- Жизнь такая! - Верьясов хлопнул его по плечу. - Нас учили служить Родине, учили защищать ее безопасность, и муки совести ни при чем, если приходится избавляться от врага. Здесь любые способы хороши. Не мне тебя учить, Максим! Еще неизвестно, как бы ты повел себя в подобной ситуации. В поганые моменты работаем погаными методами, иначе не выжить...
     Максим молча смотрел на бывшего друга.
     В принципе Сергей абсолютно прав. Будь он сам при исполнении, разве не поступил бы точно так же? Хотя при чем тут служба? Сейчас они действительно просто пытаются выжить. И думать в это время о чистых руках и позволять угрызениям совести загонять себя в угол значит только одно - окончательно и бесповоротно подчиниться судьбе, которая, как известно, не щедра на пряники...
     Правда, они не очень-то идут у нее на поводу и, пытаясь выжить, не теряют надежды помочь многим тысячам людей, которые не подозревают, что их вот-вот может настигнуть смерть...
     Его взгляд вновь остановился на Верьясове. Но тот, казалось, уже забыл о Максиме и его словах.
     Два дюжих спецназовца, заломив руки Зайнулле, волокли его к катеру, а Верьясов шел следом и что-то говорил назидательным тоном, словно учитель, порицающий нерадивого ученика.
     Максим отвернулся, затем подошел к Ксении и взял ее за руку.
     - Ксюша, вы с писателем и Анютой останетесь здесь. Мы не знаем, что нас ждет на перемычке, но там будет очень опасно. Эти ребята - фанатики.
     Они пойдут на что угодно, - кивнул он в сторону Зайнуллы.
     - Но как же съемки? - Ксения неожиданно для себя заплакала. - Я хочу сказать... Моя работа...
     Ты... - Она обхватила его за плечи и, захлебываясь слезами, запричитала:
     - Господи, родной мой, возьми меня с собой... Я умру, если с тобой... Возьми меня... Я умею стрелять... Я буду с тобой... - Она умоляюще заглядывала ему в глаза, но Максим отводил взгляд в сторону и непреклонно качал головой.
     - Нет, Ксюша, я не могу... Останешься здесь...
     Там очень опасно!
     - Максим, но я ведь люблю тебя! Максим... - Она обняла его за шею и уже не говорила, а просто плакала.
     - Ксения, - Костин подошел к ним, взял женщину за руки и оторвал от Максима, - нельзя плакать накануне боя. Мужчины начинают себя жалеть и от этого слабеют. Нам нельзя сейчас слабеть, Ксения. Нам нужно вернуться. И если вы любите Максима, то немедленно успокоитесь.
     - Да, да. - Ксения посмотрела на него более осмысленно. - Мы остаемся. Только... - она оглянулась на Ташковского, который держал на плече камеру, - как же...
     - Съемки я беру на себя. У Верьясова найдутся ребята, которые, сделают это более-менее профессионально. Надеюсь, это лучше, чем ничего?
     Ксения улыбнулась:
     - Спасибо вам, Юрий Иванович! Вы - поразительный человек! Всегда найдете выход.
     - А это наша работа, - ответно улыбнулся Костин, - сначала откопать вход, а потом найти из него выход. - И он хлопнул Максима по плечу:
     - Пошли, брат! Скорее уйдем - быстрее вернемся!

Глава 32

     Они молча наблюдали, как отчаливает катер. На борту уместилось всего двенадцать человек вместе с Максимом, Костиным, Верьясовым и Зайнуллой.
     Остальная группа спецназа направилась вдоль берега бегом.
     - Как вы думаете, они успеют? - Ксения умоляюще посмотрела на писателя.
     - Я думаю, что такие люди, как Костин и ваш Максим, сделают все, чтобы добиться цели, - ответил Ташковский. - Но Верьясов мне не понравился. Он слишком жесток, даже для войны.
     - Что вы понимаете в войне? - неожиданно подала голос Анюта. Все это время она сидела молча, глядя на свои руки, покоившиеся на коленях. Теперь же девушка подняла голову, и глаза ее гневно сверкнули. - Не судите о людях, если ни черта не смыслите в жизни.
