на,
Уве-Йорген. Война не для мужчин. Мы не пойдем. И тебе не надо.
   - Кто здесь командует? - спросил Рыцарь надменно.
   - Больше никто, - сказал Георгий. - Ты не полетишь. -  И  он  шагнул  к
Рыцарю.
   - Руки прочь! - крикнул Уве-Йорген, одним прыжком  вскочил  в  катер  и
захлопнул колпак.
   - В сторону! - крикнул Питек, хватая Георгия за руку.
   В следующее мгновение катер взвился.
   Георгий поднял автомат.
   - Нет, - сказал Питек. - Тут не попасть даже мне.
   Георгий все же выпустил очередь.
   Но катер был уже далеко.
   - Поедем, - сказал Питек. - Смотри, сколько лошадей бродит.  Ты  можешь
выбрать любую.
   - Поедем, - согласился Георгий. - Только куда?
   - Ты поезжай, куда хочешь. А  я  пойду,  куда  хочу.  Мне  не  нравится
верхом. Я пойду в лес. Наверное, нам осталось немного.  Рука  не  дрогнет.
Гибкая Рука. Пройдут еще сутки - и он убьет звезду. Прощай.
   - Прощай, - сказал Георгий.


   Уве-Йорген посадил катер возле старого корабля.
   В туннеле плохо пахло. Пилот зажал нос и  бегом  добрался  до  входа  в
станцию.
   Где здесь устройство для выключения?
   Он сориентировался. Поискал. Нашел.
   - Мы еще посмотрим... - пробормотал он. - Не  каждый  раз  капитулируют
одни и те же...
   Он выключил установку.
   Индикаторы погасли одновременно с освещением. Наступила полная темнота.
И в темноте завыл тревожный сигнал.
   Уве-Йорген заторопился к выходу. Он бежал, натыкаясь на  гладкую  стену
туннеля.
   Наверху, на свежем воздухе, он набрал сучьев и развел небольшой костер,
чтобы подкрепиться и отдохнуть. Потом он полетит в столицу и снова  войдет
в Дом Хранителей - на этот раз как полный победитель.
   Там уже, вероятно, паника: нет энергии.
   Они пошлют людей сюда...
   Нет, в столицу рановато. Сначала надо встретить их здесь. И разгромить.
Наголову разбить. Вот тогда...
   Улыбаясь, пилот протянул руку, чтобы подбросить в костер еще  несколько
веток. Они затрещали, и треск был похож на оживленную перестрелку вдалеке.


   Аверов вошел, и  Гибкая  Рука  поднял  на  него  глаза.  Глаза  ученого
блестели, он был взволнован.
   - Рука...
   - Какие вести?
   - Звезда вдруг начала вести себя угрожающе.
   - Ага, - сказал Рука спокойно.
   - Конечно, может быть, все выровняется. Но пока...
   - Не надо "пока", - сказал Рука.
   - Погодите, инженер. Я думаю...
   - Было время думать. Сейчас время делать.
   Аверов сказал умоляюще:
   - Только не торопитесь, ради всего  святого!  Может  погибнуть  столько
людей...
   Рука помолчал.
   - Разве люди бессмертны? - спросил он после паузы.
   Аверов с досадой махнул рукой.
   - Да нет, конечно! И все же...
   - Разве каждый из них не должен умереть?
   - Да что это, в самом деле, за глупые вопросы! Ты смеешься  надо  мной,
Рука?
   - Постой. Что же волнует тебя? То, что  так  они  умерли  бы  в  разное
время, а теперь умрут все вместе? Это?
   - Ну как ты не понимаешь! Одно дело, когда умирает кто-то, но  в  живых
всегда остается больше. И совсем другое - когда умрут сразу все...
   - Но ведь рано или поздно все умерли бы!
   - О, ты совсем не понимаешь меня...
   - Да, не понимаю, доктор. Ты говорил,  что  мой  народ  умер,  и  народ
Георгия, и капитана. И еще один народ умирает. Что же в этом нового?  Зато
твой народ останется. Ты должен радоваться, доктор.
   - Рука... Что же ты хочешь делать?
   - То, что должен. Сейчас я уведу корабль  с  орбиты.  Назначенный  срок
прошел. Мы приблизимся к звезде. Включим установку. Звезда начнет гаснуть.
И Земля будет спасена.
   Аверов сжал губы. Ответил он не сразу.
   - Хорошо, Рука. В конце концов,  ты  прав.  Наверное,  ты  прав.  Время
действовать. Но... после этого мы  вернемся  сюда,  чтобы  забрать  наших.
Непременно. Я настаиваю.
   - Да, - согласился Рука. - Мы вернемся.
   Он помнил, что, выполняя порученное, корабль  может  погибнуть  и  сам.
Пусть: жить все равно будет больше незачем.


