него мы можем положиться целиком и полностью. Что касается  вопроса
"зачем?", то исчерпывающе ответить на него затруднительно, потому что,  мы
уверены, с каждым годом будет возникать все больше возможностей применения
этих устройств, если, конечно, испытание их пройдет успешно.  Назову  лишь
то, что лежит, так сказать, на самой поверхности.  Во-первых,  я  говорил,
что мы не собирались экспериментировать на Солнце; однако это  не  значит,
что у человечества никогда не  возникнет  необходимости  вмешаться  в  его
деятельность. Мы настолько привыкли  к  Солнечной  системе,  что  вряд  ли
когда-нибудь согласимся расстаться с ней по какой бы то ни  было  причине.
Но мы вовсе не уверены, что наше светило всегда будет вести  себя  так  же
корректно, как до сих пор. Таким  образом,  может  возникнуть  потребность
вмешательства в его работу, и чем раньше мы  будем  к  этому  готовы,  тем
спокойнее будем жить и мы и наши потомки. Назову другую возможность.  Путь
к звездам открыт. И теперь мы никак не  сможем  удержать  самую  активную,
самую динамичную часть человечества в пределах Солнечной системы.  Как  мы
предполагаем, недостатка в планетах мы испытывать не будем,  однако  какая
часть их окажется пригодной для освоения человеком? Предварительные выводы
вряд  ли  можно  назвать  благоприятными:  видимо,  такие  планеты   будут
попадаться достаточно редко. К  тому  же  они  могут  оказаться  настолько
удаленными от нас, что даже при дальнейшем развитии  средств  сообщения  и
связи основание и неизбежная на первых  порах  поддержка  новых  поселений
окажутся  крайне  затруднительными.  Как  вы,   очевидно,   представляете,
пригодность или  непригодность  планет  для  заселения  зависит  в  первую
очередь от характера светила, от его поведения. И  если  мы  вместо  того,
чтобы  довольствоваться  возможностями,  предоставленными  нам   природой,
сможем вмешиваться в процессы, происходящие в  звездах,  регулировать  их,
приспосабливать светила к  нашим  потребностям,  то  возможности  освоения
пространства многократно возрастут. Конечно, это задача завтрашнего дня, и
не хотелось бы, чтобы вы чрезмерно заостряли на  ней  внимание.  Вот  лишь
немногие из возможных ответов на вопрос "зачем". Как видите,  практическое
значение предпринятых исследований огромно.
   "Глобинформ":  Благодарим  за  исчерпывающее  объяснение,  а  также  за
убедительную характеристику доктора Шувалова, с  которым  мы,  разумеется,
были знакомы и раньше. Можете ли  вы  таким  же  образом  охарактеризовать
остальных участников экспедиции?
   Руководитель (после паузы): Строго говоря, научный состав экспедиции  -
всего два человека. Кроме доктора Шувалова в полете принимает участие  его
ученик и сотрудник, доктор Аверов. Вот и все. Научные заслуги Аверова тоже
достаточно известны. Он как представитель прикладной астрофизики прекрасно
дополняет такого выдающегося теоретика, каким является доктор Шувалов.
   "Глобинформ": Но экспедиция состоит не только  из  научной  группы.  На
корабле есть экипаж. Можете ли вы дать краткие характеристики его членам?
   Руководитель: (не сразу): Что же,  могу  с  уверенностью  сказать,  что
экипаж надежный и на него можно положиться.
   "Марстеле": В этом мы не  сомневаемся.  Однако  названные  в  заявлении
имена нам ничего не говорят. Что это за люди? До сих пор о  них  нигде  не
упоминалось. Мы их не знаем. Это досадно. Можете ли вы дать  информацию  о
каждом из них?
   Руководитель   (подумав):   Комментариев   не   будет.    (Шум    среди
корреспондентов.)
   "Женщина Системы": Почему?
   Руководитель: Комментариев не будет.
   "Марстеле": Следовательно, слухи имеют какое-то основание?
   Руководитель: Какие слухи вы имеете в виду?
   "Марстеле": Например, что экипаж состоит из роботов...
   Руководитель: Это не соответствует действительности. Экипаж состоит  из
людей.
   "Глобинформ": Кто же они?
   Руководитель: Я уже сказал...
   "Сегодня": Вы ничего не сказали.
   Руководитель: Я сказал, что комментариев не  будет.  Если  есть  другие
вопросы, пожалуйста.
