Ирина МЕЛЬНИКОВА
   Роман 1-7
   
   ГРЕХ ВО СПАСЕНИЕ
   НЕОКОНЧЕННЫЙ РОМАНС
   МОЙ ЛАСКОВЫЙ И НЕЖНЫЙ МЕНТ
   ГОРЯЧИЙ КЛЮЧ
   НЕВЕСТА ПО НАСЛЕДСТВУ
   СТИХИЙНОЕ БЕДСТВИЕ
   АЛЕКСАНДРА - НАКАЗАНИЕ ГОСПОДНЕ   
   

   Ирина МЕЛЬНИКОВА
   ГРЕХ ВО СПАСЕНИЕ



Анонс

   Юная красавица Машенька  Резванова  -  единственная,  кто  не  желает
смириться  с  тем,  что  блестящий  морской  офицер,  наследник   князей
Гагариновых, воспитанницей которых она является,  несправедливо  осужден
на каторгу и вечное поселение в Сибири. Маша, преодолевая одну  преграду
за другой, устремляется в далекий и неведомый  край,  чтобы  вступить  в
фиктивный брак с Дмитрием Гагариновым, а позже устроить ему побег.  Юным
влюбленным предстоит претерпеть множество невзгод в дикой  забайкальской
тайге, но обретут ли они свободу, исполнятся ли их надежды о  счастье  и
любви?

1.

   Маша сидела на вершине  высокого  холма  и,  прислонившись  спиной  к
теплому камню, наблюдала за коршуном, парившим над степью на  уровне  ее
глаз.  Распластав  крылья,  птица  изредка  лениво  взмахивала  ими   и,
поддерживаемая  потоками   воздуха,   которые   поднимались   вверх   от
раскаленной полуденным солнцем земля, казалось, купалась в них, гордая и
сильная, словно древняя царица - хозяйка этих ковыльных степей,  далеких
лесов в синеватой дымке  и  отливающих  серебром  мелких  озер,  похожих
сверху на разбросанные по земле щиты павших в битвах богатырей.
   Да и сам холм, если смотреть на  него  с  востока,  напоминал  голову
древнерусского витязя в шлеме с шишаком, с горбоносым лицом, его, словно
гигантский шрам, пересекал глубокий скальный разлом.
   Вечером и утром, когда особенно черны и отчетливы тени, камни как  бы
оживали и еще больше  походили  на  сказочного  великана,  поставленного
когда-то здесь на часах, да так и  застывшего  навечно  громадным  немым
стражем на границе древнейших государств.
   Об этой скале, одиноко и гордо  взиравшей  на  мир  уже  тысячи  лет,
ходило много легенд, но  Маше  нравилась  одна  -  о  былинном  богатыре
Любомысле. Он сражался с супостатами не на жизнь, а на смерть и,  будучи
тяжело раненным, не позволил унести себя с поля боя. Так и умер с  мечом
в руках.
   Но только закрылись его глаза, слетела  с  неба  голубица,  взмахнула
трижды крылом, и восстал с земли богатырь и поднял свой меч,  и  ударили
гром и молния, и разбежались нехристи-язычники в разные  стороны,  чтобы
никогда более не переступать священных границ земли русской.
   С тех далеких времен солнце неисчислимое  множество  раз  всходило  и
заходило над головой великана,  зима  сменяла  осень,  а  лето  весну...
Буйные ветры и талые воды;  лютые  морозы  и  безжалостные  лучи  солнца
иссушили и изъели лицо старика, покрыли его оспинами и морщинами. Но как
стоял богатырь, так и стоит поныне, только ушел в  землю  от  непомерной
ноши уже по самые плечи. И по-прежнему непреклонно и зорко  вглядывается
он в спине дали, и знают враги,  пока  стоит  богатырь,  не  владеть  им
землей русской, как бы ни зарились они на нее, как бы ни  потирали  руки
от жадности, зная о ее непомерных богатствах.
   Маша вздохнула и улыбнулась. Всего каких-то семь-восемь лет прошло  с
тех пор, как она перестала верить, что раз в год  богатырь  оживает,  со
стонами и кряхтением освобождается из каменного плена и медленно,  важно
обходит свои владения, смотрит, все ли в порядке, все ли справно, все ли
хранится должным образом... И уже под утро возвращается на прежнее место
и опять застывает.
