м
тоже научили. Правда, не более, чем на два часа; при нарушении этого срока
смерть могла оказаться необратимым  процессом,  что  в  данной  обстановке
казалось мне преждевременным.
   Итак, я решил  умереть,  как  один  из  персонажей  одного  из  великих
романистов моей планеты (я имею в виду не Ассарт). С  той  лишь  разницей,
что там умер один, а ожил другой, я же  намеревался  объединить  обе  этих
функции в собственном лице.
   Для  того,  чтобы  умереть  по-настоящему,   мне   требовалось   время.
Подсчитав, я пришел к выводу, что лучшее время для смерти - примерно минут
за сорок до обеда. Когда страж притащит свою палитру с закусками и прочим,
я уже буду приятно прохладным на ощупь,  да  и  все  прочее  будет  именно
таким, каким полагается.
   Такое решение оставляло мне еще целый час  на  подготовку.  Это  только
тем, кто не пробовал, кажется, что взять и помереть - так  просто.  Ничего
подобного;  во  всяком  случае,  когда  вы  делаете  это  по   собственной
инициативе и с точным  расчетом.  Прежде  всего,  я  выбрал  место.  Самым
удобным казалась койка  (я  понимал,  что  некоторое  время  мне  придется
пролежать на одном и том же  месте:  на  койке  будет,  по  крайней  мере,
мягко), но, поразмыслив, я  пришел  к  выводу,  что  это  будет  выглядеть
слишком уж благополучно, а такое впечатление было мне ни к чему:  я  ничем
не болел, не жаловался, так что умирать мне было вроде  бы  не  с  чего  -
однако  для  полного  правдоподобия  должна  была  существовать  ясная   и
очевидная причина. Так что  койку  пришлось,  хотя  и  не  без  сожаления,
отвергнуть. Я решил, что умру на полу, возле стола. Я чуть было не  сказал
"на голом полу" - однако это было бы отступлением от истины, поскольку пол
в моей камере был затянут ковром, хотя и  не  Бог  весть  каким.  Так  что
умереть мне предстояло около стола, лежа навзничь на коврике.
   Именно около стола: он-то и должен был послужить орудием моего убийства
- или, может  быть,  в  данном  случае  уместнее  сказать  "самоубийства"?
Человек падает; предположим, он пытался проделать какое-то  гимнастическое
упражнение, скажем, сделать сальто - и ему не повезло: он ударился  виском
об угол  стола  -  и  дело  с  концом.  Несчастный  случай.  Я  знал,  что
происшествие  никого  особенно  не  удивит:  наверное,  не   было   такого
охранника, который не видел бы, как я разминался в камере несколько раз  в
день - просто так, от скуки и для поддержания тонуса. Так что - все  ясно,
все очень печально...
   Найдя нужное место, я еще подумал относительно своей  позы,  в  которой
меня должны найти. Навзничь  -  да,  красиво,  но  насколько  убедительно?
Поразмыслив, я решил, что изобретать здесь нечего: я просто сделаю сальто,
не доведу его до конца, и как упаду - так уж и останусь лежать. Все должно
быть естественным, даже смерть. Конечно, стукаться виском  об  стол  я  не
собирался, это было совершенно не нужно.
   Что же - можно и приступать. Я снял с себя все лишнее и остался в таком
виде, в каком обычно проделывал свои упражнения.  Сейчас  главным  было  -
чтобы никому не вздумалось  нанести  мне  внеочередной  визит;  но  я  был
уверен, что ничего подобного не случится.  Тогда  я  уселся  неподвижно  и
сосредоточился, создавая выразительный синяк, подкожную гематому в области
левого виска, с небольшой, но достаточно заметной ссадиной в  центре.  Это
довольно простое дело  -  для  тех,  кто  обучен,  все  зависит  от  того,
насколько вы владеете своим организмом - или просто состоите  при  нем.  Я
почти всю жизнь состоял при своем капризном организме  -  пока  Мастер  не
заставил меня взять свое тело в свои руки.
   Через несколько минут синяк уже красовался на выбранном для него месте.
Он был не то, что совсем как настоящий - он и был настоящим, и любой  врач
не сказал бы ничего иного. Потом я разыграл все, как по  нотам:  размялся,
сделал хорошее сальто, а второе неудачное и упал, как мне и полагалось.
   Теперь оставалось главное: умереть.
