с, но все же вы - чужие люди, и не  решайте
за нас, как нам быть. Это - наше дело.
   Но такой поворот меня вовсе не устраивал.
   - Нет, кузнец Сакс, не только ваше... Потому что...
   Мне очень не хотелось говорить,  я  помолчал,  перевел  дух  и  опустил
глаза, но тут же снова поднял их:
   - Потому что если ваше солнце все-таки взорвется, то это будет угрожать
не только вашему миру, но и нашему. Ваш погибнет сразу; наш тоже - хотя  и
не сразу, а постепенно. Нет, ваше солнце надо погасить обязательно, нельзя
опоздать!
   Снова была тишина.
   - На этот раз я, кажется, понял тебя, Ульдемир. Вы прилетели  вовсе  не
для того, чтобы спасти нас, или, вернее -  это  для  вас  не  главное:  вы
прилетели, чтобы спасти себя!
   - Не совсем так, но в общем верно.
   - Да! Значит, вы думаете о себе -  и  ради  этого,  ради  себя,  готовы
просто-напросто пожертвовать нашим миром!
   - Не забудь: это мы могли сделать даже не показавшись вам на глаза!  Но
мы пришли для того, чтобы спасти и вас.
   - Даже не спрашивая нашего  согласия!  Не  зная,  чего  мы  хотим,  что
думаем! Но тогда скажи, что же такое - насилие? А в нашем  мире  очень  не
любят насилия. Видишь, мы живем здесь, в лесу - но нас  не  трогают,  хотя
остальных куда больше, чем нас!
   "Ну что ж, - подумал я, - теперь деваться некуда. Только вперед".
   - Вас не трогают, да. Но что стало с людьми, что жили тут до  вас?  Кто
убил  их?  Кто  разрушил  их  город,  от  которого   остались   развалины,
погребенные теперь под землей? Мы, что ли,  прилетели  и  убили  тех,  чьи
кости вы находите в глубине?
   - Откуда ты знаешь, что их убили? Может быть, это была  болезнь  и  они
умерли...
   - Здесь был город, не такой, как сейчас, при Уровне; здесь  был  город,
как в том мире, откуда пришел я, - город с электричеством, с пластиком, со
многими хорошими вещами, который вы сейчас еще только пытаетесь придумать,
хотя люди их знали задолго до вашего  рождения!  Кто  убил  этот  город  и
людей? Кто разрушил дома? Мы - или  вы?  Так  кто  же  должен  говорить  о
насилии?
   Только теперь на  поляне  поднялась  настоящая  буря.  Гремели  голоса.
Взлетали кулаки.
   - Не верим!
   - Докажи!
   - Я могу доказать! Но что толку доказывать  вам  -  вы  так  уверены  в
безгрешности своего мира, что не захотите признать, что  когда-то  вонзили
нож в спину другому!
   - Докажи нам! И если мы поверим...
   - Ну, что же будет тогда? - подзадорил я.
   - Ты сказал, что тот город был таким, как твои города -  там,  в  твоем
мире? Как это могло быть?
   - Очень просто: ведь люди прилетели сюда  из  моего  мира.  Тот  мир  -
настолько же ваш, как и мой! И, улетев отсюда, вы возвратитесь домой, а не
на чужбину!
   Гул на поляне медленно улегся.
   - Докажи нам! Сейчас же! Идем! И если ты прав, тогда...
   - Хорошо, - сказал я им. - Но, откровенно говоря, что в том толку?  Вас
несколько сот, а сколько всего людей на планете?
   - Конечно, намного больше. Но мы  пойдем  тогда  в  столицу.  Мы  будем
говорить людям, кричать им: ваш Уровень построен на крови,  это  нечестный
Уровень! Наш мир должен был быть лишь  частицей  другого,  большого  мира.
