аведливости  решения  не
потому  даже,  что   был   сызмальства   приучен   к   дисциплине   в   их
многоступенчатом мире, в котором бег по лестнице был основным  содержанием
жизни (как у тех бедняков, что зарабатывают на жизнь, быстро взбегая перед
любопытствующими путешественниками по крутым склонам древних  пирамид),  а
потому, что и сами они думали точно так же, и каждый знал в глубине  души,
что если бы именно он оказался в тот миг на  месте  Первого  Гласного,  то
решил бы точно так же. Ибо это решение было и масштабным, и престижным,  и
историческим - а противоположное не было  бы  ни  первым,  ни  вторым,  ни
третьим, и за первое решение спрашивать никто не станет, потому что  будет
не до того, дел и так окажется невпроворот, а за  противоположное  решение
тотчас же спросили бы все, начиная со  Вторых  и  Третьих  Гласных,  давно
считающих, что и им пора ступить на самую вершину горы  и  нацарапать  там
свои имена. Так что у людей все было в порядке. Казалось  бы,  как  только
главный рубеж останется позади, больше никаких помех ожидать не  придется:
оставшееся было, как говорится, делом техники. Однако техника-то  вдруг  и
стала приносить неприятности, тем самым лишний раз доказывая, что машинный
интеллект никогда не сравняется с человеческим, ибо формальной-то  логикой
он, может быть, и владеет, но множество  тонкостей,  причем  самых  важный
тонкостей, ему остается недоступным. Сперва об этом как-то не подумали, но
когда Верховный Стратег с несколько озабоченным  видом  доложил,  что  его
хваленый электронный Полководец что-то заартачился  и  пока  еще  даже  не
приступил к разработке конкретной диспозиции по данному ему приказу, всем,
кто слышал, как-то сразу пришла в голову одна и та же мысль: что машине до
человека еще как далеко!
   -  Куда  же  вы,  так  сказать,  смотрели?  -   не   очень   дружелюбно
поинтересовался  Первый.  -  И  в  чем,  собственно,  дело?  Если  в   нем
неисправность - устраните ее побыстрее, и дело с концом.
   - Там все исправно, - отозвался Верховный. - Однако сам,  так  сказать,
образ мыслей машины...
   - Машина мыслить не может! - пресек Первый попытку Верховного  Стратега
оправдаться. - Если же там кто-то мыслит, то это наверняка  люди,  которые
ее  обслуживают.  И  если  они  стали  мыслить  чрезмерно  или  не  в  том
направлении, то надо их срочно заменить, а мы потом спросим с кого следует
за то, что именно такие люди оказались именно там, где бы им быть никак не
следовало.
   - Не в этом дело, го-мар  Первый!  -  упорно  продолжал  сопротивляться
Верховный Стратег. - Просто с самого начала машина задумана так;  что  для
выработки  плана  действий  ей  нужно  определенное  количество  различной
информации.
   - Не понимаю, - сказал  Первый.  -  Что,  у  нас  уже  и  в  информации
недостаток, что ли? А коли так, посадите два десятка, или две тысячи,  или
сколько там потребуется - журналистов, и пусть  дают  столько  информации,
сколько будет нужно.
   - Такую мы уже дали. Но нужна именно различная информация,  го-мар,  из
разных источников, - пояснил Стратег.
   - Вообще, это черт знает что, - откровенно высказал свое мнение Первый.
- Мы ведь уже дали то, что считали нужным дать.  Зачем  же  ей  нужно  еще
что-то? Разве не заключается самая главная информация в том  -  что  нужно
нам, чего мы хотим и требуем? По-моему, именно так было всегда.
   - Надо будет уточнить, кто конструировал машину, -  негромко  промолвил
Великий Вещий, - и кто санкционировал. И поинтересоваться мотивами...
   Если Первого Гласного  Верховный  Стратег,  по  положению,  должен  был
бояться и действительно боялся, то с Великим Вещим он чувствовал  себя  на
равных и потому не преминул огрызнуться:
   - Конструировал ее соответствующий  институт,  строго  придерживающийся
данных ему заданий. Задания же  были  обсуждены  и  утверждены  именно  на
заседании Высшего Круга, уважаемый го-мар.
   - Когда?
   - Проект утверждался двадцать лет назад.