   Лет этак десять назад она даже подговорила своих  приятелей,  сыновей
кухарки и конюха Тимошку и Даньку, отправиться в степь в  ночь  накануне
Ивана Купалы и убедиться, взаправду ли восстает от долгого сна  каменный
великан. Но более  всего  им  хотелось  узнать,  на  самом  ли  деле  он
проверяет,  на  месте  ли  древние   клады,   которых   в   этих   краях
видимо-невидимо, как и курганов, где они испокон веку хранятся.
   Время сровняло эти курганы с землей,  и  никому  не  ведомо,  где  же
искать эти сокровища. Лишь изредка вымоет из земли  весенним  половодьем
или особенно сильным летним ливнем серебряные мониста, больше похожие на
затвердевшие и  почерневшие  от  времени  цветочные  лепестки,  а  то  и
причудливую бронзовую  фигурку  диковинного  зверя  с  длинным  кошачьим
хвостом или гордого оленя  с  закинутой  на  спину  головой,  увенчанной
короной рогов...
   В тот раз им так и не удалось незаметно улизнуть из дома.
   Верных Машиных оруженосцев мать застукала, когда выпрыгивали из окна,
успела ухватить за опояску и не позволила ускользнуть  в  глухую  ночную
темь. А Маша, не дождавшись заветного сигнала, уснула, положив голову на
подоконник.
   Утром ее разбудила  няня  и  сердитым  шепотом  выругала  девочку  за
непослушание и пригрозила, уже в который раз,  пожаловаться  гувернантке
мисс Луизе, а то и самой барыне, ее сиятельству княгине Зинаиде Львовне,
что ее воспитанница совсем от рук отбилась.
   Нянька  -  сорокалетняя   розовощекая   красавица   Анисья   -   была
единственным человеком, напоминавшим Маше о ее прошлой жизни. Именно она
спасла пятилетнюю малышку от  огня,  вспыхнувшего  в  доме  управляющего
имением князя Гагарннова ранним утром от неисправной печи.
   Сам управляющий Александр Гаврилович Резванов в тот день  встал,  как
всегда, спозаранку и отправился объезжать  господские  владения.  Но  не
успел он отъехать и за версту от своего дома, как увидел огромный  столб
дыма и взметнувшееся выше леса пламя.
   Через десять минут он был на месте пожара.  Но  ничего  уже  не  смог
поделать. Старый деревянный дом в одно мгновение вспыхнул как  факел.  И
усилия дворни залить его водой из ведер и при помощи ручной помпы успеха
не имели.
   Александр Гаврилович вырвался из рук удерживающих его слуг и бросился
в огонь. На втором этаже оставались его молодая жена Надежда  Васильевна
с годовалым Николенькой и всеобщая любимица - старшая дочь  Машенька  со
своей нянькой Анисьей.
   Резванову не суждено было узнать о спасении дочери: вместе с женой  и
сыном он погиб под обрушившейся кровлей дома. А Машу спасло  то,  что  у
Анисьи разболелся под утро зуб и она, постанывая, ходила взад  и  вперед
по комнате, поддерживая рукой распухшую щеку. Почувствовав запах дыма  и
заметив отражение огненных всполохов в  окнах  противоположного  от  них
крыла дома, нянька, не раздумывая, закутала спящую  девочку  в  суконное
одеяло и в чем была, в сарафане и босиком, выпрыгнула  из  окна  второго
этажа прямо в сугроб, который смягчил их падение.
   После смерти родителей девочку забрали  к  себе  Гагариновы.  Княгиня
Зинаида Львовна, урожденная Шувалова, была давней  подругой  Маменькиной
матери. В девушках они  вместе  учились  в  Екатерининском  институте  и
поклялись никогда не расставаться. Выйдя замуж за князя, она не оставила
подругу без внимания,  и  именно  по  ее  рекомендации  обер-шталмейстер
 императорского двора  его  светлость  князь
Владимир Илларионович Гагаринов назначил управляющим своих тамбовских  и
пензенских имений отставного офицера, начавшего свою военную службу  еще
при Екатерине II, небогатого столбового дворянина Резванова.
   Александр Гаврилович, вышедший в отставку после тридцати лет  службы,
одно время находился в ведомстве  императрицы  Марии  Федоровны,  весьма
благоволившей к нему.
   И женился Резванов по ее рекомендации на девушке из хорошей,  хотя  и
не очень богатой семьи коллежского советника Василия Гобериуса,  потомка
шведского военного лекаря Отто Гобериуса,  попавшего  в  плен  во  время
Полтавского сражения да так и оставшегося в  России  после  женитьбы  на
русской дворянке.
