И глупая женщина сделала это, прошептав нетерпеливо:
     - Денис, только не останавливайся, а то я сойду с ума, - даже не удивившись собственному нахальству.
     - Думаешь, я хочу жениться на сумасшедшей? - прошептал он, а она уже забилась в его руках, постанывая и вскрикивая от непомерного восторга, накрывшего ее с головой. Она вцепилась в его плечи, влажные от пота, и все быстрее и резче подавалась бедрами в такт его движениям и прерывистому шепоту:
     - Подтанцуй мне, дорогая, подтанцуй!
     Взрыв блаженства заставил се закричать уже в полный голос, она еще сильнее впилась пальцами в его плечи. Денис вскрикнул в ответ, изо всех сил сжал ее ягодицы и простонал:
     - Учти, если ты даже вздумаешь мне отказать, тебе ни с кем не будет так хорошо, как со мной!
     На этот раз у них уже не было сил говорить.
     Просто лежали, прижавшись друг к другу, в сладкой истоме на грани сна. Мужские руки, сильные и горячие, обнимали ее за талию, ее нога лежала между его бедер. Засыпая, она подумала, что как было бы хорошо, если бы Денис хотя бы на день забыл о своих обязанностях. Как здорово было бы проснуться в его объятиях не от звонка будильника, а от поцелуев и тихого шепота: "Просыпайся, родная! Я уже соскучился по тебе!.."
     Он ласково коснулся губами ее лица, потом отстранился и провел тыльной стороной ладони по ее подбородку:
     - Какое счастье, что я поселился с тобой по соседству.
     Она замерла, ожидая продолжения. Неужели сейчас он скажет, наконец, как любит ее... Но вместо этого Барсуков вдруг приподнялся на локте и спросил:
     - Ты ведь не собираешься теперь выходить замуж за своего разлюбезного Вадика?
     - И чего ты привязался к Вадику? - Людмила открыла глаза и с негодованием посмотрела на Барсукова. - Неужели непонятно, что "я ни за что бы не легла с тобой в постель, если бы собиралась за него замуж. - Она помолчала долю секунды и тихо добавила:
     - К тому же он нашел себе другую невесту. Толстую, лохматую американку. Ужасно богатую и пробивную. Она поможет ему уехать в Америку и сделать карьеру. Куда мне до нее... - Она вздохнула и виновато посмотрела на Дениса. - Конечно, это пока Тонькины домыслы, но, судя по всему, она недалека от истины.
     - Выходит, если бы не эта американка, ты бы в мою сторону и не посмотрела?
     - Я как раз в твою сторону и смотрела. Даже больше, чем положено! - рассердилась Людмила. - В чем ты меня подозреваешь? Я Вадиму почти десять лет назад слово дала. И если бы даже очень сильно влюбилась в тебя, это слово не смогла бы нарушить.
     - Но ты же его нарушила?
     - Что ты себе позволяешь? Какое твое дело, нарушила я свое слово, не нарушила!.. Главное, что я сейчас в постели с тобой, а не с Вадимом.
     - А по-моему, главное в том, что тебе не представился случай лечь с ним в постель. Американка пошустрее, видно, да понаглее оказалась!
     - Ты думаешь, что говоришь? - Людмила сбросила его руку с плеча. - В чем ты меня обвиняешь?
     Что не сразу бросилась в твои объятия или не легла под тебя еще тогда, в пещере? Ты же еще в ту ночь был не прочь переспать со мной, хотя почти не знал меня. - Она подхватила отброшенный в ноги халат, натянула его на себя и яростно прошипела:
     - Убирайся отсюда подобру-поздорову, мент поганый! Все мысли у тебя только об одном - как бабе ноги пошире раздвинуть да трахнуть ее покруче, чтобы визжала от восторга. Сегодня ты своего добился. Я и ноги раздвинула, и визжала добросовестно, но учти, в первый и в последний раз! - Она бросила ему одежду и смерила взглядом явно растерявшегося от ее слов подполковника. - Какая ж ты мразь, оказывается!
