и  способностью  смеяться  по  всякому
поводу.
   В доме была богатая библиотека,  где  Маша  с  удивлением  обнаружила
последние издания не только русских, но и зарубежных писателей, а  также
с десяток подшивок разных газет и  журналов,  издававшихся  и  Москве  и
Санкт-Петербурге.  Дочери  и  племянницы  Егора  Кузеванова  учились   у
домашних учителей языкам, музыке, танцам, а его единственный сын Тимофей
получил образование во Франции. Он был очень милым и скромным  юношей  и
никак не вязался с  образом  толстого  нагловатого  детины,  какими,  но
представлению  Маши,  были  все  купеческие  сынки.   Тимофей   оказался
прекрасным собеседником и, что очень важно, умелым рассказчиком. Уже  на
второй или третий  день  Машинного  пребывания  в  доме  Кузевановых  он
признался ей, что собирает материалы о правах и обычаях народов Сибири и
мечтает написать об этом книгу.
   По вечерам в доме Кузевановых собирались гости,  составлявшие  высший
круг иркутского государства. Было среди них  много  молодых  людей,  как
оказалось,  сыновей  купцов,  ловко  владеющих  языками   и   искусством
комплимента, прекрасно танцующих и музицирующих на  фортепиано.  Богатое
купечество составляло местную аристократию и по образованию и воспитанию
далеко опередило купцов, проживающих по другую сторону Урала.
   Торговали они с Китаем, успешно обменивая на чай  и  шелка  сибирские
меха, скупаемые у якутов за бесценок.  Занятие  это  приносило  огромную
наживу, тем более что находи, лось в руках нескольких торговых фирм,  не
допускавших  конкуренции  со  стороны   московских   купцов.   В   таких
благоприятных условиях иркутские и нерчинские купцы основали  богатейшие
торговые дома и, убедившись в  пользе  образования,  не  жалели  никаких
денег, посылая детей на учебу во Францию, Англию, Германию...
   Видя горе Маши, а она не могла его  скрыть,  потому  что  гражданский
губернатор Зарин не  принимал  ее  уже  неделю,  Тимофей  и  его  сестры
старались всячески развлекать ее, катали каждый день по Иркутску  и  его
окрестностям в великолепных санях с такой же великолепной упряжью. А что
касается лошадей, то старик Кузеванов хвастался, что они у  него  лучше,
чем у самого генерал-губернатора. Это  были  мощные,  высокие  на  ногах
рысаки, которые играючи проходили с десяток верст,  а  то  и  больше,  с
полными санями молодежи, а потом конюхи с трудом заводили их в  конюшню,
столько еще нерастраченной энергии оставалось в этих сильных и  красивых
животных.
   Особенно любила молодежь окрестности реки Ушаковки, где располагались
особняки  местных  богачей  и  дом   гражданского   губернатора.   Здесь
по-особому чувствовался размеренный, спокойно-патриархальный уклад жизни
среди пышных садов, парков, изящных  мостиков  и  беседок,  вблизи  стен
женского  монастыря,  где  стоит  памятник  иркутскому  купцу   Григорию
Ивановичу Шелихову - неисправимому романтику, авантюристу и радетелю  за
честь и достоинство России.
   Его, а не Врангеля, считают в Сибири  первым  россиянином,  достигшим
Аляски, открывшим Америку с севера и основавшим там первые  три  русских
поселения. Он строил суда, торговал, занимался научными  исследованиями,
а в 1799 году, через четыре года после смерти Шелихова,  на  основе  его
состояния была создана Российско-Американская компания.
   Но, как объяснил Маше  Тимофей,  управление  компанией  переведено  в
Петербург, дело это чуть ли  не  зубами  вырвали  из  рук  сибиряков,  и
заправляют им теперь родовитые немцы, более пекущиеся о своих  карманах,
чем о благе России. И тем паче нет им никакого дела  до  Сибири,  родине
великого землепроходца...
   Наконец Зарин  все-таки  решился  выпустить  Машу  из  Иркутска.  Все
необходимые бумаги  ей  были  выданы  до  Читы,  и  она  незамедлительно
принялась собираться в дорогу. Кузевановы предупредили ее,  что  в  Чите
практически ничего нельзя приобрести, и поэтому она  с  помощью  Тимофея
закупила всяческой провизии, посуды, табаку для Мити  и  теплую  одежду,
наиболее подходящую для этих мест. Старый купец посоветовал ей запастись
хорошим вином. Он объяснил,  что  Дмитрий  Владимирович  сильно  изнурен
пребыванием в крепости и работами в руднике, поэтому какое-то время  его
надо будет поить вином, чтобы улучшить аппетит и поправить пошатнувшееся
здоровье.