     - Вероятно, вы правы, Анюта. - Ташковский виновато улыбнулся. - Я описывал схватки, драки, сражения, упивался кровавыми сценами и только сейчас понял, сколько в них на самом деле крови, грязи, боли, если это происходит в реальной жизни... Мне, кажется, теперь я буду писать по-другому.
     Сказав это, Ташковский неожиданно поверил, что поступит именно так. Он заслужил право писать так, как он того хочет. Заслужил своими страданиями, искалеченными руками, наконец. Фельдшер спецназа смазал их какой-то мазью, перевязал, и Ташковский чувствовал себя, несомненно, легче, чем несколько часов назад, когда их с Костиным вовсю поливал дождь. Конечно, слова Анюты задели его за живое.
     Эта изможденная, измученная девушка неожиданно произнесла вслух то, о чем он старался не думать даже втайне от других. Но все же он многое переосмыслил за последнее время. И надеялся, конечно, если получится выкарабкаться из этой проклятой мясорубки, тотчас отправиться в Москву, подлечиться, привести в порядок свои дела. А затем исполнить давнюю мечту - купить дом с яблоневым садом, где-нибудь в Курской или Липецкой области, подальше от сутолоки и соблазнов столицы. Вокруг дома он велит разбить цветники и еще построит конюшню для парочки лошадей. А еще непременно заведет себе кавказскую овчарку и назовет пса Дюк или Дэв. Именно так звали его собак в детстве.
     Ташковский закрыл на мгновение глаза и представил, как прекрасно будет проехаться верхом по утренней росе... Легкий холодок покусывает кожу, а дышится так легко и свободно, как в детстве, когда легкие и сердце, не надорванные алкоголем и курением, были еще в порядке...
     Об этом он мечтал давно. Но дни летели за днями, а мечты так мечтами и оставались. А так хотелось проснуться вдруг однажды утром, а река - вот она, плещется под окнами. И можно в любой момент искупаться и половить рыбу. Хотя с рыбой вряд ли получится... В средней полосе она воняет дустом и прочими гадостями цивилизации. Нет, рыбалку придется отложить... Ташковский вздохнул. Если говорить о хорошей рыбалке, то надо обосноваться в Сибири. Где-нибудь на Алтае или недалеко от Иркутска. Там удивительно чистые речки, где вовсю играет хариус, и можно даже поймать тайменя...
     Конечно, он не бросит писать. Но станет относиться к делу серьезнее. Три его последние книги были откровенной туфтой и написаны на потребу читателя. Они изобиловали ходульными персонажами, а сюжет, хотя и был лихо закручен, все же высосан из пальца. Правда, книги быстро раскупили, частично по инерции, но большей частью благодаря рекламной кампании и усилиям Раткевича. Критики тоже были весьма снисходительны, но сам Артур прекрасно понимал, что они никуда не годятся. И предпочитал не говорить о них, как о непутевых детях, которых стыдятся родители.
     Он чувствовал, что теряет легкость пера, а пронизывающая каждый роман ирония, которую так ценили и любили его читатели, все чаще и чаще стала походить на сарказм. К тому же он заметил, что постепенно теряет живость воображения, и это тревожило сильнее всего.
     Но, пройдя сквозь испытания, страдания и унижения, Ташковский твердо поверил, что сможет теперь писать не хуже, а может быть, лучше. Неожиданно для себя он получил новый, сильнейший творческий импульс. Артур понял, что жизнь слишком хрупка и скоротечна, а он так безжалостно и бездарно разбазаривал ее, тратил время на дешевых девок, липовых приятелей, которых сам же когда-то назвал друзьями своих денег. Раньше он не придавал этому особого значения. Но сейчас понял цену истинной дружбе и гордился тем, что нашел в себе силы одолеть собственную трусость.
     И он уже твердо решил, что обязательно напишет книгу об этих событиях. И как можно быстрее. Ему всегда хотелось попробовать себя в публицистике. И вот она - тема, совсем рядом, живая, живее всех живых... Он расскажет читателям о горе и страданиях, которые несет с собой гражданская война. Не забудет о Максиме Богуше и о Юрии Ивановиче...
