центральном посту,  а  в  спаленке,  но
ради такого случая первые же приглашенные участницы небывалой демонстрации
мод перетащили его  в  центральный  пост.  И  начался  великий,  пьянящий,
обнадеживающий и многообещающий  праздник  линий,  красок  и  фантазии;  и
сколько  эмоциональной  энергии  было  излучено  в  тесноватой   подземной
комнатке! Мин Алика, повинуясь общему настроению, и сама не  удержалась  и
примерила два изделия, и осталась довольна, и сделала  зарубку  в  памяти.
Центральный пост был полон  женщин,  преимущественно  молодых,  и  главным
образом полураздетых, на три четверти  и  на  четыре  пятых  полураздетых,
потому что никто не позволил бы себе оскорбить торжество, ныряя в объемное
изображение в военном мундире,  хотя  бы  и  сшитом  по  фигурке;  что  же
касается белья, в котором они перед примеркой оставались, то его  было  на
них минимум, потому что вообще внизу было тепло, даже жарковато, а мундиры
все же шились из положенного, не слишком воздушного материала, и под форму
обычно надевали только то, без чего было  бы  уж  просто  неприлично.  Вот
такая была там обстановка, и просто жаль, что не оказалось там  ни  одного
представителя  противоположного  пола,  который  смог  бы  по  достоинству
оценить эту картину; впрочем, если бы его не растерзали еще на  подступах,
то он, прорвавшись, тут же  свалился  бы  в  тяжелом  сердечном  приступе,
оказавшись  не  в  силах  перенести  такое  количество  красоты,   грации,
молодости, слез, а может быть, и  зависти,  и  разных  не  совсем  светлых
мыслей, и всего прочего. Но ничего не поделаешь - такого представителя  не
нашлось. Да. Жаль.
   Именно в такой разгар пиршества свалилась на всех них пресловутая Выдра
- старшая смены. Мин Алику еще за миг до этого запихнули  в  спаленку,  но
шторм все равно разразился. Моды и все такое Выдру  не  интересовало;  она
выслуживала последние месяцы и больше всего боялась, что за эти месяцы  во
вверенной ей группе возникнет какой-нибудь беспорядок, которым можно будет
воспользоваться, чтобы ущемить ее, а не чьи-либо другие пенсионные права -
в то время как  у  нее  вся  предстоящая  пенсия  была  уже  рассчитана  и
распределена  до  последнего  кругляшка:  ведь  с  уходом  ее   отсюда   и
коммерческая ее деятельность, сразу или постепенно, должна была  угаснуть.
Так что на яркую тряпку или фигурную склянку  духов  Выдра  не  собиралась
клюнуть. В момент ее появления одна из секретарш  императорского  убежища,
только что успев разоблачиться до  полоски  и  треугольничка,  вступила  в
объемное  изображение  восхитительного  туалета  для   морских   прогулок,
пригодного  также  для  того,  чтобы  сходить  на  берег  и  появляться  в
приморских ресторанах. Невольный вздох прошелестел  в  центральном  посту,
когда секретарша, обладавшая  крайне  выразительной  фигуркой  и  недурным
личиком, вдруг предстала перед подругами в этом новом  качестве,  так  что
сразу можно было понять, чего она стоит и какой судьбы заслуживает.  Сида,
еле уловимыми  движениями  поворачивая  верньеры  подстройки,  только  что
успела подогнать изображение точно к модели - и тут-то Выдру и  угораздило
свалиться им на головы.
   В первый миг старуха даже растерялась: такого на ее памяти в  Силах  не
случалось, и ничего подобного она  ожидать  не  могла.  К  чести  ее  надо
сказать, что опытная воительница почти моментально пришла в себя и сделала
решительную попытку овладеть положением.
   - Всем  стоять  смирно!  -  заорала  она  своим  резким,  пронзительным
голосом. - Молчать! Публичный дом! Военным к правой стене, шлюхам к левой!
Дежурный оператор, ко мне!
   Сида нерешительно шагнула вперед.
   - Бегом, бегом! - поощрила ее ветеранша, хотя разделяло их каких-нибудь
четыре шага и пробежать их не было никакой возможности, потому что в  этом
пространстве  находилось  сейчас,  самое  малое,  три  другие  женщины.  -
Переписать всех! Никого не выпускать! Вызвать службу охраны!
