, - за Костю. Это ведь при ней он произнес первое слово и даже не спросясь назначил себе в матери.
     Видно, решил отцу облегчить выбор.
     - Прекрати, пожалуйста эти разговоры, - недовольно поморщился Денис. - Все, что касается Людмилы, - моя личная проблема, которая никого, даже тебя, не касается. У нее есть жених, за которого она, по слухам, собирается замуж.
     - Собирается? - удивился Максим Андреевич. - По моему, тебе по роду службы положено владеть более полной информацией, чем мне. Ни за кого она уже не собирается, потому что Вадим в конце августа уезжает за границу со своей невестой Лайзой Коушелл.
     - И все-то ты знаешь, - покачал головой Денис, - и ничего-то от тебя не скроешь! Интересно только, какая из сорок новостями тебя одаривает?
     - Да какая там сорока, - махнул рукой отец. - То Стас что-то брякнет, то Антонина проговорится, то Славик поделится. Так, слово за слово, и собирается все в кучку.
     - А я и не подозревал, что за моей спиной столь мощный информационно-аналитический центр работает, - усмехнулся Денис. - Тебя бы к нам на службу, цены бы не было!
     - Староват я для вашей службы? - улыбнулся Максим Андреевич, - дай бог с внуком справиться да с этим мохнатым чудовищем! - Он кивнул на окно. - Тебе не кажется, что наш Константин готов в конуру переселиться к своему приятелю?

***

     Людмила сидела, прислонившись к стволу кедра, и прислушивалась к звукам леса. Снизу, из-за кустов ольховника, доносился ровный грохот реки, не знавшей ни сна, ни отдыха. Иногда по верхушкам кедров и пихт проносился ветер, тайга глубоко, как сонный человек, вздыхала и вновь затихала. С перевала долетел короткий, басовитый гром: это падали малые лавины. Где-то очень далеко ныла, выворачивая душу, чернявая желна, неспокойная птица, страдающая бессонницей. Потом где-то в камнях провыл волк, и все опять стихло.
     Медвежонок возился рядом, пытался освободиться от куртки, недовольно порыкивал и крутил черной пуговкой носа. Совсем еще маленький, но тяжелый, он оттянул ей все руки, и Людмила решила оставить его временно на пасеке, которой с мая по август заправлял дед Банзай.
     На небе уже появились первые звезды, но до пасеки оставалось совсем немного, и она позволила себе этот короткий привал, присев на прогревшиеся камни и с удовольствием вытянув натруженные за день ноги. Вполне возможно, она и заночует на пасеке. Дед, славящийся своим гостеприимством и говорливостью, вряд ли отпустит ее в ночь, С каждым годом количество пасек в горах увеличивалось. Они разрешались и вблизи границ заповедника, к чему Людмила относилась неодобрительно и воспринимала как лишнюю головную боль. Но с пасеками все-таки пришлось смириться: дикоросы тоже нуждаются в опылении. Обычно на каждые сто ульев приходился один пасечник. Работали в основном старики, но в последнее время появились и крепкие сорокалетние мужики, и молодежь не старше тридцати лет. Месяцами жили они в полном одиночестве, и лишь раза три за лето приезжали на вьючных лошадях хозяева пасек, забирали мед, воск, взамен привозили продукты. Житье не слишком веселое, и даже в нынешние времена на эту работу шли неохотно. Может, поэтому среди пасечников попадались люди всякие: и те, кто бережно относился к природе, и те, кто жил одним днем, вернее сезоном.
     К большой поляне, на которой располагалась пасека, она вышла к девяти часам вечера. Множество цветов, трава по колено - самое раздолье для пчел.
     Не зря дед Банзай вот уже больше десятка лет именно сюда вывозит свои ульи, не доверяя их ни сыновьям, ни внукам.
     Людмила огляделась. Поляна с некошеной травой, яркими таежными цветами и более темными колодами ульев выглядела как иллюстрация к сказке. В стороне на фоне черного леса стоял домик, над ним курился дымок и пахло свежим хлебом.
     Она быстро пошла по тропе, но внезапно остановилась. На небольшом глинистом пятачке виднелся четкий след резинового сапога, точно такой же она видела неподалеку от берлоги.
