ни настигнут нас быстрее детской неожиданности, и тогда вообще никто и никогда не узнает, что здесь случилось, куда мы исчезли.
     А так есть возможность достать этих мерзавцев и базу их накрыть. - Алексей искоса глянул на Лену. - Думаю, Мухину надо одному из первых про Македонца сообщить, раз он этими делами занимается.
     - Хорошо, я все понял, хотя чувствую себя омерзительно, словно я инвалид беспомощный...
     - Простите, Максим Максимович, за резкость, но сейчас не время для интеллигентских самобичеваний. - Алексей извиняюще пожал ему руку. - Я давно понял, что всегда могу на вас положиться. Не знаю, как все получится в дальнейшем, но очень надеюсь распить с вами бутылочку коньяка.
     Максим Максимович крепко обнял его:
     - Больше мне нечего сказать, кроме самого банального: берегите себя, Алеша, и дай бог, чтобы все благополучно закончилось!
     Лена молча исподлобья смотрела на них. Алексей подошел к ней, взял за руки, но она отдернула их, повернулась к нему спиной.
     - Лена, выслушай меня. - Он мягко взял ее за плечи, развернул к себе, заметив, что старший Гангут деликатно ушел в сторону и принялся выкладывать на полотенце продукты из рюкзака.
     - Слушаю вас, господин главнокомандующий! - Губы у нее дрожали, но глаза смотрели сердито, с вызовом. - Развязываете себе руки, Ковалев, и вам глубоко безразлично, что мы чувствуем при этом. Мальчику захотелось в казаки-разбойники поиграть. Да плевать я хотела на эту базу с Македонцем в придачу.
     Одного накроют, десять новых появится, а тебя, Ковалев, уже не будет. - Она обняла его, прильнула к груди. - Я люблю тебя и не переживу, если что с тобой случится!
     Алексей оторвал ее руки от себя.
     - Еще твоих истерик сегодня не хватало! Сейчас ты уйдешь, - сказал он твердо. - Мне не нужно, чтобы ты путалась под ногами и получила пулю в лоб. Я хочу, чтобы ты убралась отсюда, и клянусь всем на свете, на этот раз ты меня послушаешься!
     Лена отшатнулась, все, что угодно, но только не эти грубые и жесткие слова она собиралась услышать от него. Вея ее решительность вмиг улетучилась, осталась лишь одна оболочка. Наконец она с трудом выдавила из себя:
     - Выходит, я для тебя ничего не значу?..
     Алексей упреждающе поднял руки:
     - Ради бога, все, что между нами произошло, ежесуточно происходит с миллионами мужчин и женщин...
     Он не успел увернуться и чуть не упал от увесистой затрещины.
     - Жалкий и ничтожный негодяй! К несчастью, наши отношения не стали для меня мимолетным приключением, я позволила себе подумать, что встретила человека, которого смогла бы полюбить, и горько теперь об этом сожалею. Ты не представляешь, насколько ты мне теперь омерзителен. - Она смерила его взглядом с головы до ног, презрительно улыбнулась и подошла к отцу.
     Алексей уставился на нее, потирая щеку, с выражением полного недоумения.
     - Лена, ты меня не так поняла.
     Она вернулась, вырвала у него из рук карту.
     - Я все прекрасно поняла, ты испугался, что тебя потянут в мужья? Можешь не волноваться, об этом вопрос никогда не стоял и впредь стоять не будет!
     - Послушай, дурочка, шансов уцелеть втроем не более, чем у снежка на сковородке. Впрочем, почему я должен тебя уговаривать? Не хватало мне сейчас еще дамских разборок! Через пять минут, слышишь, вы должны быть уже за той горкой, если не хочешь, чтобы я применил силу.
     Некоторое время он наблюдал, как они преодолевали пологий горный склон и скрылись за увалом.
     Максим Максимович на прощание виновато взглянул ему в глаза, неловко пожал руку, протянув пакет с его долей продуктов:
     - Здесь немного, но на двое суток худо-бедно должно хватить.
