ему  выйти
наружу. Антон предложил подпилить тын или сделать подкоп, но этим  можно
было заниматься  лишь  в  ночное  время,  когда  стража  вокруг  острога
удваивалась, да и исчезновение Антона на продолжительное время не  могло
не вызвать подозрений у их хитрой хозяйки.
   Маша не находила себе места от отчаяния, плохо спала, поскучнела,  по
даже Мите не могла поведать о своих переживаниях, боясь огорчить  его  и
позволить ему засомневаться в задуманном ею предприятии.
   Во время коротких свиданий она старалась быть  веселой,  рассказывала
ему о том, чем занимается, как живет, с кем встречается. Митя  тоже  был
неизменно весел, много шутил и смеялся, в свою очередь рассказывал ей  о
своих  друзьях-товарищах,  о  законах  острожной  жизни,   суровых,   но
по-своему справедливых, а норой и беспощадных.
   Но об  одном  они  молчали,  словно  сговорившись:  о  той  безумной,
неистовой ночи любви, которую осмелились себе подарить. О ней и  Маша  и
Митя вспоминали лишь втайне друг от друга, стараясь не  выдать  себя  ни
блеском  глаз,  ни  судорожным   вздохом,   когда   их   руки   нечаянно
соприкасались, ни мимолетным взглядом, от которого сохли губы, а  сердце
начинало штормить  и  замирать  в  самые  неподходящие  моменты.  Когда,
например, Маше вдруг вздумалось зашить Мите порванный ворот рубахи, а он
тут же, недолго думая, снял ее с себя и положил ей на колени. И она едва
удержалась, чтобы не прижаться к ней лицом, ощутить этот ставший  родным
запах  мужского  тела,  табака  и  еще  чего-то  необъяснимо  знакомого,
желанного и дорогого - запах ее любимого.
   В первое  после  свадьбы  свидание  Митя  решил  было  продолжить  их
отношения. Офицер привычно отлучился куда-то по неотложным делам, и Митя
не преминул воспользоваться тем, что они один, привлек к себе Машу, стал
покрывать поцелуями ее лицо, губы, шею, не  позволяя  ей  произнести  ни
единого слова. А потом подхватил  на  руки  и  понес  к  узкой  кушетке,
стоящей у стены арестантской комнаты. Маша попробовала  освободиться,  и
когда он не обратил на это никакого внимания, рассердилась  и  попросила
отпустить ее. Митя, похоже, растерялся, но  просьбу  ее  выполнил.  Маша
одернула платье, поправила шляпку и, стараясь не смотреть ему  в  глаза,
быстро проговорила:
   - Митя,  теперь  тебе  совсем  не  обязательно  демонстрировать  свою
любовь. Свидетелей здесь не наблюдается, и поэтому  можно  обойтись  без
нежностей и поцелуев.
   Митя вздрогнул, как от пощечины, отстранился  от  нее  и  вернулся  к
столу. Не вымолвив ни единого слова, опустился на  стул  и  закрыл  лицо
ладонями... Маше показалось, что он  плачет,  по  ист,  через  несколько
мгновений он отнял руки от лица, посмотрел на  ее  расстроенное  лицо  и
рассмеялся:
   - Не переживай,  Машуня!  Я  все  хороню  понимаю!  Просто  иногда  я
становлюсь забывчивым, и мне надо чаще напоминать,  что  ты  собираешься
замуж за другого, а все, что  было  между  нами,  только  лишь  coinnion
secrets,  disguise  tricks  , так сказать...
   Маша пожала плечами,  понимая,  что  ее  оправдания  вызовут  у  Мити
приступ ярости, об этом говорили сжатые до  толщины  кинжального  лезвия
губы и далеко не любящий  взгляд  из-под  прищуренных  век.  Итак,  Маша
промолчала. Митя сдержался и почти не выдал  своего  гнева.  И  поэтому,
определив  границы  своих  взаимоотношений,  они  предпочли  остаться  в
прежних рамках, понимая, что худой мир лучше доброй ссоры  и  им  прежде
всего, нужно думать об организации побега, а не о выяснении отношений, у
которых все, равно нет будущего...

