ов нас  уже
не достанет!
   Внезапно Васена - она единственная не проявляла признаков усталости и
раскладывала на льняной салфетке сухари и вяленое мясо,  их  не  слишком
обильный обед, - весело рассмеялась:
   - Кажись, заметили нас  служивые!  Видите,  как  забегали,  что  твои
мураши вокруг куска сахара!
   И правда, казаки, сверху казавшиеся не  крупнее  муравьев,  суетились
между камней, перебегали с места  на  место,  и  со  стороны  было  даже
забавно наблюдать за ними, чувствовать себя виновниками этого переполоха
и понимать, что руки у твоих врагов слишком коротки, чтобы добраться  до
тебя.
   Среди камней вспыхнули фонтанчики желтоватого порохового дыма,  затем
услужливое эхо донесло до  беглецов  несколько  слабых  хлопков.  Казаки
беспорядочно палили в белый свет, вымещая  тем  самым  свое  отчаяние  и
злобу на тех, кто умудрился  самым  таинственным  образом  миновать  все
ловушки, засады и благополучно ускользнуть  от  погони.  И  более  всего
преследователей бесило то, что беглецы,  сознавая  свою  недосягаемость,
шли к перевалу в открытую, не таясь, тем доводя оплошавших охотников  за
головами чуть ли не до исступления...
   Пожевав без особого аппетита мяса и сухарей, молодые люди отправились
дальше. Через два  часа  успешно  миновали  перевал,  все  еще  покрытый
плотным зимним  снегом,  из-под  которого  выглядывали  только  каменные
россыпи - бесплодные, черные, лишенные самой примитивной  растительности
и не успевшие покрыться даже лишайниками.
   Солнце постепенно  скатывалось  за  их  спины.  На  западной  стороне
перевала оно светило еще вовсю,  а  с  восточной  уже  подкрался  вечер,
одевший в сумрачные тени мрачные ущелья и  первобытную  кедровую  тайгу,
закрывшую огромным зеленым одеялом ущелья и ближайшие невысокие вершины.
   В долину Аргуни, словно бритва разрезающую хребты на две  части,  они
спускались напрямик по каменистым ребрам гольца да по скользким  надувам
слежавшегося и подтаявшего сверху снега. Опустился тихий вечер.  Дальние
горы растворялись в мягкой сиреневой дымке, все  вокруг  дышало  покоем,
вселяя в измученные тревогой сердца надежду на счастливое избавление  от
дальнейших бед.
   В  тайге  их  встретила  ночная  прохлада,  благоухание  по-весеннему
зеленой травы и недавно распустившихся цветов, а также сырость  набухших
влагой мхов...

***

   Аргунь бесновалась в каменной теснине, катала по дну тяжелые  валуны,
ревела голодным зверем и мчала зеленые воды со  скоростью  застоявшегося
рысака. Жутко смотреть сверху на дно каменного разлома, поросшего  мхами
и  лишайниками,  где  бесится  от  непомерной  злобы,  брызжет  пеной  и
разлетается миллионами брызг темный поток. Жутко, но и глаз  не  отвести
от этого средоточия ярости и буйной, неистовой силы.
   Вот в этот адский котел  и  столкнули  мужчины  одну  за  Другой  две
лежащие недалеко от берега валежины. Гека подхватила их с жадным воем  к
понесла сквозь нагромождения черных камней, бросила на  пороги  длинного
прижима и погнала вниз, подкидывая, переворачивая, играя ими, словно это
была никчемная щепа, а не огромные баланы , и делала с ними что
хотела: переламывала и корежила так, что только ветки да кора  летели  в
разные стороны. Через несколько мгновений валежины скрылись в  скальном,
похожем на трубу проломе, куда нырял водный поток.  Эхо  отскакивало  от
стен, и из мрачного зева доносилось низкое утробное рычание, словно  там
залегло в ожидании добычи огромное и ненасытное чудовище.
   Тем не менее это был единственный путь к свободе, и как  ни  тяжек  и
труден он, но идти через горы - гораздо опаснее, а главное, во много раз
дольше.
   До самой темноты мужчины валили деревья, обрубали  ветви,  изготовили
два шеста и длинную, наподобие лопаты, гребь, но вязать  плот  решили  с
утра, когда в речной долине посветлеет.
