д  этот,  хорошо  знакомый,  сделался
центром нескольких концентрических кругов, каких нельзя было бы увидеть ни
на одной из довоенных карт.
   Собственно, центром являлся даже не весь Сомонт, но та группа строений,
что называлась  -  официально  и  неофициально  -  Жилищем  Власти.  Война
пощадила его, как известно, не случайно.  И  нападавшим,  и  оборонявшимся
было важно сохранить в целости и сам Храм Глубины,  расположенный  глубоко
внизу, и все подходы к нему.
   Жилище Власти было охвачено нешироким кольцом уцелевших  строений.  Оно
примерно совпадало с Первым городским поясом  -  по  принятому  в  Сомонте
делению.
   Второй, Третий и прочие пояса - до самой зоны  пригородов  -  лежали  в
развалинах.  Снаряды,  ракеты,  бомбы  и  лазеры  обеих   сторон   усердно
потрудились на ниве разрушения.
   Далее шло кольцо пригородов. Радиус его был небольшим: ни в одном месте
он не достигал и двадцати километров.
   А за  ним  начиналось  уже  Мертвое  кольцо,  ширина  которого  местами
достигала двухсот километров. Именно сюда  были  выброшены  основные  силы
Десанта Пятнадцати миров - и здесь встречены теми войсками,  какие  Ассарт
еще смог собрать для своей защиты. Битвы начались на внешней границе этого
кольца  и  прокатились  до  нынешней  внутренней.  Кроме  других   средств
уничтожения, здесь поработали огнеметы - опять-таки  с  обеих  сторон.  Не
осталась в стороне и химия. Она применялась не против людей, но уничтожала
растительность, чтобы обеспечить сторонам  свободу  маневра.  Трудно  было
сказать, сколько еще лет здесь не проклюнется ни один росток, не  пролетит
ни одна пчела или бабочка. Лишь немногие уцелевшие дороги  пересекали  это
кольцо, но и по ним никто не ездил.
   Последнее из воображаемых мною колец оставалось более или менее  целым,
как и те четыре  донкалата,  что  граничили  со  столичным.  Вообще-то  он
именовался Великим донкалатом Мармик. Он издавна принадлежал роду  Мармик,
из которого происходила и нынешняя династия. Великий  донкалат  Тамир,  из
которого происходила Ястра, Жемчужина Власти, располагался  далеко  отсюда
на северо-западе, в горах, там в предгорьях до войны усердно качали нефть.
С донкалатом же Мармик соприкасались:  Великий  донкалат  Плонт,  а  также
Окроб, Шорк и Калюск. Они не понесли значительного ущерба; однако,  как  и
более отдаленные края, имели большие потери в людях,  ушедших  на  Большую
войну и до  сих  пор  не  вернувшихся.  Это  не  могло  не  отразиться  на
производстве - и отразилось. На планете стало голодновато. А в Мармике и в
самой столице - просто голодно. Далеко не всякий  предприниматель  решался
пересечь Мертвое кольцо с грузом продовольствия. Да и на чем? Добывающие и
перерабатывающие топливо предприятия, похоже, надолго вышли из строя -  во
всяком случае, других сведений не было; может быть,  что-то  и  уцелело  в
Саморе, где тоже промышляли нефть и где множество людей под командой донка
Яширы ушло с приближением войск Десанта в леса. Эти леса, покрывавшие весь
Самор, и не позволяли разглядеть сверху, как там обстояли дела сейчас.
   Все виды транспорта, похоже, бездействовали. Во всяком  случае,  мы  не
увидели ни одного поезда, корабля, локаторы  не  зафиксировали  ни  одного
аграплана в воздухе. Разве что  несколько  куцых  транспортных  колонн  на
разных дорогах; все они следовали, похоже, к столице.  На  войска  это  не
было похоже, и на продовольственные караваны - тоже.  Видимо,  властям  не
удалось ничего поправить за те месяцы, что успели пройти после формального
окончания битвы до нынешнего дня.
   Топливо - электричество - связь.  Вслед  за  первым  звеном  этой  цепи
неизбежно  должно  было  выпасть  и  второе,  а  за  ним  с  неизбежностью
последовать и третье.
   Отсутствие связи означало отсутствие единой Власти.
   Правда, когда я размышлял обо всем увиденном, нам еще не было известно,
что  в  Великих  донкалатах  и  просто   донкалатах   начали   подниматься
склонившиеся некогда, но не утратившие фамильной гордости головы.