     Ярость сверкнула в глазах Барсукова. И Людмила поняла, что переборщила. Она знала за собой подобный грех. И никогда не любила сюрпризов, особенно неприятных и неожиданных Сегодняшний свой промах она считала именно таким сюрпризом, потому что не ожидала ни от себя, ни от Барсукова такой реакции на близость. Но этот шквал не просто подмял их под себя. Он отнял последние остатки разума, лишил возможности сопротивляться слишком бурному потоку страсти и вожделения... именно вожделения, уточнила она про себя. Вернее, разум он отнял только у нее, потому что ее партнер оказался трезвее и расчетливее. Теперь ей предстояло рассчитаться с ним по полной программе за собственные промахи и заблуждения.
     - Убирайся сейчас же!
     Она на всякий случай отошла в сторону. Побелевшее лицо подполковника ничего хорошего не предвещало. Сжатые в тонкую полоску губы, сверкающие бешенством серые глаза в полумраке комнаты казались почти черными, слегка подрагивающие пальцы, которые пытались застегнуть рубашку... Кое-как справившись с галстуком, Барсуков похлопал себя по карманам, видно, искал сигареты. Людмила быстро подала ему пачку, лежащую на прикроватной тумбочке. На мгновение их пальцы соприкоснулись. Она испуганно отдернула руку, а Барсуков, окинув ее испепеляющим взглядом, стиснул пачку с такой силой, что крошево из сигарет посыпалось на пол. Он отшвырнул прочь истерзанную коробочку и шагнул к порогу, не вымолвив ни единого слова в свое оправдание, не обвинив ее, не отругав. Хлопнул дверью, ушел, так и не обернувшись...
     На глаза девушки навернулись слезы. Людмила быстро-быстро заморгала, чтобы не дать им пролиться. Да, милиционер не гак прост, как показалось на первый взгляд. Он привык командовать, приказывать и не особо считается с чужим мнением. И это, видно, уже в крови, как и упрямство, от которого впору свихнуться. К чему она неуклонно стремится, пытаясь доказать себе и ему нечто недоказуемое, то, что лежит на поверхности и от чего си уже не спрятаться, как бы она ни пыталась это сделать.
     Она вздохнула, закрыла входную дверь и, привалившись к ней спиной, ощутила вдруг дикую усталость, накопившуюся в ней за весь этот очень длинный и очень печальный день. "И ночь!" - подумала она и, опустившись на пол, обхватила колени руками, уткнулась в них лицом. Слишком много всего произошло за это время. Хорошо, что завтра ей не идти на работу, а Славка вернется только послезавтра. Ей надо побыть одной, чтобы немного привести себя в чувство и примириться с неизбежным: с Вадимом у нее все кончено, даже если он вдруг решит отказаться от американки, и с Денисом вряд ли что получится. Пожалуй, подполковник сейчас больше нуждается в наморднике, чем в ее объятиях. Она вспомнила его печальный и измученный взгляд, скользнувший по ней в тот момент, когда она передала ему пачку сигарет. И неожиданно сердце опять сжалось от нежности к нему и те чувства стыда за то, что она так гнусно и безжалостно обошлась с человеком, с которым ей совсем недавно было так хорошо. Она уже была на грани того, чтобы сказать ему о своей любви... Людмила с остервенением стукнула мокрым от слез кулаком по ножке кухонного стола и вскрикнула от боли. Она совершенно забыла об ушибленном локте. Но эта боль не только привела ее в чувство. Она явственно поняла, что Барсуков, подобно торпеде, вторгся в ее жизнь, и уже нет от этого никакого спасения, потому что, как ни сопротивляйся, как ни отговаривай себя, она все-таки любит его. И любит так, как никогда и никого в своей жизни не любила.

Глава 25

     - Нет, это точно не Эгерлы. - Денис еще раз внимательно вгляделся в фотографию и отодвинул от себя. - А что Кочерян говорит по этому поводу?
     - Говор!;!, что не уверен, столько времени прошло. Тот с усами был и возрастом постарше Лет сорока пяти или около того. А Эгерлы по документам двадцать восемь. Разница существенная, - пояснил Дробот и пододвинул к Денису тонкую серую папку. - Тут все, что я сумел узнать о Потрошилове, и его личные показания о том, как он нашел этот "манлихер" в тайге, а потом продал его Цымбарю.
