поняла, что он ранен, и, видимо, тяжело.
     Ксения сделала шаг к Костину и открыла было рот, чтобы предложить помощь, но Максим опередил ее:
     - Не надо! - Он мягко придержал Ксению за плечо. - Жить ему осталось пару минут, не больше. Но он в сознании, и Юрий пытается кое-что узнать...
     Она недовольно оглянулась на него и в следующее мгновение увидела, как поднимается рука с пистолетом у, казалось бы, бездыханного трупа мотоциклиста, лежащего чуть дальше от помоста. И дуло этого пистолета было направлено на Максима.
     - Нет! - что было сил закричала Ксения и попыталась закрыть любимого своим телом, но в следующее мгновение оказалась почему-то на земле, лицом вниз. Прямо над ее головой прогремело несколько выстрелов и послышалась громкая ругань.
     Уши ей заложило от стрельбы. Она не могла разобрать, кто ругается, и не знала, кто в кого стреляет.
     Максим в мотоциклиста? Мотоциклист в Максима?
     Или оба одновременно? Горячие гильзы отлетали и больно ударяли ее по спине. Кто-то изо всех сил давил ей коленом на спину. Она надеялась, что Максим. А ругался все-таки Ташковский. Она слегка подняла голову и увидела его распластанное тело рядом с собой, а его рот извергал такие непотребные матерные слова, что уши ее загорелись огнем.
     И это сейчас, когда ее жизнь висела на волоске! Но ведь и Ташковский в своей прежней жизни вряд ли часто использовал подобный словесный арсенал!
     Наконец Максим соизволил снять колено с ее спины и помог подняться. Ташковский пыхтел рядом и разглядывал дырку на рубахе. Пуля каким-то чудом не задела его.
     - Черт бы тебя побрал! - Максим едва сдерживал ярость. - Тебя ведь могли убить! Что за пионерские порывы? - Он как следует тряхнул Ксению за плечи и прокричал, выплеснув на нее весь свой страх:
     - Дура! Где твои мозги? Зачем лезешь под пули?
     Задыхаясь от ярости, пережитого ужаса и возмущения, Ксения вырвалась из его рук и что было сил влепила ему пощечину - смачную, хорошую пощечину. Потом она закричала так, как никогда в жизни не позволяла себе, - словно остервеневшая, обезумевшая вконец базарная торговка:
     - А тебя что, не могли убить, идиот несчастный?
     Зачем ты подставляешь свою дурную башку? Их две у тебя, что ли? Или три? Тебе жить надоело? Как ты смеешь... Как можешь... - Она почувствовала, что силы покидают ее. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Ксения хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Слова рвались из стиснутого спазмами горла, но звуки не могли пробиться наружу. Ее трясло то ли от злости, то ли от только что пережитого стресса. Багровый отпечаток ее ладони проступил на щеке Максима. Она смотрела на него и видела, что его губы страдальчески скривились. И поняла вдруг, что плачет. По щекам бежали слезы, она вытирала их ладонью, не замечая, что размазывает по лицу грязь и копоть.
     Максим продолжал молча и растерянно смотреть на нее. А она видела только его глаза. В них отражались обида и боль... И тогда, забыв про все, Ксения бросилась ему на шею и принялась исступленно целовать его щеки, глаза, губы... Господи, он жив!
     Слава богу, он жив! Какое счастье, что он цел и невредим!
     Наконец она пришла в себя, и то от боли: с такой силой Максим обнял и прижал ее к себе. Казалось, сломает ей кости.
     - Дурочка! - В его голосе уже не слышалось злости. - В меня очень сложно попасть даже из гранатомета. А ты хотела, чтобы меня убили из пистолета? У меня шкура толще, чем у носорога!
     - Что ты бахвалишься? - Она устало уперлась ладонями ему в грудь, освобождаясь из его объятий. - Пули железо пробивают, а не то что шкуру носорога.
     - Максим, - раздался за ее спиной голос Ташковского. - Я много раз описывал подобные схватки и только теперь понял, что это было бледным подобием того, как дерутся на самом деле.
     - А я что говорил? - отозвался вместо Максима Костин. - Вы же вместо того, чтобы прислушаться к советам, обвинили меня в кощунстве. Но я ведь не посягал на ваш писательский талант, Ташковский. Я хотел вам помочь. По правде, ваша "Волчица" мне понравилась. Но вы никогда не видели настоящих драк, кроме как в американских боевиках, поэтому я нахохотался от души, когда читал в романе их описание.