   "Новости": Есть. В последнем заявлении и во всех предыдущих  экспедиция
называется просто "Экспедицией", с большой буквы. Почему бы  не  присвоить
ей порядковый номер и не именовать Первой Звездной экспедицией?
   Руководитель: Программа называется "Зонд", и экспедицию с успехом можно
называть так же. Относительно номера единого мнения не существует, поэтому
он экспедиции пока не присвоен.
   "Новости": Что вы хотите этим сказать?
   "Марстеле": Значит ли это, что мы разучились считать до одного?
   Руководитель: В этом вопросе есть расхождения потому, что экспедиция не
является Первой Звездной. Когда-то это было в популярных  курсах  истории,
но со временем выпало. Как-никак, прошли столетия.  Вкратце  напомню  суть
дела. Первые звездные экспедиции - точное количество их мне неизвестно,  и
установление его требует серьезных архивных разысканий, - были предприняты
уже в начальный период освоения космоса, иными словами,  весьма  и  весьма
давно. С точки зрения логики такие попытки представляются нам  абсурдными,
но с эмоциональной  точки  зрения  их  можно  объяснить,  если  попытаться
поставить себя на место наших отдаленных  предков.  Человечество,  позволю
себе сказать, было молодым. Оно хотело доказать себе самому, что  ему  все
по силам. И, не успев как следует утвердиться  в  Солнечной  системе,  оно
кинулось к звездам. "Кинулось" - термин весьма условный, если учесть,  что
летали  они  с  досветовыми  скоростями,  как  сейчас  мы  в  Системе,   а
возможность превышения этих скоростей, как известно, открылась перед  нами
лишь теперь. В те седые времена экспедиция обходилась в  целую  жизнь.  То
есть, срок полета даже к  ближайшим  звездам  и  назад  был  сопоставим  с
продолжительностью жизни; напомню, что в древности она была  куда  короче,
чем  теперь.  Поэтому  с  самого  начала  было  ясно,  что   предпринимать
исследовательские  экспедиции  нет  никакого  смысла.   Люди   летели   не
исследовать новые миры, а заселять их. Летели,  зная,  что  не  только  не
вернутся, но и связь, самую обычную связь со старой  родиной,  -  вряд  ли
смогут установить. Но в этом, позволю себе сказать, весь человек, весь его
характер. Посадите человека, одного-единственного, на удобную планету -  и
ему вскоре начнет казаться, что ему на ней тесно, что небосвод  стискивает
его, как кокон, и ему непременно захочется прогрызть этот кокон и улететь.
Улететь подальше, если даже он будет знать, что на новом месте  лучше  ему
не будет, а будет хуже. Таков человек, и, несмотря на все  усилия,  другим
он не становится. Отсюда вы, при желании, можете сделать вывод, что вопрос
о нумерации экспедиций не  так  прост,  как  может  показаться  с  первого
взгляда.
   "Марстеле": Но в таком  случае,  почему  экспедиции  были  прерваны  на
столько столетий? Неужели для поисков  возможностей  быстрого  возвращения
потребовалось столько времени?
   Руководитель: Не совсем. Достаточно продолжительное время такие  поиски
вообще не проводились. В эпоху первых экспедиций все знали,  что  люди  не
вернутся из полета, но знать - одно, а пережить  -  другое.  Невозможность
узнать результат всегда мучительна; кроме того, с каждым  годом  люди  все
больше чувствовали отсутствие тех, кто улетел, чтобы  исчезнуть  навсегда;
чувствовали не потому, что  лишились  самых  лучших,  самых  значительных,
самых нужных - ибо те, кто нужен в данный момент больше всего, никогда  не
улетают, а остаются там,  где  они  нужны,  -  но  потому,  что  произошла
переоценка  ценностей  и  смысл  жертвы  стал  представляться   ничтожным.
Понимаете, если бы эти люди погибли, о них погоревали  бы  и  перестали  -
сохранили бы память,  и  все.  Но  именно  полное  отсутствие  информации,
каждодневное ощущение того, что в любой  момент  улетевшие  могут  терпеть
страшные бедствия и не имеют возможности позвать на помощь, а вы не можете
и не могли бы эту помощь оказать, - именно  эти  обстоятельства  заставили
человечество не только прекратить экспедиции, но  и  отказаться  от  самой
идеи их, хотя при этом и не обошлось без трений.  Да,  люди  возненавидели
самое идею - они вдруг поняли, как их ничтожно мало, если сравнить их хотя
бы с числом известных нам звезд: человек во Вселенной  -  явление  гораздо
более редкое, чем звезда. Вот почему экспедиции не только прекратились, но
даже  и  само  упоминание  о  них  стало  и  до  наших   дней   оставалось
нежелательным: человечеству вовсе не хотелось любоваться своей  мгновенной
стихийной жестокостью. Иными словами, и сами экспедиции, и  отказ  от  них
были в равной степени эмоциональными, а не рациональными действиями.