***

   Прасковья Тихоновна прикрикнула на замедливших было  бег  лошадей,  и
Маша отвлеклась от своих печальных мыслей. Разбитая  проселочная  дорога
бежала вдоль опушки молодого леса. Отсюда  всего  с  версту  до  горячих
ключей.
   - Прасковья Тихоновна, - попросила Маша,  -  давайте  остановимся  на
часок, сходны на источники...
   Хозяйка тут же натянула поводья, лошади  стали.  Прасковья  Тихоновна
взяла с телеги охотничье ружье, без него она и на десяток саженей в  лес
не удалялась, окинула строгим взглядом спешившихся  Антона  и  Цэдена  и
велела им подождать у телеги, пока она и Мария  Александровна  сходят  к
ключам искупаться. И уже через минуту  обе  женщины  вступили  на  узкую
тропинку, ведущую к лесу.
   Лесная опушка... Это как сенцы у дома. Мохнатые  сосенки-подростки  и
тоненькие  девчушки-берсзки,  белоствольные,  с  жидкими   растрепанными
косичками ветвей, словно выбежали навстречу и застыли на месте, не желая
возвращаться обратно в хмурую тишину,  -  под  солнышком,  на  ветру,  в
компании  полевых  цветов,  куда  как  веселен  и  интересней!  Здесь  и
разнотравье богаче, и простору больше, а воздух - хоть ковшиком черпай и
ней себе на здоровье. Сюда с берега Аргуни залетают  стрекозы,  а  возле
цветов вьются с жужжанием увальни-шмели и звенят юркие пчелы.
   Поляна сплошь заросла  желтой  "куриной  слепотой"  и  бледно-голубой
полевой геранью. Маша осторожно, чтобы  не  затоптать  нечаянно,  обошла
куртинку  жарков  и  молча  подивилась  их  необыкновенной  красоте:  ну
точь-в-точь солнечный  зайчик,  шалун  и  озорник,  прилег  отдохнуть  в
тенечке,  разленился  и  остался  среди  этих  шелковых,  ласковых  трав
навечно.
   Тропка вьется, бежит по крутым косогорам, огибает  огромные  камни  и
стволы   деревьев:   медно-красные   -   сосновые,   серовато-бурые    -
лиственничные, белые с черными подпалинами - березовые! Нога то скользит
по сухой хвое, то проваливается в мох, то шуршит в прошлогодних листьях,
прошитых тонкими Иголочками  новорожденной  травы:  весна  только-только
пробилась под эти сумеречные своды.
   То и дело тропа скрывается либо в кустах багульника, густо усыпанного
мелкими жесткими листьями и  нежно-сиреневыми  цветами,  либо  в  пышных
зарослях папоротника. Педелю  назад  Маша  и  Литой  помогали  Прасковье
Тихоновне  солить  в  бочке  молодые  папоротниковые  барашки.   Хозяйка
уверяла, что китайцы почитают их за лакомство, и вправду, если поджарить
их потом на масле, вкуснее грибов получается.
   А трона тем временем миновала хрупкие кусты жимолости и выпела Машу и
Прасковью Тихоновну на высокий утес.
   Из-под него как раз и бьют горячие ключи.  Поднимающиеся  снизу  пары
одели камни в ржавую плесень с не  очень  приятным  запахом.  Здесь,  на
утесе, на ветру, эти запахи не так ощутимы, к тому же отсюда открывается
чудесный вид на окрестные сопки и сам поселок,  до  которого  но  прямой
версты три, не более.