   Эти слова вызвали у находившихся в помещении определенную положительную
реакцию: двадцать лет назад никто из них в Высший Круг еще  не  входил,  а
кто входил - тех теперь уже не было, а если кто и был, то  хорошо  помнил,
что тогда от них зависело не больше, чем сейчас, даже меньше, потому что и
Первый Гласный тогда был другой, не этот.
   - Хорошо, - сказал нынешний Первый, махнув рукой.  -  Сейчас  не  время
искать виновных, надо  усиленно  работать,  прилагая  все  силы  и  черпая
энергию в сознании важности задачи. Какая же  там  в  конце  концов  нужна
информация и почему ваша машина никак не может ее переварить?
   Верховный Стратег объяснил почему, и Первый спросил:
   - Какие будут идеи?
   - Я полагаю, - сказал Великий Вещий, - что для  того,  чтобы  устранить
опасную информацию, следует  нейтрализовать  ее  источник.  Это  наверняка
началось с вашего коллеги, го-мар, - обернулся он к Великому Питону. -  Ни
от кого другого такая... такая чушь проистекать не могла.
   - Насколько нам известно, он погиб, - возразил Питон.
   - Да вот выходит, что не погиб.
   - Что означает, - подхватил Питон, который все же не только  науке  был
обучен, но и кое-каким приемам кулуарной борьбы тоже, -  что  он  ушел  от
ваших людей  и  именно  таким  образом  получил  возможность  генерировать
излишнюю информацию, не так ли? Вот теперь и пресеките его,  как  источник
информации.
   - Не преминем, - заверил Великий Вещий. -  Собственно,  соответствующие
мероприятия уже проводятся.
   - Примем это к сведению, - сказал Первый. - Но этак  можно  прождать  и
целые часы, если не больше. А  время  -  деньги,  а  деньги  надо  беречь.
Хорошо. Объявляется перерыв.
   Он, как обычно, удалился в свои помещения, на ходу  формулируя  вопрос.
Вернулся он через несколько минут.
   - Продолжаем, - сказал он. - Итак, го-мар,  вы  говорили,  что  вредная
информация имеет своим источником определенное место в городе?
   - Так точно.
   -  Тогда  следует,  не  дожидаясь,  пока  ваши  вещие  пресекут  одного
человека, являющегося первоисточником информации, нейтрализовать все место
- в особенности учитывая, что, по  вашим  же  словам,  вредная  информация
успела там распространиться и продолжает просачиваться.
   - Продолжает, вот именно.
   - Вот и сделайте это общими усилиями, - сказал Первый, переводя  взгляд
с Верховного Стратега на Великого Вещего и обратно. - И как можно  скорее.
Не церемоньтесь. По сути дела, мы уже в состоянии войны.  Только  сделайте
так, чтобы в органы информации попало как  можно  меньше.  Или  совсем  не
попало бы, что самое лучшее.
   - Репортеры - народ  пронырливый,  -  недовольно  проговорил  Верховный
Стратег, на что Первый Гласный лишь повторил:
   - А вы не церемоньтесь... Время только экономьте, остальное неважно.
   Так решилась за несколько минут судьба Шанельного рынка, и не оказалось
тут никого, кто предупредил бы об опасности его обитателей.



8

   - Право, мне стыдно, - сказал Форама, - но я просто  не  знаю,  с  чего
начать. И побаиваюсь.
   - Вначале всегда так, - утешил Хомура.  -  Мы  все  через  это  прошли.
Похоже на легкую лихорадку, правда? Ничего, посидите  еще  минутку-другую,
соберитесь с мыслями. Да и мы все время будем рядом.
