о-прежнему в твоем распоряжении.
   Это и в самом деле было очень кстати.
   - А теперь, - сказала она,  -  официальная  часть.  Не  исключено,  что
кому-то все же удалось заметить твой  приход.  Пусть  все  наушники  Изара
знают, для чего ты прибыл, и делают вывод, что ты немедленно и убыл. - Она
усмехнулась.
   - Я готов.
   - Советник! - произнесла  она  громко  и  четко,  так,  что  слова  ее,
пожалуй, можно было бы услышать едва ли не во всем Жилище  Власти  даже  и
без подслушивающих устройств. - Я сердечно благодарю вас  за  все  услуги,
оказанные вами Власти в  дни  вашего  пребывания  на  посту.  С  искренним
сожалением должна  сказать  вам,  что  изменившиеся  условия  делают  вашу
дальнейшую деятельность в этом  качестве  излишней.  Вам  будет  выплачено
установленное вознаграждение, мне же остается лишь пожелать вам  всяческих
успехов в делах, которыми вы станете заниматься в дальнейшем.
   И она протянула мне руку для поцелуя. Я снова опустился на колено.
   - Сердечно благодарю Жемчужину  Власти  и  мою  повелительницу  за  все
благодеяния, оказанные за время моего пребывания на посту Советника, и  за
ту высокую оценку, какую ей угодно было дать моим скромным усилиям.  Желаю
править без забот многие циклы и  десятки  циклов.  Дни  службы  Жемчужине
останутся счастливейшими в моей жизни. Низко преклоняюсь.
   Теперь все формальности можно было считать совершенными. Те,  кого  это
интересовало, получили возможность с облегчением  перевести  дыхание:  моя
отставка прошла без всяких неприятных неожиданностей.
   Так, во всяком случае, они должны были думать.
   Что же касается меня, то мне и в самом деле не мешало поспать если и не
в свое удовольствие, то хоть несколько часов.


   Распрощавшись с Жемчужиной Власти согласно  всем  требованиям  этикета,
так что даже самый  строгий  блюститель  ритуалов  не  нашел  бы,  к  чему
придраться, я покинул ее приемную и безмятежно направился по  длинному  и,
как всегда, полутемному коридору по направлению к моим комнатам.
   Все шло нормально. Даже до удивления. Дверь,  что  вела  в  мои  покои,
оказалась незапертой. Внутри все было, похоже, в том же состоянии, в каком
осталось, когда я в последний раз - кажется, уже  очень  давно  -  выходил
отсюда. Я раздвинул створки шкафа. Мой гардероб не понес никакого  ущерба,
так что можно было выбрать  наряд  по  своему  вкусу.  Я  достал  халат  и
направился в ванную.
   Теплый душ  помог  расслабиться.  Предвкушая  несколько  часов  полного
ничегонеделания - блаженное, давно уже  не  испытываемое  состояние,  -  я
переместился в спальню, разобрал постель,  с  удовольствием  отметив,  что
белье оказалось свежим, и  сразу  же  провалился  в  радужную  неразбериху
сновидений.


   Сперва я подумал, что это очередной сон, которых я успел уже увидеть уж
не знаю, какое  количество.  Снова  был  лес,  в  котором  мы  только  что
праздновали новую встречу друзей на Ассарте, передо мною стоял Риттер  фон
Экк. Он говорил:
   - Капитан, эти парни засунули нас в  машину  и  везут  куда-то.  Мы  не
сопротивлялись, хотя они, конечно, для нас не противники. Если у тебя  все
в порядке - откликнись и решим, что  нам  сейчас  предпринять  для  пользы
дела. Мы нужны тебе сейчас  -  рядом  с  тобою?  Или,  может  быть,  сразу
уточним, кому куда направиться и в какой роли? Чтобы не терять времени.
   Он вопросительно смотрел на меня. Я с интересом ждал, в  какую  сторону
сон повернется дальше. Но сон не  поворачивался.  А  Уве-Йорген,  обождав,
снова начал:
   - Капитан, вызывает  Рыцарь.  Слышишь  меня?  Нас  тут  подхватили  эти
парни...
   Слово в слово он повторил уже сказанное. И только тут я сообразил,  что
это вовсе не сон. Хотя и по-прежнему лежал в  мягкой  постели,  на  свежих
простынях. Это был вызов по нашей местной связи, которая  не  нуждается  в
приборах и устройствах, не боится никакого глушения, а  передача  идет  из
головы в голову. Сколько я успел проспать? Три часа. Бедные тарменары. Они
не понимали, как легко любой из нас мог  бы  стряхнуть  их  с  себя  -  не
труднее, чем заползшего на сапог жучка.