   Маша приложила ладонь к глазам. Заводской пруд, широкий у  запруды  и
уходящий узкой горловиной в распадок, как голубое  треугольное  зеркало,
врезан в зеленую  рамку  берегов.  По  пологому  скату  противоположного
берега протянулись улицы заводской слободки с крохотными издалека избами
и  уже  зазеленевшими  пятнами  огородов.  Казачьих  домов  с  утеса  не
рассмотреть, их скрывает край сопки. Но хорошо видны площадь, на которой
с одного ее края поблескивает золочеными куполами церковь, с  другого  -
распахнула призывно двери лавка местного купца Шевкупова, а с третьего -
темнеет громада острога. А над площадью, угнездившись на покатом  холме,
возвышается здание заводской конторы с красной крышей, выкрашенное в тот
же желтый цвет, что и острог. Но вокруг конторы менее высокий забор.
   Ниже запруды  в  глубоком  распадке  разбросаны  заводские  здания  и
мастерские.  Среди  них  выделяется  грузная,  словно  беременная  баба,
закопченная башня доменной печи, подпираемая отвалами темно-сизой руды.
   Маша с трудом подавила вздох разочарования. Сколько ей еще  наблюдать
эту изрядно надоевшую картину, одному господу богу  известно,  и  в  его
лишь воле помочь им с  Митей  или  оставить  навсегда  в  этих  краях  в
наказание за те грехи, что они уже успели совершить.
   Прасковья Тихоновна отвела от лица  березовую  ветку,  оглянулась  на
отставшую Машу:
   - Поспешаем, девонька! Теперь до ключей рукой подать.
   И  в  то  же  мгновение  сонную  тишину  изленившегося  леса  пронзил
отчаянный женский крик, особенно поразивший Машу тем,  что  и  нем  было
больше ярости, чем страха.
   Женщины застыли на месте, испуганно переглянулись  и,  не  раздумывая
более ни секунды, ломая кусты, поспешили на голос. Выскочили на поляну и
остолбенели.
   Нагая женщина с распущенными мокрыми темными полосами  отбивалась  от
трех наседавших на нее казаков. Она прижалась спиной к  толстому  стволу
сосны. Судорожно вздернутая вверх  рука  сжимала  кривой  сосновый  сук.
Сверкнула на солнце капля воды на розовом соске высокой полной груди...
   Женщина взметнула еще выше над головой свое оружие и вновь яростно  и
истошно закричала.
   Никто из четверых не заметил появления Маши  и  Прасковьи  Тихоновны,
застывших на месте от неожиданности.
   Оказавшийся ближе всех  к  женщине  рослый  чубатый  казак  с  лицом,
залитым кровью, ринулся на нес.
   - Убью! - страшно закричала незнакомка, но чубатый  каким-то  образом
увернулся от удара, перехватил ее руку, заломил за спину и,  выбив  сук,
рывком бросил женщину себе под ноги.
   - Ах ты, мерзавец! - не крикнула, а скорее выдохнула Маша,  выхватила
у Прасковьи Тихоновны ружье и, на бегу взведя курок, бросилась на помощь
к женщине. Но в следующее мгновение ружье у нее грубо  вырвали  из  рук,
резко оттолкнули в сторону, и Маша, споткнувшись о  кочку,  приземлилась
на четвереньки прямо на порыжелую, затоптанную траву на берегу  горячего
источника. Так что последующее  сражение  наблюдала,  стоя  на  коленях,
забыв о том, что следует подняться на ноги. Антон, а это был он, на бегу
перекинул ружье Прасковье Тихоновне и устремился на чубатого.
   Но под  руку  ему  подвернулся  четвертый  из  казаков,  низенький  и
колченогий, до этого он  с  опаской  стоял  поодаль,  но,  заметив,  что
чубатый тоже двинулся к женщине.  Весь  предназначенный  чубатому  заряд
гнева достался колченогому.  Антон  на  ходу  ухватил  его  за  шиворот,
отвесил сильнейший пипок и, как ненужную тряпку,  зашвырнул  бедолагу  в
источник. Тот с шумом и брызгами приземлился  точно  в  центре  глубокой
каменной выемки, выточенной горячими струями,  и  заквохтал,  забился  в
воде, не понимая, какая сила забросил;! его сюда.