     Ксения наконец-то оторвалась от Максима и оглянулась. Ташковский и Костин стояли друг против друга, склонив головы, как два готовых к схватке мериноса. Ташковский отступил первым. Он положил руку на плечо оппонента и неожиданно покорно произнес:
     - Принимается. Только зовите меня Артуром.
     Мы ведь теперь в одной лодке, независимо от того, умеем или не умеем драться по-настоящему.
     Костин, в свою очередь, тоже хлопнул его по плечу и ухмыльнулся:
     - Принимается. Но я научу вас драться так, как дерутся настоящие мужики. Задатки у вас имеются, и, если судить по тому, как вы навернули стулом по голове этому ублюдку, - кивнул он на распростертое у его ног тело Садыкова, - далеко пойдете!
     Ташковский бросил взгляд на неподвижную жертву своих рук, закрытую с ног до головы сдернутой со стола окровавленной скатертью.
     - Он мертв? - Его голос сорвался от волнения.
     - Не пугайтесь, - усмехнулся Костин. - Вы здесь ни при чем. Ему разворотило живот гранатой. Я ничего не мог поделать. Он просил у меня пистолет застрелиться, но до этого не дошло. Аллах прибрал его к себе. Вернее, их мусульманский дьявол.
     - Ты узнал позывные минеров? - хмуро справился Максим.
     - Нет, он почти не понимал моих вопросов, - ответил Костин, - только просил пистолет и еще бормотал, что его подставил Чингис. Это вполне вероятно. Ведь никто, кроме Чингиса, не знал, где Садыков назначил стрелку.
     - Но зачем этому Чингису понадобилось избавиться от Садыкова? - удивилась Ксения.
     - Кто их знает? - пожал плечами Костин. - Азиатская душа - потемки!
     - А может, все-таки не Садыков был главной мишенью? - кивнул на убитых мотоциклистов Ташковский. - Может, хотели пристрелить вас и Максима?
     - Война все-таки не убила в вас романиста, - усмехнулся Костин, - но должен признать - в вашей версии что-то есть! Этот неизвестный Чингис вполне мог узнать от Садыкова, что тот решил использовать Максима и меня вместо отмычки ариповских сейфов, и попытался, видимо с помощью сообщников, нас прикончить.
     - Но зачем ему нас убирать? Вряд ли он переметнулся на сторону Арипова, - засомневался Максим. Он наклонился и вытащил из-под трупа телохранителя Садыкова автомат, обтер полой халата кровь с приклада и дула. - Наверняка они избавились от Садыкова. А нас никто не думал убивать, пока мы сами не вступили в драку.
     Максим проверил наличие патронов в магазине, передернул затвор автомата, досылая патрон в ствол, после этого спустился с помоста к трупу одного из мотоциклистов. Перевернул его ногой и, присвистнув от удивления, обратился к Костину:
     - Гляди! Наш общий знакомец! Но как он здесь, черт возьми, оказался?
     Костин спустился к нему. Снизу на него смотрели уже остекленевшие глаза полковника Горбатова.
     Шлем скатился с его головы. Жидкие светлые волосы слиплись от грязи, открытый рот был забит песком...
     Вот и съездил в отпуск на Волгу, пронеслось в голове у Юрия Ивановича, наглотался песку вдоволь за чужие денежки... Но вслух он сказал другое:
     - Я не ошибся. Все они тут повязаны. И Горбатов, и Садыков, и наверняка сам Катаев. Хотели взять валюту и золото, а после укрыться на базе.
     А нас бы урыли, как только добрались бы с нашей помощью до сейфов. На кой ляд им свидетели, да еще те, что слишком много знают об их махинациях?
     - Никогда не думал, что Горбатов подастся в киллеры, - покачал головой Максим. - Мне казалось, он от своей бронетехники лишний раз задницу не оторвет. Видно, припекло. Или приказ получил такой, что вмиг пересел с танка на мотоцикл? - Он склонился над убитым и закрыл ему глаза. - Хвастался, что Горбатова могила исправит. Вот и покроет земля все твои грехи, Володя.
     - Надо будет их похоронить. Второй парень, видать, тоже с базы, - кивнул в сторону напарника Горбатова Костин. - Я его там видел. Капитан с КПП.