   -  Рыцарь,  здесь  капитан.  Слышу,  все  понял.   Приказ:   пока   что
сопротивления не оказывать. Потому что они везут вас сюда, в Сомонт.  А  я
тем временем подумаю - кому что. На "Алис" никто не наткнулся?
   В его голосе прозвучало удивление:
   - Хотел бы я знать, как это может случиться.
   - Да нет, это я так... спросонья. Хорошо.  Вызовешь  меня,  как  только
прибудете на место.
   - Понял, капитан. А если в дороге станет опасно?
   - Разберетесь сами. И найдете меня. Нахожусь в моем официальном  месте.
Если будут изменения - сообщу этим же способом.
   - Принято к исполнению. Конец связи.
   - Успеха.
   Я снова расслабился. Прекрасно: можно было доспать никак не менее  трех
часов. Если, конечно, еще кому-нибудь не придет в голову помешать человеку
с толком использовать заслуженный отдых.



6

   В тесной кухоньке уединенного домика на окраине Сомонта на  полпути  от
плиты к столу Леза остановилась: в комнате маленький Растин снова заплакал
в своей постельке; кормить его было еще не время -  просто  он  не  терпел
одиночества. "Он не очень здоров, - тоскливо подумала  она,  -  да  и  что
удивительного  при  такой  жизни:  у  нас  слишком  мало  витаминов,  одни
консервы, хотя Миграт и старается. А  потребности  у  маленького  Растина,
похоже, уже соответствуют его происхождению. Такой же  властный,  как  его
отец. О котором он никогда ничего не узнает". Это Леза решила твердо.
   Ценой  этого  незнания  будет  спокойная,  мирная  и  долгая,  как  она
надеялась, жизнь; ничего другого для своего  сына  -  он  ей  принадлежал,
только ей! - Леза не желала. И верила, что и Миграт с нею согласится.  Она
как-то привыкла к мысли, что Миграт всегда будет рядом с нею  и  ребенком.
Они, правда, не были семьей. Тело ее отвергало этого мужчину. Магистр  же,
явно неравнодушный к ней, не требовал близости; но  ведь  это  -  искренне
полагала Леза - не главное, духовно же, ей казалось, они едины. Он никогда
не говорил о своем отношении к ней, но слова тут  и  не  были  нужны,  она
чувствовала это всем своим существом. Она была благодарна ему за  то,  что
он, после единственной и неудачной попытки, до сих пор не требовал от  нее
ничего, как от женщины, хотя - казалось ей -  временами  снова  был  очень
близок к этому. Отсутствие физической близости не тяготило ее:  в  глубине
души она понимала, что Изара ей никто не заменит, только к нему  она,  как
ей казалось, до сих пор испытывала подлинное влечение. Случайный эпизод  с
историком - ночью в архивной каморке Жилища Власти - только  убедил  ее  в
этом. Но оказалось, что теперь, когда в жизнь пришел Растин,  она  отлично
обходится без постельных отношений. Может быть, и Миграт стал таким же?
   В остальном же он  вел  себя  безупречно.  С  той  поры,  как  она,  не
рассуждая,  позволила  брату  Изара  увезти  себя  с  родной  планеты,  те
несколько месяцев, что они находились на Инаре, и вот  теперь,  когда  он,
точно так же ничего не объясняя, велел ей собираться и привез назад, он не
пытался с нею спорить! Быть может, потому, что  она  и  не  пробовала  ему
противоречить, понимая, что он куда  опытнее  и  лучше  знает,  что  нужно
делать для ее благополучия. В ответ она вела хозяйство - и там,  и  здесь,
на Ассарте, в этом окраинном, удаленном от другого жилья домике.
   Странно, но в часы одиночества, когда Миграт  в  очередной  раз  уходил
надолго по своим делам, она почти не думала об Изаре, об их прошлом. Не то
чтобы старалась прогнать подобные мысли; они просто не приходили. Однажды,
подумав об этом, она  сама  удивилась:  она  ведь  любила  Изара,  сильно,
по-настоящему, насколько она могла об этом судить. Тогда любила. Наверное,
думала она, то была просто другая жизнь, совсем другая. Леза прожила ее  с
начала до конца - и жизнь кончилась, началась новая, а всякому свойственно
жить интересами именно теперешнего своего  существования  -  даже  если  в
памяти и сохраняется что-то от предыдущего:  в  том,  минувшем  бытии  жил
совсем другой человек и все, что происходило с ним, не  имело  к  нынешней
Лезе никакого отношения, не должно было волновать ее - и на самом деле  не
волновало. Именно поэтому даже ребенка она теперь воспринимала только  как
своего сына, как если бы в его зарождении никто больше не участвовал.