   Оба его дружка завертели очумело головами,  потом,  не  сговариваясь,
кинулись с двух сторон на Антона.  Но  уже  в  следующую  секунду  Антон
ухватил их за грудки,  смачно  припечатал  затылком  о  затылок,  одного
отшвырнул в сторону, и тот с коротким криком ткнулся лицом  в  устланную
ржавой хвоей землю. А второй, проделав тот же путь, что и его колченогий
товарищ, сшиб того  с  йог,  и  уже  оба  незадачливых  любителя  острых
ощущений забултыхались в целебном источнике, кроя матом весь белый свет.
   Чубатый выхватил из ножен висевшую на боку шашку и кинулся на Антона,
и плохо бы пришлось парню, если бы из кустов не выскочил Цэден и,  издав
пронзительный крик, не вытянул казака вдоль спины своей нагайкой.  Шатка
вывалилась из рук чубатого, он схватился за плечо, яростно выругался, но
в этот момент Прасковья Тихоновна навела  на  него  ружье  и  неожиданно
густым басом рявкнула на сникшего враз казака:
   - Вы что, охальники? Девку  решили  опозорить?  Сегодня  же  о  ваших
байстрючных делах старшине доложу!
   - Да мы ничего! - с виноватой ухмылкой промямлил чубатый, отступая от
надвигающейся на него грозной казачки и утирая все еще бегущую  по  щеке
кровь. - Пошутковалп малость,  а  она,  вишь,  сразу  но  морде,  да  до
крови... Вот и хотели чуток поучить...
   - Я бы тебя, черта конопатого, задушила, допрежь ты  меня  тронул,  -
сказала сквозь зубы женщина и, повернувшись ко  всем  спиной,  сверкнула
вдруг  через  плечо  своими  черными  глазищами  с   таким   неприкрытым
бешенством, что Маша поверила - это не пустые  слова,  вправду  задушила
бы!
   Женщина тем временем отступила  к  ближним  кустам  и  нырнула  в  их
спасительную глубину.
   - А ну, Степка, - приказала  Прасковья  Тихоновна  чубатому,  -  неси
платье. Куда ты его, собачий сын, подевал?
   - Это не я! - Степан кивнул  головой  на  казака,  который  продолжал
стоять на коленях, сжавшись в комок и втянув плешивую голову в плечи.  -
Это Федот его на сосну забросил.
   И действительно, на нижних ветках ближайшей от берега сосны виднелось
что-то белое...
   Антон ухватил оглушенного ударом казака за  плечи,  рывком  приподнял
над землей и поставил на ноги:
   - А ну, сучий потрох! Живо на дерево!
   Казак испуганно отшатнулся от него, как-то  по-заячьи  подпрыгнул  на
месте, прихрамывая, помчался к дереву и с  поистине  беличьей  ловкостью
взобрался на него. Через минуту он протянул одежду Прасковье  Тихоновне,
она передала  ее  Антону,  потому  что  до  сих  нор  держала  ружье  на
изготовку.
   Антон подошел к кустам и положил одежду на траву. В то  же  мгновение
из кустов вынырнула женская рука, ухватила  одежду  и  тут  же  скрылась
среди густой зелени.
   Маша посмотрела на Антона. Слуга виновато улыбнулся:
   -  Простите,  Мария  Александровна!  Очень  я  испугался,  -  что  вы
стрельнете в этих скотов, потому и  толкнул  вас.  Каюсь,  не  рассчитал
маленько.
   - Ничего, Антоша, - Маша похлопала  его  по  плечу  и  улыбнулась,  -
молодец, вовремя на помощь пришел.
   Парень почесал в затылке:
   - А мы ведь с Цэденом подумали, на вас кто напал! Не чаяли и в  живых
застать...