   Сида  уже  была  готова  выполнить  приказание.  Но  тут  красавица  из
императорской канцелярии, вконец раздосадованная  тем,  что  ее  маленький
триумф был сорван и смазан, не спеша вышла  из  все  еще  висевшего  перед
демонстрационным табло изображения и вызывающей  походкой  приблизилась  к
представительнице командования.
   - Что этот мешок с требухой тут расквакался? - спросила  она  намеренно
нагло. - Если она ничего  не  понимает,  пусть  убирается  на  кладбище  -
вспоминать о давних временах, когда она еще была женщиной.  Хотя  вряд  ли
она это вспомнит.
   Если прелестная секретарша хотела спровоцировать  Выдру  на  какое-либо
рискованное выступление, то расчет ее,  к  сожалению,  не  оправдался:  за
долгие годы службы старая дама научилась, по крайней мере, владеть  собой.
И вместо того, чтобы наброситься на почти голую девицу с  кулаками,  Выдра
(хотя у нее и чесались руки) ограничилась тем, что  скомандовала  немногим
здесь, успевшим одеться более или Менее по форме:
   - Ты! И ты! Эту взять и держать! Не  позволяйте  ей  одеться,  пока  не
придет охрана! Сейчас я вызову резервную смену операторов,  и  мы  с  вами
начнем разбираться в другом месте.
   Это прозвучало неутешительно, и две девушки из Сил, на  которых  указал
палец Выдры, неохотно, но все же  недвусмысленно  стали  проталкиваться  к
секретарше. С другой  стороны,  женщины  из  персонала  убежищ,  испытывая
бессознательную неприязнь ко всякому, кто пытался обходиться с ними, как с
военнослужащими, в то время как они чрезвычайно гордились тем, что к Силам
не принадлежали, - эти женщины стали без  всякой  команды  придвигаться  к
секретарше, чтобы затруднить доступ к ней. К тому же и сама  дева  подлила
масла в огонь, предупредив, что всякой, кто посмеет  до  нее  дотронуться,
придется иметь дело с людьми такого уровня, какие размажут Выдру по стенке
и даже не заметят этого. После такого заявления Выдра совсем  рассвирепела
и выразилась в том смысле, что сопротивление в боевой обстановке - а здесь
обстановка, безусловно, - приравнивалась к боевой - дает ей  полное  право
применить оружие. И она действительно полезла за своим маленьким,  но  все
же исправным пистолетом, к тому же заряженным боевыми патронами,  которые,
правда, после дежурства следовало сдать. И трудно сказать,  что  произошло
бы в центральном посту Страты в ближайшие  минуты,  если  бы,  к  счастью,
именно в тот миг не раздался вызов дальней связи.
   На этот раз Выдра была застигнута  врасплох.  Она-то  знала,  зачем  ее
могли разыскивать с вражеской планеты. И не  имела  ни  малейшего  желания
посвящать в свои коммерческие дела  такое  множество  женщин,  к  тому  же
враждебно настроенных. Поэтому Сида,  правильно  истолковав  пронзительный
взгляд и предельно выразительные жесты своей начальницы, заявила,  как  мы
уже  знаем,  что  старая  дама  отсутствует.  Выдра,  получив  минимальную
передышку, замахала руками на  собравшихся,  на  этот  раз  уже  не  желая
задержать их, но, напротив, стремясь как можно скорее  очистить  помещение
от всех непосвященных. И наглая девица, которую уже готовы были схватить и
держать, даже не поспешила использовать неожиданную перемену в поведении и
замыслах  Выдры;  оттого,  может  быть,  что  и   сама   имела   некоторое
представление о такого рода коммерции, в которой Выдра, вне сомнения, была
фигурой далеко не самой крупной. Так что секретарша, иронически  подмигнув
грозной  противнице,  неторопливо  направилась,   выразительно   покачивая
бедрами, к своей одежде, столь же неторопливо оделась, - в это  время  как
раз наступил  перерыв  в  связи,  вызванный,  как  мы  знаем,  претензиями
Верховного Стратега, -  и,  крикнув:  "Девочки,  вы  только  не  отдавайте
журналы, там столько интересного, просто обидно, что эту мымру  принесло!"
- кивнула своим, и женщины из убежищ стали организованно покидать поле боя
и расходиться по своим служебным постам. Их примеру  куда  более  поспешно
последовали принадлежавшие к Силам, и в конце концов в  центральном  посту
остались  только  Выдра,  Нира  и  Сида,  не  считая  Мин  Алики,  которая
действительно уснула в спаленке и,  таким  образом,  не  приняла  никакого
участия в завершавшемся инциденте.
