ону костра, закутавшись в кошму с  головами.  Наружу  торчали
лишь их сапоги, обильно смоченные мелкой моросью, струившейся из низких,
опустившихся до земли облаков.
   Вокруг стояла молочная, сырая пелена. Туман пропитал тайгу, проник  в
самые ее густые заросли, осел на камни и траву. Невдалеке глухо,  как  в
вате, отфыркивались кони. Звуки вязли, застревали в этой  серой  патоке,
становившейся все гуще и гуще. И уже почти не видны были  ни  Цэден,  ни
Антон, а пламя костра потускнело и как бы съежилось.
   Митя высвободил руку из-под кошмы и подбросил дров  в  костер.  Холод
проник в их уютное гнездышко. Маша вздрогнула и еще теснее  прижалась  к
Мите.
   - Поспи немного, если сможешь! - Мягкие теплые губы коснулись ее уха.
- Цэден говорит, сегодня пойдем через горы, и, если туман  не  исчезнет,
трудновато нам будет!
   Маша обняла Митю за талию, положила ему голову на плечо  и  осторожно
спросила:
   - А ты сам почему не спишь?
   Митя тяжело вздохнул:
   - До сих пор не могу поверить,  что  наконец-то  на  свободе.  Обидно
только, что Янеку не сумел помочь. Мы слишком поздно  поняли,  с  какими
именно целями Лобанов прибыл в Терзю. Он привез с собой приказ отправить
Янека назад в Петербург. Если верить графу, то  в  его  деле  раскрылись
новые, не очень хорошие обстоятельства. Какие,  я  так  и  не  узнал,  к
сожалению.
   -  Митя,  расскажи,  что  на  самом  деле  произошло  в  остроге.  Ты
действительно готовил побег своим товарищам? И почему убили Янека?
   В ответ Митя привлек ее к себе, легко поцеловал в лоб и прошептал:
   - Все очень хорошо складывалось, Машенька. Мы еще до приезда Лобанова
обо всем договорились с казаками из конвойной команды. Они  должны  были
ночью тайно вывести Снешневича и еще одного нашего товарища за ограду  и
переправить на остров посреди Аргуни. Там  они  вырыли  яму,  в  которой
беглецы должны были переждать неделю, пока вся суматоха с их розыском не
уляжется. Мы им и документы подготовили, и одного из маньчжурских купцов
подкупили, опять же через  этих  казаков.  Маньчжур  пообещал  доставить
Янека с товарищем в Шанхай  и  помочь  сесть  на  судно,  отплывающее  в
Англию, Вроде все предусмотрели, кроме одного... - Митя скрипнул зубами.
- Я и подумать не мог, что один из моих самых  близких  друзей  окажется
предателем.
   - Предателем? - поразилась Маша. - Но кто он? Я его знаю?
   - Конечно, знаешь. Илья Знаменский.  Мордвинов  купил  его  тем,  что
обещал ходатайствовать о его  досрочном  освобождении,  за  определенные
услуги, естественно.
   - Но откуда ты узнал об этом?
   - Ночью, после разговора с Мордвиновым, он повесился на полотенце,  а
утром у себя под подушкой я обнаружил записку,  в  которой  он  во  всем
признавался. Я  его  в  какой-то  степени  понимаю.  Илья  очень  сильно
переживал разлуку с женой и  ребенком.  И  на  предательство  решился  с
отчаяния.
   Но муки совести оказались сильнее... - Митя судорожно вздохнул.  -  Я
уже знал, что меня ожидает, и  просил  Мордвинова  об  одном:  чтобы  он
позволил увидеться с тобой. Но он был в ярости, а тут  еще,  как  назло,
граф нагрянул со своей инспекцией... Вот тут все и началось!
   -  Лобанов  сказал,  что  ты  взбунтовался  и  не  хотел  ехать,   не
попрощавшись со мной. Это правда?
   - Правда, - Митя еще крепче обнял ее, -  в  это  время  я  был  почти
невменяем, иначе не допустил бы, чтобы солдаты начали стрелять. И только
моя вина в том, что так нелепо погиб Янек. Вполне возможно, не  затей  я
беспорядков, он был бы сейчас жив и  сидел  рядом  с  нами  около  этого
костра.
   Ведь Мордвинов и его намеревался отправить в Иркутск попутно с  нашим
конвоем.
   - Ты уже знаешь, что меня тоже везли в Иркутский острог?
   - Знаю, Цэден все мне рассказал. - Митя помолчал некоторое время,  то
ли собираясь с мыслями, то ли не решаясь  задать  свой  вопрос.  Наконец
все-таки спросил:
   - Граф приставал к тебе.., как к женщине?