   "Глобинформ": Скажите пожалуйста, не тогда  ли  началось  стремительное
развитие наук о человеке?
   Руководитель: Это стало одним из последствий. После  того,  как  жертва
была принесена и осознана, пришла пора спросить: а чего же ради приносятся
такие жертвы? Что несем мы иным мирам? Не более, чем  самих  себя;  но  уж
подлинно ли мы так хороши,  так  совершенны,  так  безупречны,  что  нужно
приносить жертвы, чтобы преподнести другим мирам такой подарок? Не рано ли
выходить из дому? Так подумали люди и решили, что торопиться  не  следует.
Вот тогда и наступила пора расцвета наук о человечестве и обществе.
   "Женщина  Системы":  Не  можете  ли  вы  вкратце...  Мы  понимаем,  что
злоупотребляем вашим временем и что это можно найти в  литературе,  но  уж
раз об этом зашел разговор...
   Руководитель: Хорошо, но лишь в самых общих чертах, потому что  времени
действительно мало. Дело обстояло так: в  период,  о  котором  идет  речь,
человек наконец всерьез занялся выполнением древнего завета: познай самого
себя. Тем, что мы сегодня таковы, каковы мы есть, мы обязаны именно  этому
- не "событию", скажем - этой тенденции.
   "Женщина Системы": Вы полагаете, что  мы  очень  сильно  отличаемся  от
наших предков? Я имею в виду не только тех самых  предков,  которые  стали
всерьез заниматься собой, но и более ранних.
   Руководитель: Ну, как вам сказать... Не думаю, чтобы мы  были  непохожи
внешне, это во-первых. Не забудьте, что ассимиляция  рас,  их  растворение
друг в друге произошло не в тот период, о котором мы говорим, а  несколько
раньше. Вот если говорить о внешности, так сказать, дозвездных предков, то
тут уже надо уточнить, каких именно  вы  имеете  в  виду:  белых,  черных,
желтых... Что касается их внутреннего мира... Есть основание полагать, что
по своим способностям даже эти предки нам не  уступали.  Вот  в  отношении
морали, этики, уровня знаний разница, конечно,  громадная,  хотя,  видимо,
далеко не всегда можно  было  заметить  большое  расхождение  между  двумя
следующими друг за другом  поколениями.  Человек  меняется  неспешно,  его
нельзя вдруг переналадить, как промышленное предприятие, на  выпуск  новых
чувств или новых мыслей. Понадобилось детально изучить самих себя - и весь
букет инстинктов, и весь лес эмоций, и  все  построения  рассудка,  и  все
возможности их взаимодействий; даже чисто математически это задача  не  из
простых, а тут ведь оперировали не числами...
   "Глобинформ": Прошу извинить, но  хотелось  бы  услышать  вот  что:  не
являются ли выводы относительно нас  и  наших  предков  результатом  вашей
работы по укомплектованию экипажа корабля? И не имеет ли к этому отношения
Институт Времени? А если да, то чем это вызвано? Неужели...
   Руководитель: Ответить на ваши вопросы я не могу.
   "Марстеле": Жаль. В таком случае, не можете ли  вы  сказать,  насколько
уверенно поддерживается связь с экспедицией?
   Руководитель: Могу. Сейчас  связи  нет  и  быть  не  может.  Экспедиция
находится  очень,  очень  далеко,  и  ее  аппаратура  не  обладает   такой
мощностью, чтобы... Сейчас я покажу вам,  где  она.  Вот.  Можете  оценить
расстояние. И сделать вывод: если они сейчас и пошлют нам сообщение, то мы
его  получим  лишь  через  много  лет,  когда  корабль  давно  уже  успеет
вернуться. Ведь мы пока не знаем способов связи в  сопространстве.  Однако
то, что мы успели получить, позволяет быть уверенными в том,  что  дела  в
экспедиции идут нормально.
   "Новости":  Не  смогли  бы  вы  расшифровать,  что  значит  "Дела  идут
нормально"?