   Разумеется, для Выдры и эти две были  излишними.  Но  их  удалить  было
никак невозможно: они, напротив, не  имели  права  покидать  помещение  до
истечения суточной вахты, невзирая ни на какие приказы. И поскольку старая
коммерсантка понимала, что вызов с той стороны неизбежно повторится  (ради
какой-нибудь мелочи ее вызывать в неурочное время не  стали  бы)  и  таким
образом  обе  девицы  станут,  вольно  или  невольно,  свидетельницами  ее
переговоров,  постольку  она  решила  не  идти  на  дальнейшее  обострение
отношений, но посмотреть на сценку, свидетельницей которой стала, тоже как
на своего рода коммерческое предприятие, недостатком которого  было  лишь,
что оно было организовано не совсем вовремя и совсем не в том  месте,  где
следовало бы. Но так или иначе, сейчас менее всего были бы уместны угрозы,
явные или скрытые. Это  вполне  устраивало  и  другую  сторону,  и  время,
прошедшее до возобновления сеанса связи с Полководцем,  было  использовано
для взаимного успокоения при помощи самой тонкой дипломатии. В  результате
к  моменту  повторного  появления  в  эфире  супер-корнета  Амиши  мир   и
взаимопонимание  были  достигнуты.   И   когда   коммерческие   переговоры
возобновились, все шло более или менее нормально до момента, когда  с  той
стороны донесся взволнованный голос Форамы Ро.
   Девушки в центральном  посту  еще  не  успели  сообразить,  как  же  им
поступить сейчас, когда из спаленки вылетела еще одна полуодетая - на  сей
раз то была Мин Алика, - и, одним движением оттеснив от  микрофона  Выдру,
ответила тому, кто звал ее с такой тоской и надеждой в голосе.


   - Мика! - выговорил Форама. - Мика, сила моя, любовь моя, жизнь моя!..
   Он словно забыл, а вернее - просто наплевать было Фораме, что в той  же
комнате находилось еще трое мужиков, которые не могли не слышать его слов,
да и не старались даже притвориться, что не слышат. Мужики  эти  наверняка
таких слов в своей жизни не употребляли - и не потому, чтобы не испытывали
похожего  чувства,  но  потому,  что  дурное  представление   о   присущей
воинственному полу сдержанности делало эти слова как бы незаконными  и  уж
во всяком случае  недостойными  истинного  мужчины,  что  на  самом  деле,
конечно, является  ущербной  философией  или,  попросту  говоря,  собачьим
бредом. Фораме сейчас было все равно, слышал его еще кто-нибудь или нет, -
да хоть бы весь Высший Круг собрался сейчас окрест  него  вместе  со  всей
свитой и прислугой - какое это могло иметь  значение,  если  сейчас,  хотя
прошли лишь сутки с небольшим, но за это время так  много  чувств  и  слов
опять накопилось в нем, и так сильна была боязнь; что он так и  не  сумеет
высказать их так, чтобы она услышала, - одним словом, такие эмоции  сейчас
дышали в нем и  двигали  им,  что  он  говорил  в  том  состоянии  транса,
самозабвения, отрешенности от всего мирского, низкого, в каком,  возможно,
обращались к народам пророки - хотя последнее еще можно оспаривать.
   - Мика, не знаю, как я жил, не видя тебя, не  зная  о  тебе,  боясь  за
тебя... Это не жизнь была, но какое-то механическое действие, по  заданной
программе, но без сердца и без чувства, потому что ты взяла их с собой, ты
унесла мою душу, и если какая-то сила  еще  двигала  мною,  то  одна  лишь
надежда еще увидеть, услышать тебя - в мире не осталось других сил.  Я  ни
на минуту не поверил бы, что смогу сделать то, что мне нужно сделать, если
бы у меня не появилась ты - и своим существованием  заставила  поверить  в
то, что я смогу и сделаю все,  и  сделал  бы  вдесятеро  больше,  если  бы
потребовалось, чтобы только снова оказаться рядом с  тобой  и  смотреть  в
твои глаза, и видеть твою улыбку.  Мика,  я  даже  не  жалею  сейчас,  что
сколько-то лет прошло в моей жизни, когда я еще не знал тебя и даже  узнав
- не понимал еще, кто ты и что ты для меня. Не жалею, потому что для  всей
жизни этого было бы слишком много, чрезмерно для слабых человеческих  сил,
и я захлебнулся бы, если бы чувство переполнило меня раньше, когда  я  был
еще не  в  состоянии  ощутить  всю  огромность  его.  Но  сейчас  -  пусть
совершится что угодно, пусть меня не станет в самом скором  будущем  -  но
уже то, что я могу сейчас говорить так, что ты слышишь меня, - окупает для
меня все плохое, что еще может произойти,  я  готов  и  согласен  на  все,
потому что сейчас могу сказать тебе: ты мой свет, мое дыхание,  мое  небо,
моя планета, прошлое и будущее, ты - я сам, и ты - все, кто  выше  меня...