   - Приставал, но тебе, должно быть, известно, чем это закончилось?
   Митя обхватил ее лицо ладонями, внимательно посмотрел в глаза:
   - Объясни, почему ты отказалась вернуться в Петербург?
   Ведь протекция Государя дорого стоит, и не каждому ее предлагают!
   Я дала слово твоим родителям, надеюсь, ты помнишь об этом?
   - Только поэтому?
   - Да, только поэтому! - твердо сказала Маша и, освободившись  от  его
ладоней, опять прилегла  головой  на  Митино  плечо.  -  Давай  помолчим
немного. За последнее время столько всего ужасного произошло, что  я  до
сих пор не могу прийти в себя!
   - Помолчим, - согласился Митя и вдруг склонился к ней и припал  к  ее
губам быстрым и жадным поцелуем.  Так  же  быстро  оторвался  от  нее  и
прошептал:
   - Почему у тебя губы всегда горячие, а вот у Алины они постоянно были
холодными, будто не живыми?..
   "Потому что я  люблю  тебя,  а  Алина  лишь  терпела,  как  выгодного
жениха!" - хотела ответить Маша, по произнесла совсем другое:
   - Вероятно, холодные губы  были  ее  единственным  недостатком  и  не
помешали тебе влюбиться в нее.
   - Возможно, - усмехнулся Митя, - и  давай  закроем  эту  тему.  -  Он
поднял голову и посмотрел на  небо.  -  Кажется,  ветерок  подул.  Будем
надеяться, что через час-другой туман рассеется...

34.

   Выступили в дорогу после  скорого  и  несытного  завтрака,  но  Цэден
пообещал уже к полудню быть на месте и накормить их бараньей  похлебкой,
вкуснее которой они еще ничего не пробовали.
   Лес  поредел,  зато  появились  болота.  И  вскоре  сапоги   промокли
насквозь. А морось, продолжающая сыпаться с неба, напитала  одежду,  она
стала тяжелой и неприятно липла к телу,  мешала  идти  так  быстро,  как
хотелось бы. Лошадей из-за плохой видимости вели в  поводу.  К  тому  же
Цэден, шедший первым, постоянно останавливался и, сделав знак подождать,
уходил в туман, чтобы разведать дорогу. Следом за ним шла Маша, потом  -
Митя, и замыкал их маленький караван Антон.
   Вскоре звериная тропа вывела их  на  вершину  сопки.  Повеяло  свежим
ветром. Туман закачался, задвигался и вдруг,  точно  салазки  с  ледяной
горки, стремительно покатился вниз в глухие ущелья и  распадки,  шатаясь
от жарких  лучей  солнца,  которое  все-таки  пробилось  сквозь  тучи  и
воцарилось на небе.
   Маша  зажмурилась  от  нестерпимой  голубизны,   залившей   горизонт,
вдохнула всей грудью бодрящий, слегка горьковатый от запахов хвои воздух
и повернулась к Мите. Он тут же подошел к ней, обнял  за  плечи,  и  уже
вместе они принялись с восторгом смотреть на открывшиеся их взору  горы,
близкие и далекие, на таежный океан, где сопки, точно  волны,  набегают,
накатывают друг на друга. И только извечный житель этих мест  -  беркут,
подобно буревестнику, распластал над бескрайним простором  свои  крылья.
Высокомерно и презрительно взирает он сверху на крошечные фигурки людей,
реет над тайгой, горами, купается в зыбком мареве, и зачастую только его
крики разрывают задумчивую тишину этих диких и пустынных мест.
   - Смотрите, куда мы пойдем! - Цэден показал рукой на  голый  гребень,
соединяющий одну вершину с другой. - Здесь всего с полверсты, не больше.
Дальше сначала по тропе, потом через  ущелье  по  старому  мост)'.  Его,
говорят, в старые времена контрабандисты соорудили. А там  уже  и  рукой
подать до моего стойбища.
   Маша с опаской посмотрела на давно не хоженную тропку в сажень,  если
не меньше, шириной, заваленную щебнем и мелкими камнями.  Цэден  заметил
ее оторопь и улыбнулся:
   - Не бойтесь, Мария Александровна! Олени эту дорожку бегом пробегают.
Вы, главное, не смотрите по сторонам, а все под ноги,  под  ноги.  Земля
твердая, выдержит.
   - Я и не боюсь, - проворчала Маша и еще сильнее сжала поводья лошади,
которую, как и ее спутники, вела за собой.