   Руководитель: Вас интересует, что у  них  происходит?  Там  значительно
спокойнее, чем здесь у нас. (Смех.) Они работают циклами. Каждая звезда  -
цикл. Они выходят из сопространства вблизи звезды - конечно,  "вблизи"  по
астрономическим масштабам, потом несколько дней - может быть, даже недель,
- медленно подходят к звезде на удобное для наблюдений  расстояние,  чтобы
сделать необходимые записи. Время сближения они используют для расшифровки
записей, сделанных во время предыдущего цикла. Разумеется,  для  черновой,
предварительной расшифровки. Сделав записи у очередной звезды, выбирают по
списку следующую, берут курс на нее - и  опять  уходят  в  сопространство,
чтобы, вынырнув, начать все сначала.
   "Глобинформ": Мы все вам очень благодарны".


   В экспедиции дела и в самом деле шли нормально.
   Все механизмы работали  великолепно.  Экипаж  знал  свое  дело.  Аверов
быстро освоился с непривычными условиями, и никаких  претензий  к  нему  у
Шувалова не было.  В  списке  намеченных  для  зондирования  звезд  больше
половины названий было уже вычеркнуто. Зато в информатории становилось все
больше коробочек с записанными кристаллами, и в  зыбкие,  последние  перед
сном минуты можно было помечтать о том, как на Земле, даже не отдохнув как
следует, они засядут за детальную расшифровку и изучение записей и  узнают
много неведомого, и Шувалов, сам укоряя себя за недостойные  чувства,  все
же не мог не представить, как он окажется прав и оппоненты будут каяться и
посыпать главы свои пеплом. Большой спрос на пепел будет, когда экспедиция
вернется...


   - Да, - крикнул Шувалов, когда в дверь постучали. - Прошу!
   Это оказался Аверов.
   - Все? - спросил Шувалов. - Хорошо, тогда...
   Он умолк, увидев, что Аверов покачал головой.
   - Ну-ну. Что-нибудь интересное?
   - Кажется, - сказал Аверов озабоченно. - Не хотите ли  зайти  сейчас  в
центр, посмотреть?
   Шувалов усмехнулся.
   - Хочу, не хочу, - сказал он, - а,  видимо,  придется.  Что  у  вас  за
манеры, друг мой. Сейчас, я только закончу...
   - Да, - сказал Аверов. - Очень интересно.  Видите  ли,  эта  звездочка,
которую мы зондировали последней, - ну та, под литерой Даль...
   - Нет, - воспротивился Шувалов. - Я посмотрю и увижу  сам.  Комментарии
будут потом. Ладно, закончу вечером. Идемте.
   Он зашагал по коридору так стремительно, что Аверов  едва  поспевал  за
ним.


   В научном центре они просмотрели запись несколько раз.
   На бледном экране плясала кривая линия, витки  торопливо  сменяли  друг
друга, они то сжимались - и линия становилась почти прямой, то вырастали -
и кривая делалась похожей на зубья  пилы.  На  шкале  хронометра  цифры  -
секунды - выскакивали, чтобы тут же уступить место следующим, десятые доли
кувыркались,  как  акробаты,  сотые  неразличимо  мерцали.   Вдруг   линия
стремительно бросилась вверх и словно уперлась в край экрана  -  казалось,
пронизав рамку, кривая ушла куда-то в  пространство,  и  прошло  не  менее
полутора секунд, прежде  чем  она  вернулась  на  свое  место  -  и  снова
затанцевали зубчики.
   - Вот такой пик, - сказал Аверов, переводя  взгляд  с  экрана  на  лицо
Шувалова и  обратно.  -  Я  не  уверен,  конечно,  что  моя  интерпретация
правильна, но мне сразу показалось...
   - Обождите, друг  мой,  -  мягко  прервал  его  Шувалов.  -  Не  станем
поспешать с выводами. Покажите еще раз. И помедленней, будьте любезны.
   Прошло несколько секунд.
   - Что-нибудь не в порядке, друг мой?
   - Нет... я просто волнуюсь.
   - Ну-ну, доктор... Не нужно сразу же предполагать худшее.
   Они оба чувствовали себя в этот миг, как врачи у постели больного. И не
просто больного, а близкого человека.
   Наконец Аверов переключил режим. Лицо его вновь стало  спокойным,  лишь
глаза учащенно моргали, выдавая тревогу.