Мика, я снова услышал твой голос, и если он опять  зазвучит  сейчас,  и  я
смогу утонуть в нем снова - я буду совсем счастлив,  прекрасная  моя,  мое
солнце, мое море - совсем счастлив, слышишь?
   Форама умолк, - не хватило дыхания, что  ли,  -  и  находившиеся  рядом
смотрели на него с выражением странного непонимания и  преклонения  -  как
смотрят на человека, заговорившего вдруг  на  непонятном,  но  исполненном
силы и музыки языке, заговорившего не с  одним  из  них,  этого  языка  не
знающих, но с кем-то высшим, с  кем  только  так  и  можно  разговаривать.
Форама стоял неподвижно какие-то мгновения, нужные  для  того,  чтобы  его
голос дошел до Мин Алики и чтобы ее слова преодолели расстояние в обратном
направлении.
   - Форама, милый, -  услышал  он  наконец.  -  Я  счастлива,  что  снова
прозвучал твой голос, открывший мне так недавно, что  в  жизни  существует
счастье и что голос твой произнес те самые слова, какие  были  мне  нужны,
чтобы понять, что есть в нашем существовании высокий и глубокий  смысл,  и
он заключается в том, что я - для тебя, как ты - для меня. Ты говоришь так
прекрасно и так понятно для меня, что, наверное, всю жизнь, сколько бы  ее
еще ни оставалось впереди, я готова не слышать ничего другого - только  бы
ты повторял это... Спасибо тебе, любимый мой, за то, что я нужна тебе,  за
то, что ты меня помнишь и обо мне думаешь.  Я  даже  не  знала,  что  могу
сказать тебе  что-то  подобное,  хотя  я  все  время  думала  о  тебе,  но
получалось как-то без слов, потому что  я  уверена,  что  и  ты  без  слов
понимал и чувствовал, что я о тебе помню, и думаю,  и  тоскую,  и  жду,  и
надеюсь,  и  готова  на  все,  чтобы  только  это  снова  стало  такой  же
реальностью, какой уже однажды было... Не сомневайся, светлый  мой,  -  мы
сделаем все, что нужно, и мы снова встретимся, и на каких бы  планетах  мы
ни находились, мы просто не можем, никак не  можем  потерять  друг  друга,
потому что каждый из нас оставляет для другого в  пространстве  светящийся
след, которому никогда не суждено погаснуть. Я не могу, не  умею  говорить
так прекрасно, как ты, но говорю и повторяю тебе, Форама: я люблю тебя,  я
люблю и буду любить тебя всегда, и ты всегда будешь  отвечать  мне  только
этим!
   Мин Алика тоже прервалась на  мгновение,  потому  что  такие  слова  не
даются легко, они несут в себе громадную энергию, и энергию дает  им  тот,
кто их произносит, - если, конечно, слова настоящие, а  не  шелуха,  какая
произносится для того только, чтобы отвлечь внимание другого и  вызвать  у
него легкое головокружение. И  в  молчание,  наступившее  после  ее  слов,
явственно для Форамы и окружавших его вступил другой голос с той  стороны,
уже знакомый, резкий и пронзительный, выговоривший четко:
   - Ну уж эту стерву я выпущу отсюда только в бессрочную каторгу!  И  вы,
идиотки,  пойдете  вместе  с  нею!  Допустить  шпионку  с  той  планеты  в
центральный  пост  стратегии!  Нет,  девки,  уж   это   вам   не   пройдет
безнаказанно, уж об этом я...
   Видимо, Выдра успела оценить ситуацию.  Нарушение  действительно,  если
подойти к нему по всей строгости закона, было тягчайшим, и лиц, обвиненных
в страшном преступлении, вряд ли станут  слушать,  даже  если  они  начнут
болтать что-то о ничтожных злоупотреблениях самой Выдры.  Все  понимают  в
конце концов, что  без  коммерции  не  проживешь,  а  раскрытие  подобного
преступления сразу поставит Выдру  на  позицию,  неприступную  для  мелких
злопыхателей. Так поняла Выдра, и уж этот шанс  отделаться  от  непрошеных
свидетелей она решила использовать до конца.