   Единого военного командования  на  Ассарте  сейчас  просто-напросто  не
существовало - потому  что  не  существовало  и  самой  армии,  сильной  и
организованной. Причина была той же: многие военачальники,  пользовавшиеся
в  войсках  авторитетом,  пали  на  планетах  или  погибли  на   кораблях;
бомбардировки и обстрелы разрушили систему связи, а  уже  замеченные  нами
сверху спутники-глушилки и вовсе парализовали работу приемных  станций  на
поверхности. Так что если где-то  и  сохранились  подобия  гарнизонов,  то
связи с ними не было.
   Остававшиеся на планете, а также немногие вернувшиеся солдаты, лишенные
командования и знавшие лишь, что война  кончилась  и  надо  добираться  до
дома, нередко не могли сделать этого из-за  развала  транспорта.  И  люди,
пробиравшиеся к родным местам  пешком,  лесами  и  разбитыми  городками  и
поселками, - идти открыто многие опасались, полагая,  что  местные  власти
могут схватить их и заставить работать на себя или  же  вернуть  в  армию,
чего мало кто хотел, - люди эти чаще всего приставали к лесным  и  степным
шайкам, не разбирая более,  кто  тут  свой,  ассарит,  а  кто  -  пришлый:
солдатам всегда не трудно понять друг друга, все армии  устроены  на  один
манер, независимо от цвета знамен и языка команд.  Одним  словом,  в  мире
сейчас царило неустройство. А винят в любом неустройстве именно  Власть  -
потому что, вернее всего, так оно и есть.
   Но это все нам только еще предстояло узнать.
   Однако мы-то - мы свое дело сделали? Кто мог бы поспорить с этим?


   Оставался, правда, у меня маленький повод для недовольства самим собой.
В суматохе боев за Сомонт, а когда они смолкли - спешно собираясь покинуть
планету и составляя свое прошение об отставке, я просто забыл сделать одно
дело: передать Бриллианту Власти - Изару или, может быть, Жемчужине  Ястре
-  кое-что  такое,  что  могло  заинтересовать  их,  когда  они  придут  к
необходимости как-то делить Власть между собою - а может  быть,  и  еще  с
кем-то другим. Я забыл - и это так и осталось, помнится, в одной из уютных
комнаток Жилища Власти, - не в тех,  разумеется,  что  я  занимал,  будучи
Советником Жемчужины, но там, где - рассчитывал я - на  оставленное  никто
не наткнется случайно. Были в Жилище Власти такие местечки - кстати, вовсе
не те, в которых хранились, если верить слухам, Сокровища Ассарта.
   Кстати, как там Ястра? Родила благополучно, это  было  уже  -  сколько?
Два? Нет, скорее три месяца тому назад. Тогда я находился на Земле, как  и
весь экипаж; считалось, что мы отдыхаем. Я не успел еще выяснить, получили
ли удовольствие мои друзья от посещения родных некогда краев. Их вид вовсе
не свидетельствовал об этом. Похоже, ни один не был в претензии,  что  нас
отозвали и снова забросили дела в эти, уже знакомые места.
   Хотя - кто в конце концов одержит победу в борьбе за верховную Власть в
Ассарте - или же такая Власть вообще более не восстановится  -  для  судеб
Вселенной не имело ровно никакого значения.
   В этом я был уверен.


   Властелин Изар был хмур и озабочен.  Дела  в  его  великом  государстве
складывались не лучшим образом.
   Все было плохо. Но хуже всего, пожалуй, - предстоящее собрание  всех  -
или почти всех донков Ассарта,  впервые  за  десятки,  даже  сотни  Кругов
времени решившихся выступить единым фронтом  против  всепланетной  Власти,
какую представлял он, Изар.
   Намир, Великий донк Плонтский, любезный сосед, наверняка играл  в  этой
затее главную роль.
   Сейчас донки находились в пути,  и  не  сегодня  завтра  следовало  уже
ожидать их прибытия.
   Но столкнуться с ними лицом к лицу и победить можно было лишь при одном
условии: имея за спиной силу не меньшую, но большую, чем у них.  Да  и  не
только у них. В  донкалате,  да  и  в  самом  Сомонте,  бродило  множество
иноземных солдат - тех, кто, лишившись кораблей, не смог покинуть Ассарт и
вернуться на свои планеты.
   У Изара - сейчас, здесь - таких сил не было. И все это понимали.
   Однако это еще не означало, что их вообще не было на планете. Они были,
и надо было только найти их, предстать перед ними и повести за собой.
   Такое решение Властелин и принял.