     Лена, отвернувшись, молчала. Она проверила оружие, вскинула полупустой рюкзак на плечо. Алексей заметил, как резко обострились черты ее лица, возле губ легла горькая и печальная складка. Ему мучительно захотелось послать все к чертовой матери, догнать ее, сказать что-то очень важное и нужное, чтобы разгладилась горестная складочка, исчезли боль и гнев в глазах. Но он не имел права расслабляться. В конце концов, он всегда успеет с ней объясниться, но если сейчас расслюнявится, то будущее преподнесет ему много проблем.
     Алексей не стал возвращаться мимо пленника, чтобы не демонстрировать лишний раз, что одинокий волк вышел на тропу войны.
     Прежде всего необходимо незаметно снова проникнуть в долину, осмотреться, предпринять кое-какие меры, чтобы "македонцы" почувствовали себя гусем на вертеле: вас крутят, вертят, со всех боков поджаривают, а вы при этом настолько беспомощны, что даже клюнуть не в состоянии ввиду полного отсутствия головы.
     Оставшись один, он почувствовал облегчение.
     Спутники его были достаточно опытны и умелы в горах, с картой заблудиться для них весьма проблематично, поэтому совесть его успокоилась. Он практически уже спас их от бандитов, теперь его очередь поиграть с Македонцем в кошки-мышки, и если повезет, то роль кошки он предполагал сыграть сам.
     Себя он чувствовал примерно так же, как двенадцать лет назад после получения приказа: нервы натянуты, все чувства до предела обострены, и в мозгу не осталось лишнего - только предстоящая боевая задача.

***

     Первый часовой встретился Алексею на подходе к поселку. Значит, "охотники" успели уже вернуться, но пока еще пребывают в неведении относительно планов, а главное, местонахождения преследуемых, если поспешили выставить заградительные кордоны. Причем, как он сразу отметил для себя, наименее вероятным они считали их прорыв через горловину долины.
     Это было заметно по часовому - совсем молодому пареньку. Ему было не больше двадцати, и, похоже, он еще не наигрался досыта в солдатики: стоял с автоматом наперевес и имитировал Рембо в одной из зубодробительных ситуаций, издавая подобающие случаю звуки, и, как Алексей заподозрил, со спущенным предохранителем. Ковалев на мгновение заколебался, стоит ли приводить парнишку в горизонтальное положение, но тут же отбросил все сомнения, справедливо считая, что на весах сейчас лежит нечто большее, чем сотрясение мозга молодого шакаленка.
     Тому наконец надоело играть с автоматом. Присев на корточки, он принялся с любопытством рассматривать муравейник. Автомат мешал ему, и он закинул его за спину. Но в тот момент, когда Аллеей уже был готов нанести ему удар по затылку, чач совой неожиданно повернулся, вскинул голову - глаза у него округлились, и он медленно стал подниматься во весь свой немалый рост, одной рукой потянув со спины автомат. В ту же секунду кулак вошел в его солнечное сплетение, воздух стремительно покинул легкие, и парень согнулся пополам. Рубленый удар ребром ладони по шее довел начатое дело до конца, и он упал к ногам Алексея, не издав ни звука и основательно подпортив дизайн муравьиного "apartament house" <Многоквартирный дом (англ.).>.
     Десять минут спустя Алексей сидел среди камней и рассматривал свою добычу: три дополнительных рожка к автомату, пистолет, что он забрал у загрызенного Коляна, и большой нож с широким лезвием, которым с ним поделился часовой. Конфискованные автоматы лежали рядом, и недолго думая он размозжил их об кусок базальта, справедливо решив, что горка искореженных деталей в данной ситуации гораздо для него безопаснее.
     Склонившись над небольшим озерком дождевой воды, увидел свое отражение и сморщился от отвращения: грязный, небритый, одно слово - натуральный бомж, ничего не скажешь. Умывшись, пошарил по карманам, сигареты пропали, видимо, выронил где-то ненароком. Часовой, к несчастью, оказался некурящим. Выходит, теперь еще, помимо оружия, ему придется курево добывать.