Вернемся  же  в  тот  мир,  чтобы  потом,  став  намного  сильнее,   снова
прилететь-сюда... и, может быть, заново  разжечь  солнце:  ведь  если  уже
сегодня его можно  погасить,  то,  может  быть,  завтра  люди  научатся  и
зажигать его заново?
   - Может быть, кузнец.
   - Покажи нам тот город. Иди, мы за тобой!


   Люди покинули лес.
   Колонна двигалась на столицу, и я вел ее.
   Это была странная колонна. Она двигалась с  лязгом,  скрипом,  свистом.
Нарушители Уровня, конструкторы странных вещей, наступали  на  столицу  во
всеоружии.
   Грохотали паровые телеги. Их  было  четыре,  ни  одна  не  походила  на
другую.
   На одной из телег было установлено грозное оружие: в  толстом  цилиндре
было высверлено множество отверстий - каналов,  и  в  каждый  был  заложен
пороховой заряд и забита пуля. На Земле в свое время из такой  конструкции
родился пулемет.  Тогда  люди  сгоряча  решили  было,  что  войнам  пришел
конец...
   Лесные жители несли ружья, что заряжались не круглыми, как до сих  пор,
а продолговатыми,  заостренными  пулями.  В  стволах  ружей  были  сделаны
нарезы, заставлявшие пулю вращаться в полете.
   Человеческая мысль во второй раз шла однажды уже  пройденным  путем,  и
это не веселило меня, но иного выхода не было.
   Другие  вооружились  усовершенствованными  арбалетами,  тетива  которых
натягивалась одним движением рычага.
   Люди шли, чтобы низвергнуть  Уровень  и  заключить  союз  с  нами  -  с
прилетевшими к ним представителями высокой технической  цивилизации.  Они,
как и я сам, верили в то, что цивилизация спасет их, если даже  планете  и
суждено погибнуть от нестерпимого жара или нестерпимого холода.
   Они были разгневаны тем, что Хранители Уровня до  сих  пор  не  сделали
ничего, чтобы вступить с нами, прилетевшими, в  переговоры,  и  тем  самым
пренебрегли интересами всего народа.
   Они были разгневаны еще и тем, что  вся  их  жизнь,  оказывается,  была
движением не вперед, а вспять: много лет назад  уже  существовали  города,
где было известно такое, до чего этим людям сегодня  приходилось  доходить
ощупью, наугад. Их цивилизацию  насильно,  предательски  повернули  в  это
русло, и она впадала теперь не в бескрайний океан, а  в  болото  с  тухлой
водой.
   Люди шли, исполненные решимости.
   Я по праву шагал впереди колонны, оставив Анну в лесу, товарищей -  под
огнем, катер - мальчишкам...
   Я призвал их идти, и теперь у меня не могло быть иной судьбы,  чем  та,
что постигнет их.
   Я знал, что они не пропадут на Земле. Они быстро освоятся,  вольются  в
жизнь   многомиллиардного   человечества   -   и   там   найдут    наконец
удовлетворение, найдут возможность ничем не ограниченного творчества.
   А за ними пойдут и все остальные люди этого мира. Они  бы  не  поверили
пришельцам с чужой звезды. Но своим они поверят.
   Земля может присылать эскадру.
   Я шел и даже напевал под нос.
   Меня не смущало оружие в их руках. Уж я-то на своей  шкуре  убедился  в
том, что оно играло  роль  скорее  символическую;  убивать  было  противно
взглядам и привычкам жителей этого мира.
   И я шел и напевал, и люди вокруг меня тоже пели, и я вдруг с удивлением
и улыбкой узнал в их напевах мелодии лесенок, какие сам пел  в  молодости;
кое-что уцелело, значит? Только теперь эти  мелодии  пелись  торжественно,
как гимны: они принадлежали истории нового народа.
   Грело солнце. Над дорогой клубилась пыль.
   Колонна шла на столицу.



19

   Предписание Хранителей Уровня:
   "Да пребудет с тобой Красота.
