адо  найти  возможность  повлиять  на  их  чувства  помимо  рассудка.  На
несчастной, планете каждый человек успел понять, что всему конец.  И  ужас
оказался безмерным и породил столь мощный всплеск Холода. Что могут понять
люди где-то на другой планете так же внезапно и все сразу, чтобы  возникло
преобладающее количество Тепла? Ты можешь представить?
   -  Обожди,  Фермер.  Постой.  По-моему,  в  качестве  источника   можно
использовать Семнадцатую.
   - Там холодно, Мастер.
   - Именно потому. Если источник Холода,  что  сковывает  каждого  жителя
планеты, независимо от того, ощущает человек эту скованность  или  нет,  -
если этот источник внезапно и явно  для  всех  исчезнет,  вспышка  счастья
будет чрезвычайно мощной.
   - Ты думаешь, этот источник можно так просто  устранить?  Мне  кажется,
плод еще зелен.
   - Я тоже так думал, Фермер.  Но  теперь,  когда  возникло  Перезаконие,
обстановка меняется. Природа словно хочет помочь нам. Смотри. Вот они. Вот
волна. Ее структура, как ты видишь, достаточно сложна. Волна  многослойна.
Она будет наплывать на планеты постепенно. Волна регрессивна.  Перезаконие
ведет к упрощению вещества.  И  первыми  начнут  исчезать  атомы  наиболее
сложных элементов. Исчезать не потихоньку, как ты понимаешь. И люди успеют
заметить. Встревожиться. Начнут  искать  выход.  И  тут-то  и  понадобится
некто, кто не только укажет, где лежит этот выход, но и подскажет, как  им
воспользоваться. Процесс поисков выхода может начаться на  одной  планете,
но должен вскоре переброситься и на другую.
   - Связанные враждой... Твоя извечная любовь к парадоксам, знаю.  И  для
осуществления плана тебе нужен эмиссар.
   - Лучше два. Если группа - это было бы чудесно.
   - Сами они не смогут повернуть события?
   - Те люди? Нет. Те, кто мог,  давно  вымерли  или  обессилели,  потеряв
надежду.  Ожидать,  что  там  возникнут  новые?  Но  их  образ  жизни   не
способствует этому. Там все как будто бы благополучно. И внешне  выглядит,
словно  все  довольны.  Когда  возникает  угроза,  неожиданная,  страшная,
всеобщая - может родиться лишь паника. Тут-то и нужен эмиссар.  Пусть  это
будет даже слепой эмиссар: сейчас нам рука  нужнее  мозга...  Человек  или
группа  людей,  которые  окажутся  в  полном  моем   распоряжении.   Люди,
обреченные на...  Ну  неужели  в  окрестной  вселенной  именно  сейчас  не
возникнет ни одной нужной мне ситуации?
   После этих слов Мастера наступила тишина;  безмолвие  и  неподвижность,
исполненные, однако, неощутимых процессов.
   - Вглядись, Фермер, - сказал после паузы Мастер. -  Что-то  намечается.
Видишь? Взгляни в четвертое пространство.
   - Только что там ничего не было.
   - Ты не всмотрелся вглубь. Они были именно там. Чей-то кораблик, утлый,
примитивный челнок, на котором кто-то отважился пуститься в океан, еще  не
изведав ужаса бурь. Видишь - они поднимаются из  глубины.  Хотят  выйти  в
третье пространство.
   - Вижу. Там люди?
   - Да.
   - Кто-нибудь из твоих?
   - Разве мои станут пользоваться такими кораблями?
   - Значит, просто  люди  из  цивилизации  ниже  среднего  уровня.  И  ты
думаешь,  они  сразу  смогут  тебе  пригодиться?  Я  не  знал   за   тобой
торопливости, Мастер. Сколько времени ты обычно готовишь эмиссара?
   -  Сейчас   крайняя   ситуация.   В   любом   случае   придется   слать
неподготовленного. И для этого, я думаю,  ничего  лучшего  нам  не  найти.
Потому  что  люди,  пускающиеся  на  такой  скорлупе  из  пространства   в
пространство, должны чего-то стоить! Ну хоть один, хоть двое из них...
   - Пусть так. Но уверен ли ты, что они окажутся в твоем распоряжении?
   - Стоит им возникнуть в этом пространстве, как  Перезаконие  захлестнет
их. Вспышка - и все. Не может быть, чтобы на их корабле  не  было  никаких
сверхтяжелых металлов.
   Фермер усмехнулся.
   - Спасать одну дичающую цивилизацию при помощи другой, еще полудикой...
Воистину ты мастер - мастер парадоксов.
