поклонилась  ему  в  пояс  и  побежала  к  кустам  рябины,
закрывающим спуск в распадок.
   - Постой, Васена, - крикнул ей вслед Антон, - а где я тебя найду?
   - А надо ли? - Девушка  замерла  на  месте  и  с  неожиданной  тоской
посмотрела на Антона.
   - Надо, еще как надо! - Он подошел к ней и взял за руку.  -  Я  очень
хочу тебя увидеть!
   Васена некоторое время молча смотрела ему в глаза, не отнимая руки.
   - Завтра вечером, как солнце на гору сядет, сюда опять приду.
   Осторожно высвободила свою руку из его горячих ладоней и  скрылась  в
рябиннике.

28.

   К вечеру жара стала совсем невыносимой. Маша выглянула  в  окно.  Над
Аргунью размахнулась  черным  крылом  огромная  туча,  а  ни  Антон,  ни
Прасковья Тихоновна так до сих пор не появились. Рано утром  они  уехали
на заимку,  чтобы  привезти  нового  меду  и  воску  на  свечи,  обещали
вернуться к обеду, но по непонятной причине задерживались.
   Маша вся  извелась,  бегая  из  избы  на  крыльце,  туда  и  обратно.
Родственница Прасковьи Тихоновны Лукерья копошилась весь дет, и огороде,
пропалывая грядки с луком, чесноком, свеклой, морковью. Цэден  устроился
на бревнышке под забором, курил  спою  длинную  трубку,  по  обыкновению
прикрыв глаза и изредка отмахиваясь  от  мух,  особо  надоедливых  перед
дождем.
   Машино беспокойство объяснялось не только долгим отсутствием  хозяйки
и Антона. Сегодня был день свидания с Митей,  она  приготовила  обильный
обед, который с трудом поместился в четырех корзинах, и была  бы  просто
не в состоянии отнести их до острога сама.
   Она покосилась на Цэдена. Придется обратиться за помощью  к  "амуру",
но как ему объяснить, что от него требуется?
   Задача не из легких! И пока  из  них  троих  только  Антон  с  грехом
пополам мог объясняться с бурятом... Маша вздохнула.
   Кажется, в довершение  всего  вот-вот  разразится  гроза,  и  идти  к
острогу придется под проливным дождем.
   За  забором  мелькнула  белая  косынка.  Маша  вытянула  шею,   чтобы
разглядеть, кто бы это мог быть, и усмехнулась.
   Похоже, не только ее  беспокоит  слишком  долгое  отсутствие  Антона.
Васена медленно прошлась мимо избы, бросила взгляд на окна  и,  заметив,
что за ней наблюдают,  отвернулась,  прикрыла  лицо  копчиком  платка  и
быстро-быстро пошла вдоль улицы.  Прежде  чем  скрыться  за  углом,  она
оглянулась, посмотрела долгим взглядом на Машу, стоявшую на крыльце,  и,
гордо вскинув голову, исчезла среди кустов черемухи.
   Маша вновь улыбнулась. Васена ей нравилась как раз своей гордостью  и
независимостью. Несомненно, Антон именно к ней  каждый  вечер  бегал  на
свидания, после которых приходил сам не свой. Долго сидел за воротами на
бревнах, много курил, а но возвращении в дом больше молчал,  погруженный
в какие-то свои, по всей видимости, не  слишком  веселые  думы.  И  если
Прасковья  Тихоновна  принималась  допекать  его  разговорами,   отвечал
зачастую невпопад, а то и  вовсе  смотрел  на  нес  в  упор  карими  под
широкими темными бровями глазами и улыбался странной, словно не от  мира
сего улыбкой. А когда раздосадованная хозяйка набрасывалась  на  него  с
упреками, то, глядя на нес с выражением почти  коровьей  покорности,  он
тем  не  менее  старался  улизнуть  с  ее  глаз  подальше  и  где-нибудь
уединиться.
   С наступлением жары он перебрался спать на сеновал, обретя тем  самым
надежное убежище, где с  той  поры  спасался  от  докучливых  расспросов
дотошной казачки.
   Маша догадывалась, что Антон серьезно влюбился. Об этом говорили  его
глаза, смотревшие на мир непривычно растерянно, да и улыбка, то  и  дело
растягивавшая губы парня, была именно той, по какой узнают влюбленных во
всем мире: откровенно счастливой и чуть-чуть глуповатой.
   По  правде,  подобный  поворот  событий  изрядно   встревожил   Машу.