   Мы,  Хранители  Уровня,  предписываем  тебе,  Альбер  Норман,  старшине
призванных на защиту Уровня,  привести  призванных  и  вооруженных  на  то
место, где никто не должен быть без особого на то разрешения, и оставаться
там, пока мы не предпишем иного. Если  там  уже  окажется  кто-нибудь,  то
следует тебе изгнать их или взять  под  стражу,  не  применяя  оружия  или
применяя, как тебе покажется лучше.  Если  будут  они  сопротивляться,  то
следует сломить их сопротивление и сделать так, чтобы никого из них там не
оставалось, и что бы ты ни сделал для этого, все будет хорошо. Мы  думаем,
что теперь тебе все ясно, и у тебя не будет сомнений, и  у  призванных  на
защиту - тоже. Иди, и еще раз желаем - да пребудет  с  тобой  Красота,  да
будешь ты здоров, и все остальные пусть будут здоровы.
   Подписано Хранителями Уровня".


   Когда катер с капитаном и его спутниками на борту скрылся за  вершинами
деревьев, Уве-Йорген сказал Георгию:
   - Теперь твоя очередь.  Поднимай  машину  и  лети  в  столицу.  Привези
Питека. И побыстрей. Перемирие  заключено  на  час.  Может  быть,  удастся
потянуть время и еще немного, но переговоры удаются  мне  плохо.  А  Питек
нужен здесь.
   - Мы двое тоже можем защищаться.
   - Согласен, мой доблестный воин. Но  защищаться  -  этого  мало.  Нужно
нападать. - Спартиот откинул голову, и Рыцарь кивнул и улыбнулся. - Только
нападать.
   - Скажи, Рыцарь: ты еще веришь в то, что мы сможем спасти их?
   Уве-Йорген склонил голову набок.
   - Не знаю, штурман. Этого сейчас  никто  не  знает.  Но  солдат  всегда
должен быть уверен в конечной победе - иначе что  заставит  его  рисковать
жизнью?
   - Любовь к своей земле, - сказал Георгий.
   - А если он дерется не на своей земле? Как, мы сейчас, например? Но  не
будем обсуждать этот вопрос. Время уходит. Привези Питека.
   - Хорошо, - сказал спартиот. Не скрываясь, он пересек  поляну,  миновал
осаждающих и скрылся за деревьями. Никто не тронул его,  только  некоторые
посмотрели  вслед,  но  тут  же   отвернулись.   Видимо,   перемирие   они
воспринимали всерьез.
   Потянулись минуты. Уве-Йорген плотно закусил  и  растянулся  на  траве,
положив автомат рядом.  Маленькое  солдатское  счастье:  живот  полон,  не
стреляют и можно спокойно полежать. Сколько этого счастья  впереди?  Минут
сорок? Нет, всего полчаса. Что же, полчаса счастья - очень много...
   Счастья оставалось еще десять минут, когда он впервые покосился  вверх.
Катера не было.  "Надо  надеяться,  что  с  Питеком  в  городе  ничего  не
произошло и что он не очень опоздает на место  встречи.  Хотя  с  чувством
времени у него, откровенно говоря,  плоховато:  тот  факт,  что  в  сутках
двадцать четыре часа, до сих пор представляется охотнику  малозначительным
- конечно, если он не за пультом корабля... Чего доброго, через семь минут
придется держать оборону самому. Что же, повоюем в одиночку.  Хотя  думать
об атаке тогда уж не придется, да и спастись без катера будет  сложно.  А,
какая разница, - подумал он с привычным фатализмом, -  чуть  раньше,  чуть
позже..."
   Он перевернулся на живот, поудобнее примостил  автомат.  "На  этот  раз
играть придется по моим правилам, - подумал он. - Во всяком случае, я буду
играть по своим правилам, а они - как знают. Их дело.  Ага,  зашевелились.