     - Я тоже его видел, - согласился Максим. - Я ведь встречался с генералом на базе. Поначалу он показался мне честным малым. Как он себя в грудь бил; мерзавец, клялся, что его вояки ни при чем...
     - А ты думал, он тут же признается во всех аферах? Да я и секунды не сомневался, что он по уши увяз в грязных делишках Токанова. Сидеть на мешке с золотом да не украсть? Думаешь, он ради идеи в этом гадючнике два срока задержался? Да он на пару с Ариповым такие дела творил, стольких наркодельцов доил, что не вышепчешь!
     - Ничего не пойму, - Ташковский покачал головой, - объясните еще раз, господа командиры.
     Выходит, это ваш общий знакомый? Но с какой стати ему нас убивать?
     - Не просто знакомый, даже приятель... Но большие деньги очень быстро превращают людей в скотов. Конечно, не всех. Но это скорее исключение из правил. Володьку они точно превратили в скотину. - Костин огляделся по сторонам. Если бы не жидкий свет, казалось, повисшей на минарете луны, они бы утонули в темноте, как муха в чернилах. - Пора сматываться, - сказал он устало. - Женщины и писатели, как самое слабое звено нашей компании, отныне и до особых распоряжений закроют рот на замок и избавят нас от глупых вопросов и разъяснений. Если я скажу, что медведь - птичка и чирикает, значит, в данный момент так оно и есть!
     И никаких разногласий с моим мнением.
     - Насколько я понимаю, Юрий Иванович, - осторожно поинтересовался Ташковский, - вы берете командование на себя?
     - Вы все правильно понимаете, - усмехнулся Костин. - Видите ли, на войне командиров не выбирают общим голосованием. Это вам не игры в демократию. Или вам захотелось самому покомандовать?
     - Что вы, что вы, какой из меня командир? - поднял руки вверх Ташковский. - Я даже не спорю и полностью принимаю ваши условия.
     - Думаю, нам надо переместиться в безопасное место и обсудить, что делать дальше? - предложил Максим. - Можно обогнуть пруд и укрыться на время в кустах.
     - Я хотя и не имею права голоса, - подала все же голос Ксения, - но предлагаю прихватить с собой что-нибудь из еды. Честно говоря, у меня живот прирос к позвоночнику от голода.
     - Ну, это хороший признак! - усмехнулся Максим и обнял ее за плечи. - Ты помаленьку привыкаешь к жизни в боевых условиях. Пожалуй, я презентую тебе один из автоматов. Ты когда-нибудь держала в руках оружие?
     Ксения с вызовом посмотрела на него:
     - Представь себе, не только держала, но и неплохо стреляла. Ты забыл, что в школе у нас были уроки военного дела. Военрук вывозил нас на стрельбы наравне с мальчишками.
     - Си вис пассум пара беллум! - глубокомысленно заметил Костин и перевел:
     - Хочешь мира, готовься к войне! Небось отлынивали от военного дела, как все девчонки?
     - Но я ж не знала, что это может пригодиться, - произнесла виновато Ксения, - но я была не худшей ученицей и даже, помнится, ездила на краевые соревнования.
     - Ну, тогда мы точно не пропадем! - Максим повесил ей на плечо свой автомат и ободряющее похлопал по спине. - Вы зачисляетесь в наш спецотряд, боец Ксения Остроумова. Надеюсь, вы достойно справитесь с заданиями, которые на вас возложит наше командование. - И он весело улыбнулся, показав глазами на Костина.
     - Я и вправду справлюсь, Максим, - сказала она серьезно и добавила едва слышно только для него одного:
     - Мне с тобой ничего не страшно, честное слово. Но я очень жалею, что у меня нет с собой видеокамеры, хотя бы любительской. Такой материал пропадает! Мы бы рассказали правду о том, что здесь происходило и кто в этом кошмаре виноват. - И требовательно на него посмотрела:
     - Мы ведь доберемся когда-нибудь до России, ведь правда доберемся?
     Максим не ответил, но крепко сжал ее руки, а по его глазам она поняла все, что он хотел сказать ей, но не посмел сделать это при других мужчинах.
     Ташковский взирал на них со стороны. Затем повернулся с Костину и тоскливо сказал:
     - Я буду для вас обузой, Юрий Иванович. Может, мне стоит вернуться к Рахимову и переждать всю эту чертовщину в его штабе? - И, заметив, что Костин хочет его перебить, заговорил сбивчиво и торопливо, словно боялся, что его не правильно поймут:
     - Я просто не хочу вам мешать. Без меня вы быстрее доберетесь до границы и, если получится, после, как только окажетесь в России, поможете мне выбраться отсюда.