   Включив двигатели на минимальную тягу,  Рука  увел  корабль  с  орбиты,
чтобы подойти к звезде на нужное расстояние. Автоматы вели машину.  Гибкая
Рука курил. Он медленно, с удовольствием выпускал дым, тянувшийся полосой,
как Млечный Путь.


   Взойдя на пригорок, Питек остановился.
   Впереди блестела река, и  стадо  паслось  на  лугу.  Было  тепло,  и  в
наступающих сумерках остро пахла трава.
   Он вдохнул ее аромат и лег.
   "Хороший мир, - думал он. - Очень хороший мир. Он душист  и  тепел.  Он
уютен и широк. Здесь пасутся стада. Ночью  можно  зарезать  овцу  и  потом
жарить и есть мясо. И спать на траве, не боясь хищников, которых тут нет.
   Может ли жизнь быть лучше?
   Надо взять и остаться здесь. Здесь намного лучше, чем там, на Земле,  с
которой он прилетел сюда. То была не его Земля. На ней больше не было  его
лесов и долин, богатых дичью, и не было его народа.  Ему  не  хотелось  на
Землю.
   Летать, - думал он. - Это не нужно:  летать.  Человеку  нужно  вот  так
лежать в траве, а  проголодавшись,  идти  на  охоту.  Потом  я  где-нибудь
встречу женщину, и она будет со мной. И все. Так я буду жить".
   Питек больше не думал о гибели. В дни,  когда  он  родился,  и  рос,  и
сделался взрослым, о  будущем  не  думали.  Его  не  было.  Было  сегодня,
длинное,  непрерывное  сегодня,  которое  возобновлялось,  еще  не   успев
закончиться.
   Вот и сейчас было это "сегодня". Его вполне хватало Питеку.
   Он закинул руки за голову, закрыл глаза и глубоко, свободно вздохнул.


   Георгий ехал, не глядя по сторонам. Он размышлял.
   Ему не в чем было упрекать себя. Он всегда сохранял верность  тем,  кто
позвал его. После Фермопил его позвали сюда - и он делал все, что от  него
требовалось. Он был воспитан в духе Ликурга; он знал, что такое долг.
   Пусть не было Спарты, пусть не было его друзей; но Земля была, и на ней
жили люди. Они призвали его, и надо было до конца хранить верность им.
   Здесь тоже были люди. Но другие. Когда он думал о  них,  они  почему-то
напоминали ему тех детей, хилых и  нежизнеспособных,  каких  в  его  время
швыряли в море, чтобы они не отягощали город. Вот и это человечество  было
таким - хилым и никому не нужным. Оно заслуживало того, чтобы его швырнули
с обрыва. Особенно, если ценой такой жертвы можно было спасти Землю.
   Да, лучшей доли это человечество,  пожалуй,  не  заслуживало.  Но  даже
швырять с обрыва надо было, оставаясь  воином,  оставаясь  мужчиной.  Есть
жестокая необходимость и необходимая жестокость. Не должно  быть  излишней
жестокости. В его времена этого не позволяли. Это было  постыдно.  Унижало
воина.
   Участвовать в этом Георгий не хотел.
   И поэтому ехал, сам не зная, куда. Все равно. Он собирался  ехать  так,
пока не придет конец.
   Он не боялся конца. Его друзья погибли давно, и ему было стыдно, что он
до сих пор еще жив.
   Если он на самом деле был еще жив, во что  ему  все-таки  было  нелегко
поверить.



21

   Я догнал ее не сразу - так быстро она бежала. Старшего Хранителя уже не
было видно: наверное, он поймал лошадь и ускакал.
   - Анна! Погоди! - Я протянул руку.
   - Кровь! - крикнула она в ужасе. - У тебя руки в крови!
   Это была кровь Никодима, пролитая не мной:  но  все  равно,  Анна  была
права. И я остановился, глядя, как она бежит прочь, бежит  изо  всех  сил,
бежит подальше от трупов, от меня и от всего  того,  что  я  целыми  днями
придумывал для нас с ней и что теперь было никому не нужно.
   Потом я перевел взгляд на свои руки. Если бы можно было сейчас снять  с
них кожу, как перчатки, выбросить и забыть, я сделал бы это.  А  сейчас  я
просто смотрел на них, и на зажатую в пальцах,  тоже  запачканную  красным
фотографию в прозрачном пластике. Монах передал ее мне  в  последний  миг.
Зачем?
   Я стер рукавом кровь и вгляделся. И увидел фамилию: Кристиансен.
   Я не могу сказать, что я вдруг понял или  догадался.  У  меня  возникло
вдруг такое впечатление,  что  я  все  вспомнил  -  знал  когда-то,  потом
накрепко забыл, а сейчас вспомнил, и все встало на свои  места,  и  давнее
прошлое объединилось с тем, что происходило сейчас. Кристиансен,  участник
древней экспедиции. И его теория, через столетия  воскрешенная  Шуваловым.
Но раз Кристиансен был здесь и все знал...
   Медлить было нельзя. И я побежал.
   Я бежал назад, в лесное поселение,  где  дремал  мой  катер.  Кончились
первые сутки условленного с Рукой времени, и я должен был успеть.