   Наверное, такое  восприятие  выработалось  подсознательно  -  чтобы  не
позволить никому влиять на судьбу сына с момента  его  рождения.  Это  она
будет решать сама. Тут никто ей не указ. В остальном же  она  готова  была
жить так, как ей скажут. Кто? Сегодня - Миграт, а завтра? Но о  завтрашнем
дне она и не думала. Люди, - предполагала молодая женщина,  -  все  скорее
всего одинаковы, а то, что кто-то из них обладает Властью, а кто-то другой
подметает улицы, никакой роли, по  ее  мнению,  не  играло.  Долг  всякого
мужчины был - обеспечивать женщине и ребенку пищу и  безопасность,  вот  и
все.
   ...Обед был готов, но сегодня Миграт почему-то  задержался;  обычно  он
поспевал к обеду вовремя, с удовольствием ел дома,  когда  она  сидела  за
столом напротив него и с легкой улыбкой смотрела, с каким наслаждением  он
поглощал немудреные яства, приготовленные ею. Она еще раз окинула взглядом
кухонный стол, на  котором  уже  были  расставлены  тарелки  -  не  такие,
конечно,  из  которых  она  угощала  Властелина,  но  сейчас  выбирать  не
приходилось. Кажется, действительно все готово...
   Но тут она нахмурилась. Приготовлено было действительно почти  все.  Но
именно - почти. Не хватало свежей зелени; а Миграт говорил, что  привык  к
ней с детства.  Как  же  она  ухитрилась  забыть,  что  последние  веточки
сельдерея и укропа были съедены  еще  вчера?  Обычно  зелень,  как  и  все
съестное,  приносил  в  дом  сам  Миграт.  Доставал   где-то   в   городе.
Подробностями Леза  не  интересовалась,  принимала  это  как  должное.  Но
сегодня что-то задержало его, и вряд ли  у  него  останется  время,  чтобы
разыскивать травки.
   Раньше все решилось бы просто: она  успела  бы  добежать  до  ближайшей
овощной лавки, где наверняка нашла бы все  нужное.  Теперь  дела  обстояли
иначе. Лавки лежали в развалинах, но и в те, что уцелели, давно уже  никто
ничего не подвозил. Конечно, без сельдерея Миграт тоже не умрет. Но ей так
хотелось - из чистой благодарности, - чтобы ему  нравилось  все  до  самой
последней мелочи...
   Маленький Растин все еще выражал недовольство. Леза  вошла  в  комнату,
взяла ребенка на руки, стала баюкать, размышляя  при  этом,  как  все-таки
выйти из положения: не могла же она показать себя невнимательной хозяйкой.
Она задумалась на несколько секунд.
   И вдруг сообразила. Еще неделю тому назад, когда Миграт привел ее сюда,
где-то совсем рядом она заметила - просто  так,  мельком  -  приятное  для
глаза зеленое пятно среди обломков и пепла и бессознательно  отметила  для
себя, что это, вероятнее всего, огородик, уцелевший  при  разгроме.  Может
быть, Миграт там и запасался укропом и прочим? Так или иначе, добежать  до
этого местечка и вернуться было делом нескольких минут; если  даже  Миграт
появится в это время, она сможет его заметить раньше, чем он приблизится к
дому. Это ведь совсем рядом, в двух шагах, не более...
   Растин задремал наконец. Леза бережно уложила его, укутала одеяльцем  и
выбежала, как была, в одном платье.
   Там и  на  самом  деле  оказался  огородик.  Кое-что  уже  привяло,  но
сельдерей нашелся, а кроме того и редиска. Капуста оказалась почти целиком
поеденной гусеницами, но один красивый кочанчик уцелел, и Леза  прихватила
его тоже.
   Нагибаться было трудно, распрямляться - тоже: мешал живот, все  еще  не
вернувшийся в свои прежние, небольшие  размеры,  хотя  со  стороны  это  и
незаметно было. И когда кто-то сзади помог ей, ухватив  за  плечи,  она  в
первое мгновение не удивилась: это  было  так  естественно!  Испугалась  и
закричала она, только когда обернулась и вместо Миграта увидела незнакомые
неприятные лица и грязную, местами порванную, чужую военную форму.