   Прасковья Тихоновна с одобрением оглядела Антона и молча улыбавшегося
бурята и пообещала:
   - Сегодня непременно поросенка зажарю, по  такому  поводу  не  грешно
будет и стопочку-другую  пропустить.  -  Она  сурово  сдвинула  брови  и
посмотрела на присмиревших казаков, сгрудившихся на берегу источника.  -
А этих охальников сей же час отведем в Терзю и сдадим в арестантскую...
   - Не трожь их, Прасковья, - раздалось из кустов, и  женщина,  вернее,
совсем  еще  молодая  девушка,  насколько  успела  разглядеть  ее  Маша,
выглянула из кустов, прикрываясь исподней рубахой. - Не хочу, чтобы  зло
на меня копили!
   Прасковья Тихоновна покосилась на понурившихся в  ожидании  приговора
безобразников и с неохотой согласилась:
   - Ладно, будь по-твоему, Васена!  -  Она  опустила  ружье  к  ноге  и
погрозила казакам кулаком:
   - А вы, сукины дети, смотрите мне! Кто хоть  пальцем  ее  тронет,  не
взыщите тогда! Вы меня знаете, из-под земли достану!
   - Премного благодарны, Прасковья  Тихоновна!  -  отвесил  ей  поясной
поклон  заметно  повеселевший  чубатый   казак   и   скомандовал   своим
дружкам-приятелям:
   - А ну, марш до казармы! - Но, отойдя на несколько шагов,  громко,  с
явной издевкой в голосе произнес:
   - Ну вот, загоняли косулю для себя, а она, смотри, кому досталась!  -
И с вызовом посмотрел на Антона.
   Маша заметила, как побледнел ее слуга и,  сжав  кулаки,  шагнул  было
вслед за казаком, но Прасковья  Тихоновна  ухватила  парня  за  рукав  и
сердито прикрикнула на него:
   - А ну, охолонись! С них как с гуся вода, а  тебе  выговор,  если  не
хуже от коменданта. Пущай катятся с богом, пока я совсем не осерчала,  -
Она вновь подняла свой внушительный кулак, и казаков как ветром сдуло  с
поляны.
   Когда они скрылись в густом березняке, незнакомка быстро поднялась из
кустов и, высоко вскинув руки, проворно надела рубаху. На  какой-то  миг
мелькнуло розовато-смуглое тело,  сильное  и  гибкое,  длинные  стройные
ноги, высокая грудь, кровоточащая ссадина на левой руке, и  все  тут  же
укрылось от посторонних глаз белым полотном рубахи.
   - Эй, девка, - окликнула ее Прасковья  Тихоновна,  -  ждать  тебя  не
будем, своих делов хватает, а чтобы эти охальники  тебя  не  пристрелил,
оставляем тебе сторожа. Пущай до избы проводит. -  Она  кивнула  Антону,
пригляди, мол, и парень, слегка покраснев, молча кивнул в ответ, подошел
к сосне, на  которую  казаки  забросили  перед  этим  одежду  Васелы,  и
опустился на траву.
   Маша с  удивлением  посмотрела  на  хозяйку,  поразившись  невиданной
покорности и уступчивости своего слуги. Но та лишь лукаво подмигнула  ей
и приказала Цэдену:
   - Пошли, что ли! Солнце вон уже горы коснулось...

***

   Они втроем стали медленно  подниматься  в  гору.  А  Антон,  не  смея
взглянуть  в  сторону  кустов,  в  которых  продолжала  шуршать  одеждой
незнакомая ему девушка, поднялся на  ноги  и,  заложив  руки  за  спину,
принялся ходить взад и вперед по берегу ручья.
   - Я сейчас, барин, - донеслось  вдруг  до  него,  и  через  мгновение
девушка появилась перед ним  в  ситцевом  набивном  сарафане,  обутая  в
легонькие чирочки. Белый платок она перекинула  через  плечо  и,  прямо,
немного  насмешливо  поглядывая  на  Антона,  принялась  заплетать  свою
толстую, жгуче-черную косу.