Нет, пусть начинают они. Я отвечу..."
   Один из осаждающих поднялся  и  направился  к  Уве-Йоргену,  размахивая
руками. Оставалось еще три минуты. Снова парламентер? Интересно...  Рыцарь
держал приближающегося на мушке  -  на  всякий  случай.  Может  быть,  это
военная хитрость? Они ведь наверняка знают, что он  остался  один.  Бросок
фанаты - и кампания будет окончена... Он усмехнулся: откуда у них гранаты?
Впрочем... кто сказал, что гранат не может быть?
   Парламентер остановился в десяти шагах.
   -  Послушай,  -  сказал  он  громко.  -  Встань,  не  то  мне  неудобно
разговаривать.
   - Говори так.
   - Почему ты не хочешь подняться?
   - Мне нравится лежать. Я устал.
   Это, кажется, обрадовало противника.
   - Перемирие кончается, - сообщил он.
   - Мне это известно. Ты затем и пришел, чтобы напомнить?
   - Не только. Если ты устал, может  быть,  ты  хочешь  отдохнуть  и  еще
немного?
   "Гм, - подумал Уве-Йорген. - Это очень кстати".
   - Я не против, - сказал он. - А что у вас случилось?
   - Да нам спешить некуда, - сказал парламентер.  -  Мы  ведь  все  равно
выиграли. Но, понимаешь ли, подошло время смотреть на солнце. Мы почему-то
сразу не рассчитали. Видишь ли, если мы можем смотреть на солнце,  то  это
нужно сделать. Наверное, ничего не случится, если мы и не  посмотрим,  нас
ведь тут не так уж и много, но все же еще лучше будет, если мы посмотрим.
   - Смотрите, - великодушно разрешил Уве-Йорген. - Смотрите на солнце, на
звезды, можете смотреть друг на друга, пока вам не надоест. Я обожду.
   - На звезды нам смотреть не надо, -  серьезно  ответил  парламентер.  -
Только на солнце. Хорошо, что ты согласен.  Тогда,  пожалуйста,  не  мешай
нам. Значит, еще полчаса.
   - Решено, - пообещал  Уве-Йорген  и  проводил  удаляющегося  противника
взглядом. Полчаса - прекрасно. Что же они будут делать - полчаса  таращить
глаза на светило? И не ослепнут?
   Он решил Понаблюдать за ними - все равно делать было нечего, ячейку  он
себе успел вырыть по всем правилам, а копать до полного  профиля  не  было
смысла.
   Осаждающие собрались на поляне - в том ее месте, откуда и в самом  деле
можно  было  увидеть  солнце,  там  его  не  заслоняли  вершины  деревьев.
Установили треногу, вроде штатива. На  ней  укрепили  плоский  ящик.  Одну
такую штуку, вспомнил Уве-Йорген, экипаж уже захватил в  качестве  трофея.
Теперь можно будет понять, для чего она служит. Люди  расположились  перед
ящиком - с той стороны, где было стекло, один из  них  возился,  тщательно
ориентируя ящик, прицеливаясь им - задней его стенкой - на солнце. Наконец
он закончил и отошел к остальным. Все пристально  смотрели  на  прозрачную
стенку. Лица их были серьезными. Потом тот, кто возился с ящиком,  коротко
крикнул, словно скомандовал.  Люди  чуть  пригнулись,  прямо-таки  впились
глазами в экран - иначе не назвать было это матовое стекло. Лица  их  были
ясно различимы, и Рыцарь с удивлением заметил, как менялось их выражение -
теперь оно говорило о глубокой сосредоточенности,  напряжении,  предельном
напряжении; несколько минут они сидели  неподвижно  -  и  на  лицах  стала
проступать усталость, как если бы  они  занимались  тяжелейшей  работой...