   - Мика! - крикнул Форама, когда Выдра еще  не  успела  договорить  свои
угрозы до конца. - Что там, Мика? Кто там?..
   Но он не получил ответа, а еще через секунду малыш доложил:
   - Связь прервалась. Канал ушел. Теперь надо ждать часа три  или  три  с
половиной.
   - Чтоб тебе сдохнуть! - пожелал Фораме чуждый сентиментальности  Амиша.
- Я так и не получил никакой ясности. Ну, пусть старая  корова  пеняет  на
себя. Я сниму полную стоимость прицелов с ее конта. А там посмотрим...
   С этими словами он покинул центральный пост так же стремительно, как  и
возник в нем.
   - Три часа... - проговорил Форама, вряд ли  услыхавший  хоть  слово  из
всего, сказанного супер-корнетом. - Это невозможно. Я  не  могу  три  часа
бездействовать здесь в то время, как там происходит с нею что-то... что-то
ужасное, быть может. Нет. Хомура, не может быть, чтобы никак  нельзя  было
попасть туда.
   - В наших силах - все и ничего, - ответил Хомура, криво усмехнувшись. -
Пока флот еще существует, он находится в полном подчинении Полководца. Но,
по известной тебе причине, Полководец пока не  может  -  или  не  хочет  -
переместить ни одной боевой единицы. И мы возвращаемся туда, откуда вышли,
мар Форама.
   - Да... - пробормотал Форама. - Я и  забыл.  Полководец,  информация...
Война... Да, война. И Перезаконие тяжелых. Но она там  одна,  без  защиты,
маленькая женщина... Малыш! Неужели ты не захочешь помочь мне?
   - Может быть... - после коротенькой паузы отозвался Полководец. И  хотя
голосу его были чужды модуляции,  Форама  готов  был  поклясться,  что  он
уловил в этом голосе раздумье. -  Может  быть,  Форама.  Если  ты  сначала
объяснишь мне некоторые вещи, для меня непонятные.
   - Если смогу, малыш. Только давай побыстрее.
   - Хорошо. Что это было, Форама?
   - Что именно?
   - То, о чем ты только что разговаривал с другим  человеком.  О  чем  вы
говорили?
   - Мы говорили о любви.
   - Значит, это и есть любовь?
   - Да.
   - Но ведь ты говорил мне не совсем так.
   - Любовь бывает разная, малыш. Например, Хомура  и  Лекона  тоже  любят
тебя. Но это не совсем та любовь.
   - Та сильнее?
   - Да. Намного.
   - Потому, что там человек, а я - не человек?
   - Нет, малыш. Вовсе не поэтому. Хомура - человек, и я тоже человек,  но
мы с ним не можем чувствовать так и разговаривать друг с другом  так,  как
говорили мы с тем человеком.
   - Почему?
   - Потому что... Ты знаешь конечно,  малыш,  что  люди  делятся  на  две
разных половины, в чем-то похожих, а в чем-то совсем разных?
   -  Разумеется,  знаю.  Люди  делятся  на  вооруженные  силы  и   мирное
население.
   - Это тоже верно, малыш, но я не о том. А о том, что  люди  делятся  на
мужчин и женщин - об этом ты разве не знаешь?
   - В моей информации упоминаются и те, и другие. Но я  не  очень  хорошо
представляю разницу. Знаю, что мужчин больше в системе Обороны, а женщин -
среди мирных жителей. Еще их называют гражданским населением.
   - Да. Но основное различие - в другом.
   - Назови основное.
   - Ну... мы отличаемся конструктивно.
   - Интересно. В чем разница?
   - Не столь существенно, малыш. Важно, что это  конструктивное  различие
заходит очень глубоко. Оно сказывается на нашей психике, логике, мышлении,
иерархии ценностей и жизненных целей... Почти во всем.
   - Тогда, наоборот, вы не должны стремиться друг к другу.
   - И тем не менее... Может быть, мы поступаем так  потому,  что  ощущаем
нехватку у нас того, что есть у женщин. Мы хотим получить недостающее.  Но
получить его можно только вместе с тем человеком. А ему, в  свою  очередь,
не хвата