   Для этого прежде всего нужно было отвлечься  от  всего,  что  не  имело
прямого отношения к делу, и сосредоточиться. Умереть - хотя бы временно  -
дело серьезное. Не меняя позы, я  закрыл  глаза,  приводя  себя  в  нужное
состояние.  Когда  почувствовал,  что  оно  достигнуто,  начал  запасаться
воздухом. Это вовсе не значит - раздуть легкие до  предела:  там  его  все
равно хватит не более, чем на несколько минут, а мне  нужно  было  набрать
воздуха на два часа - предел моих возможностей. Для этого нужно растворить
как можно больше воздуха в крови, а также  зарядить  им  многие  составные
части организма - те, какие обычно в этом процессе не участвуют не потому,
что не могут, а по той причине, что никто от них этого не требует.  Делать
это нужно с большой осторожностью, чтобы не нанести  большего  вреда,  чем
получить пользы. Я действовал тем осторожнее потому, что практика моя была
ничтожной: на Ферме я умирал всего два раза  -  там  решили,  что  с  меня
хватит, они, вернее всего, полагали, что на практике это  умение  вряд  ли
мне пригодится. Но вот - понадобилось...
   Когда я понял, что воздуха во мне не меньше, чем в  баллонах  акваланга
(хотя и не под тем  давлением),  пришло  время  перейти  к  главной  части
действия. И тут я вдруг понял, что боюсь. Просто  боюсь.  Мало  ли  что  я
делал там, на Ферме: там рядом были инструкторы, во все глаза  наблюдавшие
за мной и в любой момент готовые помочь: они-то знали, что происходящее со
мной является процессом обратимым. А те,  кто  найдет  меня  здесь,  будут
уверены в противоположном, и не  только  не  постараются  мне  помочь,  но
напротив - еще сделают что-нибудь такое, после чего не останется  сомнений
в моей смерти не только у других, но и у меня самого.  Да  и  вообще  -  в
одиночку умирать как-то намного тоскливее, чем на людях...
   Но другого выхода я сейчас не видел. И  в  конце  концов  справился  со
страхом, усердно нашептывавшим мне, что  сидеть  здесь  вовсе  не  так  уж
плохо, и можно терпеть еще  неопределенно  долгое  количество  времени.  В
конце концов, не мой это был  мир,  не  мои  проблемы  тут  решались,  моя
планета находилась далеко, и там у нас хватало своих вопросов. Страх порой
находит очень убедительные аргументы. И поскольку добром  его  утихомирить
оказалось невозможно,  я  грубо  приказал  ему  заткнуться;  от  некоторой
растерянности он умолк, а я тем временем решился и остановил  сердце  -  в
точности так, как меня учили. В конце концов, мне не впервые было умирать.
Когда это случилось в первый раз, я очнулся в далеком будущем и полетел  к
звездам. Где-то я очнусь сейчас?.. Во второй раз меня  разнесло  в  мелкие
дребезги; интересно, не придется ли мне  на  этот  раз  собирать  себя  по
кусочкам?
   Вот такие веселые мысли посетили меня, пока угасало сознание и я  более
не мог его регулировать.
   Потом я оказался в стороне и наверху - кажется, под самым  потолком.  С
интересом полюбовался  на  мое  тело,  лежавшее  внизу  у  стола  в  очень
неудобной позе, и порадовался тому, что оно сейчас ничего не ощущает. Тело
было ничего, вполне приличное, стыдиться его особо не приходилось.  Только
уж очень безжизненное какое-то. Мне стало обидно, что  вот  оно  лежит,  а
никому и в голову не приходит поинтересоваться - как там тело заключенного
Советника Жемчужины Власти - в порядке ли оно,  не  промахнулось  ли  оно,
делая очередное сальто, не ударилось  ли  виском  об  угол  стола...  Нет,
какие-то уж очень равнодушные, бесчувственные  люди  в  Жилище  Власти  на
планете Ассарт...
   Однако вскоре мне пришлось изменить свое  мнение  о  них.  Сразу  после
того, как мне - бывшему мне - принесли обед. Интересно было смотреть,  как
страж совершенно спокойно вошел в камеру, неся поднос со всякими  вкусными
вещами (но мне почему-то совершенно  не  хотелось  есть),  увидел  лежащее
тело, вздрогнул, подбежал к столу почему-то на цыпочках - словно я спал, -
освободился от подноса и наклонился ко мне. Он сделал все, что  полагается
в таких случаях. Поискал пульс на руке и на шее; поднял  веко  и  заглянул
мне в глаз - не мне, конечно, моему телу. Наконец из  какого-то  из  своих
многочисленных карманов вытащил зеркальце ("Франт,  -  подумал  я,  -  еще
зеркальце с собой таскает!" Но стражник был молодым парнем - почему бы ему
и не думать о своей внешности?) и поднес его к моему лицу  -  к  губам,  к
носу. Тело не дышало; не для того я с ним столько работал. Стражник  снова
взял тело за руку -  на  этот  раз  с  какой-то  опаской,  как  хрупкую  и
неприятную на ощупь вещь. Я подумал,  что  уже  можно  почувствовать,  что
температура значительно упала, немного времени осталось и  до  окоченения.