   Над поселком стоял плач: кое-кто успел уже  вернуться  и  рассказать  о
пролитой крови. Бегом, задыхаясь, пересек я  площадь.  На  меня  смотрели,
меня сторонились, и хотя еще не бросали камнями, я на бегу подумал, что до
этого осталось не так много. И  побежал  еще  быстрее:  сейчас  я  не  мог
рисковать собой, потому что я один мог предотвратить большую беду.
   Катер оказался на месте и в порядке. Только сейчас я испугался;  раньше
я просто не успел подумать, что его могли просто разнести на куски,  чтобы
избавиться от всего, связанного с нами, от всего, что принесло им горе. Но
катер был в порядке, и ребятишки по-прежнему суетились вокруг него  -  они
еще не поняли, что пришла беда, они  не  устали  играть,  и  мир  все  еще
казался им  ласковым  и  вызывающим  доверие.  Я  постоял  немного,  чтобы
отдышаться, и попытался привести себя в порядок,  чтобы  не  напугать  их;
потом подошел, осторожно отстранил их от катера и открыл купол.
   - Покатай нас! - смело сказал тот самый мальчик, не-мой-сын.
   Я заставил себя улыбнуться.
   - Да, ребята, - сказал я.  -  Я  обязательно  вас  покатаю.  Вот  скоро
вернусь и покатаю. А сейчас мне  некогда,  понимаете,  надо  очень  быстро
попасть в одно место. Но я вернусь.
   - Ты возвращайся, - сказал мальчик, и другие кивнули.
   - Я вернусь, - еще раз сказал я.
   Я включил двигатель и поднялся, а дети стояли кучкой, и, подняв головы,
смотрели на катер, и махали мне руками.
   Они уже скрылись из виду, а я все еще видел их рядом. Я летел, и у меня
дрожали губы.
   Цивилизация все-таки чего-нибудь да стоит; я  убедился  в  этом,  когда
завидел внизу,  на  извилистой  дороге,  одинокого  всадника,  снизился  и
убедился,  что  это  действительно  Хранитель  Уровня.  Он  изо  всех  сил
нахлестывал коня, и все же успел проскакать  едва  десяток  километров.  Я
посадил машину прямо на дорогу, перед самым его носом. Он  повернул  коня,
но лошадь - не машина, силы ее иссякли, и Хранитель  понял,  что  спастись
ему не удастся.
   Тогда он гордо выпятил грудь.
   - Можете убивать меня, - сказал он. - Все равно, нам с вами не по пути.
И если вы не в состоянии понять...
   Он смотрел на мои руки - у меня не было времени отмывать их,  да  я  не
думал о том впечатлении, какое может произвести  мой  облик:  сейчас  были
дела поважнее. И я начал сразу с сути дела.
   - Кристиансен! - сказал я. - Это имя говорит вам что-нибудь?
   Он удивленно взглянул на меня.
   - А вам?
   - Да, - сказал я. - Наш ученый, Шувалов, развил его гипотезу, и поэтому
мы здесь оказались. Это имеет отношение к регулированию звезды?
   Я видел, что Хранитель сдерживается с трудом. Но ответил он спокойно:
   - Мы все время пытаемся объяснить это.  Но  никто  из  вас  не  пожелал
выслушать...
   - Объясняйте.
   - Это будет трудно, если вы не знакомы с нашей наукой...
   - Я не знаком ни с какой наукой, -  прервал  я  его,  -  но  пусть  мое
невежество вас не смущает. Расскажите так, чтобы я понял,  и  не  теряйте,
пожалуйста, времени. У нас осталось меньше суток.
   Он удивленно поднял брови:
   - Что же произойдет через сутки?
   - Если мы не подадим никакого сигнала, наш корабль... одним словом,  он
погасит ваше солнце.
   - Через сутки?
   - И даже раньше, если будут признаки опасности.
   Тут я заметил, что он побледнел.
   - В чем дело?
   - Скажите... - он говорил как бы в нерешительности, - тот из  вас,  что
стрелял... он - решительный человек?
   - Да. И очень.
   - Тогда... Тогда... плохо.
   - Почему?
   - Он  обнаружил  наш  энергетический  центр.  Центр  питает  установку,
регулирующую Солнце, она находится там же,  по  соседству...  Ее  мы  тоже
привезли с собой... Каждый раз, когда светило оказывается в зените, мы...
   Я не сразу поверил ему. И даже немного обиделся.