   Она ловко преодолела этот нелегкий путь, хотя все время  чувствовала,
как тело ее, независимо от желания, клонится то  в  одну,  то  в  другую
сторону. Темные провалы справа и  слева  тянули  к  себе  с  неудержимой
силой, и, только опустив глаза вниз, под ноги,  можно  было  подавить  в
себе эту до тошноты противную тягу к пустоте.
   Внезапно Цэден резко остановился и замер на месте.
   Маша почти уткнулась носом в  хвост  его  лошади  и  приподнялась  на
цыпочки, чтобы рассмотреть, что же такое мешает их дальнейшему движению.
И увидела: навстречу им спокойно шагала крупная медведица, а позади,  ну
точь-в-точь как Маша за Цэденом, двигался медвежонок.
   Разойтись им не было  никакой  возможности.  Но  Цэден  почему-то  не
спешил стрелять, а лишь на мгновение  повернулся  к  своим  спутникам  и
приложил палец к губам. Тише, мол!
   Ветер тянул сбоку. Медведица больше смотрела себе под  ноги  и  часто
оглядывалась - видимо, боялась за малыша, который, в  общем-то,  уже  не
был малышом, так, с дворовую собаку, - и потому заметила  людей  гораздо
позже, чем они ее.
   А увидев, никак ис могла сообразить, что это такое.
   Она остановилась, приподнялась на дыбы и все нюхала,  нюхала,  водила
туда-сюда черным влажным носом. Но вперед идти уже не решалась.
   Медвежонок за широким задом родительницы ничего не видел. Вынужденную
остановку он использовал для игры: спускал в  пропасть  камин  и  озорно
тоненько порыкивал, наблюдая, как  они  летят  вниз,  увлекая  за  собой
настоящую лавину камнепада.
   Неожиданно Цэден стянул с головы форменную фуражку, прикрыл  ею  лицо
и, отпустив повод своей лошади, решительно пошел на медведицу.
   - Ружье! - прошептал ему вслед Антон.  Но  Цэден  лишь  отмахнулся  с
досадой. Не мешай, дескать! Ружье по-прежнему висело у него на груди,  и
он не сделал пока ни одного движения, чтобы взять его на изготовку.
   Медленно,  нащупывая  ногами  тропу,  Цэден  продолжал  идти  вперед.
Спутники его застыли на месте и, затаив дыхание, наблюдали за  тем,  как
постепенно сближаются зверь и человек.
   Медведица по-прежнему стояла на  задних  лапах.  Она  глухо  ворчала,
смотрела то назад, то вперед. И вдруг ветерок донес до  нее  необходимые
сведения о существе, идущем ей навстречу. Как она, бедная, вздрогнула  и
испугалась! Мигом повернулась, рявкнула на малыша,  и  тот,  поняв,  что
объявлена нешуточная тревога, галопом поскакал назад по тропе. Мамаша  -
за ним, лишь изредка оглядываясь, не догоняют ли?
   А когда опасная тропа кончилась и узкий гребень влился  в  кустарник,
она остановилась, подняла голову над карликовой  березкой  и  проревела,
явно негодующе и сердито. И только после этого исчезла со своим  малышом
в темной еловой чаще.
   - Вот и все, - весело улыбнулся Цэден, -  убежала,  словно  ей  пятки
бараньим салом смазали. - Он посмотрел на изумленно  взирающих  на  него
спутников и признался:
   - Честно  сказать,  колечки-то  немного  тряслись.  Медведь  -  зверь
непредсказуемый, особенно медведица, да еще с детенышем.
   Но тут ее с толку сбило, что л лицо фуражкой прикрыл,  глаза  от  нее
спрятал, вот она  и  перепугалась,  а  то  ведь  и  кинуться  могла  бы.
Представляете, что бы она здесь натворила?
   "Да, несладко бы нам пришлось!" - подумала Маша,  представив  на  миг
жуткую  картину  с  разъяренной  медведицей  в  главной  роли,  насмерть
перепуганных лошадей,  которые  или  затоптали  бы  своих  седоков,  или
сбросили бы в пропасть.
   Тем не менее и на этот раз все обошлось благодаря охотничьей смекалке
ее доброго "амура". Маша подошла к Цэдену, обняла  его  и  поцеловала  и
щеку.
   - Спасибо вам, дорогой Цэден! Что бы мы без вас делали!
   Бурят смутился и пробормотал:
   - Слыхали, как она упрекнула нас? Не уступили,  мол,  дорогу  даме  с
ребенком, заставили в обход идти.
   Все с облегчением рассмеялись, а Митя заметил:
   - Да,  тон  у  нее  был  явно  недовольный.  И  замечание,  по  сути,
правильное. Нужно принять его к сведению, Цэден, и больше не рисковать.