   Они втроем сидели в центральном посту Полководца - Форама, Хомура Ди  и
флаг-корнет Лекона, нынешний дежурный. Наверное,  из  всех  присутствующих
ему было более всего не по себе: как-никак, в святая святых, в центральном
посту, куда далеко не всякий большой звездоносец имел право войти, но лишь
немногие избранные,  -  в  помещении  этом  находился  человек  совершенно
посторонний, да и штатский к тому же, и мало того - еще и  пребывающий  на
данный момент в розыске. И разрешил ему  находиться  здесь,  и  не  просто
находиться, а общаться с Полководцем именно Лекона: штаб-корнет  Хомура  в
счет не шел, потому  что  его  формальная  ответственность  за  Полководца
кончилась  часа  полтора  назад,  вместе  со  сдачей  дежурства.  Если  бы
кто-нибудь даже из самого маленького начальства обнаружил  такое  вопиющее
нарушение всех правил и  законов,  о  полном  разжаловании  и  пожизненном
пребывании в Легионе  Смертников  можно  было  бы  мечтать,  как  о  почти
невероятном подарке судьбы. И,  однако,  Лекона  позволил  этому  человеку
присутствовать. И не потому, что он  поддался  на  уговоры  Хомуры,  и  не
потому, что был плохим служакой и с легкостью пренебрегал бы  требованиями
службы; такого тоже не было. Но служебный долг, как и всякий долг  вообще,
не есть что-то незыблемое, раз и навсегда утвержденное. Долг  есть  прежде
всего  результат  действий,  а  не  их   образ.   Для   всех   операторов,
программистов и техников,  обслуживавших  Полководца,  долг  этот,  по  их
глубочайшему убеждению (хотя нигде письменно и  даже,  кажется,  устно  не
сформулированному) заключался прежде всего в первом и самом главном  в  их
мире:  в  содержании  в  полной  исправности  и  готовности   колоссальной
компьютерной системы, точного  обозначения  которой  еще  не  найдено  (не
"электронный мозг" и не "искусственный разум", конечно, но  и  ни  в  коем
случае не "вычислительная  машина"  просто),  -  системы,  называемой  ими
малышом и вызывавшей в их корнетских душах соответствующие эмоции. Поэтому
главное, что считал своим долгом  сделать  Лекона  (как  и  Хомура  тоже),
заключалось в устранении той  причины,  которая  мешала  малышу  нормально
жить. Корнеты прежде всего помогали Полководцу, ну а вместе с ним и  всему
остальному: ведь если бы с ним что-то произошло, ни одна задача и  подавно
не была бы решена. В  таких  случаях  предпочитают  выбежать  на  улицу  и
пригласить  первого  попавшегося  врача,  не  дожидаясь,   пока   прибудет
специалист;  Фораму  можно  было  считать  таким  врачом.   Что   касается
специалиста, то дежурный  психолог  Полководца  (такой  был)  своевременно
получил все данные о состоянии  малыша,  оценил  всю  сложность  ситуации,
отправил соответствующий доклад наверх (после чего и  произошел  известный
нам разговор в Высшем Круге), а сам стал честно искать способ справиться с
неурядицей. Он беседовал с Полководцем почти полчаса, пытаясь убедить  его
в том, что недоразумение вышло лишь кажущееся, что  вся  смутившая  малыша
информация, конечно же, бред собачий, что источником  ее  является  место,
которое смело можно назвать больницей для помешанных (слово "пьяный",  так
много и исчерпывающе объясняющее все человеку, для малыша просто ничего не
значило, поскольку к стратегии  отношения  не  имело  и  поэтому  не  было
включено в лексикон Полководца), и если  информация  случайно  и  выглядит
логичной и убедительной, то именно случайно, просто вероятностная  ошибка.
Однако Полководец с  доводом  не  согласился,  хотя,  будь  он  человеком,
психолог, конечно же, его быстро убедил бы: человеку и самому хотелось  бы
быть  убежденным,  а  Полководцу  нужна  была  истина,  а   что   подумает
начальство, его вовсе не интересовало. Беда была, во-первых,  в  том,  что
само понятие сумасшедшего дома, для человека исполненное глубокого смысла,
для малыша было звуком пустым: с его точки зрения все  люди,  с  их  куцей
памятью, беспомощной логикой,  убогими  знаниями,  были  в  той  или  иной
степени слабоумными; логика же Полководца позволила ему  заметить,  что  в
больнице для помешанных вовсе не  все  являются  помешанными,  -  врачи  и
прочий персонал хотя бы, - и, следовательно,  наименование  источника  еще
ничего не говорит о качестве  информации.  Во-вторых,  все,  что  касалось
теории вероятности, было известно Полководцу куда  лучше,  чем  психологу,
так что малыш, почти мгновенно подсчитал подлинную вероятность случайности
тех  многих  совпадений  с  истиной,  какие  он  в   информации   отметил;
вероятность  оказалась  настолько  ничтожной,  что  ею  смело  можно  было
пренебречь. Потерпев поражение, психолог отключился от Полководца  и  стал
искать новые способы успокоения пациента, дежурный же  Лекона  решил,  что
надеяться на специалиста - дело гиблое, тут и подоспел Хомура  с  физиком.