   -  Ну,  -  прервал  я  Хранителя,  прервал  с  чувством   оскорбленного
достоинства. - Если бы там поблизости оказалась  такая  установка,  мы  не
могли бы не заметить ее, а тогда уж...  Неужели  вы  хотите  сказать,  что
подобное  устройство  может  обойтись  без  огромной  антенны,   какого-то
рефлектора, чтобы фокусировать это  ваше  излучение...  Но  ведь  там  нет
ничего похожего!
   Он нетерпеливо махнул рукой.
   - Ну конечно же, - заговорил он быстро-быстро, боясь, видимо,  чтобы  я
снова не прервал его не дослушав. - Разумеется, невозможно было привезти с
собой еще и антенну. Но  все  это  было  предусмотрено!  Лес!  Лес  служит
антенной, к каждому, да-да, к каждому дереву подводится нужная частота  от
регулирующей установки. Лес! Неужели вы, находясь там, даже  не  заметили,
что лес этот вырос не сам, что он посажен! Была сделана ошибка,  когда  мы
решили построить там  город,  мы  спохватились  слишком  поздно:  близость
города опасна для леса, к сожалению, слишком опасна, как мы  ни  стараемся
внушить всем и каждому мысль о священности, о  неприкосновенности  каждого
дерева в нем. Город - значит, строительство, а какое  строительство  может
обойтись без топора? Но всякий ущерб, нанесенный этому лесу - угроза  всей
планете, потому что нарушается регулирование нашего светила. И поэтому  мы
решили...
   Он говорил все быстрее и жестикулировал все шире, ему  необходимо  было
убедить меня, во что бы то ни стало заставить что-то предпринять, чтобы не
допустить гибели их народа - да и нашего тоже.  Но  я  на  какое-то  время
перестал его слушать, потому что самое главное уже понял, и не только  то,
что он хотел мне рассказать и доказать.
   Я понял и другое.
   Нет, не я и не все мы были  виноваты  в  том,  что  грозило  произойти.
Потому что не мы должны были лететь сюда, не нас должны были послать.  Мы,
наш экипаж,  в  какой-то  степени  представляли  собой  исторический,  так
сказать, разрез человечества, но тут вся  наша  многотысячелетняя  история
была ни к чему. Какими бы хорошими и нужными качествами мы ни обладали, но
у нас не было главного: не было сознания того, что чью-то гибель, хотя  бы
одного человека, хотя бы по самой крайней  необходимости,  допустить  было
невозможно, непристойно для людей... Нет, не мы должны были  лететь  сюда,
экипаж тоже должен был состоять из людей, подобных Шувалову  или  Аверову,
но они оказались на корабле в меньшинстве, да к тому же с  самого  момента
высадки на планету Даль разделились и уже не могли ни советоваться друг  с
другом, ни черпать один в другом подтверждение если не  своим  мыслям,  то
своим чувствам и убеждениям. Они, именно они, представляли настоящий  день
Земли, а мы, я и весь экипаж, были ее прошлым, и наши мысли, побуждения  и
настроения были побуждениями и настроениями прошлого, прошлое  в  эти  дни
оказалось сильнее настоящего, а это плохо, так быть не должно. Люди должны
примерять свои действия не к прошлому, а к будущему, но на этот раз так не
получилось и не могло получиться, и жаль, что умная и  гуманная  Земля  не
подумала об этом прежде, чем отправлять  в  полет  именно  нас.  Пусть  мы
прошли через войны, а человечество Шувалова  их  давно  забыло,  пусть  мы
умели рисковать, оправданно и неоправданно, а они не умели - им надо  было
переступить через это и лететь самим, только самим. Тогда  Шувалов,  может
быть, и не отнесся бы с таким предубеждением  к  возможному  уровню  науки
планеты Даль - он вспомнил бы хотя бы о народной медицине, которую в  свое
время чохом относили к шаманству и знахарству - а она была просто способом
максимально использовать то, что дала человеку сама природа для защиты его
существования и здоровья... Но теперь этого было уже  не  изменить,  и  на
планете Даль оказались мы, а не кто-либо другой, и теперь именно  мы  были