Влюбленность Антона могла стать серьезной помехой в их  предприятии.  Он
не мог не знать, что со дня на день прибывают с обозом Кузевановы  и  им
придется вплотную заняться подготовкой  побега.  Похоже,  эти  мысли  не
давали покоя и самому Антону. Несколько раз Маша  заметила,  что  он  не
спит ночью, бродит по двору, за воротами и вздыхает так тяжело и  шумно,
что слышно через раскрытое окно.
   Да, присушила Васена парня, и ничего тут более не скажешь.

***

   В один из вечеров Маша  и  Прасковья  Тихоновна  сидели  на  крыльце,
наслаждаясь мягкой вечерней прохладой, и поджидали Антона  с  очередного
свидания, которые с каждым разом становились все длиннее и  длиннее.  На
этот раз уже звезды проклюнулись на небе, когда он наконец  появился  и,
отказавшись от ужина, шмыгнул на  спои  сеновал.  Хозяйка  не  выдержала
первой:
   - Ну, пропал наш  Антоша,  как  пить  дать  пропал!  Приворожила  его
Васька, не иначе! Покойница Гласрира ведьмой в Терзе значилась, да и дед
тоже из бергалов    был,  лешак  еще  тот,
бородища - во! - Прасковья Тихоновна  провела  рукой  где-то  в  области
колен и покачала головой. - Конечно, девка она видная да ладная, мужики,
как мухи на мед, к  ней  тянутся,  но  ни  одного  она,  по  правде,  не
приветила, не приголубила пока! Степка этот чубатый, которому она  морду
тогда на источнике попортила, уже год ее домогается. Видно, совсем с ума
съехал, если силком решился девку одолеть.  Да  и  чего  с  него  взять!
Охальник да матерщинник, у них вся порода такая,  у  Охлобыстиных-то!  -
Она вздохнула и перекрестилась. - Наш Антоша ни в какое сравнение с  ним
не идет, потому, видно, с Васеной у них все  и  сладилось.  Она  хоть  и
сирота, но себя блюдет, с парнями под кустами не валяется  и  к  себе  в
избу не водит. В Терзе ее не очень  любят  за  нрав,  строптивая  девка,
неуступчивая... Один тут спьяну решил ее к забору прижать, так  потом  с
неделю на полатях отлеживался, после того как она его мордой  о  тот  же
забор повозила. - Прасковья Тихоновна склонилась к Маше и прошептала:
   - Ох, пришелся Антоша ей по душе, кабы к осени свадьбу  не  привелось
играть.
   Маша невольно вздрогнула, а сердце  сжалось  в  дурном  предчувствии.
Неужели ради  Митиного  освобождения  придется  пожертвовать  еще  одной
любовью - любовью Антона и гордячки Васены? И вправе  ли  она  разбивать
эту едва зародившуюся, но уже изначально обреченную любовь? Молодые люди
не вольны в своих чувствах, и ей надобно взять новый грех на душу, чтобы
выступить в роли коварной разлучницы, похоронить  еще  одну  надежду  на
счастье. И не зря Антон переживает так сильно, молчит, страдает,  и  все
потому, что давно уже знает - им с Васеной никогда не быть вместе.
   Девушка стиснула ладони, стараясь не выдать своего смятения.  Не  дай
бог, Антон взбунтуется, откажется расставаться с Васеной, и тогда все ее
планы полетят насмарку. И она  не  сможет  воспротивиться  его  решению,
потому  что  не  вправе   распоряжаться   чужими   судьбами   так,   как
распорядилась своей.
   Она подняла глаза на хозяйку и  непроизвольно  вздрогнула.  Прасковья
Тихоновна, прищурившись, смотрела на нее, и  было  в  ее  взгляде  нечто
такое - не совсем  понятное  и  потому  тревожное,  что  Маша  внутренне
съежилась от страха.
   Неужели  хозяйка  что-то  заподозрила?  Она   нервно   сглотнула   и,
постаравшись придать своему лицу самое безмятежное выражение, спросила:
   - Выходит, Васена сирота?
   - Сирота, сирота, - закивала головой Прасковья Тихоновна и, встав  со
стула,  взбила  небольшую  подушку,  на  которой  сидела.  Потом   опять
опустилась на сиденье, сложила руки  на  коленях  и  издала  глубокий  и
продолжительный вздох - первый признак того, что настроилась на долгий и
обстоятельный рассказ.