   После рождения дочери Александр Гаврилович ушел  в  отставку  в  чине
полковника и принял в  управление  обширные  и  богатые  поместья  князя
Гагарниова.
   Семья переехала в принадлежащую князю деревню  Ельцово  в  Пензенской
губернии и поселилась в Просторном управительском доме.
   Ни  Зинаида  Львовна,  ни  Надежда   Васильевна,   конечно   же,   не
подозревали, почему их мужья так быстро подружились. Причина крылась  не
только в том, что их жены были близки, а и в другом: оба были  и  прежде
хорошо знакомы по масонской ложе.  Впрочем,  молодым  женщинам  не  было
никакого дела до бесед их мужей, которые те вели  всю  ночь  напролет  в
редкие  встречи,  когда  семейство  Гагарииовых,  отправляясь  на  воды,
останавливалось проездом на неделю в Ельцове. Женщины тоже проводили все
это время вместе, в бесконечных разговорах о детях и в  воспоминаниях  о
счастливых и беззаботных днях в стенах Екатерининского института.
   Раза два княгиня брала с собой  на  воды  и  подругу  с  дочерью,  но
маленькая Маша запомнила из этих поездок  лишь  один  эпизод:  во  время
прогулки она подвернула ножку, и сын Гагариновых Митя - ему в  то  время
было лет десять - нес ее до  коляски  на  спине,  не  доверяя  женщинам,
поскольку уже считал себя настоящим мужчиной.
   Через четыре года счастливой и безмятежной жизни  в  Ельцове  у  Маши
появился братик, которому было уготовано погибнуть вместе с маменькой  и
отцом  в  беспощадном  огне,  оставившем  голубоглазую  девочку  круглой
сиротой...
   Прошло пятнадцать лет. Сын  Гагариновых  закончил  Морской  кадетский
корпус и поначалу мичманом, а теперь уже капитан-лейтенантом  служил  на
фрегате "Александр Невский", избороздившем моря  и  океаны,  ходившем  в
Америку и Японию, к берегам Австралии и Южной  Африки.  Сейчас  ему  шел
двадцать восьмой год, и с того времени, как он поступил в Морской корпус
и стал кадетом, а потом и гардемарином, Маша видела его всего один  раз,
когда молодой безусый мичман приехал в двухмесячный отпуск,  прежде  чем
отправиться к месту службы на Черноморский флот.
   Конечно, князь Гагаринов, занимающий  видное  место  при  дворе,  мог
договориться о направлении единственного отпрыска  на  Балтийский  флот,
поближе к дому, или даже  в  Гвардейский  морской  экипаж,  но  Владимир
Илларионович, обладая крутым и строгим нравом, не послушал просившей  об
этом жены, заметив, что не у материнской юбки,  а  в  битвах  закаляется
мужской характер...
   В этом году Гагариновы решили провести лето в своем имении Полетаево.
Владимир Илларионович вышел в отставку и волен был  распоряжаться  собой
как ему заблагорассудится. Тем  более  что  накануне  Пасхи  он  получил
письмо от сына, в котором тот извещал родителей о своем намерении  летом
приехать в отпуск на три месяца и желании провести его в Полетаеве.
   Князь не особо удивился такому желанию. Полетаеве было одним из самых
любимых мест летнего отдыха княжеской семьи. Большой, хотя и одноэтажный
господский дом стоял на холме над рекой Сорокой.  В  нем  было  двадцать
комнат, обставленных  немецкой  мебелью,  полы  закрывали  персидские  и
индийские ковры, стены  четырех  гостиных  украшали  прекрасные  картины
итальянских  художников.  На  некотором  удалении  от  дома   находилось
несколько флигелей для приезжих и превосходная баня, от нее к реке  вела
каменная  лестница.  По  ней  напарившиеся  гости  сбегали  на  берег  и
окунались в холодные и темные от прибрежных кустов воды.
   Выше по течению стояла большая  мельница,  в  которой  мололи  зерно,
почитай, со всего уезда.
   После поступления Мити в кадетский корпус, а потом и Маши в  Смольный
институт Гагариновы почти не бывали в Полетаеве, но, несмотря на это,  в
имении были  построены  новые  оранжереи,  в  которых  росли  диковинные
фруктовые деревья и причудливые цветы,  теплицы,  парники,  вольеры  для
экзотических птиц и животных.
   На  заднем  дворе   по-прежнему   работали   мастерские:   столярная,
слесарная, каретная и ткацкая. В конюшнях находилось более двух десятков
лошадей для верховых прогулок...