   Михаилу она отправила назад в Санкт-Петербург с письмами,  в  которых
самым подробным  образом  описывала  свое  путешествие,  за  исключением
нескольких неприятных происшествий - о  них  она  предпочла  умолчать  и
строго-настрого  предупредила  Михаилу,  чтобы  он  не  болтал   об   их
злоключениях в Сибири.
   Антон остался с ней, и Маша уже в какой раз порадовалась, что выбрала
в спутники именно его - Митиного камердинера. Он был неизменно  спокоен,
рассудителен, терпеливо, не в  пример  Михаиле,  сносил  все  тяготы  их
долгого пути, и, самое главное, Маша была уверена, что  этот  сильный  и
добрый человек искренне предан ей и не задумываясь придет  на  помощь  в
любое время дня и ночи.
   Узнав о недоразумении, произошедшем не по их вине, Антон расстроился,
но всячески старался успокоить  свою  молодую  хозяйку,  доказывая,  что
барин обрадуется ей даже больше, чем тон, которую он склонен до сих  нор
считать своей невестой.
   - Вот увидите сами, Мария Александровна, как  он  вам  рад  будет.  И
сразу поймет, для чего вы  пожаловали.  Вы  же  обещали  снасти  его  от
каторги. Так неужто он враг сам себе, чтобы прогонять вас?
   Конечно, Маше очень хотелось верить, что Митя проявит благоразумие  и
хотя бы выслушает ее, прежде чем объявит свой  приговор.  Только  теперь
она начинала понимать, сколь опрометчиво поступила, не попытавшись найти
способ предупредить Митю, с какой целью она едет к нему.
   Она воочию представляла горечь и отчаяние в Митиных глазах, когда  он
увидит ее и поймет, что перед ним совсем не  та,  о  встрече  с  кем  он
мечтал все эти долгие и трудные дни.
   Во время их короткого свидания в Петропавловской крепости  он  совсем
не рассердился, что Маша назвалась  его  невестой,  и  даже  обрадовался
встрече с ней... Девушка вздохнула и  перекрестилась.  Но  что  ее  ждет
сейчас? Прошло более года, как они расстались, и сумеет ли Митя сдержать
гнев  и  не  выдать  свое  разочарование  на  глазах  сторожей,  в  чьем
присутствии, а Маша не сомневалась в этом, состоится их первое  свидание
после долгой разлуки...
   Подобные мысли терзали ее, не давали спать,  и  вместо  долгожданного
отдыха эти несколько дней ожидания еще  больше  измучили  ее  и  лишили,
казалось, последних сил. Но стоило Маше узнать, что губернатор соизволил
разрешить ей следовать  дальше,  как  силы  вернулись  к  ней  и  она  с
удвоенной энергией принялась собираться в дорогу.
   Вечером, накануне отъезда, ее посетил гражданский губернатор Зарин  и
объяснил  задержку  с  оформлением  бумаг  тем,  что  не  имея  права  в
отсутствие генерал-губернатора Муравьева  решать  подобные  вопросы.  Но
Маша знала, что Муравьева до сих нор нет в Иркутске. По слухам, он был с
инспекционной поездкой в Кяхте, тем более становилась  неясной  причина,
по которой Зарин вдруг соизволил выпустить ее из города. Но это было  не
так уж и важно для нее, главное, бумаги оформлены, подписаны,  и  теперь
уже ничто не удерживает ее в Иркутске.
   Но Зарин не спешил передавать Маше нужные для  поездки  документы,  а
стал вдруг уговаривать ее вернуться обратно  в  Россию,  пугая  ужасами,
которые придется  ей  испытать  по  дороге  в  Читу.  Он  рассказывал  о
многодневных пыльных бурях и о том, что  постоялые  дворы  там  содержат
буряты, и поэтому, кроме дурно приготовленной баранины и бурятского  чаю
с курдючным салом, она другой еды не  увидит  до  самых  рудников.  -  -
Поймите, сударыня, Терзя - не  Летний  сад,  где  вы  любили,  вероятно,
гулять, и не Невский проспект. - Губернатор отказался сесть и  вышагивал
перед ней по  комнате,  напоминая  собой  циркуль,  но  только  с  седой
головой, на которой, словно корабельный бушприт, далеко вперед  выступал
длинный нос. Зарин слегка пошмыгивал и покачивал им в  такт  размеренным
шагам по комнате, но в глаза Маше старался не смотреть. - Это  гибельное
место, где отбывают наказание самые отъявленные преступники. На  руднике
практически нет женщин, кроме нескольких грубых и невоспитанных казачек.
