ла связку или  коробку  на  прежнее  место,  позже
любовь к порядку, делавшая ее  прекрасной  хозяйкой,  заставила  придумать
какую-то систему, так что в архиве стала возникать  некая  структура.  Это
неожиданно помогло и ей самой: вместо отдельных эпизодов перед  ней  вдруг
забрезжило какое-то строение истории ее мира - истории  нецензурованной  и
неподдельной, неокультуренной, но  и  не  искаженной  тоже.  Мысли  о  ней
оказались неожиданно захватывающими. Но, кроме этого общего интереса, пока
еще оставался и каждодневный: берясь за очередную коробку, она могла  лишь
гадать, в какое время, в какие события попадет, кто ей там  встретится  из
персонажей уже знакомых, а с кем она столкнется впервые.  Так  что  каждый
новый день начинался для нее с этой как бы игры - в ней  проигрывать  было
интереснее, чем выигрывать, потому что проигрыш сулил  что-то  новое,  то,
чего она не могла заранее угадать, потому что ни о чем подобном  не  имела
ни малейшего представления.
   Сегодня  тоже  перед  тем,  как  взять  очередную  связку  бумаг,  Леза
задумалась.  Последним,  чем  она  занималась  вчера,  были  неофициальные
протоколы  переговоров,  ведшихся  на  высочайшем  уровне  перед   началом
Семнадцатой Цизонской войны - двести семьдесят лет  назад.  Что  попадется
сейчас? Может быть, в виде исключения, эта  связка  окажется  продолжением
предшествовавшей и будет заключать  в  себе  частные  донесения  с  театра
военных действий? Загадывая так, Леза  уже  понимала,  впрочем,  что-будет
что-то совсем новое: и бумага была совсем другой, и степень сохранности, и
сам лак, консервировавший документы, имел совершенно не тот оттенок.  Леза
набралась уже достаточного опыта, чтобы  определить:  возраст  этих  бумаг
исчислялся немногими десятилетиями, никак не веками и не циклами.
   Она вынесла связку в жилую комнату,  удобно  устроилась  на  постели  -
раскладывать  документы  здесь  было  легче,  чем  на  маленьком  столике.
Бережно, как всегда,  сняла  эластичные  пластиковые  кольца,  стягивавшие
пачку, сняла предохранительные картонки.  Внимательно,  хотя  с  некоторым
недоумением прочитала надпись на верхней из них: "То, что касается Ублюдка
Власти". Ублюдок? Это было что-то ругательное, насколько она могла судить.
Но что же значит "Ублюдок Власти"? Леза, как и  любой  житель  Ассарта,  с
детства знала, что Власть - то же  самое,  что  Властелин  -  с  той  лишь
разницей,  что  Властелины  с  течением  времени   менялись.   Власть   же
оставалась. Но,  пока  Властелин  был  жив,  он  и  был  Властью.  Поэтому
существовали Супруга Власти, Наследник Власти, наконец, Вдова Власти. Но о
существовании Ублюдков Власти ей до сих пор слышать не приходилось.
   Со странной осторожностью - словно боясь,  что  бумага  вспыхнет  в  ее
пальцах - она взяла первый документ:  двойной  листок  бумаги,  исписанный
четким, крупным, она почему-то  подумала  -  женским  почерком.  Прочитала
несколько строк и остановилась, не уверенная в своем праве читать  дальше.
Потому что в руках ее оказалось  письмо,  совершенно  частное,  написанное
женщиной человеку, которого она, несомненно, любила. Человеком  этим,  как
следовало из текста, был Властелин. Не Изар, конечно  -  судя  по  дате  в
конце письма, Изара  тогда  и  на  свете  не  было.  Его  отцу,  вот  кому
предназначалось послание. И было им получено  -  судя  по  тому,  что  оно
оказалось в этом архиве.
   "Родной мой, уж не знаю, обрадуешься ты или только сделаешь вид, но все
завершилось благополучно, и маленький Миграт уже существует  на  свете.  Я
назвала его так - помня, как ты говорил не очень давно, что, если  у  тебя
будет сын, ты хотел бы дать ему это имя. Крупный,  прелестный  мальчик,  и
очень похож на тебя - или это мне только кажется? Ему уже исполнилось  три
дня, и он ест с удовольствием,  наверное,  вырастет  таким  же  сильным  и
жизнелюбивым, как ты..."