   Он вызвал капитана Черных Тарменаров, своей гвардии и личной охраны.
   - Мы выезжаем, капитан, - сказал он.
   Офицер, казалось, не удивился.
   - Каким способом, Бриллиант?
   - По дорогам. Или вы считаете, что воздухом - лучше?
   - Нет, Бриллиант, я так не думаю.
   - Возьмем Карету Власти - и два боемобиля.
   - Сколько воинов взять?
   - Столько, сколько уместится. Топлива - максимум,  вооружение  -  самое
серьезное.
   - Слушаюсь, Бриллиант Власти!
   Капитан отдал честь, повернулся и вышел.


   - О-О-О-У-У-У-Ы-Ы-Ы...
   - Питек! - крикнул я. - Да уймись ты хоть ненадолго! Уши вянут!
   - И в самом  деле,  -  поддержал  меня  Уве-Йорген.  Голос  его,  более
звонкий, чем обычно (сказывалось выпитое,  а  может,  и  не  только  оно),
донесся от костра. - От твоей арии наши дамы, чего  доброго,  в  монастырь
запросятся, а они тут для другого времяпрепровождения.
   Два женских голоса поддержали его, два других воспротивились:
   - Не мешай ты, хмурый!
   - Пусть веселится! Всем - веселиться! Во имя Веселой Рыбы!..
   Вой все же стих. Через несколько секунд Питек появился  передо  мной  -
первобытно-голый, из всей одежды на нем оставались даже не слипы,  а  лишь
набедренная повязка - для нее было  использовано  полотенце;  растрепанные
волосы свисали на глаза, на груди виднелись многочисленные следы поцелуев:
завербованные им дамы явно пользовались дешевой помадой. Он глубоко дышал,
в густой шерсти на его торсе застряла сухая хвоя, и черный  блестящий  жук
старался выкарабкаться из волосяных зарослей на волю. В каждой руке  Питек
держал по стакану. Один протянул мне.
   - Не грусти, капитан. Выпей. Не пристало тебе отставать от  экипажа.  И
прости: в такую ночь песня сама просится наружу.
   Это называлось у  него  песней,  и  в  его  репертуаре  было  множество
подобных. Как объяснял Питек, в его времена для  каждого  дела  и  события
существовала своя особая песня, и он помнил все их  до  последнего  звука.
Правда,  нам,  людям  других  эпох,  все  эти   звукоизвержения   казались
совершенно одинаковыми; вероятно,  мы  не  обладали  первобытной  остротой
слуха. Может быть, если бы Питек исполнял свои  номера  почаще,  мы  бы  и
научились разбираться; но он пел только под очень большим  градусом.  Тем,
кто представляет, как много он мог выпить, не пьянея,  легко  понять,  что
сольные концерты его случались крайне редко. Сегодня  был  как  раз  такой
случай, и он стоял передо мною и  даже  чуть  покачивался.  Но  рука  его,
сжимавшая стакан, не дрожала.
   - Выпей, капитан, - повторил он.
   Я принял угощение. Это было местное деревенское пойло - не лучше  и  не
хуже всех других такого же рода. Я выпил. С таким  же  успехом  я  мог  бы
выпить просто стакан  воды:  меня  сегодня  не  брало.  У  меня  был  день
воспоминаний, день  грусти  и  печальных  размышлений  о  тщете  надежд  и
бессмысленности жизни. Такое накатывает на многих, начиная с определенного
возраста. С того, через который я давно уже перешагнул,  сделав,  по  моим
прикидкам, предпоследний шаг. С возраста,  когда  главное  в  своей  жизни
можно увидеть, лишь оглядываясь назад, но никак не всматриваясь в будущее.
И  когда  примиряешься  с  тем,  что  один  из  основных  периодов  твоего
существования - планетарный - приближается к концу. Может  быть,  даже  не
только примиряешься, но и начинаешь ждать  исхода  с  легким  нетерпением.
Хотя бы потому, что люди, дорогие тебе, уже  далече,  и  хочется  поскорее
пуститься им вдогонку. А те, кто останется здесь, и без тебя обойдутся...
   Мне казалось, что, улетая, с планетой я расстался  без  сожаления.  Да,
здесь была Ястра; но выбирая между мною и властью, она остановилась не  на
мне - и поступила правильно. Власть не  старится,  как  люди,  она  всегда
молода - или, точнее, ее всегда можно омолодить, если только знать рецепт.
Правда, кроме Жемчужины был теперь еще и ребенок; мой, никуда не денешься.
