в  Жилище
Власти.
   Откладывать новую попытку  нанести  визит  к  источнику  информации  не
следовало. У Миграта возникло ощущение, что  кто-то  незримый  только  что
начал отсчет времени.
   Решено.
   Миграт сильно потянулся, устав сидеть на одном месте.
   Для верности - продумаем еще раз...


   Полчаса прошло  в  молчании.  Час.  За  час  неподвижности  и  молчания
человек,  в  зависимости  от  своего  характера,  либо  приходит  в  себя,
успокаивается и начинает мыслить здраво, оценивая положение и ища выход из
него, либо же, напротив, взвинчивается до последней степени,  когда  нервы
до того натягиваются, что едва коснись их - и  лопнут,  и  человек  начнет
вытворять такое, что потом сам не поверит, что способен на подобные  дела.
Хен Готу, по его натуре, второе было ближе. И когда почувствовал -  сейчас
сорвется в сумасшедшую истерику, решился нарушить раздумья Магистра:
   - Мне бы выйти по надобности... Можно?
   Миграт не отвечал - казалось, и не услышал даже. Тогда Хен  Гот  встал.
Сделал шаг к выходу. За спиной его Миграт проговорил негромко:
   - Куда же ты? Это там, в доме...
   И ткнул рукой за спину, указал на противоположную дверь.
   Историк послушно пошел, куда указали. В  узком  полутемном  коридорчике
виднелись дверцы - две, почти рядом. Он  отворил  одну.  Тесная  кладовка,
одна стена вся в полках, в углу - дрова, с десяток поленьев. Для камина, -
понял он. Отворил соседнюю дверь. Там и в самом деле был  туалет.  Историк
воспользовался им, но вернуться к  Миграту  не  поспешил.  Какая-то  мысль
мелькнула. Он напрягся. Мысль  вернулась.  Нервы  затрепетали;  он  раз  и
другой глубоко вздохнул, стараясь успокоиться.  Снова  вошел  в  кладовку.
Нет, ему не почудилось тогда; рядом с дровами к стене прислонился топор на
длинном топорище; видно, дрова для камина Миграт колол сам, при его силе -
не работа, одно удовольствие... Хен  Гот  ухватился  за  топорище,  поднял
орудие. Топор был как  раз  по  руке,  и  не  такой  увесистый,  как  было
подумалось. Судьба  послала  историку  шанс.  Будь  благословенна  судьба.
Миграт сидит там спиной к двери. Если  даже  начнет  оборачиваться,  когда
дверь отворится, - не успеет. Хен Гот  стиснул  зубы,  кровь  застучала  в
виски. Ну что же, Магистр, поговорим на  твоем  языке,  ты  сам  довел  до
этого... От двери до Миграта - три шага. Быстро. На первом шаге -  занести
топор в широком размахе. На втором - бить. Не жалея. Не смущаясь. О  своей
ведь жизни речь, о будущем...
   Он вырвался из коридора  стремительно,  как  ветер  из  ущелья.  Воздел
топор. Стул был пуст - жертвы не оказалось на месте. Но  уже  не  удержать
было удар. Стул простонал, разваливаясь. Следующий  стон  пришлось  издать
самому историку: сзади  схватили  за  горло  сгибом  сильной  руки,  сразу
пресеклось дыхание; топор выпал из перехваченной руки, стукнул об  пол.  В
следующий миг Хен Гота швырнули на  пол,  ударили  -  больно  -  ногой  по
ребрам. Невольный крик вырвался:
   - Не надо! Не буду...
   - Дурак! - только и услышал он  в  ответ.  -  Не  своим  делом  захотел
заняться? Ладно. Вставай. Я сказал - вставай! (Хен Гот,  кряхтя  от  боли,
повиновался.) Сядь, где сидел. Такой стул сломал, придурок, музейный...
   Историк   сел.   Он   проиграл,   оставалось   только    беспрекословно
повиноваться.
   Миграт нагнулся, поднял топор, тряхнул им,  провел  ладонью  по  обуху,
большим пальцем тронул острие. Взглянул на Хен Гота:
   - Значит, так. Ну, что же мне с тобою делать?
   Историк глядел на него, словно кролик на удава, не  моргая  и,  похоже,
даже не дыша: понимал, что сейчас решается его судьба  -  Миграт  ведь  не
остановится  и  перед  убийством,  не  побоится  окунуть  руки  в   теплую
человеческую кровь... Язык словно присох к  небу.  Но  Магистр,  казалось,
всерьез интересовался его мнением. И Хен Гот с усилием выговорил:
   - Магистр, отпустили бы вы меня, а? Я бы вернулся  в  Жилище  Власти  и
больше не стал выходить оттуда...