     Алексей поднялся на гребень горы, нависшей над поселком справа. Скальные обрывы не давали спуститься поближе, но в бинокль он разглядел, что практически все боевики в сборе, за исключением тех, с которыми он имел счастье встретиться тет-а-тет. Возле разрушенных корпусов разгуливало более десятка дюжих парней с Шерханом во главе, вскоре к ним присоединился Македонец. Он словно утратил былую величественную осанку, несколько сгорбился, опустил плечи. Шерхан что-то спросил у него, и тот махнул рукой в сторону бывшей конторы. Шерхан зашел в дом и тут же вышел. За ним следовал Кацо, он же Карбид, он же, по большому счету, босс пролетевшего с товаром Македонца.
     Шерхан встал на крыльце, поднял руки, и наступила тишина, прерываемая только монотонным стуком дятла в лесу поблизости.
     - Так, - сказал Шерхан громко. - Вы знаете, почему мы до сих пор околачиваемся здесь, кормим комаров и сбили в кровь ноги. До вечера мы должны найти всех троих и по возможности взять живыми. Особенно опасен молодой мужик, вы это знаете.
     Когда поймаете его, сразу же сообщайте мне. Помните, что он способен легко ускользнуть. Свяжите его, а если у кого-то не окажется веревки, можете сломать ему ногу, и, если вы немного пощекочете его, я плакать не стану.
     Раздался взрыв дикого хохота, но Шерхан опять поднял руку:
     - Тому, кто первый хотя бы одного из них заметит, платим сто баксов.
     Парни издали восторженный рев, и Шерхан сердито помахал рукой, призывая к тишине.
     - А те, кто поймает их, - завопил он и даже подпрыгнул от обуявших его эмоций, - получат по тысяче "зелененьких" каждый!
     Парни ликовали. Погоня приобретала вид увлекательной игры с неплохими ставками, и они безумно обрадовались развлечению.
     Интересно, а как прореагировали те ребятишки, которых он успел пощекотать в лесу? Что-то их не видно, пожалуй, отлеживаются где-нибудь в тенечке, подумал Алексей.
     Шерхан с кривой ухмылкой наблюдал за разошедшимися не на шутку парнями. Постояв так некоторое время, он вновь поднял руку:
     - Сейчас мы их временно потеряли. Они где-то поблизости в лесах. Они неплохо вооружены и попытаются, очевидно, пробиться к перевалу. У нас уже выставлены временные засады. Через полчаса мы их усилим, а теперь я вам даю десять минут на подготовку к облаве.
     Карбид, Македонец и Шерхан скрылись в здании.
     Алексею страшно хотелось знать, о чем они там совещались, но толстые, хотя и полуразрушенные стены заглушали голоса.
     Алексей нашел более-менее удобный участок для спуска и осторожно покинул свой наблюдательный пункт. Он удачно преодолел больше половины пути до шахты, когда его накрыли. Близость цели, очевидно, расслабила его, и он потерял бдительность.
     Внезапно перед ним вырос коренастый вояка и, вероятно, от неожиданности заорал не своим голосом:
     - Вот он!
     Алексей пригнулся и попытался скользнуть в кусты, но тут что-то со страшной силой ударило его по спине. Он потерял равновесие и через голову скатился с небольшого откоса. Тут же носок ботинка ударил его под ребро. Алексей резко перевернулся, понимая, что, если ему не удастся встать на ноги, его основательно покалечат. Крутые ребята вполне научились хорошим ударом ноги разбивать черепа, дробить грудные клетки и всаживать ребра в легкие.
     - Хватай его! - И новый удар пришелся ему по бедру.
     Лежа на спине, Алексей оперся руками о землю, приподнял согнутые в коленях ноги и успел нанести яростный удар по нападавшему. Ему удалось зацепить его ступнями за лодыжки, и парень рухнул рядом с ним. Видимо, его голова оказалась несколько слабее того камня, на который так неудачно приземлилась, поэтому парень застонал и обмяк. Секундное замешательство в стане противника позволило Алексею вскочить на ноги, и очень вовремя - к нему со всех ног мчался второй "бык".
     Вопрос о честной борьбе на повестке дня не стоял. Ему противостояли бандиты, отбросы цивилизации, одно из худших ее порождений, отрицающих общепринятые нормы и законы, и, чтобы спасти жизнь дорогих ему людей, свою жизнь, в конце концов, он должен был действовать в соответствии с главным законом органической жизни - законом естественного отбора, из которого следует: выживает лишь тот, кто умнее, хитрее, у кого более мощные клыки и быстрые ноги. И реверансы при этом не раздаются. И не зря примечание к этому закону гласит: если ты не съешь, то тебя съедят!