И, может быть, он и служил одной из причин моего смутного настроения.  Оно
преследовало меня все время, пока я находился на Земле, неожиданно чужой и
непонятной. Кажется, я - да и все мы - перестали быть планетарными людьми,
физически еще оставаясь ими.
   А может быть, и нет.
   Что же касается ребенка - я никогда не умел любить детей заранее, до их
появления на свет. Мне надо было взять  младенца  на  руки,  вдохнуть  его
запах, услышать голос, выражающий крайнее недовольство  миром,  в  который
его вбросили, не спросившись, - чтобы  по-настоящему  понять,  что  он  не
только есть, но что он - кусочек меня и с этого мига я буду всегда ощущать
его именно так. Поэтому сейчас, никогда еще его не  видав,  я  всего  лишь
знал, что на свет появился сын - еще один, - но никак не ощущал  этого.  И
все же было немного грустно от мысли, что, по всей вероятности, я  никогда
не увижу его и судьба его останется мне неведомой. Хотя - о нем  наверняка
позаботится  могущественная  мать,  и  удел  его  будет,  надо   полагать,
блистательным.
   Но будет ли? Если понадобится, Жемчужина и им пожертвует, я думаю. И уж
во всяком случае никак не станет афишировать мое отцовство. Так или иначе,
я вряд ли могу чем-нибудь помочь ему. А это  вполне  уважительная  причина
для того, чтобы вести себя так, как если бы его и совсем не было.
   Давай забудем, капитан? Подумаем лучше о чем-нибудь веселом. О холере в
Одессе, как говорил классик. Будем легкомысленны...


   Ястра,  Жемчужина  Власти,  в  который  уже  раз   перечитала   наглое,
прямо-таки дышавшее самодовольством  прошение  своего  Советника  -  да  и
только ли Советника? Нет, разумеется, - оставленное ей, видимо, перед  его
исчезновением с  Ассарта,  но  обнаруженное  ею  лишь  недавно,  когда  ей
понадобилось зачем-то заглянуть в покои, которые он занимал прежде.
   Таковы мужчины. Исчезают именно тогда, когда их помощь становится более
всего необходимой. Что из того, что он помогал в войне с  Десантом?  Самая
главная война начнется сейчас: война между  своими,  война  за  Власть  на
планете.
   Но, кажется, какие-то остатки совести у него все-таки были: недаром  ей
только что доложили о том, что и сам  Ульдемир,  и  люди,  сопутствовавшие
ему, вновь появились на Ассарте. Наверное, память заставила его  вернуться
на то самое место, где они встретились когда-то:  близ  Летней  Обители  -
теперь, к сожалению, лежавшей в развалинах, - как и  очень  многое  другое
после войны.
   Да, он там. В какой-то степени это приятно. Но нужен он  сейчас  не  на
развалинах Обители, а здесь. В Сомонте. В  Жилище  Власти.  Рядом  с  нею,
Ястрой.
   Он, видимо, не спешит. Даже не прислал гонца, чтобы, известить о  своем
возвращении.
   Ничего. Мы его заставим поторопиться.
   Что за негодный, отвратительный отец, кроме всего прочего! До  сих  пор
не видел своего ребенка. Чудесного Яс Тамира.
   Ястра швырнула бумагу на стол. Вызвала  капитана  Горных  Тарменаров  -
своих земляков и телохранителей. Гвардейского полка ничем не худшего,  чем
солдаты Изара.
   - Капитан! Возьмите несколько надежных воинов и  мой  личный  аграплан.
Вам известно, где он. Незамедлительно летите к Летней Обители. Там  сейчас
мой Советник. Он - со  своими  людьми.  Возьмите  его  и  привезите  сюда.
Остальных четверых можете доставить позже, но его - ни минуты не мешкая.
   - Следует ли брать его любым способом, Жемчужина?
   - Ты имеешь в виду - силой? Не знаю...  это  не  так-то  просто.  Лучше
иначе. Обожди.
   Она подошла  к  столу.  На  листке  своей  бумаги  размашисто  написала
несколько слов. Сложила листок.
   - Передайте ему это. И будьте вежливы, и осторожны.
   - Да, Жемчужина. Мы будем вежливы и осторожны.


   - Капитан!
   То был уже не Питек - тот вернулся к своим дамам, в кусты, и там  вовсю
развернулась любовная баталия. Меня взял за плечо  Рыцарь;  в  отличие  от
Питека, он был одет по форме - той, какую носили  мы  здесь,  на  Ассарте.