   - Но в тайге совсем другие законы, чем и  нашем  обществе,  князь,  -
вздохнул бурят. - Уступка  здесь  зачастую  равносильна  смерти.  Только
порой мне кажется, что звери все-таки более милосердны, чем люди, хотя и
не наделены разумом...
   Через час, успешно миновав крайне опасный участок пути, они поднялись
на самую высокую точку  хребта.  Далеко  внизу  перламутром  отсвечивала
река.  Не  хотелось  ни  двигаться,  ни  говорить,  ни  думать,  а  лишь
любоваться этой  первозданной,  дикой  красотой,  слушать  живую  музыку
природы, дышать  густым,  сладковатым,  пропитанным  ароматами  таежного
разнотравья воздухом.
   Глаза обнимали дали на сто или более верст и  упирались  лишь  в  еще
более  высокие  хребты,  вырастающие  на  северо-востоке.  А  здесь,  на
вершине, - бездонное небо. Прохладный воздух.  И  ветер,  что  звенит  в
ушах, да в поднебесье по-прежнему кружит, высматривая  добычу,  одинокая
огромная птица.
   Спуск к реке занял более часа. Шли по старой, заросшей тропе, которая
обходила казачьи кордоны по глухой тайге.
   Перевозили когда-то по ней китайские шелка, чай, табак, водку в обмен
на якутские и забайкальские меха, золото и серебро. Но в конце  прошлого
века рынок захватили русские купцы,  вытеснили  китайцев,  и  постепенно
стало исчезать рисковое, полное смертельных  опасностей  занятие.  Более
выгодным оказалось заниматься законной торговлей, и со  временем  тайные
пути, прорезавшие тайгу, как зеленый лист прожилки, заросли кустарником,
затеей на деревьях подернулись смолой, а истертые тысячами подошв  тропы
размыло весенним половодьем  и  летними  ливнями,  засыпало  листьями  и
хвоей. И только опытный взгляд охотника и следопыта мог еще различить по
едва заметным признакам бывшую тропу.
   Можно было  только  догадываться,  откуда  Цэден  знает  эту  дорогу.
Вероятно, его прежняя деятельность не ограничивалась слежкой  за  женами
ссыльнокаторжных и местным вороватым начальством, но затрагивала и столь
характерные и скрытные занятия здешнего населения.
   Наконец тропа последний раз вильнула между камней и  вывела  путников
на край глубокого и узкого ущелья, через которое и был переброшен старый
подвесной мост. Длиной не  более  ста  саженей,  достаточно  примитивное
сооружение, удерживаемое над пропастью двумя  ржавыми  цепями,  он  зиял
многочисленными проломами на месте сгнивших досок.
   Кроме того, обнаружилось полное отсутствие перил, вместо них  кое-где
торчали лишь жалкие обломки.
   Маша  подошла  к  самому   краю   обрыва   и   почувствовала   легкое
головокружение. Черные утесы падали отвесно  вниз,  терялись  в  мрачной
глубине,  которая  щетинилась  острыми  выступами  скал,   напоминавшими
челюсть гигантского животного. Далеко внизу сверкала серебристой змейкой
река.
   С откосов срывались многочисленные водопады  и,  не  долетая  до  дна
ущелья, разбивались на множество водяных брызг.
   Низкая радуга то вспыхивала, то исчезала над ущельем и была такой  же
хрупкой и ненадежной, как и мост, который они собирались преодолеть.
   Цэден постучал ногой по бревнам, поддерживающим ветхий настил, прошел
несколько шагов, остановился и замер, словно  прислушивался  к  скрипам,
какие издавали старые цепи и истонченные временем доски. Потом  медленно
пошел по мосту, балансируя руками и внимательно  вглядываясь  под  ноги.
Иногда он останавливался, пробовал ногой  ненадежную  доску  и  двигался
дальше. Наконец перешел на ту сторону, что-то радостно  прокричал  своим
спутникам и уже более быстро и уверенно вернулся назад.
   - Думаю, не только нас,  но  и  лошадей  мост  выдержит  спокойно,  -
сообщил он весело и посмотрел на Машу.  -  В  первую  очередь  переведем
Марию Александровну, и, пока она будет отдыхать, мы займемся лошадьми.