   Дальше  шло  совсем  уж  интимное,  и  Леза  невольно  краснела,  читая
откровенные строчки. Сумела  бы  она  так  написать  Изару,  если  бы  тут
кто-нибудь взялся передать ему письмо? Нет, наверное, она была воспитана в
умении  открываться  почти  до  конца,  не  нарушая  определенных   правил
приличия. Хотя и не всегда это удавалось... Она вспомнила их первую ночь и
покраснела еще сильнее.  И,  чтобы  отвлечься  от  горячего  воспоминания,
подумала: былой Властелин, сколько она его помнила, всегда был старым и не
очень крепким, и как-то не получалось представить его с  женщиной.  Теперь
она внезапно как бы увидела его молодым и, наверное, заслуживавшим любви -
раз женщина писала ему такие письма. Женщина... Кем она была для  него?  И
вдруг Лезу словно ударили пониже груди - она даже согнулась от боли, почти
физической. Кем? Да тем же самым, кем ты служишь  для  Изара:  любовницей,
матерью незаконного сына... Ну конечно! Ублюдок - вспомнила она  из  давно
прочитанного - это ведь и есть всего-навсего незаконнорожденный сын...
   Значит, у старого Властелина был другой сын - вернее, другим был  Изар,
а тот - первым. Но где же он? Если у Изара есть брат, каким бы он  там  ни
был по закону, Изар ведь не мог бы бросить его на  произвол  судьбы;  брат
мог - и даже должен был - носить другое имя, не дающее ему права на Власть
- но тем не менее ему следовало находиться где-то близ Власти, а не  вдали
от нее. Хотя... то, что Изар никогда о своем брате не  заговаривал,  могло
означать лишь, что  он  ничего  о  нем  не  знал  -  или  же  история  эта
завершилась так давно, что уже и не  вспоминалась...  Впрочем,  что  толку
строить предположения, когда здесь, в  этой  вот  связке,  и  должна  быть
разгадка.
   Леза стала перебирать бумаги, одну за другой, то бегло проглядывая,  то
подолгу задерживаясь на некоторых из них. Там было еще два письма  от  той
же женщины - на бумаге другого,  намного  худшего  сорта;  другим  было  и
содержание - в них чем дальше, тем больше сквозили печаль  и  обида,  а  в
последнем женщина прямо требовала отдать ей сына. "Ни он, ни я никогда  не
будем тебя беспокоить, не станем напоминать о нашем существовании - только
не разлучай нас, потому что  я  уже  потеряла  тебя  -  неужели  я  должна
потерять еще и сына? Зачем тогда жить?.."
   Всем сердцем сочувствуя обиженной и обездоленной женщине, Леза напрасно
искала среди  документов  еще  хоть  какое-то  упоминание  о  ней.  Бумаги
молчали; это заставляло думать, что от женщины поспешили отделаться.  Леза
уже давно поняла, что Власть безжалостна, что она не умеет быть другой.
   Ну, а мальчик? Да, о нем здесь было немало: по сути дела, все остальные
бумаги были так или иначе связаны с ним. Регулярные донесения воспитателей
-  сначала  спокойные,  потом  -  выражавшие  все  большую   озабоченность
некоторыми  чертами  характера  мальчика,  отрока,   юноши:   жестокостью,
нежеланием  подчиняться   старшим,   своеволием,   дальше   -   грубостью,
несдержанностью... Положительными были разве  что  характеристики,  данные
преподавателями  сугубо  мужских   наук:   владения   клинком,   кинжалом,
огнестрельным и  электронным  оружием,  умения  водить  все  виды  средств
передвижения - по тверди, воде, воздуху и в пространстве. Особый  человек,
называвшийся Воспитателем нравственности, с тревогой сообщал о  все  более
частых  угрозах  в  адрес  самого  Властелина,  его  супруги  и  всего  их
окружения. Видимо, Миграт знал, как поступили с его матерью, и  отнюдь  не
собирался прощать.
   Так что Леза  не  очень  удивилась,  обнаружив  в  конце  связки  копию
документа, подписанного самим Властелином. Распоряжение  это  предписывало
"принять  самые  серьезные  меры,   чтобы   утихомирить   воспитуемого   и
нейтрализовать его угрозы" - так там было сказано. Леза невольно  покачала
головой. За свою недолгую жизнь вблизи Власти она успела уже понять  смысл
определенных выражений. И  знала,  что  "утихомирить"  означало  вовсе  не
доброжелательную беседу с юношей, целью которой было бы - показать ему всю
нелепость и тщетность его поведения и - должно быть - притязаний: нет, это
слово было равнозначно другому - "убрать", с той лишь разницей, что первое
относилось к людям знатным, второе же употреблялось применительно ко  всем
остальным. Итак, мальчика должны были убить.