   Казалось, этой ночью уже ничто не помешает им хорошо выспаться.  Пока
мужчины занимались подготовкой к сплаву,  Васена  и  Маша  принялись  за
постройку балагана: связали вместе дюжину длинных жердей  и  накрыли  их
кусками коры и пихтовыми лапами. Внутри также набросали пихтовых  веток,
на них кинули одеяло: получилось мягко и  уютно.  Но  Митя  и  Антон  по
неизвестной причине спать в балагане отказались, а постелили вблизи огня
хвойные ветки,  положили  под  голову  котомки  и,  укрывшись  одеялами,
похоже, уснули раньше своих спутниц. Костер из четырех  толстых  бревен,
попарно сложенных концами друг на друга, должен был гореть всю ночь и не
только  дарить  тепло  уставшим  путникам,  по  и   отпугивать   слишком
любопытных обитателей тайги.
   Река, зажатая со всех сторон неприступными скалами, пенилась, вздымая
валы, и стремительно скользила мимо. Иногда раздавалось нечто похожее на
протяжный стоп, за которым следовал шумный всплеск: это в мутном  потоке
уплывали от родных берегов смытые водой огромные деревья.  Сопротивляясь
течению, они вспахивали корнями русло, прудили реку и обваливали берега.
   Среди ночи Маша и Васена проснулись от раскатов грома.
   Черные тучи закрыли небо. Ветер глотал и уносил в темноту  рев  не  в
меру  разгулявшейся  Аргуни.  Молчаливое   небо   распахнулось   голубой
ослепительной вспышкой, осветив  на  миг  далекие  горы,  макушки  елей,
яростную зыбь реки, и разразилось оглушительным ударом грома.
   Мужчины перебрались в балаган. Но заснуть уже не удалось. Ветер, злой
и холодный, пригнал ливень.  Давилась  злобой  Аргунь.  Падали  подмытые
водой пихты-великаны, бросая в ночь пугающие предсмертные вопли.  Молнии
рвали в клочья черный свод небес, почти  без  перерывов  грохотал  гром.
Ущелье мучительно стонало, словно под пытками жестокосердного палача.
   В какой-то момент им показалось, что буря стихает, и Митя выбрался из
балагана, на разведку. И тут же вернулся назад.
   - Быстро собирайтесь! Наводнение!
   Подхватив вещи, они выскочили наружу. С реки доносился треск  и  шум,
тоскливо  кричала  какая-то  птица.  Дождя  не  было.   Красной   бровью
занималась заря.  Приютивший  беглецов  берег  превратился  в  остров  и
постепенно исчезал под водой рассвирепевшей Аргуни. Вместе  с  деревьями
обваливались подточенные берега. Грязный поток подкрался почти  вплотную
к их лагерю. Отступать было некуда.
   Мужчины бросились к заготовленным для плота бревнам,  к  которым  уже
подбиралась вода, и принялись связывать  их  между  собой.  А  река  все
прибывала и уже затопила балаган и залила костер.
   Наконец плот был готов. Не теряя ни секунды,  мужчины  разместили  на
нем вещи. Оказалось, плот едва выдерживает женщин,  пришлось  довязывать
еще два бревна. И в этот момент вода ринулась через поляну.
   - Давай, живее! - крикнул повелительно  Митя,  поймал  замешкавшегося
Антона за руку и втащил его на плот. Они легли  на  бревна,  ухватившись
одной рукой за сучья, оставшиеся на  бревнах,  а  другой  -  придерживая
лежащих рядом женщин.
   Плот крутануло пару  раз  вокруг  своей  оси,  подхватило  потоком  и
понесло к черному провалу. Но  через  мгновение  сильный  удар  чуть  не
отправил их на дно: заднюю часть плота  накрыл  вершиной  упавший  кедр.
Плот опять завертело  и  накренило.  Послышался  отчаянный  крик.  Тонул
придавленный  сучьями  Антон.  Митя   бросился   к   нему   на   помощь.
Нечеловеческим усилием сбросил с плота вершину кедра. Васена  встала  на
колени,  подхватила  лежащий  рядом  шест  и  оттолкнулась  от  летевшей
навстречу  каменной  глыбы.  Антон  вынырнул  на  поверхность  и   успел
уцепиться за протянутую Митей руку.  Отфыркиваясь  и  смахивая  кровь  с
исцарапанного лица, он выбрался на плот.  Тут  Митя  заметил,  что  плот
опасно накренился на один борт, и спрыгнул в воду. Ухватившись рукой  за
веревку, удерживающую в связке бревна, он плыл рядом с  плотом,  который
продолжал с огромной скоростью мчаться прямо в черное жерло трубы.
   И последнее, что увидела Маша, были Антон, пытавшийся на четвереньках
подползти  к  Васене,  и  девушка,  силившаяся  оттолкнуться  шестом  от
огромного скального выступа, похожего на  бараний  лоб.  Вероятно,  шест
соскользнул с отполированной водой поверхности и попал в трещину.