Парень, видимо, убедился в том, что тело  больше  не  живет.  И  опрометью
кинулся в коридор, даже не подумав запереть за собою дверь.  Да  и  зачем,
если разобраться?
   Прошло еще немного времени - и в мою камеру  набилось  столько  всякого
народа, что трудно было понять, как они все там умещаются. Среди них  были
стражники, какие-то чиновники и, самое малое, два врача.
   Некоторое время они мудрили над моими бренными останками, хотя не знаю,
что там было раздумывать и пробовать. Но наконец  пришли  к  единогласному
выводу, что я мертв. Спросили бы меня - я бы сразу сказал им то же  самое,
и не пришлось бы терять столько времени. А время - не знаю, как им, а  мне
было Дорого. Потому что прошло уже - я чувствовал это совершенно  точно  -
никак не менее сорока пяти минут с момента моей смерти.  Следовательно,  я
располагал еще лишь часом с  четвертью  -  после  чего  пришлось  бы  либо
оживать, либо умирать всерьез и надолго (не скажу "навсегда",  потому  что
навсегда не умирают; надолго - да, это возможно). Я надеялся, что  за  это
время  меня  вынесут  отсюда  куда-нибудь  -  где   полагается   пребывать
покойникам до совершения печального ритуала. Я предполагал, что место  это
не будет охраняться столь бдительно, как эта часть Жилища Власти. Так  что
оттуда я смогу  исчезнуть  без  особых  трудностей  -  а  им  впоследствии
останется лишь удивляться тому, что какой-то псих стащил мертвое тело  для
неизвестного употребления. Но все это, повторяю, - лишь в случае, если они
со всеми своими делами уложатся в час пятнадцать... нет, теперь уже в один
час десять минут.
   Правда, констатировав смерть, они  вроде  бы  зашевелились  поактивнее.
Сделали,  я  полагаю,  несколько  дюжин   фотографий   с   разных   точек;
одновременно один из присутствовавших строчил протокол. Притащили носилки;
тело подняли без особого почтения и положили на них.  Стащили  с  моей  же
койки простыню и накрыли меня вместе с носилками. Я - тот, что  наверху  -
почти совершенно успокоился: у меня оставалось еще пятьдесят пять минут, и
за это время они куда-нибудь меня да принесут. Но тут-то и произошло самое
неожиданное и опасное, о чем я почему-то вовремя не подумал. Хотя если  бы
и подумал - что изменилось бы?
   Короче говоря - в камере появилась Ястра.
   Нет, появилась - не то слово.  Она  вторглась,  ворвалась,  влетела  со
скоростью (и с температурой)  добела  раскаленного  метеорита.  Расшвыряла
всех. Опустилась на  колени  у  носилок.  Сорвала  и  отбросила  простыню.
Уронила голову мне на грудь. И заплакала. Прочие потерлись около стенок  и
стали понемногу ускользать в дверь - вроде бы из чувства такта,  чтобы  не
мешать Жемчужине переживать утрату; на самом же деле, полагал я -  потому,
что всякий обитатель Жилища Власти хорошо знал, что Супруга Власти  бывает
крута на расправу, так что лучше было не попадаться ей под руку, когда она
находилась не в себе. А сейчас именно так и обстояло дело. Поэтому  вскоре
на месте происшествия остались только те, кому предстояло  нести  носилки,
да еще один из медиков; но и они сгрудились у дверей с другой  стороны,  в
коридоре, так что тут мы с Ястрой остались наедине.
   Она плакала искренне, и мне было очень жалко ее. Я ругал  себя  за  то,
что  не  подумал  о  ней,  когда  замыслил  применить  такой  вот   способ
освобождения. Может быть, полагал само собою разумеющимся,  что  печальная
весть дойдет до нее лишь после того, как я освобожусь - честное  слово,  я
рассчитывал, что как-то смогу ее предупредить, да и вообще  я  надеялся  в
первую очередь спрятаться у нее, в наших с нею апартаментах, а  потом  уже
найти удобный случай выскользнуть из этого дома вообще. Но сейчас все  эти
идеи и сожаления были ни к чему. Ястра плакала, а время шло.