   В связке не оставалось уже почти  ничего,  и  следующий,  предпоследний
листок Леза взяла с внутренним содроганием: по логике, это могло быть лишь
донесение о том, что распоряжение выполнено. Однако  содержание  оказалось
совсем другим. В докладной говорилось,  что  распоряжение,  к  прискорбию,
выполнить не представилось возможным вследствие того,  что  воспитуемый  в
тот же день, когда ему стало  известно  о  рождении  истинного  Наследника
Власти, совершил побег и попытки разыскать его до сих  пор  не  увенчались
успехом. Поиски, однако, продолжались с привлечением к ним  всего  корпуса
Заботников донкалата, так что автор доклада  выражал  твердую  уверенность
том, что они не сегодня-завтра приведут к ожидаемому результату.
   Однако, судя по отсутствию дальнейших донесений, успеха не последовало.
Кроме этого последнего рапорта в связке оставался лишь один конверт.  Леза
открыла его и вынула фотографию. Портрет юноши с крупными чертами лица,  с
тяжелым, недобрым взглядом. Ему могло быть лет пятнадцать-шестнадцать. Это
было более тридцати  лет  назад  -  если  последние  события  датировались
рождением Изара. Значит,  сейчас  ему  сорок  пять  -  пятьдесят.  Лицо...
Никогда не виденное, и все же чем-то знакомое лицо: и черты, и взгляд...
   И вдруг Леза ладонью закрыла рот, чтобы не вскрикнуть в  голос.  Потому
что узнала.
   Задира; вот кем стал молодой человек. Задира - брат Изара? Враг  Изара?
Претендент?..
   Не может быть.
   И тем не менее, так и есть.
   Вот с какой стороны грозила - и грозит - опасность Изару...
   Ей на мгновение захотелось  вскочить,  заколотить  кулачками  в  дверь,
закричать: немедленно  предупредить  Властелина,  он  не  знает,  с  какой
стороны будет нанесен удар!..
   Но в следующий миг боязнь за Изара  отступила,  отдавая  место  другой,
куда более серьезной тревоге.
   Ублюдок Властелина... Но тот, кто родится  у  нее,  тоже  будет  носить
такое же обозначение. Ублюдок Властелина Изара...
   Ублюдку Миграту была предуготована смерть. К его счастью, такое решение
было принято  лишь  тогда,  когда  он  стал  уже  вполне  самостоятельным,
сильным, знающим свою цель человеком.  Потому  что  Изар  родился  намного
позже.
   Но законный наследник Изара, сын Ястры, явится на свет примерно в то же
время, что и ее, Лезы, ребенок. И те, кто заботится о династических  делах
Ассарта, могут принять такое решение сразу же. Причем - даже не  спрашивая
соизволения Властелина. Просто не  ставя  его  в  известность  -  если  им
покажется, что такой выход из положения может ему не понравиться. Да,  его
просто не спросят. И крохотного мальчика убьют. О себе она уже не  думала.
Но его, еще не родившегося, надо было спасти.
   Еще одна мысль заставила ее совершенно утвердиться в принятом  решении.
Как знать - не для этого ли ее заточили в этой комнате?  Чтобы  никуда  не
девалась, была бы под рукой в тот миг, когда решение окончательно  созреет
и надо будет приводить  его  в  исполнение.  Такое  решение  вполне  могло
исходить от Ястры. И это естественно: каждая мать хочет обеспечить будущее
своего сына, и если это требует принесения в жертву кого-то другого -  она
не остановится перед таким шагом.
   Лезе  подумалось,  что  и  сама  она,  никогда  никого  не   обижавшая,
оказавшись в таком же положении, пожалуй, не проявила бы  особой  жалости.
Тем более, что Ястре  ведь  не  придется  ничего  делать  самой.  Найдется
достаточно людей, готовых за самые  небольшие  блага  выполнить  пожелание
Супруги Власти, матери Наследника. Жемчужины.