   Миграт, словно колеблясь, покачал головой:
   - Я сперва тоже так подумал:  отпустить.  На  что  ты  мне  -  такой...
трусоватый? Мне нужны бойцы, не крысы. Но до Жилища тебе не добраться, это
пустые предположения. Люди Охранителя тебя перехватят, не успеешь и десяти
шагов сделать. И вернут к нему.
   - Магистр, да я тенью проскользну...
   - Не получится. У тебя от страха так  зубы  стучать  будут,  что  любой
издали услышит.
   - Миграт, он же убил бы меня на месте...
   - И вся история рухнула бы, да? - Магистр ухмыльнулся. - Ничего. Потеря
для мира небольшая.
   В глазах Хен Гота сверкнул мгновенный огонек - он опустил веки и слушал
дальше, нахохлившись, с каждой минутой заметно  становясь  все  печальнее.
Всем своим видом показывал, что возражать не собирается, готов делать  что
угодно, только бы не рассердить.
   Он не стал заканчивать, историку и так все было ясно.
   - Я все выполню, Магистр. Все, что скажете.
   Сейчас главным казалось историку - уцелеть, остаться в живых.
   - Понятно, выполнишь. Куда тебе теперь деваться? Ну, вставай. Пошли.
   - Куда? - непроизвольно вырвалось у Хен Гота.
   - Куда поведу. Спать пойдем. Не здесь же оставаться: придут твои дружки
от Охранителя - не дадут спокойно отдохнуть...
   Он обвел  взглядом  комнатку,  прощаясь.  Из  тайничка  вынул  запасное
оружие, рассовал по карманам. Забрал остатки съестного: жизнь научила  все
свое носить с собой, по  возможности.  Все  это  -  не  выпуская  из  виду
переминавшегося с ноги на ногу историка.
   - Иди вперед.
   Выйдя на крыльцо и внимательно осмотревшись, Миграт  тихо  затворил  за
собою дверь, и через несколько секунд оба скрылись за недалекими  кустами.
Даже будь поблизости соглядатай, он никак не уследил бы за ними.


   Ночлег Миграт нашел неподалеку, он и в самом деле прекрасно знал  город
и все его пригороды. То был старый винный погреб, на первый взгляд  -  уже
дотла разграбленный, зато - теплый и без сквозняков, без  окон,  только  с
отдушинами под самым потолком, с единственным входом, обезопасить  который
не составило бы труда. Впрочем, Миграт даже не стал этим заниматься: найти
ночью вход и спуститься по крутой лестнице без  шума  мог  только  опытный
человек. Магистр ограничился тем, что подкатил  к  двери  одну  из  пустых
бочек, что поменьше:
   - Кто сунется в темноте - обязательно налетит...
   Из своей сумки вытащил обрывок бельевой веревки:
   - Уж прости, но руки я тебе свяжу. Вдруг тебе опять взбредет  в  голову
чем-нибудь благословить меня, спящего...
   Веревку,  однако,  наложил   не   очень   туго:   чтобы   не   нарушить
кровообращение. Сам же и объяснил историку:
   - Это я не в наказание, а для моей же безопасности. Да и твоей тоже: во
второй раз попытаешься - не пощажу.
   - Поверьте, я ни за что...
   - Что же ты такого сделал, чтобы я тебе верил? Нет уж, уволь...
   Магистр выключил фонарь после того,  как  они  устроились  на  каких-то
тряпках под соседними козлами, на  которых  покоились  бочки  объемом  без
малого в цистерну. Перед  тем  как  убрать  свет,  сунул,  покосившись  на
историка, пистолет под тряпки - так, чтобы одним движением  достать,  если
понадобится. Стало темно, хоть глаз выколи.  Миграт  уснул  быстро.  Густо
храпел. Храп этот мешал историку успокоиться, хотя, наверное, и  мысли  не
позволяли забыться.
   Сегодня он выжил. А как повернутся дела завтра? Миграт не  простит  ему
покушения, никогда больше не станет доверять ему - но  и  не  отпустит  от
себя. Наверное, все еще  лелеет  в  мыслях  надежду  добраться  до  нужных
архивных бумаг. И Лезу, конечно, захочет вернуть, вместе с ребенком; и для
этого  непременно  постарается  использовать  самого  Хен  Гота  -  против
Охранителя. Даже и не скажешь, кто из них  опаснее,  страшнее.  Оба  несут
гибель. Но даже если не так - надолго ли хватит  Миграту  терпения,  да  и
позволят ли обстоятельства постоянно таскать за собой пленника, каким  Хен
Гот по сути дела стал?