   На этот раз кривая извивалась медленно,  словно  сытый  питон,  десятые
доли не выскакивали в окошечке, а выползали,  сотые  вертелись  с  ленцой.
Снова линия потекла вверх; теперь она поднималась медленно, но  упорно,  и
это медлительное движение казалось  мощным,  неудержимым.  Наконец  кривая
ушла за экран, и ученые долго ждали, пока  нисходящий  виток  не  появился
снова.
   - А резонанс? - спросил Шувалов.
   - Есть. Сейчас покажу.
   Они посмотрели и резонанс.
   - Похоже, - пробормотал Шувалов, когда Аверов  выключил  дешифратор.  -
Очень похоже. И тем не менее... не станем  полагаться  только  на  память.
Возьмите,  пожалуйста,  "Теорию  переменных",  шестую   кассету,   там   о
Сверхновых...
   - Я помню,  -  чуть  обиженно  отозвался  Аверов,  и  Шувалов  невольно
улыбнулся.
   Аверов вынул нужную кассету - они лежали в гнездах, похожих на пчелиные
соты и занимавших всю переборку. Вложил кассету в аппарат. Включил.
   - Переведите на большой экран, друг мой, будьте любезны.
   Они напряженно вглядывались. Картина была похожей: те же плавные извивы
кривой -  и  внезапный  всплеск,  снова  покой  -  и  стремительный  взлет
резонанса.
   - М-да... - сказал Шувалов и вздохнул.
   -  А  время  -  вы  обратили  внимание,  профессор?   В   точности   по
Кристиансену. Типичнейший вариант. Одна и шестьдесят восемь сотых секунды.
Вторая стадия процесса.
   - Да, - медленно  проговорил  Шувалов,  так  медленно,  что,  казалось,
короткое слово это никогда не кончится: "Ннннннаааа..." - Я сказал бы, что
нам повезло. Редкостная удача - хотя в подобной  ситуации  такие  слова  -
кощунство. Что же, сопоставим... сопоставим наши впечатления, друг мой.
   - Если Кристиансен прав...
   Аверов сделал паузу, словно ожидая, что сейчас его прервут. И  в  самом
деле, Шувалов использовал ее:
   - Иными словами - если правы мы с вами; будем называть вещи их именами.
   - Если теория справедлива, то вспышку Сверхновой можно ожидать в  самом
скором времени.
   - Когда именно? Ну, грубо приближенно, порядок величины, каким  он  вам
представляется.
   - Несколько лет...
   Шувалов помолчал, он думал, полузакрыв глаза.
   - Пожалуй, так оно и есть. Несколько  лет.  Несколько  лет...  А  может
быть, мы с вами все-таки неправы?  Ведь  сам  Кристиансен,  насколько  нам
известно, никогда не наблюдал ни одной Сверхновой в процессе созревания  и
вспышки. У него не было настоящего материала. Во всяком случае,  он  нигде
не упоминает... да и не было Сверхновых в  те  времена  в  пределах  нашей
Галактики. Он  мог  наблюдать  ту,  в  Магеллановом  облаке  -  но  ошибки
измерения при этом становились чрезмерно большими...  -  Он  снова  умолк,
потом махнул рукой, словно отвергая что-то. - Хотя - какая  разница,  иной
теории у нас пока нет... Хорошо. Будем работать. Параметры  звезды  у  нас
есть. Сделайте одолжение, сядьте за вычислитель и введите их...  А  теперь
давайте попытаемся подсчитать возможную мощность  взрыва.  Суммарно  и  по
отдельным компонентам излучения.
   Аверов быстро составил и ввел программу.  Теперь  надо  было  дождаться
результата.
   - Аверов, друг мой... Вы сильны в истории?
   - Я? - Аверов нерешительно развел руками. - Откровенно говоря,  у  меня
не возникало потребности... Я не знаю... Думаю,  что  ориентируюсь  в  ней
недостаточно хорошо. Если вы имеете в виду историю вообще, а не...
   - Именно вообще. Я тоже раньше не интересовался,  но  когда  экспедиция
была утверждена и решена проблема экипажа... я успел кое-что прочитать.
   - Что-нибудь интересное по нашей теме?
   - Нет, о нет, я имею в виду  совсем  другое...  Они  были  порой  очень
жестоки, наши предтечи. Я краснел, когда читал об этом. Был, в  частности,
такой способ казни... - Он перехватил извиняющийся взгляд  Аверова.  -  То
есть, нам