     Противоречий в показаниях и того, и другого обнаружить не удалось. Но вот одно обстоятельство мне показалось подозрительным... - Стас вытащил сигарету из пачки, но не закурил, задумчиво повертел в руках и положил на край пепельницы. - Фотографию Эгерлы я намеренно оставил на столе рядом с собой, и Потрошилов все время пытался ее рассмотреть, тянул шею, глазом косил. Похоже, даже обрадовался, когда я предложил ему взглянуть на нее и спросил, знает ли он этого гражданина. "В первый раз вижу, гражданин начальник", - говорит, а сам пот платком со лба вытирает, сукин сын, глазки туда-сюда бегают. И фотографией тут же перестал интересоваться, поскучнел, посмурнел, бедный.
     Чует мое сердце, встречался он с этим турком.
     - Пока это только предположение, а его к делу не пришьешь. - Денис открыл папку, всмотрелся в две мужские фотографии. На одной выдворенный из страны любитель сапсанов Мустафа Ашкерен, на другой Асхат Эгерлы, пропавший краевед из города Мараш. - Отдай-ка обе фотографии нашим криминалистам, пусть посмотрят. Может, и углядят что-нибудь. - Денис потер висок и исподлобья посмотрел на Дробота. - Ответ из Интерпола пришел на наш запрос?
     - Сегодня утром в министерстве забрал, - вздохнул Дробот. - Отпечатки пальцев и справка лечащего врача-стоматолога. Вот и вся информация.
     Денис усмехнулся:
     - Прекрасная информация. Лучше некуда информация. Вот и отработай ее по тому трупу, что по осени из водохранилища подняли. Афимовича потревожь, а то, смотрю, в последнее время мы ему маловато работы подбрасываем.
     - Накаркаешь, Денис Максимович. - Стас забрал папку и поднялся. - Потрошилову подписку о невыезде оформляем или как?
     - Или как. Отпускай его пока. Никуда он от своего дома с блестящей крышей не денется.
     - Денис. - Дробот остановился на пороге и, непривычно замявшись, произнес:
     - Приходи в гости вечером после работы. Антонина грозилась какой-то особый пирог состряпать.
     - Пирог? - Денис поднял глаза от бумаг и тут же опустил их. - Спасибо, но я сегодня обещал поиграть с Костей в шахматы. Они с дедом и Славкой какой-то там турнир затеяли и меня включили. Вот теперь каждый вечер по очереди каждому из них проигрываю. Может, сегодня очко у сына отыграю.
     - Ну, смотри, - Стас покачал головой, - все причины ищешь, чтобы с ней не встречаться?
     - Что ты имеешь в виду? - Барсуков нахмурился. - Не жмись, говори прямо, тебя Антонина заставила меня на пирог пригласить?
     - Было дело, заставляла, но я ведь тоже не слепой. Вижу, что маешься, места себе не находишь...
     - Ты это брось! - рассердился Барсуков. - Не выдумывай того, чего нет. Иди-ка лучше к себе и займись справкой по Эгерлы. А мне предоставь самому решать свои проблемы.
     Стас пожал плечами: кто ж тебе, дескать, мешает - и молча закрыл за собой дверь.
     Денис снова потер пальцами виски, встал из-за стола и прошелся взад-вперед по кабинету. Развел несколько раз руки в стороны, разминая затекшую спину, и опять вернулся к столу.
     Но тут опять открылась дверь и показалась голова секретарши Натальи Борисовны.
     - Денис Максимович, уже двадцать пятнадцать, можно мне идти домой?
     - Идите, - Денис посмотрел на часы, - а я еще поработаю. Скажите Сергею, чтобы довез вас, а то, похоже, опять запуржило.
     - Запуржило, - вздохнула Наталья Борисовна, - ни зги не видно. - Она перешагнула через порог и немного смущенно проговорила:
     - Я тут с собой на обед пирожков прихватила, но закрутилась, так и не съела их. Может, чаю вам поставить, попьете с пирожками-то?
     - Спасибо, Наталья Борисовна. От пирожков не откажусь, а вот чай сам поставлю, а вы езжайте домой, а то поздно уже. - Денис вновь посмотрел на часы. - А мне работы еще на час осталось.
     Секретарша вздохнула:
     - Не жалеете вы себя, Денис Максимович. Сегодня не иначе с семи утра работаете. И вчера допоздна сидели. И не евши все. - Она покачала осуждающе головой. - Надсадите желудок... - Она замолчала на секунду и совсем уж смущенно произнесла:
     - По правде-то, не мои это пироги, принесли их вам, и еще.., голубцы, кажется...