***

   ...Как и Маша, Васена осталась сиротой в пять лет, отец ее  погиб  во
время аварии на домне, мать через год утопилась в заводском пруду, после
того как над ней надругались солдаты из  охраны  острога.  В  опекуны  к
Васене определили деда Ермолая, человека не злого, по  вздорного,  ни  к
какому путному делу, кроме шатания, не приспособленного. Соседи над  ним
посмеивались: "Не вышло из мужика ни работника, ни охотника!" Но все  же
на две кухни - плац-майора и начальника завода - дед исправно  поставлял
битую птицу: уток, рябчиков, тетеревов, а с наступлением  сезона  ягоды,
грибы, орехи... Изредка, непонятно откуда, у  старика  появлялись  вдруг
шальные деньги, которые  незамедлительно  уплывали  в  руки  целовалышку
казенной лавки. Допьяна дед Ермолай никогда не напивался, но  и  трезвым
редко бывал.
   Эти неожиданные всплески непомерного для  этих  мест  расточительства
вызывали и поселении самые разные  разговоры  и  пересуды,  но  вес  они
сводились к одному: дед, без всякого сомнения,  где-то  бергалит.  Ничем
другим объяснить его долгие отлучки из Терзи на неделю, а то  и  на  две
было нельзя.
   За Ермолаем пытались следить. Но дед, стоило ему зайти в  тайгу,  так
запутывал спои следы, настолько умело  уходил  от  преследователей,  что
всем любителям поживиться золотишком за чужой счет только и  оставалось,
что чесать в затылках и с огорчением признавать:  хитроумный  старикашка
оставил их с носом.
   Женка его, Глафира, смирилась с  невеселой  своей  судьбой,  мужа  не
грызла и не перечила  против  его  скитаний  по  лесу.  Да,  но  совести
сказать, на лучшую долю она и не рассчитывала. С детских лет болезненная
и тощая, она к тому же и лицом не удалась  -  да  так  бы,  наверное,  и
осталась  старой  девкой,  вековухой,  если  бы  нежданно-негаданно   не
посватался к ней Ермолай. Не посмотрела  Глафира  на  начинавшую  седеть
бороду и вздорный нрав - согласилась.
   Васенку она приняла хорошо. Хоть и малолетка, от пенечка два  вершка,
а все помощница и но дому, и но огороду. Сама Глафира часто,  бывало  но
два-три дня, лежала пластом, и тогда  в  неубранной,  замусоренной  избе
было совсем неприглядно.
   Да и но натуре своей  Глафира  была  не  сварлива,  сироту  жалела  и
помаленьку, втайне от деда, баловала: то пряник в руку сунет,  то  кусок
сахару. Ермолай подобное баловство не понимал и сердился, если  замечал,
что жена и Васена о чем-то шепчутся между собой.
   ...Четырнадцатый год пошел Васене, когда Ермолай впервые  взял  ее  с
собой на охоту.
   - Ишь, чего надумал, старый черт! - ворчала Глафира. -  Долго  ли  до
греха! Того и гляди, потеряется дите в  тайге,  не  сносить  тогда  тебе
головы!
   - Не потеряюсь, тетечка Глаша, си-богу, не потеряюсь, - упрашивала ее
Васенка. - Я следочек и следочек за дедуней пойду.
   - А если уркаган какой встретится или беглый? Оне ведь не пожалеют!
   - Кто нас т-троиет, тот т-три д-дии и-не проживет, -  петушился  дед,
как всегда малость заикаясь. - Д-две головы - и-не одна!
   Но Глафира сердилась еще пуще:
   - Какие две головы? Одна - пустая, старая, а другая и вовсе - малая!
   Что старая - верно, а малая?.. Это как сказать. Васена посмотрела  на
тетку Глафиру сверху вниз и улыбнулась. Была она не но годам рослая, уже
и то время на голову выше тщедушной Глафиры. И не хлипкая, как стебелек,
что гнется под колосом, а ладная, крепко сбитая.  Слободские  парни  уже
начали на нее заглядываться. Может, потому  и  опасалась  тетка  Глафира
отпускать ее с дедом в лес?.. Но тогда Васене это было невдомек.
   Вернулась она из тайги сама не своя. Ходила по двору  задумчивая,  на
вопросы тетки отвечала невпопад... Прожила всю свою жизнь,  почитай,  на
лесной опушке и не знала, какая она - тайга!  М  ходить  но  ней  совсем
по-другому, чем собирать грибы или ягоды в ближнем березняке,  и  запахи
иные, и воздух...
   И всю ночь она не спала, будто опять  бродила  в  зыбком  полусне  но
простроченной золотом и пламенем осенней тайге...
   Проснулась рано и первым делом спросила:
   - Сегодня пойдем в тайгу, дедуня?
   Глафира опять заворчала сердито:
   - Дома делов невпроворот. Лук надо вытаскать, просушить, повязать...
   - Все сделаю, тетечка. К обеду сделаю. А после обеда пойдем, дедуня?