   Нет, вернее всего, сегодня Миграт пощадил его потому лишь, что не хотел
оставлять следы там, в доме, а возиться  с  телом  у  него  не  оставалось
времени. Убить же его Магистр обязательно убьет. Когда? Очень скоро...
   И вдруг совершенно ясно стало: именно затем Миграт и привел его сюда, в
глухой подвал, чтобы убить. Тут можно будет и оставить его, мертвого: вряд
ли в скором времени сюда кто-нибудь заглянет. Кругом -  пустые  развалины,
звать на помощь бесполезно...
   Да, именно этой ночью, когда историк забудется наконец тяжелым сном...
   Бежать. Только бежать.
   Конечно, если поймает - убьет. Но ведь это он все равно  сделает,  даже
если никакой попытки к бегству не будет. И даже  если  когда-нибудь  потом
пересекутся их пути - все равно  не  пощадит.  Хотя  бы  потому,  что  оба
добиваются одной и той же женщины. Значит, выход один:  предупредить  его.
Ударить первым.
   Очень не хотелось рисковать. Но иного пути не было.
   Только вот руки связаны. Хен Гот попробовал пошевелить кистями рук. Это
удалось. Жалость Миграта на этот раз  обернется  против  него.  Только  не
спешить, не волноваться. Попробовать освободиться от веревки...
   На это ушло, пожалуй, не менее  получаса.  Все  это  время  историк  не
переставал прислушиваться к дыханию Миграта под соседними козлами. К очень
громкому дыханию. С ним просто невозможно спать в одном помещении...
   Освободив  руки  и  потерев  кисти,   чтобы   совершенно   восстановить
кровообращение, Хен Гот решился  окончательно.  Он  выполз  из-под  козел.
Подниматься не стал,  медленно  пополз,  прижимаясь  к  полу,  к  соседним
козлам, откуда доносился храп. Если Миграт вдруг  проснется,  осветит  его
ложе и увидит, что историка там нет, он наверняка схватится за оружие.  Но
вряд ли станет искать беглеца на полу... Перед  каждым  движением  историк
рукой обшаривал пространство перед собой, и лишь  убедившись  в  том,  что
препятствия нет - продвигался еще на полметра. Такая тактика  помогла  ему
без шума подобраться вплотную к спящему. Столь же медленным движением  Хен
Гот вытянул руку, коснувшись тряпок, -  позволил  пальцам  углубиться  под
них. Коснулся рукоятки пистолета. Двумя пальцами ухватил. И потянул  -  по
миллиметру, не быстрее. Сердце так грохотало в груди, что удивительно было
- как это Магистр не проснулся  от  его  стука.  Наконец  извлек.  Снял  с
предохранителя. Хотел было нащупать рукой Миграта, но  побоялся.  Стрелять
решил  на  звук.  Храп  рокотал,  как  морской  прибой.  Историк   медлил,
успокаивая дыхание. Потом поднялся на колени. Оружие  придавало  смелости.
Навел, держа обеими руками. Еще секунду-другую обождал. Убивать  оказалось
страшно. Но все же он нажал.
   Ему показалось, что бочки разлетятся  от  выстрелов  -  такой  резонанс
возник, когда пистолет, не останавливаясь, один за  другим  изверг  девять
узких факелов пламени, каждый раз на долю  секунды  освещая  взметнувшиеся
тряпки, скорчившееся  тело  под  ними...  Наконец  все  умолкло.  Хен  Гот
обождал. Больше не было храпа.  Тонко  прохрипело  -  и  наступила  полная
тишина. Оставалось только достать фонарик. Но историк  не  смог  заставить
себя засунуть руку в тряпье: не хотел пачкаться кровью. К тому  же  ноздри
уловили запах гари: наверное, тряпье где-то затлело от выстрелов  в  упор.
Да ведь можно было обойтись и без фонаря...
   Теперь бояться было нечего. Но Хен Гот и к выходу почему-то  направился
ползком - так же,  как  приближался  и  к  постели  Миграта.  Осторожность
позволила бесшумно обогнуть бочку перед  дверью.  С  трудом  подсунув  под
дверь ладонь, Хен Гот  потянул  ее  на  себя.  Безрезультатно.  Подумав  -
вспомнил, что  дверь  отворялась  наружу.  Попробовал,  медленно  усиливая
нажим, готовый каждое мгновение прервать действие  -  если  скрипнет  хоть
самую малость. Миллиметр за миллиметром  дверь  отворялась,  не  производя
никакого  шума.  Наконец  стало  можно  выбраться.  Хен  Гот  не  замедлил
воспользоваться открывшимся просветом.