     Ташковский скривился. Он внезапно вспомнил, как совсем недавно редакторы отговорили его писать роман о Великой Отечественной войне. Под предлогом, что его не будут читать. И он согласился, хотя давно мечтал написать подобную книгу. Конечно, предполагалось, что это будет очередной боевик. Но в нем он хотел рассказать о большой и чистой любви, о настоящей мужской дружбе, об искренних и честных отношениях, свойственных русскому человеку... Он был бы очень патриотичным и очень русским, этот роман. А в последние дни он с особой остротой почувствовал, что значат для него слова "родина" и "Россия". И по-настоящему, на собственной шкуре испытал, как плохо оказаться вне России... Да, несомненно, он смог бы написать роман о войне. Да так, что его бы рвали из рук. Но в очередной раз не захотел спорить, терять время на убеждение, словом, опять прогнулся, пошел на поводу коммерческих интересов издательства.
     Но в своей новой книге он скажет обо всем, о чем не мог сказать в прежних романах. Ему плевать на коммерческие интересы. Он готов издать книгу за счет собственных средств. Он может себе позволить рассказать о дорогих его сердцу людях. И прежде всего о женщинах. О Ксении и Анюте. Его всегда интересовала и волновала тема: женщина на войне.
     О себе же он напишет совсем немного. Или не напишет совсем. Что он, собственно, сделал, кроме того, что из-за его глупого выпендрежа с оружием арестовали Максима, а его самого покалечили? Это вызвало череду неприятностей, которые едва не привели к гибели Максима, Ксении, Анюты... Если б он был чуть осмотрительнее и честнее с друзьями, они бы не потеряли Джузеппе... Ташковский вздохнул.
     Нет, он навсегда избавится от ложного пафоса, никчемных восхвалений. Книга должна получиться по-настоящему хорошей.
     - Знаете, Ксения, я хочу написать книгу о том, как мы попали в эту заварушку, - решил он обнародовать свои планы. Что ни говори, она в силу своей профессии и склада ума была ему ближе по восприятию и реакции на происходящие события. - Я даже придумал название - "Гнев скорпиона".
     - "Гнев скорпиона"? Почему так дешево? - удивилась Ксения. - Меня, например, всегда отталкивают подобные названия. Они рассчитаны на нетребовательный вкус и низкий уровень мышления. К тому же совершенно не запоминаются.
     - Я все прекрасно понимаю. Когда я только начинал издаваться, редактор строго предупредила: чтоб в названиях романов не встречались слова "любовь" и "смерть". После подробного инструктажа выхожу я из редакции, смотрю, на лотке дешевая книжонка. Не помню имени автора, издана то ли в Перми, то ли в Воронеже. И название, представьте себе, "Любовь с привкусом смерти". Я хохотал до слез, чем изрядно удивил продавца. Потом купил эту книжонку, чем удивил его больше. Оказывается, автор был его приятелем, и парень торговал по дружбе. Но за полгода не продал ни одной книжки. Правда, узнал меня; тогда уже вовсю рекламировали мой "Капкан для недоноска", - и попросил разрешения говорить читателям, что эта книга - из тех, что покупает сам Ташковский. - Он вздохнул и печально посмотрел на Ксению. - Когда мы соглашаемся выдавать по восемь - десять книг в год, о творчестве приходится забывать. Ты попадаешь в поток, а книга превращается в набор штампованных деталей на конвейере. А каждая такая книга - очередной гвоздь в крышку гроба, в котором ты хоронишь свой талант. Я это познал на собственном опыте...
     - Мы с вами схожи, - вздохнула Ксения. - Но вы надеетесь написать и издать свою книгу, а я вот не уверена, пройдет ли мой фильм на телеканале.
     Токанов как раз один из его основных акционеров...
     Думаю, начальство не рискнет.
     - Но контрольный пакет акций "Русского никеля" сейчас у правительства, - возразил Ташковский. - Не думаю, что ваш Токанов станет бодаться с государством.
     - Если фильм получится и его удастся протащить на экраны, Токанову придется расстаться со многим, - покачала головой Ксения. - Возможно, со свободой. Но я не верю, что его посадят надолго.
     Скорее всего, заставят поделиться с государством, а потом позволят укрыться за границей, где у него наверняка припасено этак с пару миллиардов долларов на черный день.
     - Не думал, что вы пессимистка. - Ташковский с интересом посмотрел на Ксению. - Как вам с такими взглядами удалось выжить на телевидении?
     Она мрачно посмотрела на него и не ответила.