Форама с первого взгляда Леконе не понравился, да и попахивало от него, но
флаг-корнет справился с этой антипатией - тем более, что поведение Форамы,
включая и его волнение перед пультом в центральном посту, говорило  скорее
в его пользу, чем против.
   Оба офицера хорошо понимали, что нужно им от Форамы. Они,  конечно,  не
верили, что он найдет  какой-то  способ  согласовать  для  Полководца  обе
противоречивые информации, одна из которых вообще  не  могла  подвергаться
сомнению. Но они знали, что в их руках  есть  простой  и  надежный  способ
устранить противоречия: подтвердить ошибочность  информации  с  Шанельного
рынка. Однако оба дежурных пока еще на это не пошли по причине, которая им
обоим была совершенно ясна, настолько ясна, что даже психолог  не  решился
настаивать на таком повороте.
   Дело заключалось в том,  что  сказать  это  малышу  -  означало  просто
соврать. Конечно, этическая неприглядность лжи имеет какое-то значение для
каждого, в том числе и для корнета: однако если бы речь  шла  лишь  об  их
переживаниях, и один, и другой перенесли бы  такое  действие  без  особого
труда: врать на планете привыкли уже  давно.  Однако  дело-то  было  не  в
этике, а в том, что любое отступление от истины Полководец неизбежно  (как
показывала практика) разоблачал; пусть не мгновенно, пусть  иногда  далеко
не сразу, но улавливал, потому что человеку, изобретающему  и  сообщающему
ложь, и представить  невозможно,  какому  количеству  прямых  и  косвенных
проверок подвергалась  она  в  миллиардах  кристаллов  малыша;  Полководец
специально и был создан с расчетом на распознавание лжи - это была  защита
от дезинформации, так часто губившей в прошлом даже блистательные  военные
замыслы. Так что  ложь  малыш  бы  распознал;  если  бы  это  случилось  в
ближайшее время, он просто прекратил бы снова  работу  над  задачей  -  и,
может быть, в самый критический момент, когда Большой Праздник уже начался
бы; но пусть бы даже это произошло позже, когда  уже  ничто  не  могло  бы
повлиять  на  ход  войны,  все  равно  Полководец  сразу  и  категорически
отказался бы от услуг Хомуры и Леконы, навсегда отнеся обоих к  источникам
ложной и злонамеренной информации; а этого никто из них не хотел.  Вот  по
какой причине решили они прибегнуть к помощи Форамы,  а  вовсе  не  потому
(как можно было бы подумать), что сама идея  войны,  нападения  на  Вторую
планету, пусть и под маркой активной самообороны, вызвала у  них  какое-то
противодействие.  Никакого   противодействия   не   возникло,   они   были
профессиональными военными и войну принимали как вещь естественную, а  то,
о чем  предупреждал  Форама,  явилось  для  них  всего  лишь  определенным
осложняющим обстоятельством - однако без них ни одна война не  обходилась,
как  знали  они  из  истории.  Однако,  именно  будучи   профессиональными
военными, они далеки были от  желания  воевать  на  авось,  но  стремились
делать  все  по  правилам  и  основательно.  Они  искренне  хотели,  чтобы
Полководец вернулся к решению задачи,  но  только  находясь  в  нормальном
состоянии, какое гарантировало бы его хорошую работу, ведущую к  конечному
успеху, ради которого и стоило затевать подобные Игры. Вот  почему  Форама
оказался здесь и сейчас  сидел  перед  пультом,  между  обоими  корнетами,
собираясь с мыслями.
   - Ну давайте попробуем начать, - промолвил он наконец  и  посмотрел  на
Хомуру.
   - Хорошо, - кивнул  штаб-корнет.  -  Но  прежде  чем  мы  начнем,  хочу
объяснить вам саму процедуру разговора. Вы будете говорить с нами;  мы,  в
свою очередь, станем передавать ваши  вопросы  малышу,  облекая  их,  если
понадобится, в привычную и удобную для него форму. Вы не можете общаться с
ним непосредственно, потому что ваш голос и манера разговора ему незнакомы
и чтобы он стал отвечать, потребовалось  бы  аккредитировать  вас,  а  это
долго, затруднительно да и не нужно. И второе: запомните, пожалуйста,  что
никакие разговоры  о  жестокости,  неэтичности  войны,  и  так  далее  тут
неуместны. Напоминаю: малыш  -  военная  машина.  И  если  вы  попытаетесь
обсуждать с ним подобные  проблемы,  мы  все  равно  ничего  подобного  не
допустим, будут только лишние осложнения между нами. Вы поняли?