Подумайте, с кем вы там будете общаться, если мужа вам  будет  дозволено
видеть лишь два раза в неделю.  -  Он  опять  шмыгнул  носом  и  сердито
посмотрел  на  Машу.  -  Почему  вы  молчите?  Государь  велел  подробно
ознакомить вас с истинным положением дел, но мне сдается, что вы в  силу
своей молодости и отсутствия жизненного опыта не осознаете до  конца,  в
какую яму сами себя толкаете. -  Губернатор  достал  большой  платок,  с
шумом прочистил нос и вопросительно посмотрел на девушку. - Что я должен
ответить императору?
   Маша поднялась из кресла и сухо произнесла:
   - Прошу передать Его Величеству мою самую искреннюю благодарность  за
беспокойство о моей судьбе. К  сожалению,  я  не  могу  последовать  его
совету, потому что, несмотря на мой маленький, как вы изволили заметить,
жизненный опыт,  я  не  привыкла  отказываться  от  своих,  намерений  и
настроена продолжать свой путь до рудника.
   - Ну что ж, прекрасно! - Зарин  потер  ладони,  вздернул  подбородок,
отчего нос резко пошел вверх и губернатор  еще  сильнее  стал  похож  на
циркуль. - Я выполнил свой долг перед Государем.  -  Теперь  он  смотрел
строго, официально, и топ, каким он произнес  следующие  слова,  был  не
терпящим возражений. - Вы должны подписать  сей  формуляр,  уведомляющий
Его Императорское Величество,  что  девица  Мария  Резванова  продолжает
упорствовать в своих заблуждениях и намерена следовать  далее,  несмотря
на сделанное ей предупреждение.
   - Я подпишу его не читая, - сказала Маша тихо и  посмотрела  в  глаза
губернатору. - Надеюсь, ваше превосходительство, вы позаботитесь,  чтобы
ваши чиновники не чинили мне каких-либо препятствий на пути следования в
Терзинские рудники.
   - Не извольте беспокоиться, - едва заметно усмехнулся  губернатор,  -
они  уже  извещены,  что  вы  следуете   по   личному   разрешению   Его
Императорского Величества, но я не в состоянии оградить вас от  мерзкого
климата и местных разбойников. К сожалению, я также не могу выделить вам
казаков для сопровождения. У меня  их  едва  хватает  для  охраны  почт,
форейторов и этапов. Так что не обессудьте, сударыня.
   Зарин вежливо поклонился, распорядился обыскать Машин багаж  и  вышел
из комнаты.
   И тут же чиновники, прибывшие  вместе  с  губернатором,  ввалились  в
комнату:  одни  сразу  же  принялись  распаковывать  багаж,   другие   -
описывать,  не  пропуская  ни  одну,  даже  самую   маленькую   вещичку:
пересчитали несколько  дюжин  носовых  платков,  столовое  и  постельное
белье, перебрали в шкатулке все ее шпильки  и  заколки,  а  в  ящике  со
столовыми приборами - вилки и ложки,  заметив  удрученно,  что  придется
отказаться  от  ножей,  очевидно,  боялись,   что   она   приобрела   их
исключительно для вооружения осужденных преступников. Особенно тщательно
они простучали заключенные в рамки семейные портреты и  несколько  книг,
которые она брала с собой в дорогу. Не обошли  вниманием  даже  дорожную
аптечку, просмотрев на просвет каждый пузырек и пакетик с лекарством.
   Наконец один из чиновников протянул ей лист бумаги с подробной описью
того, что ей дозволялось взять с собой, и Маша облегченно  вздохнула.  В
описи указаны все три корсета, которые она везла с собой из  Петербурга.
В один из них она перед отправкой и Читу зашила более пяти тысяч  рублей
ассигнациями, оставив себе лишь полторы тысячи. Большей суммы ей иметь с
собой не позволялось.

19.

   Маша в сопровождении Антона выехала из  Иркутска  на  следующий  день
поздно вечером, чтобы на рассвете переехать через  Байкал.  Отец  и  сын
Кузевановы проводили ее далеко за город и пообещали через месяц  быть  в
Терзе и привезти заказанные ею товары и провизию.