     - Голубцы? - опешил Денис. - Какие еще голубцы?
     - Обыкновенные. С мясом. В кастрюльке, еще горячие. - И торопливо, словно боясь, что ее сейчас выдворят из кабинета, уточнила:
     - Так включать чайник или нет?
     - Постойте, Наталья Борисовна. - Денис вышел из-за стола и, заложив руки за спину, остановился напротив секретарши. - Объясните мне популярно, кого вдруг так сильно озаботили проблемы моего желудка?
     - Я не могу сказать. - Женщина покраснела и отвернулась.
     - А если я прикажу?
     - Нельзя так. - Наталья Борисовна умоляюще посмотрела на него. - Я думала, вы сами догадаетесь, но если не знаете, то я... - она нервно сглотнула и оглянулась на дверь,. - то я лучше хозяйке верну,., - Верните, - сухо сказал Барсуков и снова прошел к столу. Слегка нахмурив брови, окинул секретаршу суровым взглядом. - И передайте, пожалуйста, известной вам особе, что я привык ужинать дома, а не в кабинете. И о здоровье собственного желудка как-нибудь сам позабочусь. - Последние слова прозвучали особенно резко. Секретарша заметно съежилась, торопливо попрощалась и скрылась за дверями кабинета.
     Денис озадаченно хмыкнул. Кому ж из милых сельских дам пришло вдруг в голову одарить его заботой? То, что это не Людмила, сомнений у пего не вызывало. Не в ее характере бегать с судками по приемным, да еще окружать это тайной за семью печатями, вступать в сговор с секретаршей, заставлять ее краснеть перед строгим начальством. Он покачал головой. Детские игры какие-то, но почему вдруг серьезная и неприступная Наталья Борисовна решила потакать чьим-то глупостям? Он опустился в кресло и попытался выбросить все посторонние мысли из головы. Но неожиданно для себя поднялся на ноги и стремительно подошел к окну.
     Пурга разыгралась не на шутку, но в зыбком свете фонаря над крыльцом райотдела он разглядел фигуры двух спустившихся с крыльца женщин. Пряча лица в высоко поднятые воротники, отворачиваясь от резких порывов ветра и снежных зарядов, они рысцой пробежались до машины. Сергей открыл перед ними заднюю дверцу "Волги", и они резво нырнули в спасительное тепло автомобиля.
     Одна из фигур, без сомнения, принадлежала Наталье Борисовне, а вторая - наверняка той самой таинственной благодетельнице, безуспешно пытавшейся накормить его голубцами. Конечно же она ни ростом, ни телосложением никоим образом не напоминала Людмилу Ручейникову. По габаритам неизвестная девица была раза в два крупнее его соседки, даже если сделать скидку на пальто и ночную темноту, Денис вздохнул и отошел от окна, укоряя себя за внезапную слабость: неужто неясно, что непривычно Людмиле первой идти на мировую. Ему вполне хватило недели размышлений, чтобы понять: соседка сделала все, чтобы забыть о его существовании. Говорят, уехала на полмесяца на дальние кордоны, и он подозревал, что не случайно. Славка вчера за шахматами проболтался: сестра буквально наступила на горло Кочеряну, чтобы получить разрешение на поездку, и даже, ко всеобщему удивлению, на поклон к Колывановой сходила. Та соизволила дать ей отпуск без содержания на время школьных каникул.
     Денис в который раз за последние дни поймал себя на том, что сидит, тупо уставившись взглядом в стол, нервно крутит в руках карандаш и думает совсем не о том, о чем положено думать начальнику райотдела внутренних дел накануне ответственного совещания в родном министерстве. Он чертыхнулся. Обломки очередного карандаша полетели в корзину для мусора. Денис придвинул к себе стопку бумаг, обхватил голову руками и погрузился в чтение текста завтрашнего выступления. Хотя, несмотря ни на что, парочка пирожков и большая кружка горячего чая были бы сейчас очень и очень кстати...

***

     Уже более трех часов пробирались они по горелой тайге. Два года тому назад прошел по здешним местам небывалый пал, оставив после себя мрачное кладбище: вековые пихты, покрывавшие окрестные горы, опустили к земле черные, скрюченные страшным жаром остатки ветвей, обгоревшая кора обнажила их стволы, шквальные ветры обломили вершины. Ушел от огня за дальние увалы зверь, улетели немногие уцелевшие птицы, и лишь одинокая желна будоражит тишину тоскливыми криками да изредка вдруг застонет, закряхтит мертвая лесина в последней попытке не поддаться напору шального ветра. Многие деревья упали на землю, образовали завалы, которые приходилось обходить стороной. Это не только удлиняло путь, но и лишало путников какой-либо надежды выйти к жилью до наступления сумерек.
