не успев подумать.
   В следующее мгновение раздался тихий свист - и люди исчезли, слились  с
травой. Осталось только двое: тот, кто шел передо мной, и другой, что  был
сзади. Они подошли вплотную и схватили меня под руки.
   - Кто ты? - спросил один, приблизив лицо и вглядываясь.
   -  Ульдемир,  -  назвал  я  свое  имя.  Откровенно  говоря,  я  немного
растерялся.
   - Мы тебя не знаем. Куда ты идешь?
   - С вами.
   - А куда мы идем?
   - В лес, я думаю.
   - Зачем ты идешь?
   Тут я подумал.
   - Я отвечу, когда мы придем.
   - Что ты несешь из вещей, какие не знает Уровень?
   Теперь я стал уже немного соображать  что  к  чему,  и,  не  колеблясь,
достал из кармана блок.
   - Хотя бы вот это. - Я включил блок, чтобы они услышали музыку.
   - Как ты это сделал?
   - Долго рассказывать. Потом.
   - Что ты умеешь?
   "В самом деле, - подумал я, - что я умею?"
   - Я знаю - как.
   - Как - что?
   - Как делать многое.
   - Откуда ты?
   "Как ответить? Но все равно, рано или поздно придется сказать".
   - Я со звезд.
   Теперь уже и остальные - более десятка - поднялись с земли и  обступили
нас, слушая.
   - Непонятно. Ты предатель?
   - Нет.
   - Ты хотел выследить нас?
   - Нет.
   - Как же ты узнал о нас,  если  мы  тебя  не  знаем?  Говори.  Если  ты
предатель, мы, наверное, убьем тебя.
   Впрочем, в голосе человека не было уверенности.
   - Как можно убить человека? - укоризненно сказал я.  -  Вы  должны  мне
верить. Я со звезд.
   - Странно. Как нам поверить в то, что ты со звезд? Ты такой же, как ты.
   - Потому что я тоже человек. Но я был одет иначе. И у меня был спутник.
В этот день, когда мы прилетели, его задержали.
   - Это правда, -  сказал  другой  человек.  -  На  большой  дороге  наши
встретили возчиков. Они везли старика. Его никто из наших не знал.
   - Наверное, это был он! - встрепенулся я. - Куда его повезли?
   - По дороге в столицу.
   - Я должен его найти!
   - А почему же ты пошел за нами вместо того, чтобы искать его?
   - Я надеюсь, что вы мне поможете.
   - Зачем?
   - Знаешь, - сказал я, - это не разговор на ходу. Потому что речь пойдет
о серьезных и очень важных делах.
   - И все-таки, трудно поверить, что на звездах  могут  жить  люди.  Хотя
говорят... Скажи, вас было только двое?
   - Нас больше.
   - Где остальные?
   Я  поднял  руку  к  небу,  хотя  корабль  сейчас  находился,  по   моим
соображениям, где-то под ногами.
   - Там.
   - На звезде? - усмехнулся гот, что вел расспросы.
   - На корабле. На той машине, что привезла нас.
   - Машины не возят. Они стоят на месте... Где же то, что привезло тебя?
   - На орбите. Это не просто объяснить.
   - Хорошо. Ты объяснишь потом. Нам и правда некогда. Ночь короткая. Глаз
Пахаря уже в зените. Мы могли бы показать  тебе,  в  какой  стороне  лежит
столица, куда повезли твоего друга. Просто выйди на  большую  дорогу,  что
начинается в середине города, и иди по ней, не сворачивая. Но мы не  можем
отпустить тебя. А вдруг ты побежишь к  судье  и  скажешь,  кого  ты  видел
здесь? Мы не хотим. Ты пойдешь с нами. Согласен?
   Но теперь я уже не был уверен,  не  следует  ли  сначала  пуститься  на
розыски Шувалова.
   - А если нет?
   Человек снова поколебался.
   - Мы все-таки убьем тебя. Мы знаем, что людей не убивают. Но если иначе
нельзя? Один человек - это меньше, чем все.
   - Это правда. Я пойду с вами. Далеко идти?
   - Увидишь.
   - Когда же я смогу выручить своего друга?
   - Решат в лесу. А может быть, его выручат те,  кто,  по  твоим  словам,
сидит сейчас наверху?
   "Питек и Георгий", - подумал я.
   - Может быть.
   -  Идем,  много  времени  ушло.  Ты  пойдешь  тут,  в  середине,  а  вы
приглядывайте за ним. Все слышали?
   - Все.
   - А когда тебя спрашивают: "что в лесу?" -  не  давай  глупых  ответов.