   По лестнице он поднимался тоже с великой осторожностью, но уже быстрее.
Когда выбрался на поверхность - сам  не  поверил  себе.  Впервые  вздохнул
полной грудью.  И  кинулся  бежать:  в  свете  великого  множества  звезд,
украшавших ассартское небо, можно было двигаться быстро,  вовремя  замечая
препятствия.
   Он чувствовал себя заново родившимся.


   Миграт обождал немного. Фонариком осветил место, куда Хен Гот  выпустил
все заряды. Холостые, разумеется. Дураки все  вымерли  -  кроме  историка,
надо думать. Ладонями погасил затлевшую тряпку. Усмехнулся. "Теперь  ты  -
покойник, - подумал он.  -  Для  всех:  историк  никак  не  удержит  такую
новость. Для Охранителя, для Изара - скончался..."  Выполз  из-под  козел,
стараясь не удариться головой о бочку. Проверил карманы  -  не  выпало  ли
что-нибудь. Все было при нем.
   На всякий случай выждал еще несколько минут. Потом  покинул  подвал.  И
уверенным шагом направился знакомым ему кратчайшим путем к тому месту, где
обязательно должен был пройти историк, спеша к ближайшему  из  выходов  из
лабиринта, которые были известны ему,  но  не  известны  Миграту.  Магистр
знал, что Хен Гот  в  этой  части  города  ориентируется  плохо  и,  чтобы
определиться, должен обязательно добраться до  ближайшего  известного  ему
приметного  места.  Таким   наверняка   окажется   сохранившаяся   коробка
многоэтажного гаража - на одноэтажном фоне она была заметна даже отсюда.
   Миграт оказался прав. До гаража он добрался первым, и лишь минуты через
три услышал хруст битого бетона и громкое сопение пробиравшегося по бывшей
улице историка. Обождав, пока Хен Гот не прошел мимо, отпустив его  метров
на пятнадцать, Магистр двинулся за ним, не очень таясь,  понимая,  что  за
шумом  своего   дыхания   и   собственных   шагов   историк   не   услышит
преследователя, даже если Миграт будет топать изо всех  сил,  как  делают,
когда танцуют северный танец ара-га.



9

   Мне все-таки не удалось безмятежно проспать те немногие часы, что  были
отпущены обстоятельствами. Снова что-то застучало в виски - настойчиво,  в
тревожном ритме. Кто-то требовательно звал:
   - Капитан Ульдемир! Капитан... У ль!
   Еще не проснувшись как следует, я уже  понял,  кто  это.  И  постарался
ответить как можно более бодро, хотя в горле  пересохло,  как  это  бывает
после сна, крепкого, как спирт. Так  что  несмотря  на  усилия  я  все  же
похрипывал:
   - Это ты? Ты? Где ты? Я рад тебя слышать, Эла!
   - Я вблизи. На Ассарте. И тоже рада. У тебя все в порядке?
   - Более или менее. Почему ты сейчас не здесь? Тебе ведь так легко...
   Она ответила не сразу. Но если бы я мог сейчас  слышать  ее  голос,  он
наверняка звучал бы решительно. При  прямом  обмене  мыслями  о  выражении
голоса можно только догадываться, но я был уверен, что не ошибся.
   - Думаю, Уль, это не нужно. К тому же у меня другое задание.
   - Зачем же ты вызвала меня? Тебе нужна помощь?
   Я произносил все это вслух, хотя она воспринимала, конечно, только  мои
мысли. И на слух голос мой сделался еще более хриплым.
   - Нет. Хотела лишь предупредить тебя. Наши друзья...
   Я не вмиг понял, что она имела в виду экипаж: ту четверку, что осталась
с людьми Ястры, когда меня, как говорится, полетели сюда.
   - Мои ребята в порядке. Совсем недавно мы разговаривали.
   - Очень хорошо. Нужно, чтобы все  вы  как  можно  быстрее  заняли  свои
позиции. События  развиваются  стремительнее,  чем  ожидалось.  Постарайся
повторить их. Обстановка на планете сейчас, в главных чертах, такова...
   Несколько минут она вводила меня в курс дела: что, где и как.
   - Исходя из этого, и размести экипаж.
   - Понял. Послушай...
   - Желаю удачи. Всего.
   И она исчезла из мысленного пространства.  Я  еще  минуты  три  пытался
молча докричаться до нее; она не слышала, а скорее -  просто  не  пожелала
больше разговаривать.
   Нет, не дают человеку отдохнуть как следует. Да и вообще...