обязаны приноравливать свои действия к будущему, а не к тому прошлому,  из
которого явились. Мы, а точнее - я. Именно я.
   Только тут я снова стал слушать его.
   - ...И мы не могли представить, - бормотал он, -  что  Земля,  великая,
могучая  Земля,  до  такой  степени  пренебрежительно  отнесется  к  нашим
знаниям...
   Тут я поднял руку, прерывая.
   - Простите нас. Хранитель! - сказал я. - Поймите: это -  не  Земля.  Не
настоящая Земля. Так уж получилось.  Не  стану  сейчас  объяснять,  как  и
почему. Главное  сейчас  в  другом.  Поверьте,  Земля  отнесется  к  вашим
знаниям, ко всему, что  вы  делаете,  с  большим  уважением.  Но...  Одним
словом, вы говорили об установке, регулирующей светило, вашу звезду...
   Он посмотрел на меня несколько оторопело - ему трудно  было,  наверное,
представить, что большинство из сказанного им я пропустил мимо ушей.
   - Ну конечно же! - сказал он почти в отчаянии. - А этот... ваш товарищ,
тот, кто стрелял, вы сами знаете, он ведь грозил  выключить  ее.  Если  он
сделает  это,  мы  не  сможем  провести  очередной  сеанс,  и  тогда  наше
светило...
   - Взорвется?
   - Ну, до этого еще далеко. Но оно начнет проявлять признаки  повышенной
активности, и ваши люди на корабле...
   - Понял! - сказал я. - Понял...
   - Главное, - сказал он, - чтобы вы поняли одно: мы все еще  существуем,
пока на нашей планете живут люди с этой звездой  ничего  не  станется.  Мы
охраняем сами себя...
   "И нас, - подумал я. - Потому что если то, что он говорит,  правда,  то
Даль вспыхнула бы уже давно, не будь людей, и кто знает, что произошло  бы
тогда с Землей! Мы прилетели  к  вам  и  думали,  что  можем  спасти  вас;
оказалось, что это вы спасаете нас, нечаянный маленький  форпост  большого
человечества".
   - Чтобы разобраться в этом лучше,  -  продолжал  Хранитель,  уже  почти
совсем успокоившийся, - ваши ученые должны говорить с нашими. Но только не
надо заставлять нас...
   Он вздрогнул - наверное, снова увидел,  как  мы  умеем  заставлять.  Но
справился с собой  и  хотел  продолжать.  Я  поднял  руку,  прерывая  его.
Говорить об этом было нужно, но только не сейчас...
   - Одну минуту, - сказал я. - Вы меня обеспокоили, и я хочу предупредить
тех, кто остался на корабле, чтобы они ничего не  предпринимали,  пока  не
прилечу я.
   Он кивнул. Я сел в  катер,  включил  индикатор  положения  корабля.  Он
находился еще в зоне радиовидимости, хотя вот-вот должен был покинуть ее -
тогда его было бы не дозваться... Я  послал  сигнал.  Обождал.  Ответа  не
было. Я послал еще и еще раз. Корабль молчал,  голубенькая  точка  его  на
экране индикатора придвигалась все ближе к краю. Помех не было, но корабль
не откликался. И это могло означать лишь одно: никто не  сидит  на  связи,
все -  вернее,  оба  -  заняты  чем-то  другим.  Чем  же?  Дело  настолько
значительное, чтобы ради него бросить связь, могло быть лишь одно:  атака.
Атака звезды. Значит, Рыцарь действительно выключил станцию,  звезда  ушла
из-под контроля, Аверов заметил это, а Рука...
   Я глянул на Хранителя. Он стоял, готовый, видимо, объяснять,  убеждать,
уговаривать...
   - Потом, - сказал я. - Нужно спешить.
   Он понял и кивнул.
   - Мы будем ждать вас, - сказал он.
   - Да, - ответил я. - Я вернусь, и мы поговорим обо всем.
   И я включил стартер.


   Катер взвился так стремительно, словно он и сам понимал, как нужно  нам
спешить и почему нужно.
   Сейчас  нельзя  было  смотреть  на  хронометр.  Надо   было   сохранять
спокойствие. Иначе можно было в два счета испугаться, и уже тогда  стрелка
наверняка обогнала бы меня, а надо было, чтобы получилось наоборот.
   Есть хорошее средство против мыслей о будущем. Это  -  воспоминания.  И
пока перегрузка втискивала меня в кресло и все более редкий воздух свистел
за бортом, я думал о прошлом и поворачивал его так и э