     Дед Банзай в компании с рыжим толстым котом встретил ее на крыльце и расплылся в радостной улыбке:
     - Смотри-ка, кто к нам пожаловал! Людмила Алексеевна! - Прищурившись, он внимательно оглядел ее и одобрительно щелкнул языком. - А ничего смотришься! Я-то думал, что капиталисты непременно обманут, да еще и изуродуют, чтоб баб красивых у нас поменьше было!
     - Они к нам деньги приехали зарабатывать, а не членовредительством заниматься, - улыбнулась Людмила.
     - Ну тогда ладно. - Дед смахнул с широкой лавки рыжего кота, присел было сам, потом вскочил и, быстро оглянувшись по сторонам, пригласил:
     - Скидавай обувку, проходи в дом. А это что у тебя? - обратил он внимание на шевелящийся тючок, который она оставила около крыльца.
     - Медвежонок! Какие-то сволочи еще вчера убили медведицу. Не оставлять же его одного в лесу.
     Погибнет.
     - Погибнет, - согласился дед и спустился с крыльца. Освободил медвежонка от куртки, и тот сразу же облапил его ногу и тоненько заскулил.
     - Есть просит. - Лицо деда жалобно скривилось. - Сейчас мы ему сгущеночки разведем, накормим...
     Через полчаса сытый медвежонок спал в глубокой плетеной корзине в обнимку с большой пластиковой бутылкой, в которую дед вставил тряпочную затычку.
     Через нее зверек приспособился тянуть разбавленное сгущенное молоко, слегка приправленное медом.
     Сначала медвежонок ворчал, пытался вытянуть тряпку зубами, но потом сладкие капельки попали ему на язык, и дело пошло на лад. Насосавшись, медвежонок поворочался в корзине, поворчал и, уткнувшись носом в дедову старую меховую шапку, затих.
     - Федор Яковлевич, можно я оставлю его у вас на пару дней, пока работу не закончу? А то несподручно мне его таскать с собой, - попросила деда Людмила, когда, поужинав, они опять вышли наружу.
     - Оставь, чего там! - согласился дед. - Авось не объест, да и коту моему все развлечение будет. А то, японска мать, расфыркался, расшипелся, корзину его, видишь ли, заняли...
     Продолжая ворчать на кота, Банзай выставил на крыльцо небольшой столик, воздвиг на него самовар, принес кусок сотов, свежевыпеченный хлеб, и они продолжили чаевничать на свежем воздухе в компании кота, которому политически грамотный дед в приступе справедливого негодования дал некогда кличку Красный Кхмер.
     Отхлебывая чаек, дед посмеивался, то и дело поглядывая на Людмилу. Потом с одобрением сказал:
     - Аппетит у тебя хороший, авось войдешь в тело. Для бабы тело - первейшее дело, иначе кто ее заметит! - Он засмеялся, погладил Кхмера по рыжей спине и принялся вдруг рассказывать:
     - А ко мне тут один медведь повадился в гости ходить. Дурной, что ли? Хочу приручить, может и выдрессирую, если получится. Зимой пойду с бубном по деревням, как цыгане ходят. - Он закурил длинную самокрутку и, затянувшись несколько раз, выпустил густую струю дыма. - Сижу намедни у костра, воск вытапливаю, а он вышел из тайги и стоит, носом водит, вынюхивает... От воска, оно конечно, медом наносит, у него, видно, слюна и побежала. Я сижу. А он все ближе и ближе подходит. Такой уже гладкий, глазки хитрые, желтые. И не боится, подлец! Я ему тогда вежливо так говорю: "А ну, проваливай отсюда, дармоед!" И даже поленом в него запустил. Увернулся, чертяка, а не уходит. И все носом водит. Духа моего, видно, не чует, медвяный запах пересиливает. Так весь день и проторчал поблизости. Поднялся я на ноги - ну тогда он бежать! А ночью все котлом гремел, вылизал до блеска. Потом еще пару раз заявлялся. Вот и стал я ему хлеб подкладывать, косточки разные, старые соты. Все подбирает и с каждым разом ко мне ближе и ближе подходит - признал, значит, за своего. Веришь, уже метров на двадцать приближается, не боится!
     - Смотри, - сказала Людмила, - приучишь, а он потом тебе всю пасеку расшвыряет. Не ты первый рассказываешь про таких вот хулиганистых. Их только повадь...
     - А ружье на что? - быстро сказал дед и осекся. Ружье он по договору не имел права держать.