   Когда Леза закричала, ей тут же зажали рот пахнувшей потом и чем-то еще
очень неприятным ладонью. Их было двое, и они переговаривались на каком-то
тарабарском языке, никогда до сей поры не слышанном. Один провел рукой  по
ее животу, потом по заду и проговорил что-то; другой громко засмеялся, как
заржал, и сквозь этот смех ответил что-то,  столь  же  непонятное.  Первый
солдат отнял ладонь от ее губ, чтобы вытереть у себя под носом. Она  снова
крикнула; на этот раз ей заткнули рот грязной тряпкой, отчего ее стошнило.
Но солдаты, не обращая ни на что внимания, грубо потащили ее за  собой,  и
она с тоской подумала, что Миграту не следовало так  опаздывать  к  обеду,
если бы даже ему пришлось обойтись без сельдерея.
   Они втащили ее в  дом.  Готовый  горячий  обед  обрадовал  солдат.  Они
недолго посовещались на том  же  непонятном  языке.  Потом  устроились  за
столом и жестами приказали ей подавать. Входную дверь они заперли за собой
и заложили даже засов, оружие поставили рядом так, что в любой  миг  могли
схватить его и открыть огонь. Подавая еду,  приготовленную  вовсе  не  для
них, она беззвучно плакала, не вытирая слез. Солдаты съели все. Потом один
из них подошел к ней, то ли  улыбаясь,  то  ли  просто  скаля  зубы.  Леза
машинально отметила, что двух передних не  хватало.  Она  уже  знала,  что
сейчас произойдет, отвернулась, потому что у солдата изо рта дурно  пахло.
Он обнял ее за талию; Леза быстро  и  резко  ударила  его  ногой  в  самое
уязвимое место, рванулась, влетела в комнату и задвинула засов.
   Растин, к счастью, не проснулся. Леза огляделась в  поисках  выхода.  В
комнате было единственное окошко, маленькое и до сих пор не открывавшееся,
чтобы не налетели  комары.  Леза  попыталась  поднять  задвижку.  В  дверь
толкались, потом  сильно  ударили.  Она  бросила  взгляд  на  ребенка.  Он
беспокойно зашевелился. Ударили снова. Оконная  задвижка  не  поддавалась.
Еще удар. Сейчас Растин проснется... Они все равно ворвутся. Пусть хоть он
не видит.
   Дальше она действовала, как  во  сне.  Подошла  к  двери  и  отодвинула
задвижку. Остановилась, опустив руки. Тот солдат, которого она ударила,  -
было видно в распахнувшуюся  дверь,  -  скорчившись,  сидел  на  табурете,
раскачивался вперед-назад, закусив губу. Издали увидев Лезу,  потянулся  к
оружию. Второй - тот, что  стучал,  -  что-то  крикнул  первому,  вошел  и
приблизился к Лезе. Она не стала сопротивляться. Вытянутой  рукой  удержав
его, сама стянула через голову платье  и  отступила  к  кровати,  стараясь
глядеть ему прямо в глаза.  Поймав  взгляд  -  приложила  палец  к  губам,
указала на ребенка в кроватке. Солдат понял. Кивнул и даже улыбнулся. Леза
тоже постаралась улыбнуться как можно искреннее и села на кровать.  Солдат
быстро-быстро принялся раздеваться.  Она  спокойно  смотрела;  он  не  был
мужчиной для нее, просто - бедой, какую нужно было перетерпеть ради  сына.
Потом, спохватившись, разделась догола и легла, не дожидаясь, пока  он  ее
повалит. Закрыла глаза, ожидая грубости.
   Нет, все получилось не так. Солдат не  спешил.  Он  прикоснулся  к  ней
нежно и осторожно, кончиками пальцев провел по груди, животу и,  не  дойдя
до низа, стал так же легко гладить по бедрам, не ложась рядом  с  нею,  но
стоя над нею на коленях. Она вздрогнула: настолько неожиданно это было, не
похоже на насилие. Он стал легко прикасаться к ней  губами.  К  ее  губам,
лицу, грудям, и ниже - по всему телу... И если до  сих  пор  ей  было  все
равно, то сейчас Леза вдруг покосилась, чтобы узнать - смотрит ли  на  них
тот, другой солдат: ей стало почему-то стыдно, как если бы тут  начиналось
что-то другое, нечто тайное, интимное, глубокое... И даже - подумалось  ей
- не начиналось, а повторялось. Этот парень  был  до  странного  похож  на
Изара - не обликом, конечно, но тем, как обращался с нею. Но  он  был  еще
лучше! И если на него не смотреть, то можно было очень легко  представить,
что прошлое вернулось и это он, он, он, но не совсем  тот,  каким  был,  а
понявший наконец ее до предела, все постигший  и  всему  научившийся...  И
можно было с нежностью прикоснуться к нему, и ответить на его движения,  и
желать, чтобы он  вошел,  наконец...  и  чтобы  это  продолжалось  дольше,
дольше... и стонать, и шептать что-то... и в  конце  концов  испытать  то,
что, казалось, никогда не окажется  доступным  ей,  что  бывает  только  в
сказках, чему она давно уже, живя с Изаром, перестала верить...