     Поэтому, когда нападавший оказался рядом, Алексей выбросил вперед согнутую ногу и распрямил ее с тем расчетом, что его ботинок с силой пройдется по голени напавшего головореза сверху вниз. Затем, припечатав каблуком ступню противника, Алексей левой рукой нанес ему удар в живот, а правой ухватил его физиономию так, что низ ладони лег под подбородок, а пальцы надавили на глаза, - и резко оттолкнул его голову от себя. Парень попытался робко изобразить ветряную мельницу, но тут более серьезные проблемы отвлекли его. Он завыл от боли: кожа на ноге была содрана до кости, челюсть несколько повело в сторону, да и глаза на какой-то миг потеряли способность видеть противника. Еще один удар, и парень, судорожно хватив ртом воздух, пристроился рядом с приятелем. Сколько еще камикадзе стояло в очереди, Ковалев не знал, поэтому, не раздумывая, рванул во всю мочь к лесу.

Глава 21

     Поначалу Лене и Максиму Максимовичу привалила небольшая удача: еле заметная тропа вела через заросли карликовых деревьев и обширные мшаники.
     Иногда она выводила то к небольшому озерку со следами многочисленных копыт в вязкой глине берега, то к солонцу на гребне, то, в соответствии с законами звериной психологии, ныряла в непроходимые заросли или на некоторое время терялась в серых курумниках. Но все-таки идти даже по такой тропе гораздо легче и быстрее, чем продираться сквозь нехоженую тайгу.
     Лена шла впереди отца. С того момента, как они расстались с Алексеем, она не произнесла ни единого слова и ни разу не остановилась. Шла как заведенная, не оглядываясь и не реагируя на попытки отца завязать разговор. В одно мгновение жизнь потеряла для нее смысл. Горечь жесточайшей обиды, разочарование, осознание в полной мере, что ее любовь не принята, бездушно отвергнута и растоптана, скрутили ее в тугой узел безнадежности и отчаяния.
     Она перестала замечать красоту альпийских лугов на фоне ослепительной белизны хребтов Агырлаха и лишь машинально переставляла ноги, следуя изгибам тропы, а перед глазами то и дело всплывало видение: циничная ухмылка и очевидное презрение в глазах мужчины, которого ей выпало несчастье полюбить. К своему ужасу, она понимала, что тщетны все ее попытки разжечь в душе ненависть к нему или убедить себя, что Алексей не тот мужчина, с которым она вновь могла бы обрести счастье. Она ничего не могла поделать со своей любовью к нему. Словно злой чародей, он провел ее сквозь череду испытаний и вместо исполнения ее заветного желания лишь жестоко, коварно посмеялся над ней. Он не мог не понимать, что самая страшная из всех потерь - это потеря обретенной надежды.
     Максим Максимович шел на расстоянии нескольких шагов от дочери, не решаясь ее догнать, и даже Рогдая взял на поводок, чтобы он не слишком путался у хозяйки под ногами. Он недоумевал, почему два несомненно любящих друг друга человека не в состоянии договориться между собой, окончательно расставить все точки над "i". Сам он всегда считал, что в семейной жизни ему несказанно повезло. Ирина не только была писаной красавицей, но и, наперекор злопыхателям, оказалась прекрасной женой, ласковой и внимательной, - правда, совершенно никакой хозяйкой, но это в принципе от нее и не требовалось. Домом полностью заправляла его мать, которая обрела полную гармонию в отношениях с невесткой, предоставившей ей право заниматься воспитанием внуков по ее усмотрению и содержанием дома в образцовом порядке. Жена была признанным иллюстратором детских книг. Отбоя от заказов не было, особенно в последнее время, и Максим Максимович подозревал, что она гораздо уютнее чувствует себя в мире волшебной фантазии, ярких красок и выдуманных сказочных персонажей.
     В принципе, он научился пользоваться и извлекать определенную выгоду из состояния души своей любимой супруги. По крайней мере, она никогда не требовала детальных отчетов о многочисленных командировках, не обрушивалась с неожиданными визитами к нему на работу, не устраивала незапланированных обысков в ящиках его письменного стола.