Говори: "В лесу - воля".
   - Я понял.
   - В путь!
   Они снова тронулись - той же летящей походкой. Я шел в ногу с ними,  не
отставая, и мне было хорошо идти в неизвестность, хоть на  какое-то  время
забыв о необходимости решать и выбирать.
   Мы прошли с полкилометра, и словно  волна  прокатилась  по  колонне,  и
шедший передо мной полуобернулся и, не останавливаясь, спросил:
   - Что в лесу?
   Теперь и я знал, что отвечать.
   - Воля! - сказал я, и в свою очередь обернулся и спросил у заднего, что
в лесу, и он ответил мне так же.
   Через сорок минут мы вышли к полосе деревьев. Это оказалась не  дорога,
а река. Я видел ее с высоты, но мне  почему-то  почудилось,  что,  пока  я
бродил по городу, она осталась совсем в другой стороне.  Два  узких  плота
были спрятаны в камышах. Мы разместились на скользких бревнах. По двое  на
каждом плоту встали с шестами.
   - Вперед! - скомандовал старший.
   Плоты отошли от берега, и течение подхватило их.
   "Вперед", - подумал я про себя. И хотя мне вовсе не ясно было, что ждет
меня, удача или поражение, и как обойдутся со мной  те,  к  кому  я  хотел
попасть, - но сейчас мне было хорошо, и я пожалел, что я  один,  и  некому
сказать, как мне хорошо, и не от кого услышать, что и ей хорошо тоже.
   Звезды еще светили вовсю,  и  я  попытался  отыскать  среди  них  наше,
настоящее солнце, хотя и знал, что оно находится на дневной половине  неба
и мне его не увидеть. Но все равно, было здорово знать, что оно есть.


   День уже начался, когда плоты уткнулись в берег. Их вытащили на  песок,
и старший сказал:
   - Пусть они лежат. Ночью их отведут обратно.
   Снова мы двинулись колонной по одному, но теперь уже шли свободно,  без
напряжения, переговариваясь. Вошли в лес. Лучи пробивались сквозь  листву.
Перекликались птицы. Воздух  еще  не  успел  нагреться  и  был  прохладен.
Дышалось легко.
   Прошли километра три. Никто не мешал мне оглядываться по сторонам.  Лес
был веселый. Большие деревья росли аккуратно, словно  кто-то  их  посадил.
Местами они теснились вокруг невысоких бугров, местами росли реже. Бугорки
тоже возвышались не как попало, а в порядке. Заинтересовавшись, я замедлил
шаг. Шедший сзади едва не налетел на меня.
   - Ты что? Надо идти, не отставая.
   - Слушай-ка, что это за бугорки?
   - Я не знаю, я тут впервые. Потом узнаешь, если понадобится.
   Прошли еще с километр, и деревья расступились. На обширной  поляне  был
разбит  лагерь  -  вернее,  целый  городок.   Легкие   деревянные   домики
выстроились рядами. Между ними виднелись постройки побольше, подлиннее. Из
них доносился стук, лязг металла, голоса.
   Пришедшие остановились.
   -  Ну  вот,  -  сказал  тот,  что  возглавлял  колонну.   -   Добрались
благополучно.
   - Что здесь такое? - спросил я.
   - Не видишь? Лес.
   - Понимаю, что не море, - усмехнулся я.
   - Понимаешь. Только, наверное, не все. Это не просто лес, а  тот  самый
лес, куда люди уходят от Уровня. Как ушли мы.
   - Ты не забудь: о вашей жизни я знаю очень  мало.  Сюда  уходят.  Здесь
живут? Что здесь делают?
   - Что делают? Что хотят.
   - Ну, вот, например, что хочешь ты?
   - Я кузнец. Я умею ковать железо. Делать разные вещи. Но я давно думаю:
а может быть, удастся делать это быстрее? Я много раз  ударяю  молотом,  и
получается то, что мне нужно, потому что я знаю, как и куда надо бить.  Но
это долго. А если сделать такой молот, чтобы он имел углубление -  как  та
вещь, которую мне надо сделать. Если Таким молотом ударить  очень  сильно,
но только один раз - не получится ли такая вещь какая мне нужна, с  одного
удара?
   Я улыбнулся: было приятно за него.
   - Получится.
   - Думаешь?
   - Знаю. Получится. Ты молодец.
   - Мне нравится, как  ты  говоришь.  Но  когда  я  хотел  попробовать  в
кузнице, мастер сказал...
   - Что не выйдет?