   К Байкалу подъехали рано утром, когда еще  только-только  рассвело  и
серый холодный туман повис над рекой, озером  и  подступившими  к  самой
дороге высокими горами, поросшими густой тайгой. Крутые синие  хребты  с
приближением к озеру становились  все  выше  и  выше.  Леса  щетинились,
расползаясь по склонам, теснились в ущельях, уступая место голым скалам,
торчащим над  снегом,  как  темные  от  времени,  скрюченные  старческие
пальцы. В некоторых местах  подступы  к  хребтам  преграждали  скопления
огромных камней, а склоны были завалены буреломом.
   Там, где горы чуть отступали  от  дороги,  виднелись  участки  слегка
подтаявшей пашни. Антон удивленно крутил  головой  и  щелкал  языком  от
восторга:
   - Это ж сколько  силы  надо  иметь,  чтобы  землю  от  такой  дурнины
расчистить! Ну прямо-таки распластали сопку, словно бараний бок...
   Река бежала между двух крутых берегов. Как объяснил ямщик, она встает
поздно, а при выходе из Байкала, где, как огромный  зуб,  торчит  черпая
скала - Шаманский камень, - зачастую не замерзает совсем  даже  в  самые
лютые морозы из-за очень быстрого течения. Молодая  Ангара,  только  что
покинувшая своего батюшку, седой Байкал, грохотала  камнями,  недовольно
ворчала, словно сердилась на берега, стиснувшие ее в своих объятиях и не
позволявшие  насладиться  свободой.  Она  стремилась  навстречу   своему
жениху, богатырю Енисею, и спешила скорее ускользнуть от сурового  отца,
опасаясь его гнева и погони, которую он  непременно  снарядит  вслед  за
своенравной и непослушной дочерью...
   Байкал открылся внезапно - бескрайняя плоская  пустыня,  уходящая  за
горизонт. Слежавшиеся надувы снега протянулись гигантскими языками вдоль
озера, перемежаясь с участками совершенно чистого льда,  сквозь  который
хорошо было видно воду. Маша туг же вспомнила Митино письмо, и сердце ее
мучительно сжалось. Без сомнения, он следовал тем же маршрутом год назад
и, как она, видел и эти угрюмые горы, и мрачные леса,  и  быструю  реку,
шумящую на порогах...
   А этот посвист ветра, крутящего поземку и тут же заметающего след  их
саней, был ли он так же тосклив, когда Митя пересекал Байкал? И  что  он
испытывал, оставляя за спиной  последний  очаг  цивилизации,  каким  был
Иркутск на этой чужой и незнакомой земле?..
   Несмотря на уверения ямщиков, что переезд через Байкал в это время не
представляет особых трудностей, у Маши были некоторые опасения, и не без
основания:  Кузевановы  объяснили  ей,  что  на  льду  часто  образуются
трещины, лошади обычно чувствуют их заранее и приучены преодолевать  их,
но были случаи, когда подводы после метелей проваливались в  присыпанные
снегом ледяные ловушки. С помощью  своих  добрых  хозяев  она  запаслась
несколькими широкими и прочными  досками,  чтобы  устроить  нечто  вроде
мостика, если придется все-таки преодолевать подобные препятствия.
   Доски эти везли  на  второй  повозке.  В  ней  ехали  два  приказчика
Кузевановых - их Егор Савельевич отрядил сопровождать Машу до Терзинских
рудников, когда узнал, что губернатор не выделил ей казаков для  охраны.
Оба приказчика, Зосима и Маркел, были здоровенными  молодыми  людьми  и,
как поняла Маша, не  столько  занимались  торговлей,  сколько  сторожили
обозы, которые Кузевановы  и  их  компаньоны  снаряжали  в  Москву  и  в
Петербург.
   О необыкновенной силе своих  охранников  Маша  знала  не  понаслышке.
Ночью, подъезжая к Байкалу, путешественники попали в сильнейший  снежный
занос, перегородивший дорогу, стиснутую с двух сторон высокими  скалами.
Лошади увязли по грудь, полозья ушли глубоко в снег, и, как  ни  кричали
ямщики, как ни понукали лошадей, повозки оставались на месте.
   Зосима и Маркел вышли из своего экипажа,  приказали  ямщикам  выпрячь
лошадей, затем спокойно в две руки подняли те и другие тяжело  груженные
сани и буквально вынесли их на свободный  от  снега  участок  дороги,  а
потом, так же молча, вернулись на свое место.