   - Полудикая цивилизация - так ли это плохо? Эти люди  не  стесняются  в
чувствах. Посмотри, посмотри на них, Фермер: каков заряд Тепла!
   - Обычное следствие облегчения: оказавшись вновь в  своем  естественном
пространстве, люди радуются.
   - Нет, Фермер, на сей раз ты неправ. Тепла куда больше,  да  и  оттенок
его иной. Позволь мне вслушаться... - Он не разрешения спрашивал, они были
независимы друг от друга, Фермер этой группы цивилизаций одного  уровня  и
Мастер - эмиссар цивилизации высшей, наблюдатель и соратник. И  вовсе  они
не враждовали, как думают порой те, кто что-то слышал о них, - просто  мир
они видят каждый по-своему, и это закономерно и  естественно.  Мастеру  не
нужно было разрешение, но такова была форма вежливости. Он вслушался в то,
чего не услышал бы ни один человек, стой он рядом. Фермер  последовал  его
примеру, и вскоре оба они переглянулись радостно и тревожно:
   - Там твой человек, Мастер! Откуда? Ты ведь говорил...
   - Да, мой. Прекрасно! Это удача. Я узнал его. Он  был  наблюдателем  по
группе маленьких островных цивилизаций низшего и ниже среднего  уровня.  И
вот почему-то возвращается. Постой...
   - Теперь совсем хорошо видно, - сказал Фермер.
   - Знаешь, я, пожалуй, ошибся. Им не грозит ничто. Но  это  уже  не  так
важно. Своего человека я могу использовать в любом случае.
   - Им больше не грозит взрыв?
   - Посмотри,  каким  облаком  Тепла  окружены  они!  Тепло  нейтрализует
действие холодной волны вокруг их корабля. И они спокойно пролетят.  Пусть
летят с  миром.  Я  сейчас  вызову  моего  эмиссара,  дальше  им  придется
обходиться без него.
   Мастер сосредоточился. Потом улыбка его погасла.
   - Ты обеспокоен? - спросил Фермер.
   - Оказывается,  это  не  так  просто.  Там  два  источника  Тепла.  Два
человека. И один из них  -  мой  эмиссар.  Забрать  его  сейчас  -  значит
погасить Тепло и обречь их...
   - Я понимаю, Мастер. Но зато, если послать их вдвоем...
   - Ты прав, Фермер, ты прав...
   - Трогательно, - сказал Фермер, улыбаясь. - И прекрасно. Порадуемся  за
них, Мастер, и за весь мир, как полагается в таких  случаях.  Это  хороший
обычай. Но почему ты загрустил?
   - Это - иное, Фермер. Только мое. Разве мы с тобой  -  не  люди,  и  не
имеем права...
   - Не надо более, Мастер. Я понял. Что делать? Но может  быть,  в  таком
случае не надо посылать...
   - Разве ты, Фермер, не посылаешь  в  опасность  тех,  кого  любишь?  Но
довольно об этом. Что же мне делать с ними?  Пока  они  оба  там,  корабль
неуязвим, и я не могу  распоряжаться  этими  людьми.  Стоит  мне  отозвать
эмиссара, как  они  взорвутся.  Тогда  со  всеми  остальными  будет  много
возни...
   - Я помогу тебе, Мастер. Вдвоем мы как-нибудь справимся.
   - Благодарю тебя. Будем наготове. Это произойдет сейчас.


   Выход прошел нормально. Капитан Ульдемир, откинувшись на спинку  кресла
и смахнув ладонью пот со лба (все же никак нельзя было  приучить  себя  не
волноваться в узловые моменты рейса, как капитан ни старался),  проговорил
в микрофон обычные слова благодарности экипажу -  за  то,  что  каждый  на
своем месте выполнил свой долг. Слова были обычными, а вот интонация -  не
очень: чувство переполняло Ульдемира, и часть его  невольно  перелилась  в
речь, так что каждый на корабле почувствовал это  -  а  капитану  хотелось
лишь, чтобы его чувство ощутила Астролида (странные имена давали  людям  в
ту эпоху; Ульдемиру они казались чрезмерно красивыми, но сейчас  ничто  не
было бы для него чересчур красиво),  -  почувствовала  и  поняла,  как  он
благодарен ей и полон ею, и даже только что не свой долг  выполнял  он  за
пультом, но служил ей, и поэтому все прошло  так  хорошо,  без  обычных  и
почти неизбежных маленьких заминок и несовпадений, случающихся у машины, а
у людей и подавно.
   В соседнем кресле Уве-Йорген ухмыльнулся. Он явно припрятал камешек  за
пазухой.