   По приезде Маша сразу же отправилась на  конюшню,  где  ее  дожидался
подарок князя - молодой золотистый дончак Ветерок. Завидев  хозяйку,  он
радостно заржал и потянулся к девушке, требуя лакомство - горбушку хлеба
с солью.
   С тех пор Маша на целые дни пропадала из дому,  объезжая  на  Ветерке
близлежащие села, рощи, купалась  в  одной  ей  ведомой,  запрятанной  в
зарослях краснотала заводи, часами лежала на спине на  вершине  древнего
холма и наблюдала за  плывущими  по  небу  облаками.  Они  клубились  на
горизонте причудливыми замками, медленно и покойно текли над  головой  и
тихо меняли своп очертания. Такой же тихой  и  безмятежной  была  и  вся
прежняя жизнь Маши Резвановой.
   Она прекрасно училась в Смольном институте, много читала по-русски  и
по-французски и все годы была одной из лучших учениц. Она искусно вязала
и шила, а ее рукодельные халаты, которые воспитанницы вышивали в подарок
императрице и ее детям, были отмечены особой благодарностью  Государыни.
И Маша в числе пяти особо отличившихся воспитанниц  была  несколько  раз
приглашена на дворцовые праздники.
   В институте их учили молиться, любить царя, царицу  и  их  детей.  Им
усиленно внушали, что император - образец мужской красоты, а его супруга
- пример добродетели и  благочестия,  которому  молодые  девушки  должны
всегда следовать.
   Многие ее подруги к окончанию института были уже влюблены, но  Машино
сердце до сих пор было не занято. И ни одни из множества молодых  людей,
живших по соседству и посещавших имение чуть ли не каждый день, так и не
сумел  обратить  на  себя  ее  внимание  ни  отточенностью   манер,   ни
остроумием, ни даже богатым наследствам или титулом...
   Мария Резванова умела спокойно поставить на место и  излишне  ретивых
поклонников, и самовлюбленных франтов,  и  докучливых  вдовцов,  имеющих
помимо  приличного  состояния   изрядный   довесок   из   многочисленных
отпрысков, тетушек, дядюшек и разного рода  приживалок,  заполняющих  их
дома.
   Зинаида Львовна стремилась устроить жизнь  своей  любимицы  наилучшим
образом, а потому беспокоилась и порой даже сердилась на Машу  из-за  ее
чрезмерной разборчивости.
   Но князь неизменно вставал на защиту девушки,  и  вдвоем  они  давали
отпор княгине, а уже наедине Владимир Илларионович успокаивал жену:
   - " Не стоит расстраиваться по поводу Машеньки. Пусть поживет с нами.
И ничего страшного, если в этом сезоне не найдется подходящий жених.  За
кого попало мы ее не отдадим. Она  девушка  разумная  и  достойна  того,
чтобы выйти замуж за человека, к которому почувствует влечение. А до той
поры, дорогая, не суетись. С октября начнем выезжать в свет, и я уверен,
что нашу девочку ждет грандиозный успех.
   Я чувствую, что равных ей по очарованию в этом сезоне не будет.
   - Да, - соглашалась с ним Зинаида Львовна и печально  вздыхала,  -  я
уверена: никто из девиц не сравнится с нашей Машенькой в красоте  и  тем
более в скромности. Но я со страхом думаю о том дне, когда мы  останемся
совершенно один.
   Митю мы годами не видим, а теперь и Маша скоро от нас уедет. А я  так
к ней сердцем прикипела, ну прямо как к родной?
   - Не огорчайся, матушка, - улыбался князь и обнимал жену за плечи.  -
Мы Машу непременно поближе к дому замуж отдадим, чтобы можно  было  чаще
навещать. А на лето все ее семейство будем к себе в Полетаеве  забирать.
Представляешь,  как  тут  весело  будет:  малыши   по   поляне   бегают,
мамки-няньки их урезонить пытаются, вы с Машей в белых летних платьях, в
шляпках, с зонтиками в руках по аллеям  прогуливаетесь,  а  мы  с  зятем
сидим на террасе, пьем кахетинское, курим сигары и беседуем  о  лошадях,
видах на урожай и счастливы безмерно...
   - Стареешь, Владимир Илларионович, - улыбалась княгиня и  принималась
в который уже раз  перебирать  кандидатуры  наиболее  достойных  женихов
Санкт-Петербурга и Москвы. Но князь, с присущей  ему  щепетильностью,  в
каждом из них находил массу недостатков, и, поссорившись  несколько  раз
за вечер, супруги в конце концов мирились, чтобы назавтра вновь заняться
обсуждением так занимавшего их вопроса.