   Потом, когда он дал ей перевести дух, она подумала о  Миграте,  который
мог ведь прийти в любую минуту - и убить их. Или они могли убить его.  Она
хотела вскочить, но этот - как теперь было называть  его  -  не  позволил:
снова пальцы его заскользили по ее телу, и мысли исчезли.


   - Ты бы не трогал ее, а? - сказал старший капрал  Ур  Сют  рядовому  Ар
Гону. - Все равно ведь тебе от баб никакой радости, это всем известно.
   Ар Гон, здоровый бугай, усмехнулся одной стороной рта.
   - Она мне напрочь не нужна. Я и не подумал бы, если бы она  не  поддала
мне по яйцам. А такого я не прощаю. Хоть бы она была полковником.
   - Да какое тебе удовольствие?..
   - Никакого, это верно. Я их всех ненавижу с тех пор, как моя жена, сука
проклятая... Но когда я на нее залезу, ей придется куда хуже моего.  Пусть
пострадает за все их поганое племя.
   - Рядовой Ар Гон!
   - А иди ты. Я в своем праве. Или ты собрался солдата обидеть? Не  надо,
старший капрал, не надо, нам еще воевать и воевать...
   ...Когда Леза снова пришла в себя, оба солдата  стояли  у  ее  кровати;
по-видимому, выведенный ею из строя пришел в себя и теперь хотел  получить
свою долю удовольствия. Она жалобно взглянула на своего, близкого, заранее
понимая, что - бесполезно. Другой, все  еще  морщась,  уже  расстегивался.
Ласковый взглянул на нее и едва заметно развел руками. Она закрыла  глаза.
Дурно пахнущий  навалился  на  нее.  Она  терпела,  сколько  могла,  потом
ощущение реальности стало уходить - но вовсе не от наслаждения, а от боли,
обиды и усталости.
   Потом ребенок все-таки проснулся и заплакал,  и  от  этих  звуков  Леза
сразу пришла в  себя.  Ощутила  легкость:  грубый  солдат  уже  отошел  от
кровати, и теперь шагнул было в сторону  колыбели,  но  ласковый,  похоже,
отговорил его, и тот нехотя позволил Лезе встать. Они недолго поспорили  о
чем-то, один даже тряхнул своим ружьем. (Не зная их языка, она  не  могла,
конечно, понять, что здоровенный предлагал старшему капралу оставить ее  с
ребенком здесь: никуда не денется, захочешь - навестишь, а там она к чему?
Ур Сют отвечал, что женщины в расположении нужны - хотя бы белье  стирать.
"Затрут ее там наши ребята, - сказал Ар Гон, - тебе ничего не  останется".
"Пусть попробуют", - ответил Ур Сют  и  потряс  "циклоном".)  Но  в  конце
концов оба договорились, видимо, и отперли дверь. Леза надеялась, что  они
позволят ей остаться, но солдаты, дав ей время одеться, знаками  показали,
что нужно взять ребенка, - ласковый солдат все  улыбался  ей  с  виноватым
видом, она же смотрела, не веря, что это именно он сделал ей так хорошо, и
с удивлением чувствуя, что не может до конца обидеться на него за то,  что
он позволил другому  ее  изнасиловать;  да,  этот  второй  насиловал,  тут
другого слова не было. Потом ей показали, что  надо  уходить.  Она  хотела
повиноваться, но подогнулись ноги, и она  почувствовала,  что  идти  не  в
состоянии. Ребенка понес, забрав у нее, хороший солдат, а  бугай-насильник
без ощутимого усилия поднял на руки ее и потащил. Они пошли куда-то, часто
оглядываясь и стараясь ступать потише. А  Миграта  все  не  было,  и  Леза
чувствовала, как в душе ее начинает расти гнев  на  него:  какое  он  имел
право вот так оставлять ее на произвол судьбы, не обеспечив  безопасности?
Зачем он вообще