   - Да что же ты, Васька, - господи, прости  меня,  грешную  -  заместо
собачонки к нему пристроилась? - окончательно рассердилась  Глафира,  по
на икону перекреститься не забыла. - Виданное ли это  дело  -  девке  по
горам да лесам скакать?
   И тогда Васена, решительно насупившись, попросила:
   - Купи мне ружье, дедуня. Я с тобой охотиться буду.
   Глафира только руками всплеснула, а дед Ермолай  хитро  прищурился  и
неожиданно захихикал:
   - А что? Дело ведь девка говорит. Какая никакая, а все подмога. Я уже
того, считай, отохотился. Глаза не те, и слышу плохо. А намедни в  кочку
вместо утки стрелил.
   - Все равно это не бабье дело, старый! - не сдавалась Глафира, но дед
отшучивался:
   - Так и Васька покуда еще не баба!
   Пришлось Глафире сдаться, да и где уж устоять одной против двоих!
   - Развяжи мотну, доставай деньгу! - скомандовал дед.
   - Вот-вот, - запричитала Глафира, - опять в девчонкино приданое  лапу
запускаешь?
   - Не бойся, не пропью, - успокоил ее супруг, - сама  знаешь,  сколько
возьму, все возвращаю. Ермолай дело знает! Наперед  надо  купить,  потом
копыта обмыть. Доставай, старая, пока я не разозлился.
   Вздыхая и причитая,  полезла  Глафира  в  подполье.  Достала  надежно
припрятанный  кисет.  В  кисете   лежали   Васенины   деньги,   когда-то
выплаченные  ее  матери  заводской  конторой  за  погибшего  мужа.   Дед
вытребовал у Глафиры еще  иголку,  новую,  не  использованную,  и  пошли
покупать ружье в заводскую лавку.
   Ружей  в  лавке  было  более  десятка.  Матово  поблескивая   обильно
смазанными стволами, стояли они до поры до времени в деревянных гнездах,
дожидаясь, когда придут дед Ермолай и Васена, чтобы выбрать самое лучшее
из них.
   Прасковья  Тихоновна,  присутствовавшая  при  покупке,   посмеиваясь,
вспоминала, как сияли при этом девчоночьи глаза, как довольно щурился  и
кряхтел старый Ермолай.
   Васена точно прилипла к прилавку,  не  в  силах  отвести  взгляда  от
ружей. У нес даже дух  перехватило  от  предвкушения  радости:  подумать
только, скоро одно из них станет ее собственным!
   Сперва дед Ермолай прибросил каждое  ружье  на  вес,  отобрал  четыре
самых легких и выложил их рядком на прилавок. Потом взял одно из  них  и
передал Васене.
   - Держи эдак! - И показал, как держать: левой рукой за конец  ствола,
правой - за ложу, курком вверх.
   Руки у Васены тряслись, как овечий хвост, от нетерпения и сильнейшего
волнения.
   - Не дергайся! - прикрикнул на нее Ермолай.
   Достал из кармана завернутую в чистую тряпицу иглу и осторожно уложил
вдоль ствола, перед тем сильно его намуслив.
   Иголка не скатилась, лежала плотно.
   - Добро! - сказал Ермолай и, ухватясь правой рукой наизворот за шейку
ложи, стал медленно поворачивать ружье так, что конец  ствола  описал  в
воздухе полный круг.
   Васена, Прасковья Тихоновна и  ее  ныне  покойный  муж  Захар,  тоже,
кстати, отменный рыбак и охотник, л также вес пребывавшие на тот  момент
в лавке терзинцы наблюдали за дедом, затаив дыхание.
   Иголка, хорошо заметная на  темной  поверхности  ствола,  по-прежнему
держалась плотно и падать не собиралась.
   - Добро! - повторил Ермолай, закончив оборот, и приказал Васене:
   - Сними иглу!
   Тот же самый прием дед повторил и с остальными ружьями.  Но  из  трех
только еще одно удержало иглу на полном обороте.
   - Ну, которое из двух возьмем, дочка?
   Перескакивая  взглядом  с  одного  ружья  на  другое,   Васена   даже
покраснела от возбуждения, боясь ошибиться.
   - Вот это! - и показала на то, у  которого  ложа  темнее  и  курок  с
красивой насечкой.
   - Сейчас проверим, верный твой глаз ай нет? - усмехнулся Ермолай.
   Он сиял оба ружья с прилавка, поставил их прикладами на пол и, накрыв
ладонями концы стволов - правой  ружья,  выбранного  Васенкой,  левой  -
другого, с силон надавил.
   После этого показал девчонке обе ладони. На правой  кольцевой  оттиск
был четче, а выпуклый кружок темнее.