   Изогнувшись дугой, он моментально  распрямился  и  сдернул  Васену  в
кипящий поток. Маша закричала от ужаса: Антон, не раздумывая, бросился в
воду вслед за девушкой. Их головы мелькнули на поверхности и скрылись  в
бешеной  круговерти  волн.  В  следующее  мгновение  плот  провалился  в
темноту.  Маша  почувствовала  сильнейший  удар,  передний  конец  плота
занесло вверх, потом он резко нырнул вниз...
   "Господи!  Спаси  и  помилуй!"  -  мысленно   взмолилась   Маша.   Ей
показалось, что Митя зовет ее, попыталась ответить и не успела.  Тяжелая
волна накрыла ее с головой. Плот со всего размаха  ударился  о  скалы  и
развалился на части. А одинокое бревно с судорожно  вцепившейся  в  него
женщиной подхватил  неистовый  поток  и  понес  в  кромешную  темноту  и
неизвестность.

39.

   Тугой обруч сдавил виски и не позволял открыть глаза.
   Дмитрий  Гагаринов  застонал  и  перевернулся  на   живот.   Выплюнул
набившийся в рот песок, поднес руку  к  затылку  и  почувствовал  липкую
застывшую кровь. Он попытался вспомнить, что произошло с  ним  и  отчего
голова у него в крови, а рот полон песка. Сознание с трудом  пробивалось
через боль, терзавшую его тело. Казалось, его пропустили сквозь строй, а
потом еще долго топтали и били ногами.
   Он уперся руками о влажный песок, с трудом приподнял свое  непривычно
тяжелое тело и сел. Наконец удалось открыть глаза, и Дмитрий  обнаружил,
что сидит на берегу,  почти  у  самой  воды.  Вернее,  на  краю  длинной
песчаной косы, на которую накатывали торопливые желтые  волны,  оставляя
после себя  полосу  грязной  пены  вперемешку  с  разлохмаченной  щепой,
кусками коры и обломками веток.
   Некоторое время Дмитрий тупо смотрел на воду, на песок, потом  поднял
глаза и обвел взглядом высокий  берег  напротив,  поросший  непроходимой
тайгой, низкое солнце, спускающееся в тучу, -  не  мог  понять,  как  он
здесь очутился, каким ветром его занесло на берег  мутной  бурной  реки,
названия которой он, как ни пытался, не смог вспомнить.
   Он попробовал встать на ноги. Но силы оставили его, и,  пошатнувшись,
Дмитрий ухватился  за  выбеленный  солнцем  и  водой  обломок  огромного
дерева, занесенный сюда когда-то половодьем и почти засыпанный песком. И
увидел вдруг свое, в этом  он  не  сомневался,  ружье  и  мокрый  мешок,
который, вполне вероятно, тоже  принадлежал  ему.  Перебирая  руками  по
лежащему дереву, он приблизился  к  ружью,  поднял  его  и  приставил  к
бревну. Ствол его был забит песком, ложе покрыто свежими  царапинами.  С
трудом Дмитрий дотянулся до мешка, подтянул его к  себе.  Он  был  почти
пустым, лишь на дне под  мокрой  рубахой  и  одеялом  он  обнаружил  три
орлиных пера в пятнах крови, завернутые  в  носовой  платок,  и  тяжелый
кисет. Достал его, оглядел с недоумением.
   Хоть убей, он не мог вспомнить, почему чужой  кисет  оказался  в  его
мешке. Рубаха определенно была его, и перья, правда, непонятно в связи с
чем, тоже принадлежали  ему,  но  что  кисет  -  чужой,  в  этом  он  не
сомневался. Он потянул тесемку, стягивающую горловину кисета, и  высыпал
его содержимое на ладонь. И вздрогнул: в кисете находился золотой  песок
и несколько самородков, от самого маленького, размером  с  горошину,  до
большого, который они нашли первым...
   Господи!  Словно  огненная  вспышка  пронзила  его  мозг,  и  он  все
вспомнил.  И  откуда  взялись  эти  перья,  и  что  это  за  кисет!   Но
одновременно его сознанием овладел ужас: почему он один? Где  Маша?  Где
Антон и Васена? Почему он не ищет их, почему медлит?
   Митя лихорадочно затолкал кисет в  мешок,  вскинул  его  на  плечо  и
подхватил ружье. Куда идти? Где искать?
   Он и мысли не допускал, что они погибли. Это было бы слишком жестоко,
слишком несправедливо после всего, что им пришлось пережить вместе.