   Нет, бежать, только бежать. Пока она, Леза, еще физически  способна  на
это; через месяц было бы, пожалуй, поздно. Куда бежать? Не имеет значения.
Главное - скрыться, растаять в воздухе, чтобы убийцы не нашли  ни  ее,  ни
мальчика. Ускользнуть отсюда; а там - она пойдет, куда  угодно  -  даже  к
Задире... к Миграту, расскажет ему все, и он, многоопытный,  если  сам  не
сможет помочь, то хоть посоветует...
   Чего он потребует за это? А все равно. Чего угодно! Пусть!
   Бежать. Как? Надо подумать. Подумать - и способ найдется...


   Ни  один  из  кораблей  Ассарта,  отправившихся  штурмовать  семнадцать
планет, не вернулся, как мы знаем, в окрестности своего мира.  Это  никого
не беспокоило, потому что никто и не предполагал, что они могут  вернуться
так скоро, и  тем  менее  мог  догадываться  о  той  странной  задержке  в
сопространстве, какая с ними произошла  благодаря  вмешательству  какой-то
посторонней силы.
   Это, однако, совершенно не  значит,  то  ближнее  пространство  Ассарта
оставалось пустым.
   Собственно, совершенно пустым оно не было никогда:  патрульные  корабли
сил обороны, как всегда, обращались вокруг Ассарта на своих орбитах, держа
под неусыпным контролем каждый кубический километр пространства.
   И естественно поэтому,  что  появление  вынырнувших  из  сопространства
эскадр никак не могло остаться незамеченным.
   Если бы командиры патрульных  кораблей  были  заранее  предупреждены  о
готовящейся звездной атаке Ассарта, они  наверняка  сразу  же  открыли  бы
огонь по возникающим кораблям, препятствуя им построиться в боевые порядки
и начать штурм.
   Но любой человек и на патрульных кораблях, и  в  наземных  войсках,  да
вообще кто угодно на Ассарте готов был предположить что хотите, но  только
не то, что было на самом деле. Нападение на Ассарт было делом  немыслимым:
всегда нападал он сам, прочим отводилась роль обороняющихся. Нападение  на
Ассарт? Такого и в дурном сне не привидится.
   Поэтому первые секунды и даже минуты  после  обнаружения  выходящих  из
сопространства кораблей ушли на патрульных машинах, во-первых, на  доклады
в Планетарный центр обороны, а во-вторых, - на дискуссии по поводу того  -
кто же это такие.
   Мнения по этому поводу разделялись и видоизменялись. Сперва большинство
командиров,  разговаривая  на   общей   волне,   предположили,   что   это
возвращается эскадра Властелина. Стражи пространства не могли, конечно же,
не знать о том, что эскадра эта ушла для выполнения специального  задания.
Им не полагалось лишь знать, что на  флагманском  борту  находился  и  сам
Властелин: и они этого не знали.
   Однако  такое  предположение  продержалось  считанные  секунды.   Ровно
столько времени прошло между возникновением в пространстве первой  эскадры
- то был флот мира Ра-Тиг, - и второй,  третьей,  четвертой...  Ясно,  что
эскадра Властелина, какими бы боевыми качествами она ни обладала, не могла
во время краткого похода размножиться до такой степени.
   Незамедлительно возникла мысль,  что  это  возвращается  ассартианский,
только недавно стартовавший флот. Можно  было  только  гадать  о  причине,
заставившей  корабли  вернуться  буквально  с  полдороги:  ясно,  что   за
прошедшее время нельзя было не только выиграть войну, но  даже  толком  ее
начать. Однако в космическом флоте Ассарта, как и на  любом  другом  флоте
любой планеты, и не только на флотах, но и в любом роде вооруженных сил  -
давно привыкли ничему не удивляться,  поскольку  всегда  все  возможно,  а
команда "отставить" часто следует в тот самый миг, когда ее совершенно  не
ожидают.
   А когда стало понятным, что это  не  ассартианские  эскадры,  было  уже
несколько поздно начинать атаку, потому что ее успел начать  противник,  и
ракеты Коалиции уже приближались к целям, а десантные  корабли  пятнадцати
эскадр занимали стартовые позиции для броска  на  поверхность  планеты,  в
заранее распределенные между ними районы.