Ящик, как показалось пилоту, чуть заметно  вибрировал  -  или  это  воздух
колебался с тыльной его стороны, во всяком  случае,  было  в  этом  что-то
ненормальное. "Что бы все это могло означать?" - подумал  Уве-Йорген,  без
особого, впрочем, интереса, потому что к бою все это не  имело  отношения.
Или все-таки имело? И вдруг  его  осенило:  да  ведь  они  просто-напросто
молятся! Солнцепоклонники - вот кто они! Молятся и  наверняка  испрашивают
себе победы. "Ну-ну, - подумал  Рыцарь  иронически,  -  давайте,  давайте.
Посмотрим, чей бог сильнее..."
   Но вот сеанс закончился - и смотревшие обмякли, словно из них выпустили
воздух. "После  такой  молитвы  стрелять  они  будут  скверно,  -  подумал
Уве-Йорген. - Хотя - они и так не старались попасть, а шальная пуля  может
прилететь всегда..."
   Он услышал сзади шорох и резко обернутся, не выпуская автомата.
   - Все спокойно? - спросил Георгий.
   - Ага! - сказал Рыцарь. - Это ты. Где Питек?
   - Я тут.
   - Какие новости?
   - Шувалов говорил с Хранителями. Его куда-то увезли. Он сказал,  что  с
ними не договориться. Сказал, чтобы мы действовали иначе.
   Вот когда Уве-Йорген почувствовал себя совсем хорошо.
   - Он не договорился, -  сказал  он,  -  но  мы  еще  можем.  Мы  станем
разговаривать по-своему. Как армия, а не как  культурная  миссия.  Правда,
ребята?
   Они улеглись рядом, но Уве-Йорген поправил:
   - Рассредоточьтесь. Быстренько выкопайте ячейки. Как у  меня.  Осталось
еще  семь  минут...   Кстати,   Питек:   вы   там,   у   себя,   не   были
солнцепоклонниками? Не поклонялись солнцу?
   - Нет, - сказал Питек. - А зачем?
   - Откуда я знаю? Просто - надо ведь кому-то поклоняться...
   - Не знаю, - сказал Питек, выбрасывая лесок. - Мы обходились без этого.
   -  Правильно  делали,  -   одобрил   Уве-Йорген.   -   Все,   перемирие
оканчивается. Вон идет их парень. Сейчас он об этом торжественно  объявит.
Дадим ему спокойно уйти назад.
   И в самом деле, парламентер снова приближался, размахивая руками.
   - На всякий случай, - спросил Рыцарь, - где катер?
   - В кустарнике. До него метров двести, - ответил Георгий.
   - Хорошо. Значит, огнем его не повредят. Их пули не долетят.
   - Мы так и подумали.
   - Перемирие заканчивается! - крикнул парламентер, приблизившись.
   - Мы знаем.
   - Хотите сдаться?
   - Завтра в это время, - усмехнувшись, крикнул Уве-Йорген.
   - Так долго ждать мы не станем, - серьезно ответил тот.
   - Тогда иди. Начинаем!
   Парламентер  торопливо  ушел,  и  тут  же  застучали   выстрелы.   Пули
вспахивали песок, и Уве-Йорген  понял,  что  наступающие  спешат  одержать
решительную победу. Вести перестрелку? Нет, решил он вдруг.
   - Укроемся в корабль. Оттуда они нас не выкурят. Если останемся  здесь,
они перебьют нас в  два  счета,  как  только  вспомнят,  что  можно  вести
прицельный огонь. В люк - Питек, Георгий!
   Его соратники не заставили себя  упрашивать.  Они  сделали  по  два-три
выстрела - патроны приходилось экономить) и быстро отползли к траншее,  по
ней перебежали к люку и оказались в тамбуре. Уве-Йорген вскочил последним,
повис на маховике люка, и тяжелая пластина медленно затворилась.
   - Вот теперь пусть попробуют, - сказал он.