     Солнце заметно сместилось к западу. Длинные тени от скал легли на воду. Шторм на озере прекратился, волны лениво накатывали на берег. Чайки носились над водой. Ксения представила на миг яму с жидкой грязью, на дне которой бьется, задыхаясь, рыба. Точно так же будут биться и задыхаться люди внизу, если перемычку снесет взрывами. Она представила этот чудовищный вал, эту стену воды. Нет, даже не воды. Это будет стена грязи вперемешку с камнями, искалеченными деревьями, остатками домов и прочих сооружений. Она взглянула на Анюту.
     Девушка встала с камня и зябко передернула плечами. Затем сказала, ни к кому не обращаясь:
     - Они должны успеть, иначе мы зря выжили. - Анюта подняла взгляд на писателя и Ксению. - Я не хочу думать, что Джузеппе погиб зря. Вы пришли вовремя, спасли меня. Но эти сволочи... - Она посмотрела поверх озера, куда ушли катер и спецназ. - Галина Ивановна тоже погибла. Эта старая кляча вздумала смыться...
     - Галина Ивановна? Эта вздорная хохлушка? - поразился Ташковский. - Она тоже была с вами?
     А я все хотел спросить, куда она подевалась?
     - "Беркуты" взорвали катер, на котором она попыталась улизнуть. Эта ведьма поплатилась головой, но отвлекла внимание "беркутов" от нас с Джузеппе. Выходит, у нее было свое предназначение, своя роль?
     " - Я все больше убеждаюсь, - сказала тихо Ксения, - что некий режиссер выстраивает и управляет спектаклем, который мы называем жизнью. Зачем-то ведь он свел нас вместе?
     - Дай бог, мы вернемся домой, - подхватил Ташковский, - неужели забудем друг друга? Думаю, надо обменяться адресами и встречаться, хотя бы изредка.
     - Не загадывайте так далеко, Артур. - Ксения печально улыбнулась. - Пусть сначала вернутся ребята. Сейчас это самое главное!
     Она тоже встала с камня и подошла к Анюте. Некоторое время женщины вглядывались в темную полоску гор на севере, где они могли совсем скоро найти спасение.
     Анюта нарушила молчание первой:
     - Я думаю, пора устроиться в одном из домиков.
     Наши могут появиться только...
     Она не успела договорить. Медленно, очень медленно в том месте, где за скалами скрывалась перемычка, в небо поднялась гигантская, пронизанная всполохами пламени и черными пятнами дыма, бурая стена земли вперемешку с камнями и обломками деревьев. И следом на них обрушился грохот взрыва. Вода в озере всколыхнулась...
     - Они взорвали! Взорвали! - обхватив голову руками, исступленно кричала и рыдала Анюта. - Наши не успели!
     Ташковский и Ксения потрясение молчали. Анюта, присев на корточки, уткнулась головой в колени и, покачиваясь, продолжала рыдать в голос.
     Прошло минут десять. Они с тревогой всматривались в горизонт, который закрывала зависшая в атмосфере туча песка и пыли.
     Наконец, Ташковский покачал головой:
     - Нет, кажется, взрывов больше не будет. Этот случился или по вине наших саперов, или "беркуты" исхитрились взорвать только один фугас. Иначе прогремело бы несколько взрывов подряд.
     - Но мы совсем не слышали стрельбы. Почему они не стреляют? - Ксения побледнела, руки ее дрожали.
     - И хорошо, что не стреляют, - улыбнулся Ташковский, - значит, все ребята вернутся сюда живыми.
     - А взрыв? - не сдавалась Ксения. - Они могли подорваться!
     - Что вы с ума сходите? - Анюта пришла в себя и недружелюбно посмотрела на Ксению. - Что вы всполошились? Максим и Юрий Иванович свое дело знают.
     Но Ксения уже не слушала ее. Ее сердце разрывалось на части от дурных предчувствий. Она ощущала, что должна быть вместе с Максимом. Сейчас!
     Немедленно! Иначе произойдет что-то страшное, чего она никогда себе не простит.
     - Все! Я иду туда! - сказала она решительно. - Я не могу сидеть здесь, как глупая курица, и дожидаться, чем все это закончится. - Она кивнула в сторону пыльной тучи, которая расплылась над горизонтом и медленно удалялась в сторону Киргизии.
     - Не глупите, - строго сказал Ташковский, - вы только помешаете парням или себя погубите.