     Пасека находилась практически на границе с заповедником. - Да и какое там ружье, так, для острастки, пугануть кого, - добавил он смущенно, пытаясь сгладить неловкость. - Хочешь глянуть на моего дружка-приятеля? Он тут где-нибудь рядом. Подразню медом - не удержится, выйдет.
     - Не надо, - Людмила зевнула и прикрыла рот ладонью, - устала я очень, пойду прилягу. Завтра я от тебя часов в шесть уйду, по холодку.
     - Ну и зря ты на медведя не хочешь посмотреть.
     Такую комедию в кино не увидишь. - Банзай встал следом, подтянул брюки на тощем животе.
     - Дядя Федор, ты, случайно, вчера за перевальчик не ходил? - спросила вдруг Людмила и скользнула взглядом по его сапогам.
     - В дождик-то? Дураков нет. Да и чего я там не видел? Ты вот все мои сапоги разглядываешь, понравились, что ли?
     - Да вот заметила неподалеку след от твоих сапог и на тропе похожие видела. Так, говоришь, не ходил?
     - Ну уж и от моих... - расстроен(tm) развел руками дед. - Сколько людей в таких же резинках ходит. Самая удобная обувь в нашей тайге. А что? - Банзай внезапно насторожился, прислушался и вдруг, побледнев, перекрестился.
     - И кто ж тут так настойчиво чужими сапогами интересуется? - прозвучал за спиной хорошо знакомый голос, и, резко обернувшись, Людмила едва не вскрикнула от удивления. Игорь Ярославович Надымов с легкой, почти ласковой улыбкой стоял в двух шагах от крыльца и, заметив ее растерянность, рассмеялся уже во весь голос:
     - Что, не ожидала меня встретить, ментовская шлюха! Думала, видно, сгинул Надымов навеки, не потревожит больше твой покой?
     Только рано обрадовалась, я еще не только твой покой нарушу, но и всех тех, кто мне жить, как я того хочу, не позволил!
     - Много на себя берешь, Игорек. - Людмила язвительно улыбнулась. - Помяни мое слово, последние дни гуляешь на свободе, скоро сядешь на тюремные нары, а я буду этому очень рада!
     - И кто ж меня, интересно, туда, упрячет? - Надымов поднялся на крыльцо, отпихнул сапогом кота с дороги и подошел к Людмиле вплотную. - Уж не твой ли поганый мент или этот ублюдок Дробот? Да у них же вместо мозгов - отруби! Как и у тебя, милочка! - Он ухватил ее за подбородок и притянул к себе. - Смотрю, доллары не зря потратила, теперь в гробу очень даже красивая лежать будешь!
     - Игорь Ярославич, - робко проговорил за ее спиной Банзай, - не трогай девчонку, отпусти! Не бери грех на душу!
     - Эта девчонка мне полжизни отравила. - Надымов оттолкнул ее от себя и крикнул в надвигающуюся от леса темноту:
     - Алик, давай ее в сарай!
     Завтра с утра разберемся с этой сукой! Неохота на ночь глядя о нее руки марать!
     Чернобородый Алик сноровисто стянул девушке руки куском просмоленной веревки и, подталкивая в спину, повел к небольшому сараю, в котором дед хранил свой нехитрый инвентарь.
     - Надымов, учти, - прокричала уже от самого входа в сарай Людмила, - никуда тебе не уйти! Если не Дробот, то уж Барсуков наверняка тебя достанет!
     Надымов расхохотался:
     - Твой папаня тоже много чего кричал перед смертью, только где его косточки теперь? Тю-тю!
     Ветер развеял, зверье по лесу растащило.
     - Сволочь! - выдохнула Людмила и, вывернувшись из-под руки удерживающего ее надымовского пособника, рванулась к крыльцу. - Я ж тебе... - но не договорила. Удар прикладом в спину бросил ее на траву, и сквозь настигающую липкую черноту она расслышала голос Надымова:
     - Пристрели эту тварь! - Она провалилась в пустоту, не успев даже испугаться.

Глава 32

     Темуджина клонило ко сну. Проводив Людмилу с километр от разоренной берлоги, волк дальше не пошел, заранее зная, что она направляется к домику, от которого пахнет дымом, железом и чужим человеком с белой, словно тополиный пух, головой.
     Человек этот мирно уживался с крошечными злющими существами, которых Темуджин не без основания опасался.
     Открыв тайник с дармовым мясом, волк обеспечил себе неплохой ужин, после которого отяжелел.