   Оба сторожа были вооружены ружьями, и  у  Маши  отпала  необходимость
постоянно держать наготове свой пистолет.
   Кроме того, при обыске багажа она скрыла от  чиновников,  что  у  нее
есть оружие, и побаивалась, что ее могут отправить  назад  в  Петербург,
если обман невзначай обнаружится.
   Поэтому вскоре пистолет перекочевал в карман Маркела, а Машу покинуло
напряжение, прежде испытываемое при встрече с каждым мало-мальски важным
чиновником или  казачьим  разъездом.  Кузевановы  предупредили  ее,  что
казаки имеют право обыскивать любую повозку в поисках беглых, число коих
неизменно увеличивается с приближением весны,., Остановившись на  берегу
озера, ямщики  долго  совещались  между  собой,  тихо  переговаривались,
вглядываясь из-под козырьком сложенных ладоней в его необъятные дали.
   - Море трескается, - сказал наконец одни из них и посмотрел на  Машу.
- Боязно ехать, барыня, не прибавишь ли маленько за быструю езду?
   Пришлось прибавить, и уже через полчаса мохнатые  забайкальские  кони
лихо мчали их но льду, на ходу перемахивая глубокие трещит,!, так что ни
разу и доски не понадобились. Только полозья  повизгивали  на  голом  от
снега льду да грохотали сани, ударившись о кромку тороса.
   На середине озера передохнули в установленной прямо на  льду  избе  с
железной печью, попили чаю, накормили лошадей. Зосима вызвался  показать
Маше чудо, которое можно встретить только на Байкале, в тех местах,  где
ветры не позволяют снегу задерживаться. Антон тут же увязался за ними.
   Маша вступила на совершенно  чистый  лед  и  замерла  от  восхищения.
Застывшие в нем пузыри воздуха были необычайными  но  красоте,  казались
чудесными цветами, похожими на лотосы и хризантемы, упрятанные  какой-то
волшебной силой в  глыбы  драгоценного  горного  хрусталя,  чьи  опавшие
лепестки парили, кружились и  исчезали  в  необъятных,  прозрачных,  как
слеза, глубинах...
   К ним подошел Маркел.
   - Тут глубина - несусветная! - пояснил он, кивая  на  лед.  -  Летом,
бывало,  едешь  на  лодке,  дух  от  страха  захватывает.   Вода   такая
прозрачная, что кажется, над пропастью плывешь. Видишь, как рыба  ходит,
скалы под водой... Смотришь, вроде близко, а на самом деле десяток, а то
и поболе, саженец. Особенно тем непривычно, кто до этого по мутной  воде
плавал, боязно очень!..
   Байкал они перевалили за день и  уже  к  вечеру  увидели  над  темной
полосой  тайги  позолоченные  заходящим   солнцем   купола   Посольского
монастыря, поставленного  на  месте  убийства  царских  послов  местными
инородцами.
   Видно, счастье все-таки не совсем отвернулось  от  Маши,  потому  что
озеро, которое она считала  главным  препятствием  на  своем  пути,  они
переехали  благополучно  и  невероятно  быстро,  не  встретив  ни  одной
значительной трещины  или  полыньи,  а  первых  казаков,  сопровождавших
фельдъегерскую четверку, увидели недалеко от Посольска, где  Маша  и  ее
спутники осмотрели монастырь, пообедали,  а  потом  решили  остаться  на
ночь.
   Не   желая   себе   признаваться,   Маша   испытывала    необъяснимое
удовольствие, проезжая там, где, несомненно, год тому назад  проезжал  и
Митя. Он  видел  и  этих  монахов,  любезно  предложивших  разделить  их
скромную трапезу, после которой Маша и ее спутники едва поднялись  из-за
стола, такой она была обильной и вкусной,  и  купола  церкви,  и  галок,
усеявших огромную березу за воротами монастыря... Возможно, и тот старый
бурят с длинной трубкой в зубах, подслеповато щурящийся на  свет,  точно
так же сидел на  корточках  возле  своей  юрты,  и  те  же  самые  голые
ребятишки выскакивали из нее, справляли нехитрую нужду и мигом исчезали.
   За  спиной  лежал  заснеженный,  покрытый  торосами  Байкал,   справа
громоздились  то  ли  облака,  то  ли  горы,   переходящие   в   облака.
Розово-голубые днем, теперь они  подернулись  серой  дымкой,  затянувшей