   - Выходит, глаз твой верный, - похвалил воспитанницу Ермолай и  подал
ей ружье с темной ложей и красивым курком.
   ...Так и стала Васена Колобова охотницей.
   Стрелять она научилась быстро. Глаз у  нее  был  верный,  а  главное,
молодой. Вскоре Ермолай стал сопровождать ее в тайгу лишь "для порядку".
Васена скрадывала уток  по  озеркам,  била  тетеревов  в  перелесках,  а
Ермолай посиживал себе на полянке у костра либо  дремал  в  балагане  на
мягкой подстилке из пихтового  лапника.  На  его  долю  оставалось  лишь
отнести добытую дичь на господскую кухню.
   Через год уже на пару с воспитанницей он стал пропадать  из  дому  на
неделю, а то и на полмесяца, и итогом этих ходок по никому не  известным
местам стала поначалу новая изба, потом десяток овец,  две  коровы,  три
лошади... Дед и Васена теперь отправлялись в тайгу верхами, а  в  помощь
Глафире наняли двух работников. И немудрено, хозяйство  разрасталось,  а
Глафира и в прежние-то времена была не ахти какой хозяйкой.
   А в Терзе окончательно уверились в том, что дед  где-то  втихую  моет
золотишко, но теперь уже вместе с Васеной. Однако какие  бы  попытки  ни
предпринимались выследить девку и старика, ни одна из них не  увенчалась
успехом. Тогда в поселке решили, что деду не иначе сам  лешак  помогает,
благо, и обличьем они, похоже, один в один...
   Со следующей осени дед и вовсе перестал ходить в тайгу.
   Не успевал он за легкой на ногу Васеной.
   Глафира но нервостн корила Ермолая, что отпускает  девчонку  в  тайгу
одну, йотом смирилась, постепенно привыкнув и к тому, что Васена сменяла
ухват  и  прялку  на  ружье.  С  той  поры,  когда  девушка  первый  раз
отправилась на охоту, жить стало поначалу сытнее,  а  потом  и  достаток
появился...
   Дед Ермолай, записавшись в  домоседы,  быстро  одряхлел  и  только  в
теплые летние дни спускался с печи на крылечко погреть на солнце  старые
кости. Так протянул он еще два года и отдал богу душу. Васена похоронила
его рядом с могилами отца и матери и в  восемнадцать  лет  стала  полной
хозяйкой в доме и кормилицей окончательно обезножевшей тетки Глафиры...
   Охотничий промысел пошел ей на пользу. Здоровьем она и в детстве была
не обижена, теперь же, похаживая каждый день по тайге десяток,  а  то  и
более верст, летом - пешком, зимой  -  на  лыжах,  -  и  вовсе  окрепла,
выровнялась, налилась силой.
   И собой стала пригожа - румяная, круглолицая. Глафира,  любуясь,  как
заплетает Васена свою длинную  косу,  потихоньку  вздыхала:  всем  взяла
девка, и умом, и статью, только вот о замужестве слышать даже не  хочет.
Да и за кого идти, спрашивается? Мужиков хоть и много, но все в основном
семейные, а из холостых - или пьяницы, или страсть какие балованные,  им
что баба, что девка, поиграют и бросят...
   И Глафира поучала Васену:
   - Ходи с оглядкой. С парнями дружбу не води. Сладок  начин,  а  конец
всегда один. Пуще всего не верь мужикам, все они жеребячьей породы...
   На хороводы она и при Глафире не ходила, а  после  ее  смерти  -  тем
более парней не привечала, и не только потому, что были они прилипчивы и
нахальны, особенно казаки из конвойной команды,  за  себя  она  постоять
умела, а оттого, что еще в марте углядела стройного и  красивого  парня,
оттуда, "из Рассеи", но не смела подойти первой, и если бы не тот случай
на источниках... Заглянули в ее душу темные Антоновы глаза, да и забрали
девичье сердце в полон на вечные времена...
   Васена  и  Маша  одновременно  в  разных  концах  Терзи  вздохнули  и
перекрестились, не подозревая,  что  мысли  их  самым  странным  образом
совпали и текли какое-то время  в  одном  направлении.  Живое  сердце  к
живому льнет. А где оно, это сердце, чтобы отозвалось и забилось так  же
сильно, как бьется и трепещет в смятении взволнованное женское сердце?..
29.

   - Барыня, барыня! - Истошные крики Лукерьи оторвали Машу от  грустных
мыслей. - Смотрите, какая дура идет!..
   Она подняла голову и увидела, что  над  дальними  сопками  и  Аргунью
вольготно разлеглась,  недовольно  ворчит  и  т