   И тут я вдруг подумал: а так ли уж мне хочется возвратиться в  это  мое
тело?
   В самом  деле.  Оно  не  так  уж  мало  пожило  на  свете.  Повидало  и
почувствовало всякого. Конечно, я привык к нему, мне было в нем не так  уж
и плохо; однако все равно ведь придется расставаться  с  ним,  теперь  уже
скорее чуть раньше, чем чуть позже. Так стоит ли подвергать его - и себя -
еще каким-то дополнительным переживаниям, передрягам, неудобствам -  когда
сейчас я все сделал наилучшим образом, и единственное,  что  мне  осталось
совершить - это не возвращаться в свой организм. И все.
   И  сразу  -  к  чертям  все  заботы,  которые   мешали   мне   спокойно
существовать. Не мои заботы к тому же. Чужие.
   Итак?..
   Ястра прощается со мной. Вот сейчас. Для нее я умер. И  вряд  ли  смогу
воскреснуть. Все-таки, как правило, люди умирают единожды. Я - исключение.
Вряд ли мне нужно подвергать ее излишним потрясениям. И, с другой стороны,
ничто больше не помешает мне снова встретиться с Элой.  С  единственной  и
всеобъемлющей.
   Так ли уж ничто? -  подумал  я.  -  Но  Мастер,  кажется,  не  напрасно
предупреждал меня? Он может помешать.
   Он рассчитывает на меня - а я выйду из борьбы и тем самым подведу  его.
И то дело, которым он занят.
   А Мастер не занимается пустяками.
   И еще. Ястра - сейчас, тут -  останется  без  защиты.  Никто  не  будет
стоять рядом с ней, как все последнее время - со дня нашей встречи - стоял
я. И никто не закроет ее от удара.
   Нет, - подумал я. - Конечно, уйти сейчас было бы очень приятно.  Но  не
по-мужски. Мужское и приятное - совсем разные вещи.
   Нет, капитан. Нет. Такой выход - не для тебя.  Разве  ради  этого  тебя
дважды вытаскивали из небытия?
   Нет. Придется тебе влезть в свою старую барабанную шкуру. И пусть жизнь
отстучит на ней еще пару-другую маршей.
   Сколько у меня остается времени? Четверть часа.
   Но, к счастью, носилки с моим телом уже подняли. И несут. Миновали одну
охраняемую дверь. Вторую. Третью. Прекрасно. Вот я и вышел из-под охраны.
   Постой, а куда, собственно, меня несут? И почему Ястра идет  не  позади
носилок, как приличествовало бы, а впереди?
   Однако, знакомые места, знакомый коридор...
   О! Мы же направляемся прямо в наше крыло Жилища Власти!  В  апартаменты
Ястры. И, кстати, мои тоже.
   Ну, и что же в этом удивительного? Неужели  можно  было  подумать,  что
Ястра позволит, чтобы меня похоронили, как  неизвестного  бродягу?  Я  же,
как-никак, Советник, царедворец высокого ранга. Может быть, уже и  герцог?
И во всяком случае, ее - ну, скажем, очень близкий человек.
   Естественно, что она хочет, чтобы  прощание  со  мной  было  обставлено
должным образом. И поэтому моему телу полагается лежать не где-нибудь, а в
самой большой и соответственно убранной комнате ее половины.
   Прямо жалко становится, что мне не придется этим  полюбоваться.  Потому
что времени у меня уже почти не осталось. Считанные минуты.
   Интересно, куда меня сейчас положат? Ага: занесли в мою  комнату.  Тело
уложили на мою же кровать. Очень любезно.
   Гони, гони их, Ястра! Вот так, молодец. Теперь закрой дверь  поплотнее.
Ага, ты и сама выходишь? Наверное, чтобы отдать необходимые  распоряжения.
Напрасные хлопоты. Мне, право, жаль, что я доставил тебе столько  излишних
волнений.
   Ну, вот и время...


   Почему-то сначала было очень трудно дышать. И кружилась  голова.  Но  я
заставил  себя  спустить  ноги  с  постели  и  сесть.  Несколько  минут  я
приноравливался к новым - вернее, старым, но сейчас  новым  ощущениям.  Не
думал, что от своего тела можно  отвыкнуть  так  быстро.  Теперь  придется
привыкать заново.