     Смотрите, уже темнеет. Куда вы пойдете на ночь глядя?
     - Я отвечаю за свои поступки, Артур. - Ксения застегнула курточку. Правда, на ней в живых осталось только две пуговицы, но это позволило ей унять дрожь в пальцах. - Вы оставайтесь, а я ухожу.
     - Я с вами, - неожиданно поддержала ее Анюта, - я сойду с ума, если придется просидеть здесь целую ночь. Я не думаю, что там случилось что-то серьезное.
     - Ну и ну, - Ташковский как-то скорбно улыбнулся, - получается, я среди вас единственный трус.
     Женщины решительны и целеустремленны, а мужчина решил отсидеться в кустах.
     - Вас никто ни в чем не обвиняет, Артур. - Ксения положила ему руку на плечо. - Вы - настоящий мужчина. Ваша осторожность вполне объяснима. Но сами понимаете, нам придется идти по камням, преодолевать скалы. С вашими руками...
     - Дались вам мои руки, - рассердился Ташковский. - Нормальные руки. Почти не болят. Вы про них не вспоминали, когда я таскал вашу камеру! А теперь твердите, как испорченная пластинка: "Ваши руки! Ваши руки!" Я сам отвечаю за свои руки!
     - Господи, Артур! - засмеялась Ксения. - Я не знала, что вы такой ворчун! Но, как я понимаю, вы испугались, что мы оставим вас одного.
     - Я испугался? Я... - Артур понял, что она шутит, и тоже улыбнулся с явным облегчением. - Мне стыдно, что я ничем не могу вам помочь. Но я не буду обузой, обещаю.

***

     Они двигались уже больше часа. Солнечный диск, красный и огромный, просвечивал сквозь пыльное облако, которое изрядно уменьшилось в размерах и расплылось над горизонтом грязной лентой. Пройдет совсем немного времени, и в горах окончательно стемнеет.
     Огромные камни, шуршащие под ногами, как змеи, осыпи, скользкие одиночные скалы то и дело преграждали им путь и мешали двигаться с той скоростью, на которую они рассчитывали. Анюта и Ташковский держались молодцом. Ксения тем более не желала пасть в грязь лицом. До поры до времени им удавалось достаточно благополучно миновать преграды. И они очень обрадовались, когда вышли на дорогу В былые времена она, видимо, связывала турбазу с остальным миром, но сейчас пришла в запустение и во многих местах размыта недавним ливнем, засыпана камнями.
     Но все это было детскими игрушками по сравнению с препятствием, которое они встретили уже на подходе к перемычке.
     Ручей, который в обычное время был бы вряд ли заметен, сейчас превратился в бушующий поток. Стало это следствием ночных катаклизмов или прозвучавшего недавно взрыва, пробившего брешь в теле перемычки, для них роли не играло. Мост через ручей представлял собой жалкое зрелище.
     Ксения посмотрела вниз. У нее перехватило дыхание. Вода достигала настила и неслась прямо под мостом. Она билась и колотила в его сваи с такой силой, с такой дикой яростью, что он весь трясся как в лихорадке, и, казалось, готов был рухнуть в любой момент. Проезжая часть моста заметно накренилась, а на опорных балках и сваях видны были свежие трещины.
     Анюта стояла рядом и тоже смотрела на беснующуюся воду. Наконец она повернула голову и взглянула на Ксению.
     - Ну что, пройдем? - Она говорила громко, стараясь перекричать рев потока.
     - Пошли. - Ксения махнула рукой Ташковскому:
     - Давайте бегом!
     Они ступили на настил и осторожно двинулись на расстоянии вытянутой руки друг от друга в сторону противоположного берега. Но не успели еде дать и десятка шагов, как раздался долгий, зловещий треск. Тело моста содрогнулось, и он накренился так, что они вынуждены были схватиться за руки и остановиться, чтобы не потерять равновесие.
     - Быстрее! Быстрее! - истошно закричала Ксения. Они бросились вперед. И перевели дыхание только когда ноги коснулись твердой поверхности берега. Но в тот момент, когда их компания, как взмыленная тройка лошадей, вылетела на дорогу, сзади раздался оглушительный грохот. Сначала им показалось, что взорвался очередной фугас. Они оглянулись. В том месте, где только что находился мо