   Пятнадцать, именно; и никак не семнадцать. Потому что две  эскадры  (мы
вынуждены назвать их, хотя не в наших правилах бросать тень на исправных в
общем-то воинов: то были флоты миров Тулесир и Нерошах) не  то,  чтобы  не
вышли из прыжка: они мелькнули было в окрестностях  Ассарта,  но  тут  же,
даже  не  пытаясь  перестроиться  для  боя,  развернулись  "все  вдруг"  и
устремились в обратный прыжок.
   Для того, чтобы хоть в какой-то мере оправдать их, спешим заверить вас,
что если командиры и экипажи кораблей, входивших в эти две эскадры, и были
повинны в случившемся, то главная вина лежит все же не на них.


   Главная вина, без сомнения, должна быть возложена на Улыбающуюся Даму.
   Да, конечно; она была одна, а кораблей в обеих  эскадрах  насчитывалось
никак не менее двух десятков. Поэтому мы совершенно не беремся  объяснить,
как  это  у  нее  получилось.  В  рамках  нашей   привычней   логики   это
просто-напросто  невозможно.  Однако  наша  логика  -  всего  лишь  сильно
ограниченная логика людей планетарной стадии. Улыбающаяся же Дама, как  вы
уже  поняли,  принадлежала  к  иной,  более   высокой   ступени   длинного
человеческого пути - она была человеком Космической стадии. А  этим  людям
посильно многое из того, о чем мы стараемся не думать и во что пытаемся не
верить, хотя и без особого успеха, ибо - каждому воздается по вере его.
   Короче:  Дама  появилась  одновременно  -  или,   может   быть,   почти
одновременно, хронометража при этом никто не вел - и в центральных постах,
и на постах управления оружием каждого из этих кораблей.
   Это произошло в те  мгновения,  когда  эскадры,  стартовав  с  исходных
позиций, стремительно набирали скорость, чтобы уйти  в  сопространственный
прыжок. Но и когда они выскочили из прыжка, Улыбающаяся еще  находилась  в
тех же местах.
   Собственно, никакого вреда она ни кораблям, ни людям на них не нанесла.
Она просто дождалась, пока все ее заметили и,  оторвавшись  от  пультов  и
экранов, сосредоточили испуганно-изумленные взгляды  на  ней.  Тогда  она,
укоризненно, улыбаясь, покачала головой, как бы упрекая людей  в  каком-то
неблаговидном поступке, и погрозила  пальцем,  словно  намекая  на  некие,
могущие воспоследовать неприятности.  Потом  тем  же  пальцем  указала  на
экраны, отошла в сторону и уселась на свободное место.  Единственное,  чем
различалось ее поведение на разных кораблях, заключалось именно в том, что
свободными там оказались разные места, так что на флагмане эскадры Тулесир
она угнездилась в кресле второго штурмана, который лежал  сейчас  в  своей
каюте в коконе, потому что должен был вступить в  исполнение  обязанностей
только после выхода из прыжка; на десантном  транспорте  этой  же  эскадры
Улыбающаяся Дама устроилась на  сиденьи  главного  боцмана,  находившегося
сейчас среди десантников в трюме, чтобы положительно влиять на  настроение
непривычных к сопространственным  прыжкам  людей  (транспорт  вез  главным
образом  призванных  из  запаса);  а  на  флагмане  эскадры  Нерошах   она
осмелилась даже  занять  кресло  самого  адмирала,  который,  завидев  ее,
почему-то пулей вылетел из центрального поста  (нет,  он,  разумеется,  не
струсил, но по какой-то неведомой  причине  вообразил  вдруг,  что  против
Улыбающейся Дамы может помочь жидкость против укусов насекомых - он вез  с
собой  несколько  баллончиков,  предполагая,  что  на  Ассарте   множество
комаров. Он вернулся, но лишь тогда, когда Дама  исчезла,  а  корабли  уже
заканчивали разворот для обратного прыжка). В остальном же и ее поведение,
и его результаты во всех случаях оказались совершенно подобными. А именно:
когда она указала на экраны, все послушно перевели свои взгляды на них - и
к собственному ужасу увидели на них вовсе не то, что полагалось видеть, но
просто черт знает что: вместо планеты  Ассарт  и,  на  ее  фоне,  кораблей
патрульной службы, вместо цифр, которые обозначали бы расстояние до цели и
необходимый угол прицеливания - какое-то  кабаре,  голых  девиц,  пляшущих
что-то несусветное и совершенно неприличное, вслед за которыми последовала
реклама лучшего в мире  Тулесир  хлебного  пойла  и