     Было самое время поспать, но он все-таки проводил Людмилу, пока не удостоверился, что она ушла от таящего опасность места гибели медведицы. Пробежав по темному лесу километров пять, Темуджин замедлил шаг и стал осматриваться, подыскивая себе лежку. После утомительного бега и обильного пиршества за чужой счет волку нужен был отдых.
     Лежка вскоре отыскалась - хорошие заросли непроходимого можжевельника, ковром лежащего на камнях. Свернувшись клубком под густой и колючей крышей, Темуджин несколько минут слушал тишину и, успокоившись, уснул.
     Сон был, как всегда, чуткий и тревожный. Вдруг набросило знакомым запахом оленьего стада. Всего несколько минут бега - и можно хорошо поживиться недавно родившимся теленком. Но волк лишь выполз из-под куста, потянулся, зевая, но особой тяги к охоте не испытал. Когда запах стада растворился в привычных ароматах леса, снова забрался в нагретое гнездо и поспал еще, восстанавливая силы.
     Утро застало его неподалеку от дома пасечника. Темуджин решил проведать бывшую свою хозяйку по пути к заветному снежнику. За несколько сот метров волк остановился, исследуя воздух, и вдруг сжался, как пружина. По тропе важно шествовал рыжий кот - та самая бестия, на которую Темуджин по непонятной для себя причине не мог смотреть без омерзения. Ветер дул со стороны Кхмера, и кот не чувствовал волка. А тот застыл с поднятой лапой. Еще несколько шагов - и Темуджин придавит его к земле, как вонючего хорька, которого нельзя брать зубами.
     Но, видно, под счастливой звездой родился рыжий дедов любимец. Он увидел врага за четверть секунды до собственной гибели. В лесу раздался вопль, от которого у зайцев происходит мгновенный паралич сердца. Будто подброшенный катапультой, Кхмер взлетел в воздух, комок острых зубов и когтей перескочил через Темуджина, едва не зацепив его взъерошенной спины, упал на лапы, оттолкнулся от земли еще раз и в следующий миг уже сидел на высоком кедре, на приличной высоте от опешившего от такой небывалой резвости волка, и продолжал оглашать воздух дикими криками и сверкать зелеными ведьмиными глазами.
     Волк понял, что злобное существо недосягаемо.
     Но попугать его все-таки стоило. Он подошел к кедру и поднялся на задние лапы, лязгая зубами. Боже, как завопил рыжий котище! Он переполошил всех зверей, птиц и даже бурых земляных лягушек, пригревшихся на солнышке у соседнего пня. Закаркали, слетаясь, вороны, уверенные, что на тропе происходит страшная сеча, после которой им достанется неплохая пожива. Со всех сторон мчались любопытные сороки и кедровки, а лесная мелкота, наоборот, бежала прочь, куда глаза глядят.
     Темуджин тоже бежал. Кошачий голос терзал его нервы и уши. А Кхмер, отсидев с полчаса на кедре и надсадив горло до противной хрипоты, рискнул все-таки спуститься и, торопливо оглядываясь, вернулся на пасеку, где со вчерашнего вечера происходили непонятные события. Он решил было убраться подальше от тяжелых сапог пришельцев, но и в тайге его поджидала смертельная опасность. Поэтому кот благоразумно выбрал наименьшее из зол и через четверть часа уже умывался лапкой на печной лежанке.
     На перевальчике Темуджин остановился: по гребню в сторону пасеки шли два совсем еще свежих следа. И они были знакомы ему. Этих людей он встретил неподалеку от тайника с мясом. Этот же запах исходил от вещей в обнаруженной им палатке и от брезента, прикрывающего мясо в снежнике.
     Волк тревожно поднял голову. Он не чувствовал запаха хозяйки, хотя знал наверняка, что пасеки она не покидала.
     Еще пяти минут ему хватило, чтобы добежать до первых ульев. Тут он проявил максимальную осторожность. Несколько аккуратных шагов - и шерсть на загривке у него встала дыбом. Волк попятился, Оружие! В другое время так бы его тут и видели, но сейчас им руководила необходимость. Подавшись назад по своему собственному следу, волк обошел страшное место, где лежал припрятанный дробовик Банзая, и стал кружить вокруг дома, высматривая Людмилу.