   - Ну, раз иначе нельзя, - сказал Форама, пожимая плечами.
   - Именно так.
   - Согласен. Обещаю таких разговоров не вести.
   - И вот еще что. У нас немного времени. Вы  понимаете,  все  начальство
крайне обеспокоено, все взволнованы, а поскольку без  нас  они  ничего  не
могут поделать, то, естественно,  жмут  на  нас.  Сейчас  от  них  кое-как
отговаривается наш психолог; но скоро его просто перестанут слушать.
   Форама усмехнулся.
   - Выходит, судьбы цивилизации решают  два  корнета  и  один  полупьяный
физик. И все. Зачем же нужно было столько го-маров? Не знаешь, случайно?
   - Содержательно, - сказал штаб-корнет Хомура, - но не  ко  времени.  Не
нужно отвлекаться. Это тоже не тема для малыша.
   - Ясно, ясно, корнет.
   - Ну, двинулись... Только смотрите, мар: если вы попробуете осуществить
какую-то психологическую диверсию... -  Хомура  помолчал.  -  Мы  даже  не
станем передавать вас вещим, но вам от этого легче  не  придется.  Ну,  не
передумали?
   - Не вижу иного пути.
   - Ай-о. В путь. Давай, Лекона.
   Флаг-корнет протянул руку и нажал клавишу диалога.
   - Еще раз привет, малыш, - сказал он бодро.
   - Это ты, Лекона? Есть информация?
   - Хочу поговорить с тобой. Может быть, что-нибудь и найдем.
   - Будем говорить.
   - Иногда буду спрашивать я, иногда ты, как обычно. Ладно?
   - Согласен. По очереди?
   - Не обязательно. Я начну.
   - Начинай.
   Лекона глянул  на  Фораму.  Тот  покачал  головой,  на  лице  его  было
страдальческое выражение, рука поднялась и резко опустилась. Лекона еще не
понял, но Хомура уже выключил звук.
   - В чем дело, физик?
   - Этот голос... Я просто не смогу говорить  всерьез.  Он  разговаривает
голосом ребенка...
   - А-а... Простите, мы не учли. Нам вот нравится так. Ничего,  голос  мы
сейчас изменим. Секунду. - Хомура осторожно повернул  один  из  лимбов  на
пульте. - Вот. Теперь все будет в порядке.


   Все это было так не похоже на воспоминания, что  Мин  Алике  захотелось
спросить:
   - Мы что - вернулись обратно?
   Она не спросила, но, наверное, достаточно ясно выразила сомнение  своим
лицом, первыми неуверенными движениями после выхода из корабля;  здесь  не
было, правда, развалин, наоборот, никакого жилья не виднелось  поблизости,
не очень широкую поляну окаймляли деревья. Но уж очень не похожи были  эти
деревья на те, что виделись ей в моменты углубления в память, и слишком уж
напоминали они то, что  так  часто  приходилось  видеть  там,  на  Старой:
понурые ветви,  серая,  запыленная  листва,  и  не  радость  источали  эти
деревья, а уныние: было так, словно ты ехал в гости  к  молодому,  полному
сил человеку, но где-то что-то сдвинулось во времени - и  ты  вдруг  нашел
его одряхлевшим стариком. Невеселой получилась встреча...
   Мин Алика отошла на несколько шагов от мягко приземлившегося корабля  и
хотела было опуститься на траву  (так  часто  в  мыслях  садилась  она  на
густую,  сочную,  яркую  траву,  забрызганную  красными,  желтыми,  синими
пятнышками, цветов!), но вовремя увидела, что и трава была не та -  поляна
сильно облысела, показалось Мин Алике, в то время как  она,  всматриваясь,
понемногу узнавала: да, она не впервые оказалась здесь, именно отсюда ведь
ее отправляли на Старую планету десять с лишним лет назад,  и  именно  эта
поляна всегда вспоминалась ей, как  последний  привет  родной  земли;  но,
господи, как все изменилось, и трава росла, казалось,  из  последних  сил,
готовая  в  любой  момент  Сдаться  и   увянуть,   пожухнуть,   пожелтеть,
рассыпаться прахом... Мин Алика  глубоко  вдохнула  воздух.