     Я ведь ничего не могу своими руками, и долго еще не смогу... - Он перевел дыхание.
     И в это мгновение Костин вклинился в его речь:
     - Прекращайте болтать ерунду, Ташковский! Вы вполне годитесь на роль тарана или метателя табуреток в головы тех, кто посмеет на нас напасть. А к Рахимову вы попросту не успеете добраться, равно как и мы до границы. Эти сволочи взорвут фугасы через двадцать часов, и я чувствую, что никто, кроме нас, не сумеет им помешать.
     Если не мы, то кто же? Кто же, если не мы? - вспомнился вдруг девиз из ее комсомольской жизни. Но Ксения не решилась произнести его вслух.
     Слишком нарочито звучали слова, слишком пафосно, но, с другой стороны, иначе нельзя было назвать то, что предлагал им сделать Костин.
     Мужчины перетащили трупы Садыкова и его вояк за глухую стену чайханы, чтобы не слишком мозолили глаза. Тела Горбатова и капитана с КПП завернули в скатерти и опустили в общую могилу, которую вырыли на берегу пруда. Костин протянул шашлычнику российскую сотню, чтобы похоронил чайханщика по местным обычаям.
     Все это они проделали прежде, чем забраться в бронированный джип с тонированными стеклами и без номеров. Но в этой стране все знали, кому он принадлежит, а дорогу ему уступали даже правительственные кортежи. Теперь в нем находились другие пассажиры. И они не знали, что их ждет впереди, но верили, что их жизнь не оборвется за первым поворотом. Слишком многое хотелось успеть сделать, только время почему-то бежало гораздо быстрее, чем колеса трофейного автомобиля. А на их долю остались терпение, выдержка и надежда, которая, как известно, умирает последней!
     В городе началась эвакуация. План Рахимова был до жестокости прост, но эффективен. Несколько эвакуационных команд, начиная одновременно с восточной и западной окраин, обходили дом за домом и вытаскивали оставшихся в городе людей на улицу. Им не позволялось брать с собой никаких вещей, кроме небольшого запаса продуктов и воды. В результате уже через час город напоминал растревоженный муравейник.
     У офицеров этих команд и на блокпостах имелись карты, испещренные синими и красными линиями. Красные обозначали позиции войск, и гражданскому населению запрещалось их пересекать под страхом смерти. Голубыми были обозначены маршруты беспрепятственного передвижения в сторону гор. В основном по той дороге, по которой Костин и Анюта и чуть позже Максим добирались до военной базы.
     Не все было гладко в этой операции. Люди плохо понимали, что происходит. Военные не объясняли, по какой причине выбрасывали их из домов, поэтому родилась масса слухов и домыслов. Договорились до того, что русские забросают долину бомбами или взорвут плотину в верховьях реки, что было совсем недалеко от истины. Говорили что-то и о селевом потоке, который мчится к Ашкену. Но это была всего лишь одна из версий эвакуации, и отупевшие от кошмаров войны люди воспринимали ее как наименьшее из зол. От потока можно было спастись, поднявшись в горы, бомбы же уничтожат все в округе, и от них нигде не будет спасения...
     Синие линии на картах предполагали одностороннее движение, и тех, кто пытался вдруг повернуть назад, солдаты останавливали и возвращали в русло людского потока, спешащего из города. Для тех, кто противился, в качестве аргумента привлекались штыки и резиновые дубинки. Но иногда даже штык не действовал на какого-нибудь обезумевшего в поисках семьи человека, и независимо от того, был то мужчина или женщина, раздавался выстрел, и тело оттаскивали в ближайший арык, чтобы оно не мешало движению.
     Иногда на перекрестках, где сталкивались и перемешивались колонны эвакуируемых, возникали заторы и свалки. Солдаты орали, стреляли в воздух, а когда не помогало, то и в обезумевшую толпу.
     После этого на земле оставались трупы задавленных и растоптанных людей - жертв паники и неразберихи, которые усугублялись ночной темнотой, слабо разбавленной светом звезд и луны.
     Джип двигался в людском потоке, но его никто не останавливал. Солдаты провожали его недружелюбными взглядами, беженцы шарахались в сторону...
     Максим вел машин