   Ноги плохо слушались его, заплетались о  всякий  камень  или  корягу,
выброшенную на берег своенравной рекой. Наконец он  сообразил  опереться
на  ружье  и  заковылял  по  берегу,  внимательно  всматриваясь  в  кучи
наносника, груды камней, заглядывая  под  ошкуренные  добела  камнями  и
водой  огромные  стволы  кедров  и  елей,  тянувших   к   небу   жалкие,
изуродованные остатки ветвей. Один раз ему показалось,  будто  он  видит
среди двух глыб, преградивших дорогу  потоку,  неподвижное  человеческое
тело, по это был всего лишь  медвежонок,  совсем  еще  маленький,  чудом
выживший в наводнение и основательно перепуганный. Его черные  глазки  с
ужасом смотрели на незнакомое существо, а когда Митя  набросил  на  него
куртку, медвежонок зарычал  тоненько,  жалобно,  забарахтался  отчаянно,
пытаясь  освободиться.  Возвращаясь  к  берегу,  Митя  поскользнулся  на
камнях, упал в воду вместе с живым, вырывающимся из рук грузом  и  вновь
вымок до нитки.
   Медвежонок одним махом освободился от куртки и,  шумно  отфыркиваясь,
поплыл к берегу. Митя с трудом выбрался на песок, вылил воду  ил  сапог,
снял брюки и рубашку, тщательно отжал их. Свежий ветерок приятно холодил
тело. Он разложил одежду на теплых  еще  камнях,  давая  ей  просохнуть.
Оставаться на ночь в мокрой одежде, не имея  возможности  обогреться,  -
удовольствие небольшое.
   Он пристально вгляделся в противоположный берег, который круто спадал
в воду. Наводнение жестоко обошлось с растущими  по  его  краю  кедрами,
подмыло их корни, и теперь огромные деревья зависли над потоком, угрожая
каждую секунду рухнуть в бушующую внизу пучину. Судя по  всему,  глубина
под  берегом  -  приличная.  И  насколько  хватает  глаз,  не  видно  ни
выступающего над водой камня, ни застрявших на отмелях коряг  -  повсюду
лишь темная, крутящая воронки, вздымающая грозные валы,  захлебывающаяся
пеной и ко всему равнодушная вода.
   Что-то холодное и влажное ткнулось в его руку.  Дмитрий  оглянулся  и
впервые за все это время улыбнулся. Спасенный им медвежонок,  присей  на
тощий задок  и  жалобно  поскуливая,  тянулся  к  нему  носом,  стараясь
обнюхать впервые увиденного нм человека.
   Дмитрий потрепал его по загривку, и зверек,  осмелев,  приблизился  к
нему вплотную, а затем и вовсе попытался забраться к нему на колени.  Но
когти у него были по-младенчески острыми,  и  Дмитрии  отпихнул  его  от
себя.  Мишка  недовольно  рявкнул  и  поплелся   но   берегу   к   лесу,
начинавшемуся за неширокой полоской ивняка.  Иногда  он  останавливался,
оглядывался на человека  и  недовольно  ворчал,  словно  укорял  его  за
недостаточно вежливое обращение.
   Митя  печально  усмехнулся,  вспомнив  встречу  на  узкой   тропе   с
медведицей и ее детенышем.  Совсем  недавно  это  было,  и  чуть  больше
времени прошло с тех пор, как он  вновь  стал  свободным  человеком.  Но
каких горьких, безвозвратных потерь ему это стоило! Погиб Цэден, исчезли
в пороге Васена и  Антон...  Он  ткнулся  головой  в  песок,  с  размаху
впечатал кулак в его влажные глубины и застонал от отчаяния.
   Безжалостный поток  навсегда  унес  его  несостоявшуюся  любовь,  его
надежду на счастье. Зачем теперь ему эта  свобода,  зачем  нужна  жизнь,
если  за  них  заплачено  слишком  дорого,  ценой  невосполнимых  утрат,
возместить  которые  невозможно   даже   собственной   жизнью?   Дмитрий
перевернулся на спину,  взгляд  его  устремился  в  высокое,  постепенно
темнеющее небо, на котором  вспыхнули  первые  звезды.  Еще  вчера  Маша
смотрела и на это небо, и на эти звезды. Радовалась, что так успешно все
складывается: удачно ускользнули от погони и вышли к Аргуни.  А  вечером
смеялась вместе с  Васеной  над  неуклюжим  балаганом,  который  девушки
соорудили для ночлега. Несколько раз он  ловил  на  себе  Машин  взгляд,
немного лукавый, немного смущенный. И сердце его  замирало  от  счастья.