   Надо поспешить. Потому что самым лучшим было бы - исчезнуть, пока никто
не пришел. Даже Ястра. Если она увидит меня воскресшим, то наверняка -  не
упадет в обморок, нет, этого с нею, насколько я знаю,  не  бывает,  но  уж
завизжит обязательно. И поднимет на ноги  весь  дом.  После  чего  меня  в
лучшем случае опять посадят. А в худшем - примут  за  порождение  нечистой
силы и начнут стрелять. Но не ради этого ведь я возвратился в свою бренную
оболочку!
   Медленно-медленно восстанавливается температура. И мысли  текут  как-то
тяжело, вязкие, как смола. Вне тела думается намного легче.
   Шаги в коридоре. Ее шаги. Наверное, надо снова лечь. Чтобы она хоть  не
начала визжать с  порога.  И  потом  сделать  вид,  что  медленно-медленно
прихожу в себя. Что, кстати, будет весьма недалеко от истины.
   Я едва успел плюхнуться на кровать, когда она вошла. Придвинула стул  к
кровати. Села. И застыла.
   Все-таки очень тяжело причинять близкой женщине столько горя.
   Прошло минут пять полной неподвижности. Потом я не утерпел и  чуть-чуть
приоткрыл глаза.
   И встретился прямо с ее взглядом.  Нет,  он  не  выражал  ни  горя,  ни
растерянности. Взгляд был пристальным и спокойным, а на губах Ястры играла
легкая усмешка, не сулившая мне ничего доброго.
   Когда она увидела, что мои ресницы  дрогнули,  она  сказала  совершенно
спокойным, будничным голосом:
   - Ну, вставай, вставай. Не то дождешься пролежней.
   Ничего другого не оставалось. Я сел на кровати.
   - Ах ты, комедиант задрипанный, - сказала Жемчужина  и  Супруга  Власти
мира Ассарт.
   После этого она  дала  мне  пощечину.  Крепкую,  от  всей  души.  Потом
поцеловала. Засмеялась. Выдала по второй щеке. И снова поцеловала.
   - Ну, хватит, хватит, - сказал я. - Хорошего понемножку. Нет,  целовать
можешь и дальше. Эх, ты. Могла бы и еще поплакать.
   - А я и плакала, - сказала она. - Пока не поняла, что все  это  -  твои
штучки.
   - Как же ты это поняла?
   - Именно потому, что долго плакала.
   Я напрягся и понял. Она ревела, лежа головой на моей груди.  Значит,  я
остановил сердце все-таки не  до  конца,  и  раз  в  минуту  или  две  оно
сокращалось. Ни один врач не станет выслушивать покойника  две  минуты.  А
Ястра не спешила. И уловила этот единственный, быть может,  стук.  Нет,  с
женщинами хитрить бесполезно, это я давно понял.
   Но все-таки не удержался и спросил:
   - Но если ты поняла, что я жив... почему не сказала им?
   - Потому что поняла: так тебе нужно.
   - Разве ты знала, что я умею умирать?
   - Я о тебе знаю все на свете, - сказала она.
   - Откуда?
   - Да от тебя же. Великая Рыба! Если бы  ты  знал,  как  много  говоришь
всякого, когда...
   Тут она ухитрилась несколько покраснеть. Я просто не мог не  поцеловать
ее. Через некоторое время Ястра сказала:
   - Ну, не будем терять времени.
   - Что ты намерена делать?
   - Не я, а ты. Уезжать немедленно.
   - Здесь нельзя укрыться?
   - Сейчас - нет. Я ведь сама под арестом. Изар сменил всю охрану. Теперь
кругом - его люди. Твоих среди них нет.
   - Где они?
   - Точно не знаю. Они не настолько мне доверяли, чтобы...  Но  насколько
могу судить, местом вашего сбора назначен ваш корабль.
   - А ты?
   - Пока останусь здесь. Иди. Машина внизу. Поведешь сам. Удачи!
   - Береги себя! - сказал я ей на прощанье.


   Странно, однако, когда стало ясно, что войны не избежать, на душе сразу
полегчало.
   Наверное, произошло это потому, что воевать для всех  на  Ассарте  было
привычно. Не приходилось ломать голову над тем, что нужно делать,  а  чего
не нужно, и в  какой  последовательности  делать,  когда  начать  и  когда
остановиться. Война всегда катилась по наезженной колее.
   И хотя Властелин искренне  хотел  уладить  дело  миром,  получить  свою