     Неохотно пропускала людей мертвая тайга, а день уже заканчивался. За корявыми вершинами бывшего пихтача забагровело небо. Потемнели облака. Посерел снег. С ближайшей вершины подул холодный ветер, взбил у ног сердитую поземку. Пришло время становиться на ночлег.
     Забыв про голод и усталость, люди принялись за устройство лагеря: утаптывали снег на поляне, расчищали ее от валежника, таскали дрова, готовили подстилку для спальников. Людской говор, стук топоров, треск разгорающегося костра заглушили на время скрипы и шорохи мертвого леса.
     Ужин приготовили на скорую руку: слишком уж вымотал людей этот нелегкий маршрут по горелой тайге. Никто не предполагал, что будет он так долог и труден. Еще утром надеялись, что вечером выйдут к Ентаульскому, но надежды не оправдались, и еще одну ночь придется коротать в тайге. Уже седьмую...
     Людмила присела около костра, обхватила колени руками. Рядом крепко спали ее спутники. На краю подстилки, почти на снегу, лежал Иван Шалгинов, давний ее товарищ и помощник, один из лучших лесничих заповедника. Спальником он никогда не пользовался, только закутывался в полушубок с головой, так и спал всю ночь в любую погоду: ногами к костру, головой в противоположную сторону.
     Сдвинув ближе к центру костра недогоревшие концы валежин, Людмила зябко поежилась и еще плотнее закуталась в бушлат. Треск костра разбудил Ивана. Он приподнялся, посмотрел на Людмилу сонными глазами, зевнул и снова почти упал на подстилку, натянув на лохматую голову бараний полушубок.
     Людмила тоже зевнула, потянулась и залезла в спальный мешок. Но, вопреки ожиданиям, сон не приходил, и она опять вылезла наружу, чтобы не мешать спать своим уставшим товарищам.
     Уже неделю они в тайге. После новогодней оттепели навалился трехдневный снегопад. Снега выпало раз в пять больше нормы, и несколько десятков маралов и северных оленей оказались пленниками горных ущелий и таежных урочищ, в которых они спасались от задувших вслед за снегопадом лютых северо-западных ветров. Пурга мешала воспользоваться вертолетом, да и единственный его разведывательный полет обошелся заповеднику в такие деньги, что Кочерян схватился за голову. Если бы не поддержка МЧС, сотрудники заповедника надолго бы остались без зарплаты.
     Но животных надо было спасать. От лесников уже поступили первые сообщения о падеже нескольких ланок и молодых оленей-сеголетков. Тогда-то и было решено отправить в тайгу группу научных сотрудников и егерей, чтобы попытаться спасти оставшихся животных.
     Всю прошедшую неделю они трудились не покладая рук. Вертолетчики отработали деньги на совесть, обнаружив около пятидесяти погибающих животных в трех горных ущельях, выходы из которых закрыли огромные надувы свежего снега. Олени проваливались в них почти по шею, а люди с трудом преодолевали их на лыжах. Животные уже почти не подавали признаков жизни, лежали в снегу и не сопротивлялись, когда работники заповедника на всякий случай связывали им ноги и укладывали на специальные сани-волокуши, чтобы перевезти из ущелья ближе к стожкам сена, заготовленного с лета. Почти всех животных удалось спасти, но некоторые уже ослабли настолько, что не помогли даже инъекции глюкозы и витаминов, которые Людмила сделала четырем молодым оленям и двум старым ланкам. Они погибли при перевозке, но если бы люди не пришли вовремя на помощь, стадо маралов недосчиталось бы более четырех десятков голов.
     Людмила встряхнула головой, стремясь отогнать от себя видение изможденных, полузасыпанных снегом животных, и постаралась вызвать в памяти лицо Вадима. Она вновь попыталась оправдать свой поступок обидой на холодность жениха, но особой вины за собой так и не почувствовала, как и особого сожаления, что ушла в тайгу, не дождавшись от него зв