Без всяких сомнений, она думала о  нем.  И  одно  только  предположение,
какие  мысли  бродят  в  ее  хорошенькой  головке,   заставляло   бешено
колотиться его сердце.  И  он  специально  устроил  себе  постель  около
костра, чтобы не искушать свое воображение, но, как ни старался,  так  и
не  сумел  избавиться  от  видений  юного  прекрасного   тела,   которые
заполонили его разум и не позволяли заснуть.
   А сегодня он не может найти тело своей любимой и предать его земле. И
единственное, на что он пока способен, - молиться за упокой ее души и  о
том, чтобы господь скорее послал ему смерть и там, на небесах,  их  души
могли наконец соединиться.
   Он чувствовал, что слезы текут по  его  щекам,  но  даже  не  пытался
вытереть их.
   И как ни были горьки эти слезы, они  очищали  его  душу,  делали  его
мысли светлее, а чувства возвышеннее. И он понял вдруг, что не  уйдет  с
этого берега, пока не найдет Машу. Живую или мертвую, но он будет искать
ее и день, и два, и три, пока ноги в состоянии держать его, пока  бьется
его сердце, пока работает его мозг...
   Дмитрий  с  трудом  встал  и  опять  отправился  вдоль  берега,  едва
передвигая ноги, с неимоверным усилием преодолевая  боль,  раскалывающую
череп и грозящую свести его с ума.
   Механически он переходил от одного камня к  другому,  от  одной  кучи
наносника к следующей, еще более высокой. Уже и месяц появился на  небе,
озарив все вокруг мертвенным светом, а он  брел  и  брел  вдоль  берега,
постепенно теряя остатки надежды на счастливое завершение своих поисков.
   Он отрешенно смотрел себе под ноги и не  сразу  заметил,  что  берега
понизились, разбежались, а  водный  поток  разлился  широко,  привольно.
Пороги перешли в спокойный слив, и река словно присмирела, умерила  свой
пыл и неукротимое стремление к разрушению.
   Дмитрий медленно опустился на песок. Он прошел по берегу в одну  и  в
другую сторону не менее пяти верст, но так ничего и не обнаружил. Ночной
сумрак затруднял поиски, но он решил добраться до следующего переката  и
уже там подыскать себе место, где можно  переждать  самое  темное  время
суток.
   Шатаясь от слабости, он опять  поднялся  на  ноги,  сделал  несколько
осторожных шагов, покачнулся я, чтобы  не  упасть,  схватился  рукой  за
выступавшее над водой корневище гигантского дерева. Тошнота подступила к
горлу,  он  закашлялся,  стараясь  избавиться  от  неприятных   спазмов,
согнулся в поясе и вдруг прямо у своих ног увидел  в  воде  расплетенную
наполовину женскую косу. Холодный пот выступил у него  на  лбу,  ледяные
струйки скользнули но вискам, а сердце сжала такая невыносимая боль, что
он едва не задохнулся. Какое-то мгновение он не мог сдвинуться  с  места
от  ужаса.  Его  мозг  отказывался  воспринимать  увиденное,  и   только
одна-единственная мысль гулко стучала в его виски,  отзываясь  в  сердце
мучительной болью: "Нет, только не это! Она не могла погибнуть! Господи!
Это слишком несправедливо, если она погибла!"
   Он торопливо опустился на колени и заглянул под валежину. Маша лежала
рядом с ней, по шею в воде. Одна ее рука продолжала держаться за обломок
ветки, вторая была закинута за голову. Ее ладонь  была  полна  песка.  И
Митя подумал, что она, вероятно, была еще жива, когда поток выбросил  ее
на берег. Спазмы вновь сжали его горло,  слезы  потекли  по  щекам.  Она
пыталась бороться за  жизнь,  и,  возможно,  окажись  он  здесь  немного
раньше, сумел бы спасти ее. Он осторожно подвел руки под почти невесомое
девичье тело, поднял его и, чуть не падая от слабости, вынес на песок. С
Машиной  одежды,  с  волос  струилась  вода.  Дмитрий  стер  капельки  с
дорогого, мертвенно бледного лица, взял в руки ее ладони, поцеловал их и
сложил на груди. Потом встал перед ней на колени,  слегка  приподнял  ее
голову  и  прижался  в  последний  раз  к  губам  своей  единственной  и
неповторимой, самой дорогой и любимой женщины, с которой ему уже никогда
не придется свидеться на этом свете.
   Он ласково коснулся этих  когда-то  таких  горячих,  податливых  губ,
с