     Сохранение достойного морального облика мужа тоже целиком лежало на ее свекрови, и Максим Максимович вынужден был с горечью признать, что многие из простых человеческих радостей миновали его стороной из-за суровой системы учета и контроля, успешно внедряемой его неугомонной и строгой матушкой.
     Бабка души не чаяла во внучке. Лена, хотя и была внешне копией матери, характером все-таки удалась в Гангутов. Первые ее слова были: "Я сама!" И если уж она что-то замыслила или решила, то, как пошутил Никита, "ни царь, ни Бог и ни герой" не в состоянии были помешать ей идти к цели. Эту черту характера она тоже унаследовала от бабки. После войны, когда вовсю шла борьба с безродными космополитами, Анна Константиновна Гангут чуть не лишилась партбилета, решительно отказавшись сменить фамилию на более приемлемую в тогдашних условиях.
     - Эту фамилию носили предки моего мужа с 1714 года, и присвоена она их далекому пращуру вместе с дворянским званием не за лизание царских сапог, а за беспримерный героизм в битве при полуострове Гангут. Все мужчины в этой семье были моряками, и я не вправе менять то, чем они всегда гордились и бесконечно дорожили, - говорила она.
     Так еще одна битва, теперь уже за сохранение фамилии Гангут, была выиграна через двести с лишком лет после блистательной морской победы петровского флота над шведами.
     Вскоре тропа окончательно затерялась среди камней, и они вошли в глухую непролазную чащу, через которую, судя по всему, им придется пробираться не один час и дай бог выбраться до наступления темноты.
     Со всех сторон их окружала бесконечная молчаливая тайга. Куда ни свернешь, на пути встают то сучковатый валежник, то полусгнившие трухлявые пни, то огромные пласты земли, поднятые корнями свалившихся деревьев. Постоянно увлажненная почва затянута папоротниками да мягким темно-зеленым мхом, в котором тонешь по колено. В воздухе прель, запах дупла, застойной сырости и еще не перегнившей прошлогодней листвы. Под своды сомкнутых крон старых великанов позже приходит день, и раньше наступает вечер. Сюда не проникают лучи солнца, не заходят звери, нет тут и птиц.
     Нижний ярус недоступен легкому ветерку, не знает он и бурь. Изредка слух уловит свист крыльев пролетающего над лесной пустыней сапсана да донесется с неба исступленный крик голодного коршуна. Только осенью или ранней весной заночует в этой тайге стайка перелетных птиц, укрываясь от непогоды, да разве в сентябре забежит обезумевший от страсти марал в поисках самки.
     Хуже горной тайги могут быть только болота.
     Спускаясь и поднимаясь с увала на увал, они периодически преодолевали топкие ложбины, представляющие собой не то старые русла, покрытые болотной растительностью, не то полувысохшие озера, затянутые троелистом. Эти ложбины, замкнутые стеной непролазного леса, покрытые ряской, с причудливо торчащими корнями затонувших деревьев, казались нереальными, фантастическими картинами.
     Словно по мановению волшебной палочки перенеслись сюда иллюстрации Ирины Владимировны Гангут к детским сказкам. Не хватало только древней старухи с костяным протезом и огнедышащего злодея о трех головах, чтобы они окончательно ожили.
     Пробираясь по лесу, отец и дочь потеряли всяческое понятие о расстоянии, забыли про время. Хорошо, что иногда в редкие просветы среди деревьев возникал голец с пологой, почти лишенной снега вершиной, с точкой топографической пирамиды на ней. Ориентируясь по нему, они исправляли путь.
     Солнце окрасило снежные вершины в изумительно багряный цвет, когда перед ними открылась обширная долина. Все ее пространство занимало огромное озеро, почти полностью накрытое тенью гольца.
     Сюда они и стремились выйти. По времени они вполне могли успеть пройти его еще сегодня и устроиться на краткий ночлег по другую сторону хребта. Через редкий пихтарник просматривались россыпи крупных валунов, значительных отвесов не наблюдалось, поэтому они решили немного передохнуть и перекусить перед решающим броском через хребет.