   Маша об их спорах не догадывалась и без особого  желания  откликалась
на попытки княгини завести разговор о предстоящем сезоне и о  том,  что,
вероятнее всего, последует ряд предложений и как нужно поступить  в  том
или ином случае.
   Втайне  Маша,  конечно,  ждала  начала  сезона.  Это  был  ее  первый
настоящий выезд в свет, и сердце ее замирало в сладостных  предчувствиях
встречи с тем, кого она безумно  полюбит  и  кто  ответит  ей  такой  же
пылкостью и страстью. Он представлялся ей непременно жгучим  брюнетом  с
черными усами и с горящим взором. Он будет  неимоверно  красив,  смел  и
богат. Тут Маша всегда вздыхала. Богатство предполагаемого возлюбленного
особого значения для нее не имело, гораздо романтичнее было бы  полюбить
бедняка, но она знала, что князь и княгиня ни  за  что  не  позволят  ей
выйти замуж пусть и за благородного, но  несостоятельного  жениха,  и  с
этими мечтами она постаралась расстаться.
   Так прошел нюнь. В доме со  дня  на  день  ждали  появления  Молодого
князя. Маша видела его в последний раз семь лет назад и особых восторгов
но поводу его предстоящего приезда не испытывала.  Высокий  и  смазливый
молодой человек, в которого превратился ее прежний друг и защитник,  был
слишком занят собою и считал ниже своего достоинства обращать какое-либо
внимание на худенькую белобрысую девчонку, с любопытством  следившую  за
каждым его шагом и с готовностью выполнявшую любую его  просьбу.  Задрав
высокомерно нос, он приказывал нести  ему  квасу  или  молока,  а  то  и
отгонять мух от лица, когда он изволил  засыпать  в  гамаке  в  саду.  И
княгиня, и в особенности князь нещадно ругали сына за подобное отношение
к девочке, но от того их слова отскакивали словно от  стенки  горох.  Он
продолжал как ни в чем не бывало использовать Машу  вместо  мальчика  на
побегушках.
   Но вскоре она взбунтовалась. В соседнем имении,  верстах  в  трех  от
Полетаева, жил помещик Добродеев, у которого гостила племянница,  девица
дет двадцати по имени Тамара.
   Она говорила с явным французским  прононсом  (а  возможно,  это  было
следствием  хронической  простуды)  и  к  тому   же   басом   и   своими
пронзительными черными глазами, крупным носом и  заметными  усиками  над
верхней губой напоминала знаменитую грузинскую  царицу.  Так  вот,  Митя
вдруг вздумал влюбиться в нее и затеял  интенсивную  переписку  с  дамой
своего сердца, а Маше, естественно, определил роль почтальона.  Поначалу
она восприняла это как своеобразную игру, но обнаглевший  до  неприличия
влюбленный вздумал отправить ее к дубу,  дупло  которого  использовалось
вместо почтового ящика, глубокой ночью, а  идти  туда  нужно  было  мимо
деревенского погоста, где, но слухам, в полночь видели какие-то странные
фигуры в мерцающих одеждах. И Маша наотрез отказалась.
   Рассерженный  Дмитрий  попытался  вытолкать  ее  за  дверь,  но  Маша
уцепилась за дверную ручку, и как ни силился бравый мичман  оторвать  от
нее упрямую девчонку, не слишком в этом преуспел. Затем он ухватил ее за
ухо, чтобы знала, как почитать старших, но Маша больно пнула его но ноге
и пообещала выцарапать ему глаза, чтобы он  никогда  не  смог  лицезреть
свою "усатую тараканиху", как она до  этого  только  про  себя  называла
пассию Мити.
   Раздосадованный молодой человек запустил  в  нее  подушкой.  Маша  не
осталась в долгу и  метнула  в  него  тяжелый  валик  с  дивана.  Мичман
пригнулся, а валик вылетел в окно и упал в  аккурат  на  дворовую  шавку
Басурманку,  та  с  истошным  лаем  и  визгом  промчалась  но  двору   и
успокоилась только в лопухах за забором, окружавшим усадьбу.
   Несколько дней Митя делал вид, что в упор не замечает девочку.  Князь
и княгиня переглядывались и веселились от души, наблюдая, с каким гордым
и неприступным видом их  сын  шествовал  мимо  их  воспитанницы,  а  она
прыгала следом за  ним  -  худая,  голенастая,  похожая  на  молоденькую
козочку - и строила за его спиной потешные гримасы,  передразнивала  его
походку и ж