     Он не прошел и половины круга, как - о, радость! - запах бывшей хозяйки достиг его носа. Она здесь, почти рядом. Выйти из кустов и приблизиться к ограде Темуджин не осмелился. Подрагивая от нетерпения, волк лег, выжидая и осматриваясь.
     Человек с густой черной бородой и гладко выбритым черепом сидел на пороге домика и ел из котелка мясо с луком и картошкой. Изредка он перекладывал ложку в левую руку, а правой, не вставая, нащупывал лежащую рядом длинную жердь и толкал сидящего около стены дома старика со связанными назад руками. Старик что-то глухо мычал в ответ, мотал головой, а чернобородый кричал: "Не дрыхни, старый кобель!" - или еще что-то, совсем уж непонятное для лесного зверя, но очень злое по тону.
     Темуджин повел носом и слегка приподнялся на лапах. В доме был еще один человек, несомненно вооруженный. Запахи железа и оружейной смазки были самыми неприятными из всех существующих на свете. Но был и еще один запах, который заставил сильнее забиться волчье сердце, а кончик хвоста почти незаметно дрогнул, выдав несомненную радость хозяина. Волк понял, что его хозяйка находится в дощатой сараюшке, и всей шкурой почувствовал, что сейчас она даже в большей опасности, чем в тот момент, когда он обнаружил ее под лавиной. Почему она не покидает эту сараюшку, волк понять не мог, хотя прекрасно знал, что всякое ограничение свободы есть первый шаг на пути к гибели. Хозяйке грозила смерть!
     Наевшись, человек вытер тряпкой взмокшую голову и лицо, сыто потянулся и вошел в дом. Оттуда сразу же послышался громкий и сердитый разговор.
     Темуджин прополз на брюхе ближе к сараю и тихо заскулил, зовя хозяйку откликнуться. Человек опять появился на пороге. Теперь он держал в одной руке странную, какую-то кургузую витовку и котелок, по-видимому с водой. Темуджин опять отполз в кусты, прижался к земле, даже уши прижал, и полузакрыл внимательные желтые глаза.
     Чернобородый тем временем обогнул сидящего на земле старика, не преминув ткнуть его в бок носком сапога, потом подошел к сараю, прислушался. Приоткрыв дверь, ногой же просунул туда котелок и сказал: "Пей, стерва, пока я добрый!"
     Подождал секунду, другую, опять заглянул в дверь сараюшки и проворчал: "Ну и черт с тобой, лежи, подыхай, нам забот меньше!"
     Побродив бесцельно по двору, чернобородый заглянул в дом, получил очередную порцию ругани и, пожав плечами, устроился на крыльце. Прислонившись спиной к перилам, он зажал ружье между коленями и закрыл глаза, собираясь, видно, подремать под щедрыми лучами майского солнца.
     Темуджин поднял голову. Все так же ползком, касаясь брюхом земли, неслышно подполз он к сараю и тихо заскулил. За дощатой стенкой послышалось движение, и к неширокой щели приник человеческий глаз в густой щеточке темных ресниц.
     - Темуджин! - радостно прошептал женский голос. - Откуда ты взялся, паршивец?
     Волк проворно обежал вокруг сарая в поисках лазейки, то и дело царапая доски когтями и вгрызаясь в них зубами. Осторожность все время заставляла его оглядываться на крыльцо, где безмятежно похрапывал чернобородый человек.
     Изловчившись, он запрыгнул на крышу и зубами, когтями начал рвать дранку. Напрасно! Под темной и податливой дранкой оказались доски, разгрызть которые было ему не под силу.
     Женщина внизу что-то тихо и успокаивающе говорила ему, волк чувствовал запах запекшейся крови и понимал, что его бывшей хозяйке плохо, очень плохо. И волновался, скулил то жалостно, то гневно...
     Наконец он вновь спрыгнул на землю, опять обежал сарай и быстро-быстро стал рыть влажную глинистую землю. Это была последняя возможность сделать лазейку!
     Людмила прошептала что-то ободряющее, и волк с еще большим старанием принялся расширять выкопанную за считанные мгновения приличную яму.
     Теперь дела пошли лучше. Летела назад земля, лаз становился все глубже. Вот уже весь волк спрятался в яму, пошла сухая земля, рыть стало труднее; Темуджин запылился, шуба его посветлела. Вдруг тонкая перегородка рухнула, и лапы Темуджина коснулись ног Людмилы.
     Еще сотня быстрых, судорожных движений, проход стал чуточку шире, - и вот