   Цэден взял ее за руку, и они вступили на шаткое и дряхлое сооружение,
которое ходило ходуном и содрогалось при  каждом  шаге.  Маша  судорожно
вцепилась в руку бурята. От страха спазмы сдавили горло, но она  боялась
прокашляться и лишь  напряженно  вглядывалась  в  доски  настила.  Перед
первым проломом она замерла,  не  в  силах  переступить  десятивершковое
отверстие, ведущее в бездну, но Цэден что-то ободряюще  пробормотал  ей,
она и не поняла даже, что именно, и настойчиво потянул ее  вперед.  Маша
зажмурилась на мгновение, решительно шагнула вперед и  следующий  пролом
преодолела уже  смелее.  Первый  десяток  шагов  заставил  ее  покрыться
холодным потом, но это были еще цветочки.
   Чем ближе подходили они к середине, тем  сильнее  раскачивался  мост,
тем труднее было сохранить равновесие. Нервы натянулись как струна...
   Внезапно впереди раздался какой-то шум, и почти  одновременно  с  ним
что-то закричали сзади Митя и Антон. Цэден резко остановился и,  не  дав
Маше опомниться, развернул ее в обратную сторону и приказал:
   - Быстро назад, Мария Александровна!
   В доли секунды она преодолела обратный путь, уже не слишком  заботясь
о равновесии  и  опасных  проломах.  Затылком  она  чувствовала  гораздо
большую опасность, ждавшую их по ту сторону моста.
   Не успела она шагнуть на твердую поверхность, как Митя схватил ее  за
руку и затолкал в узкую каменную расселину, грозно при этом прошипев:
   - Только посмей высунуться, голову оторву!
   Маша пригнулась, все еще не понимая,  что  происходит  вокруг.  Антон
сунул ей в руки ружье и тоже прошептал - видно, боялся, что их услышат:
   - Сидите тихо! - И, заметив ее недоуменный взгляд, пояснил:
   - Сам Мордвинов решился нас встретить, а за компанию казачков с собой
прихватил.
   "Господи! Сам комендант? - ужаснулась Маша в душе.  -  Но  откуда  он
здесь взялся?  Прасковья-Тихоновна  сказала,  что  он  ускакал  в  Читу.
Неужели так быстро  вернулся,  что  успел  броситься  в  погоню  и  даже
опередить нас?"
   Маша с трудом перевела дыхание. Несомненно, их здесь ожидали. Но  кто
им сообщил, куда они направляются? Она почувствовала, что  струйка  пота
скатилась у нее вдоль позвоночника, холодная, неприятная,  как  и  ужас,
охвативший ее с головы до ног. Неужели Цэден? Неужто их так ловко, подло
обманули, провели, как маленьких детей?
   Она задохнулась от гнева, положила ружье  на  камень  и  прицелилась.
Пусть будет что будет, но прежде, чем она попадет в руки старого ублюдка
и его сатрапов, она снесет череп этому отвратительному негодяю,  жалкому
шпиону Георгию Гурджиеву - предателю и вероотступнику.
   Но выстрелить она не успела, кто-то сгреб ее за шиворот  и  стащил  с
камня. И тут же она услышала, как над ее головой словно птичка цвикнула,
и Митя с яростью крикнул:
   - Ложись, сумасшедшая, не слышишь, стреляют!
   Маша вжалась в камни. А  Митя,  подхватив  ее  ружье,  перекинул  его
Антону, а сам, пригнувшись, бросился к лошадям.
   Чертыхаясь, отвел их за выступ скалы и  тут  же  вернулся,  сжимая  в
одной руке ружье, в другой - Топор.
   В ту же секунд) Маша услышала глухие удары и не удержалась, выглянула
из-за камня.  Цэден,  размахивая  шашкой,  пытался  перерубить  одно  из
бревен, за которое крепились цепи, удерживающие мост.  Митя  подбежал  к
нему, передал топор и нырнул в  заросли,  как  раз  вовремя.  Вслед  ему
прогремел выстрел. Ответили два ружья - Митино и Антона,  но  казаки  не
остались в долгу.  Выстрелили  уже  залпом,  взметнув  рядом  с  Цэденом
несколько пыльных фонтанчиков. Но  бурят  как  работал  топором,  так  и
продолжал работать, словно вокруг ничего не происходило.
   Из своего убежища Маша не видела, что творится в  лагере  противника,
поэтому слегка приподнялась на локтях, но на другой стороне ущелья  было
пусто, видно, казаки тоже попрятались за камни.
   Цэден тем временем перерубил бревно, и мост перекосился, завис правым
углом над пропастью. Теперь он стал непригодным для переправы, и вряд ли
среди казаков найдется смельчак, который пожелает  рискнуть  собственной
шкурой, чтобы преодолеть  его,  однако  ротмистр  перебежал  ко  второму
бревну, удерживающему противоположный край настила.
   Но если в первом случае его прикрывали кусты, то теперь он  был  весь
на виду, и казаки тут же воспользовались этим и откры