Уве-Йорген был полностью снаряжен для перехода в Сомонт, предстоявшего нам
в самом скором будущем.
   - Актуальная информация, капитан, - сказал он. - Если угодно.  То,  что
мы не успели расшифровать сразу, - последние записи с орбиты. Мне кажется,
это важно.
   Мне пока ничто не казалось важным:  мы  ведь  не  знали,  что  еще  нам
предстоит тут сделать. Но приходилось  оставаться  капитаном  даже  тогда,
когда ты не знал, какую команду подавать.
   - Что-нибудь интересное?
   - Те самые группы машин, что мы заметили сверху, но не поняли, что  они
там везут. Похоже,  в  столицу  съезжаются  донки  -  ближние  и  дальние.
Помнится, именно в таких машинах они ездили  -  когда  мы  еще  находились
здесь.
   - Им стоило бы сделать это "куда раньше, - пробормотал я.  -  А  вообще
это - не наше дело. У нас нет приказа.
   Он крепко, до боли, стиснул мое предплечье:
   - Ладно, черт с ними. Но возьми себя в руки, капитан!  Не  хочу  видеть
тебя таким. У нас же праздник сегодня, разве не  так?  Снова  встретились,
против ожидания...
   Я вздохнул. Он был, конечно, прав, Уве-Йорген.
   - Да, - сказал я. - Праздник. Симпозиум с девками.
   Он усмехнулся:
   - Твою даму, кстати, Питек тоже прихватил. Чтобы добро не пропадало. Ты
же знаешь: ему всегда мало.
   Я  огляделся.  Чуть  поодаль  из  кустов  появился  Гибкая  Рука;  дама
цеплялась за него, ноги ее заплетались - то ли много выпила, то ли  индеец
утомил ее. Его лицо оставалось, как всегда, невозмутимым и  матовым  -  ни
капли пота.
   - Правильно сделал Питек, - сказал я. - Мне эта гимнастика ни к чему.
   - Напрасно, - покачал головой Рыцарь. - Полегчало бы.  Ну,  дело  твое,
конечно. Однако, выпить за встречу надо. Таков закон.
   - Надо.
   - Тогда пошли.
   И мы направились к костру.


   Это и в самом деле должно  было  стать  праздником.  И  ребята  не  зря
организовали пикник на лоне природы, с выпивкой  и  дамами,  подобранными,
как уже говорилось, в Летней Обители Власти, - вернее, в ее развалинах.
   Я  уж  не  помню,  кому  первому  пришла  в  голову  мысль  -  отметить
возвращение на Ассарт именно таким  легкомысленным  образом.  Может  быть,
Питеку, но инициатором мог быть и Рыцарь, и даже Гибкая Рука.  Точно  знаю
только, что не я. Но идея мне понравилась.  Давно  уже  нам  не  удавалось
посидеть так - легко, свободно, бездумно. И кто знает - придется  ли  еще.
Девушки отправились с нами, похоже, с  удовольствием,  прекрасно  понимая,
что к чему, им достаточно было пообещать  хорошее  угощение.  И,  судя  по
тому, что у костра сейчас не было никого, кроме нас с Уве, да еще его дамы
сердца (она, перебрав, спала тут же, свернувшись клубком,  словно  большая
кошка), между моими  коллегами  и  прекрасным  полом  установилось  полное
взаимопонимание.
   Ночь достигла своего дна и теперь должна была начать подъем к рассвету.
Наконец-то в голове приятно зашумело. Возня в  кустах  прекратилась,  даже
самые неутомимые, похоже, утихомирились...
   Действительно, из зарослей появился Георгий - но  в  одиночестве.  Лицо
его выражало крайнее недовольство.
   -  Сбежала,  -  сказал  он  и  присовокупил  еще  словечко,  достаточно
всеобъемлюще характеризующее исчезнувшую даму. - Я едва задремал, открываю
глаза - ее нет.
   - Наверное,  ты  ее  напугал,  -  усмехнулся  Уве-Йорген  прежде,  чем,
наверстывая упущенное, оттащить свою даму от костра и улечься рядом с нею.
- Не надо было кормить ее раньше времени. Сытые всегда стараются смыться.
   Меня происшествие не смутило: на войне как на войне, и  после  войны  -
как после войны. Я не стал сочувствовать ему.  Рыцарь,  похоже,  собирался
исполнить свой мужской долг тут же, не уходя от теплого костра;  я  поймал
его взгляд и, чтобы не смущать ветерана, медленно двинулся в темноту.
   Мне  хоте