   Теперь, в длинном сарафане, она казалась тоненькой, даже  хрупкой.  И
лицо у нее было совсем еще юное, девчачье, очень милое  и,  несмотря  на
сильный  загар,  нежное:  небольшой  прямой,  слегка   вздернутый   нос,
по-детски припухлые губы, высокий чистый лоб, и только  большие,  широко
расставленные темно-карие, почти черные глаза уже утратили  свойственное
юности выражение безмятежности и беззаботности.
   - У тебя рана на руке, ее надо перевязать, - сказал Антон  неожиданно
хриплым голосом и, ухватившись за левый рукав  своей  рубахи,  попытался
его оторвать.
   Девушка удержала его:
   - Что ты, барин! Как но слободке пойдешь? - И засмеялась.  -  У  меня
шкура дубленая, все как на собаке вмиг заживает.
   - Зачем на себя наговариваешь? - с упреком произнес Антон и придержал
ее за руку.
   - Право, так оно и есть, - она отвела мужскую руку  и  засмеялась.  -
Напугался, барин? - Прежде строгие темные глаза ее словно заискрились.
   - Какой я тебе барин! - смутился Антон и даже покраснел.  -  Я  такой
же, как и ты.
   - Не скажите. - Девушка с хитрой улыбкой обвела его взглядом,  и  уже
лукавые нотки зазвучали в ее голосе. -  Одежа  у  вас  городская,  да  и
говорите не но-нашенски...
   - Хозяйка моя у Прасковьи Тихоновны в  постоялицах,  слышала  небось,
замуж она за ссыльнокаторжного, моего бывшего барина князя Гагаринова, в
прошлом месяце вышла.' - Слышать слышала, а на венчание-то  побывать  не
удалось.  Я  второй  день  как  из  тайги  возвернулась.  -  Девушка   с
неподдельным  интересом  оглядела  рослого,   незнакомого   парня,   так
безоглядно бросившегося на ее защиту, и почти ласково спросила:
   - Ну, а если не барином называть, то как?
   - Антоном, как еще...
   - Ну, это не про меня, -  серьезно,  почти  грустно  сказала  она,  и
мгновенная перемена ее настроения вдруг радостно и одновременно тревожно
кольнула сердце Антона. - А величать как?
   - А вот это уже не про меня! - озорно улыбнулся  Антон.  -  Давай  не
будем препираться, скажи лучше, как тебя звать, красавица.
   Девушка рассмеялась, показав ослепительно белые и ровные зубы:
   - Спасибо на добром слове, а то  меня  все  Васеной  кличут,  да  еще
Васькой-охотницей, а ты, мил-человек, сподобился, красавицей назвал. Али
впрямь приглянулась, или соврать - не дорого взять?
   Антон растерянно развел руками, не зная,  что  ответить,  а.  девушка
вновь посмотрела на него с усмешкой, доплела свою косу, закинула  ее  за
спину и повязалась белым платочком.
   И произнесла неожиданно серьезно и тихо:
   - Спасибо вам, Антон, и Прасковье передайте, и барышне вашей.  -  Она
зарделась и отвела глаза. - По правде сказать, одной мне с  ними  ни  за
что не справиться. Ссильничали бы, как нить дать.  Этот  чубатый  Степан
давно жить с ним предлагает, а я и на дух его  не  переношу,  вот  он  и
решил меня сломать... Ирод проклятый! - Васена сплюнула себе под ноги  и
перекрестилась. Потом взглянула на Антона, продолжавшего смотреть на нее
растерянно и смущенно, и попросила:
   - Не провожай меня, не надо. Я распадком сейчас  быстренько  до  дома
добегу. А ты езжай, догоняй свою барышню. - И, не дожидаясь ответа,  она
стремительно