   - Короткую память раньше называли девичьей, капитан, -  сказал  он,  не
поворачивая горбоносого лица. - Не следует  ли  нам  отныне  именовать  ее
капитанской?
   Ульдемир с минуту раздумывал. Но обижаться не хотелось. Со стороны  все
кажется другим. Короткая память?  Ерунда.  Если  человек  годами  остается
одиноким, то вовсе не потому, что у него хорошая память и он  не  в  силах
забыть кого-то. Тут не память, милый мой Рыцарь, подумал он, тут судьба. А
на судьбу, как и на начальство, не жалуются, даже когда есть повод.  Я  же
могу только благодарить ее.
   - Уве, - сказал он. - Насчет памяти мы подискутируем в свое время  и  в
своем месте, хотя мысль твоя несомненно глубока и интересна. А сейчас - не
пригласишь ли всех в салон?
   - Вышли мы  так  гладко,  что,  право  же,  стоит  отметить,  -  охотно
согласился Уве-Йорген: солдаты падки на зрелища и развлечения. - И  глоток
хорошего мумма нам не помешает ("Господи боже, где мумм и где то время!" -
мелькнуло в мыслях пилота, но он не позволил памяти продолжить).
   - Приходи и ты, - сказал Ульдемир. -  Пространство  такое  спокойное  -
хоть автоматы-выключай.
   Уве-Йорген  шевельнул  уголками  губ,  свидетельствуя,  что  шутку   об
автоматах понял именно как шутку.
   - Есть присутствовать в салоне.
   - Иди. Я чуть позже.
   Ульдемир остался один. Зачем? Сейчас он ее  увидит.  Увидит  впервые  -
так. Раньше, как  члена  экипажа,  женщину  с  нынешней  Земли  и  поэтому
отдаленную и непонятную, он видел ее много раз. Каждый день полета. Сейчас
все стало иначе. И ему было немного страшно, потому что он  знал  -  и  не
знал, как взглянет она на него, как отнесется  ко  всему,  что  случилось;
может быть, для нее ничего особенного и не случилось и, возможно, -  стало
даже хуже, чем было раньше; кто  может  понять  женщину  до  конца,  кроме
другой женщины? Волнение охватило капитана, и  захотелось  немного  побыть
одному, чтобы собраться с духом.
   Как это у нее получилось? Просто вошла. Перед тем не  было  ничего:  ни
слова, ни движения, ни взгляда. Ни вчера и никогда раньше.  Да  и  сам  он
старался не очень смотреть на нее: капитан выше всех, в сложном  уравнении
экипажа он вынесен за скобки, и слабости - не его  привилегия.  И  все  же
вчера вечером, готовясь ко сну в своей каюте, он вдруг  четко  понял,  что
ждет ее, как если бы просил о свидании и получил согласие. И не успел  еще
он удивиться неожиданной определенности и уверенности своего желания,  как
створки двери разъехались - и вошла она...
   На этом он оборвал воспоминания. Перед тем как выйти из ходовой  рубки,
еще раз оглядел экраны, приборы.  Все  было  в  наилучшем  порядке.  Шесть
главных реакторов ровно дышали. В космосе стоял магнитный, гравитационный,
радиационный штиль. Прекрасно. И от  этого  благополучия  то,  что  сейчас
предстояло, показалось ему еще прекраснее.
   Он вошел в салон, где  уже  собрались  все.  И  с  необычной  для  себя
сентиментальностью  капитан  подумал  вдруг,  окидывая  людей   таким   же
взглядом, каким обегал он приборы, слева направо, по  очереди,  -  подумал
вдруг, как дороги, как родны ему они, все вместе и каждый в отдельности.
   И те, с кем он уже совершил один непростой рейс - экспедицию на планету
Даль: холодный и вместе дружелюбный кадровый солдат Уве-Йорген, с  которым
судьба в свое время могла свести капитана на  фронте  Второй  мировой,  по
разные его стороны - а свела в иную эпоху в одном экипаже; и Георгий,  сын
Лакедемона и патриот его, один из трехсот,  загородивших  путь  персам;  и
Гибкая Рука, чье лицо чуть побледнело в  космосе,  но  все  же  оставалось
достаточно красноватым, чтобы с уверенностью определить его  происхождение
- индеец, по-прежнему непроницаемый и малоречивый;  и  Питек,  человек  из
густого тумана первобытности, наивный и мудрый одновременно.
   Но были тут, кроме этих четверых, и другие люди. И к ним Ульдемир  тоже
успел привыкнуть и полюбить их.
   Четверо ученых. Правда, ни Шувалова, ни Аверова среди них не оказалось.