   Я сидел на постели, свесив ноги на пол, и  в  голову  лезли  всякие  не
относящиеся к делу мысли - вроде того, что все проходит  и  нельзя  дважды
утопиться в одной и той же ложке воды.
   А впрочем - что я,  планетарное  существо,  знаю  о  людях  космической
стадии - пока сам еще не стал таким?
   И снова вкралась пронзительная мысль: а не пора ли? Что, в самом  деле,
осталось мне в этом мире? Человека удерживают в этой  жизни  два  чувства:
любопытство относительно  того,  что  еще  не  было  пережито,  и  желание
продлить или повторить то  хорошее,  что  уже  было.  Но  любопытство  мое
иссякает, его осталось уже на самом донышке,  а  хорошее  почему-то  имеет
свойство не повторяться. Продлевать же  то,  что  происходило  со  мной  в
последнее время, совершенно не хотелось. Так что я вроде бы мог уйти  хоть
сейчас. И что мне за дело до того, кто будет править на  Ассарте  и  каким
путем пойдут все семнадцать планет  скопления  Нагор?  Все  тем  же  самым
пойдут - по прежним расчисленным орбитам...
   Однако, кроме  двух  уже  названных  чувств,  существует  и  еще  одно:
ощущение долга перед другими. Кто-то и  в  чем-то  полагается  на  тебя  и
надеется, что ты выполнишь то, чего от тебя ждут.
   Мои товарищи.
   И - Ястра.
   Я ведь месяцами приучал - и в конце концов приучил себя к мысли, что  с
нею - все, инцидент закрыт, все унес ветер.
   Но, выходит, даже самого себя никогда не познаешь до конца. Есть в тебе
такие уголки, куда тебе вход воспрещен.  Во  всяком  случае,  до  поры  до
времени.
   Может быть, там, в космической жизни, нас и  ждет  бесстрастие  вечного
наблюдателя. Но пока я здесь...
   Ну что же, пусть ребята выходят на свои стартовые рубежи.


   Докричаться до Рыцаря мне удалось не сразу. Да и когда он  откликнулся,
восприятие оставалось нечетким, кое-что приходилось просто угадывать.
   - Рыцарь, я капитан. Срочно.
   Ответа не было, и пришлось собрать все силы, чтобы усилить сигнал.
   - Рыцарь, я капитан...
   Мне в ответ пробормотали что-то неясное.
   - Где вы сейчас?
   - ...Пути. Миновали...
   Что они миновали, понять не удалось.
   - Как скоро сможете прибыть? Срочное дело.
   В ответ  до  меня  донеслись  звуки,  в  которых  я  скорее  угадал  по
интонации, чем разобрал доброе  немецкое  ругательство.  И  еще  несколько
слов:
   - ...докла ...мение ...ели будет ...зволено ...дировать конвой,  сможем
быс...
   Над ответом я раздумывал недолго:
   - Нет. Нам пока не нужно терять законное положение. А если  вы  окажете
сопротивление... обойдитесь без крови, иначе...
   Уве-Йорген не стал дожидаться окончания фразы:
   - ...нятно ...колько часов ...монте ...чнее не могу ...место.
   Я  уже  хотел  бросить   бесполезные   попытки,   когда   связь   вдруг
установилась, как если бы включился дополнительный  канал.  Вероятно,  все
четверо объединили свои усилия и дали Уве-Йоргену возможность передавать и
принимать сообщения, не слишком напрягаясь. А может быть, они, находясь  в
движении, вышли из теневой зоны,  какую  могло  создать  какое-то  большое
сооружение или источник поля.
   - Капитан, я Рыцарь. Слышу хорошо. Прости  за  промедление:  был  очень
приятный сон. Теперь внимательно слушаю.
   - Какова обстановка? Объясни членораздельно.
   - Я уже докладывал: мы усыплены и нас везут на тяжелой машине - видимо,
в столицу.
   Да, судя по четкости, расстояние между нами было небольшим.
   - Ты все еще спишь?
   - Для конвоя - сладко грежу. Чувствую себя как после месяца на курорте.
   - У вас есть шансы стряхнуть  конвой  без  большого  шума,  как  я  уже
говорил?
   - Думаю, это не потребует труда. Скоро?
   - Сразу же, как только я договорю. Программа действий такова...
   И я изложил ему ту часть плана, которая касалась их  непосредственно  и
которая успела за эти минуты у меня сложиться.  Впрочем,  в  ней  не  было
ничего сложного. Дело техники.
   - Ясно, - услышал я в ответ. - Сделаем на эфэф.
   Он иногда ввертывал та