   - Ну, а что же мы будем делать?  -  поинтересовался  Питек.  -  Знаешь,
Рыцарь, мне здесь вовсе не нравится. Тесно и душно. Я  уже  отвык  за  эти
дни.
   - Да, - сказал Георгий. - Что мы здесь защищаем?
   - Не знаю, - откровенно  ответил  Рыцарь.  -  Но  если  мы  поищем  как
следует, то, может быть, и найдем то, что им так хочется получить.
   - А если не найдем? - спросил  Питек.  -  Будем  сидеть  тут,  пока  не
вспыхнет звезда.
   - Мне не нравится, - сказал Уве-Йорген, - что из этой махины может быть
только один выход. Если поискать, мы наверняка  найдем  грузовой  люк  или
что-нибудь подобное.
   Носовая часть была им исследована вместе с капитаном, там люка не было.
И теперь Уве-Йорген с товарищами направился в корму.
   Приходилось то идти, то ползти,  временами  -  карабкаться:  эта  часть
корабля сохранилась хуже, листы внутренней обшивки  свисали  с  переборок,
валялись какие-то громоздкие детали - наверное, части устройства,  которые
следовало смонтировать на  новом  месте  и  которые  почему-то  так  и  не
пригодились. Ударяясь об их выступы и углы, Рыцарь вполголоса  чертыхался,
остальные двое молчали. Иногда они останавливались, чтобы  передохнуть,  и
их учащенное дыхание с шелестом отражалось от переборок.
   Каждую палубу и отсек, каждый закоулок Рыцарь неспешно обшаривал  лучом
фонарика. Выхода не было. Потом переборки ушли в стороны; стали реже.  Под
ногами глухо застучали ничем не прикрытые металлические  плиты.  Это  были
уже трюмы. Надо было смотреть повнимательнее: если выход  был,  то  только
здесь, и если люк можно было отворить, то сквозь слой земли за ним они  уж
как-нибудь пробились бы. Рыцарь еще замедлил шаг, остальные - тоже. Справа
и слева, сверху и снизу теперь тянулись конструкции из тонких труб  -  для
крепления грузов. Приходилось пробираться сквозь них,  словно  в  железном
лесу. Потом они вышли на место посвободнее, Рыцарь посветил,  огляделся  и
увидел черное пятно люка.
   Люк был открыт, но земля не насыпалась в отсек, и тут было чисто, сухо,
как если бы ход упирался не в землю, а в какое-то другое помещение,  точно
так же, как корабль, изолированное  от  внешней  среды.  Уве-Йорген  повел
лучом. За проемом люка была черная  пустота.  Не  колеблясь,  он  двинулся
туда, кивнув своим спутникам, и они послушно повторили все  его  движения.
Он переступил порог - и каблуки сухо ударили по пластику; Рыцарь не  успел
еще удивиться, как все вокруг ярко осветилось, и он зажмурился - от  света
столько же, сколько от неожиданности.
   Труба метров  двух  в  поперечнике,  судя  по  звуку  -  металлическая,
облицованная пластиком, монолитная, уходила прочь; уже  в  десятке  метров
продолжение ее терялось во  мгле:  светло  было  только  там,  где  стояли
вошедшие.  "Нормальная  экономичная  система",   -   подумал   Уве-Йорген,
необычного в ней было не больше, чем в вареной  картошке,  но  увидеть  ее
здесь было по меньшей мере странно.
   - Хорошо сделанный туннель: куда он  ведет?  -  спросил  Рыцарь  вслух,
спросил просто так, потому  что  уже  почти  наверняка  знал,  куда  ведет
туннель и что они увидят, пройдя его. Остальные двое стояли, в  глазах  их
было спокойствие. Уве-Йорген скомандовал, и они зашагали; свет сопровождал
их, словно люди сами излучали его и освещали гладкие стены... Когда прошли
метров двадцать, вспыхнул красный знак; они узнали его, он всегда  означал
одно и тоже: излучение. Тут же стоял счетчик;