Старику еще одна экспедиция  была  бы  не  по  силам;  зато  на  Земле  он
руководил ее снаряжением. Аверову лететь не хотелось. Да этот рейс  был  и
не совсем по его специальности.
   И еще один человек - новый член экипажа. Вместо Иеромонаха, чьи останки
покоились, надо полагать, в тучной почве планеты Даль.
   Кстати, перед отлетом оттуда  экипаж  решил  перенести  прах  в  другое
место. Не пристало  их  товарищу  лежать  у  большой  дороги.  Место,  где
Иеромонах был похоронен после битвы, - под таким  названием  тот  инцидент
войдет, очевидно, в историю планеты Даль, - было обозначено точно.  Однако
останков  они  не  нашли.  Никто  так  и  не  понял,  кому  и  зачем   они
понадобились. Культа мертвых на планете вроде бы не  существовало.  Друзья
погрустили, поклонились пустой могиле и улетели.
   Вместо выбывшего им дали на Земле другого инженера-электроника. Женщину
с непривычным и звучным именем Астролида.
   Впервые увидев ее, Ульдемир почему-то вспомнил Анну, хотя ничего общего
между двумя женщинами не было. Вспомнил так четко, как если  бы  она  лишь
секунду назад стояла перед его глазами.
   А ведь он даже не мог точно сказать, когда и где видел ее  в  последний
раз. Она исчезла, и все. Не сочла. И когда Даль  провожала  их,  ее  среди
провожавших не было.
   Наверное, Анна повзрослела, и Ульдемир больше не был ей нужен. Ульдемир
- это была романтика, пришелец извне, загадка, тайна.  А  потом  ей  стало
нужно что-то проще и прочнее. Кто осудит?
   Не Ульдемир.
   Астролиду он встретил сдержанно. Он был против женщин в рейсе. То  было
не суеверие, хотя и без него, наверное,  не  обошлось:  капитан  как-никак
родился в двадцатом веке, когда где - знание, а где - суеверие было еще не
вполне ясно и порою одно принимал за другое. Капитан был против женщин  на
борту из трезвого расчета. Мужики сами по себе  -  нормальный  народ.  Так
думал  Ульдемир.  Но  стоит  появиться  женщине  -  и  инстинкты  начинают
подавлять рассудок. Так люди устроены. Природа.
   Но Астролида была еще и современной  женщиной.  А  их  Ульдемир  просто
побаивался. Тут был не двадцатый век и не планета Даль. Насколько  он  мог
судить по своим кратковременным пребываниям на нынешней Земле, современная
женщина,  скажем,  могла  появиться  перед  вами  почти  или  даже  совсем
обнаженной. Ничего не скажешь,  это  было  красиво:  себя  они  держали  в
порядке. Но не дай бог сделать из этого какой-то  далеко  идущий  вывод  -
если, допустим, вы пришли в гости, и хозяйка приняла вас таким образом;  в
Ульдемировы времена такие выводы не заставили бы себя ждать. А тут  невежа
вмиг бы оказался на полу, и никто даже не помог бы ему подняться.  Женщины
просто стали богинями, а богиням неведомы ни страх, ни стеснение, богиня и
нагая остается богиней. И в то же время  порой  от  словечка,  казавшегося
капитану по нормам его времени ну совершенно невинным, такие  и  в  книгах
печатали (в газетах, правда, избегали), женщина могла прийти в неистовство
или поссориться очень надолго. Однако  корабль  есть  корабль,  рейс  есть
рейс, и - полагал капитан Ульдемир -  слова  в  рейсе  порой  вылетают  не
совсем те, что на приеме.
   Вот почему он встретил Астролиду настороженно.  Но  постепенно  привык.
Никаких номеров она не выкидывала. На мужиков обращала не больше внимания,
чем требовала дружеская вежливость. И работала хорошо, без скидок. Это  он
понял на первых же тренировках. И покорился.  Потом  она  стала  ему  даже
нравиться. Не более того. И то - издали. Может быть, потому что не его тип
красоты представляла она, хотя красивой была  несомненно.  И  потому  еще,
конечно, что дистанцию, разделявшую их на корабле, ни он, ни она сокращать
были не вправе.
   Так он думал. И думал еще и тогда, когда вдруг внезапно понял, что  без
нее - не может. Это обрушилось на него словно из засады, так что  он  лишь
зубами скрипнул - из злости на самого себя, на бессилие, на  невозможность
приказать себе самому: "Отставить!"
   Потом случилось то, что случилось.
   И теперь, войдя в салон и оглядев каждого по очереди, он,  стараясь  не
спешить, добрался взглядом и до того места, где следовало быть ей.
   Это было как обнаженный провод. Словно у него вдруг посыпались искры из
глаз. Ее не было.
   Ульдемир  почувствовал,  как  охватил  его  ужас.  Небывалое  для  него
состояние.
   Она не сочла нужным прийти. Не хотела видеть  его.  Избегала.  То,  что
было, - ошибка. Причуда. Насмешка. Пустяк.
   Зачем тогда жить?
   Мир почернел. В душе сделалось  зябко.  Холодно.  Морозно.  Вместо  той
радости, что наполняла ее только что, - мороз.
   Всего на несколько мгновений. Но этого хватило...
   Капитан забыл, что женщинам свойственно опаздывать. А уж богиням -  тем
более.
   Но тут она вошла наконец. И  он  посмотрел  на  нее,  чтобы  сразу  все
понять.
   Люди что-то  весело  говорили  друг  другу.  Уве  разливал  по  бокалам
пенящийся сок. А они смотрели друг на друга. Секунду. Вторую.
   Потом взгляд ее словно ушел куда-то. То ли в сторону от капитана, то ли
- сквозь него.
   Лицо женщины странно напряглось.
   Ульдемир оглянулся; нет, позади него никто не стоял, да и некому  было:
все на глазах. А ведь  именно  таким  было  ее  выражение,  словно  кто-то
подкрался к тебе сзади, размахнулся - ножом или камнем, -  и  она  увидела
это и хочет крикнуть и взмахнуть рукой - и не может: сковали оцепенение  и
страх.
   Он нерешительно улыбнулся,  не  понимая,  что  же  ему  сейчас:  то  ли
окликнуть ее, то ли обидеться?
   Он не успел ни того, ни другого.  Уве-Йорген  раздавал  бокалы,  другие
люди брали их со стола сами. Астролида вдруг снова увидела  Ульдемира:  он
явственно ощутил прикосновение ее взгляда. И хотел было улыбнуться: уголки
рта поползли в стороны.
   - Ульдемир! - сказала она громко. Именно "Ульдемир", а не "капитан",  и
все вдруг умолкли и повернули головы к  ней  -  так  напряженно  и  сильно
прозвучал ее голос. - Не бойся! Все будет хорошо!
   Ни удивиться, ни рассердиться, ни ответить больше не осталось  времени.
Потому  что  чем-то  неопределимым  в   своем   существе   капитан   вдруг
почувствовал, понял,  постиг:  плохо.  Очень  плохо.  Ох,  как  же  плохо,
страшно, невыносимо, небывало...


   Вообще стараются корабли зря не перетяжелять. Но обойтись  без  тяжелых
металлов не удалось и на этой машине. Экраны главных, ходовых ее реакторов
были  из  свинца.  А  малый,  бытовой  реактор  работал  по  старинке   на
обогащенном уране. Без лишних сложностей свинца вдруг не  стало.  И  урана
тоже. Как если бы их никогда не существовало в природе.
   Но ничто не исчезает без следа. Каждый атом урана  распался.  И  каждый
атом свинца - тоже. На те, что полегче.
   А при этом, как известно, выделяется энергия. И немалая.
   Существовал только что корабль. В нем  были  люди.  У  людей  -  мысли,
надежды, планы, ожидания, чувства. Любовь.
   И вот - нет уже ничего. Вспыхнуло - и погасло. Словно светлячок мигнул,
пролетая. Или искорка. И вроде бы даже ничто не изменилось в окружавшем их
неуютном мире.
   Только кварки разлетелись в разные стороны. Жили в одном атоме - и  вот
летят, один к галактике в Андромеде, другой  к  Магеллановым  облакам.  Но
кварки родства не помнят.
   Суета сует. И всяческая суета.


   Впрочем, все это присказка.



2

   Круглый, бесконечно  уходящий  туннель  мерцал,  переливался,  светился
радужно, радостно. И надо было идти, торопиться, потому что непонятное, но
прекрасное, небывалое ожидало впереди, кто-то был там, родной до боли,  до
слезного колотья в глазах, и зовущие голоса, неопознаваемые,  но  уверенно
родные, накладывались один на другой, перебивая, обнимая. "Иди, -  манили,
- иди, иди..."
   И он шел,  спеша  настичь  их,  познать,  слиться  воедино,  исчезнуть,
раствориться в счастье. Не надо было больше прилагать никаких  усилий  для
движения: его уже несло  что-то,  все  быстрее,  стремительнее,  так,  что
кружилась голова, в ушах звенело. Он лишь  протягивал  руки  с  безмолвно