   - Он, в общем, сказал это другими словами. Сказал так: Сакс, ты хороший
кузнец. Ты очень устаешь на работе? - Я сказал: Устаю, как все, не  больше
и не меньше. - Тогда он спросил: Ты делаешь хорошие вещи? - И  я  ответил:
Хорошие, это все знают. Дальше он спросил: Тебе  хватает  еды,  одежды,  у
тебя остается время смотреть на солнце, говорить с детьми, любить красоту,
отдохнуть, посмотреть представление, бегать, играть в мяч, петь и  прочее?
- Я честно сказал: Хватает, потому, что я не трачу времени зря. - Тогда он
сказал: Кузнец Сакс, чего же тебе еще? Зачем надо делать что-то иначе, раз
ты и так делаешь хорошо? Допустим, ты сделаешь свой молот. Но ведь  ты  не
сможешь ударить так сильно, как нужно. - Я сказал: Мне,  конечно,  так  не
ударить, но это сможет сделать водяная или паровая  машина,  только  молот
надо делать немного иначе, без длинной ручки... - Мастер  сказал:  Хорошо,
машина будет ударять, а что будешь  делать  ты?  Подкладывать  железо?  Но
разве подкладывать железо интереснее, чем самому делать из  него  полезную
вещь? И еще: машина будет работать быстрее, чем  ты,  а  зачем?  Куда  нам
столько? Нам хватает того, что мы делаем. - И я не знал, что ему ответить.
Я сказал так: хочу сделать такой молот потому, что мне  очень  хочется,  я
иначе не могу. - Но он меня предостерег: Смотри, - сказал он, - ты знаешь,
что такое нарушение Уровня? Тебя могут послать в Горячие пески. Ты хороший
кузнец, зачем  тебе  рыть  песок?  -  И  тогда  я  подумал:  уйду  в  лес,
обязательно уйду в лес и там сделаю молот. И ушел. А  ты  что  собираешься
делать?
   - Еще  не  знаю,  Сакс.  Хочу  поговорить  с  теми,  кто  тут  главный,
рассказать им кое-что... Объяснить, откуда я пришел и зачем.
   - Поговори. Но тут, в лесу, мало  говорить,  надо  заниматься  работой.
Если у тебя нет своей работы, это нехорошо. Тогда - Погоди, вот идет  один
из старших - ты как раз хотел поговорить с ним...
   Старший был вовсе не стар, у него были широкие плечи и мускулистые руки
лесоруба. Слушал он меня не очень внимательно.
   - Старший, я пришел сюда по очень важному делу...
   - Как и все, - сказал он. - Те, у кого нет важных дел, сидят дома.
   - Но вся планета в опасности! И от вас во многом  зависит,  удастся  ли
предотвратить ее.
   Он бросил на меня короткий взгляд.
   - Мы тут судим так, - сказал он. - Чем важнее у тебя дело, тем  большим
доверием ты должен пользоваться. Как по-твоему, правильно?
   - Наверное, - сказал я.
   - Да нет, не наверное, а совершенно правильно. А как доверять человеку,
которого мы не знаем?
   Я пожал плечами.
   - Не знаешь. А мы знаем. Мы даем  человеку  работу,  если  у  него  нет
своей, и смотрим, как он с ней справляется. Если человек работает  хорошо,
мы ему верим и его выслушиваем. Если плохо...
   - Ясно, - оказал я, хотя такой поворот мне вовсе  не  понравился.  -  И
долго надо работать, чтобы вы поверили?
   - Как кому удается. Иногда и за три дня можно понять...
   "Три дня, - подумал я. - Много".
   - А может быть, ты все же выслушаешь и тогда решишь?..
   - Почему делать для тебя исключение?  Нельзя.  Иди  работай.  Если  нет
ничего другого, раскапывай бугры. Это интересно. Там есть  какие-то  вещи,
которых мы не можем понять. Развалины домов; там кто-то когда-то  жил,  мы
не знаем кто. Попадаются кости...
   - Кости?
   - Человеческие. Нехорошо, когда попадаются кости.
   - Может быть, тут было просто кладбище?
   - Нет, их не хоронили. Они лежат как попало.
   - Странно.
   - Не странно, а плохо. Очень плохо,  когда  кости  людей  валяются  как
попало. Смотри, не испугайся, когда будешь копать.
   Чем-то известным, но, как я думал, уже забытым потянуло  от  его  слов,
забытым и нехорошим. Но сейчас  я  не  хотел  размышлять  о  плохом,  хотя
зародыш замысла возникает в мозгу чаще всего тогда, когда мы о таких вещах
не думаем - или не хотим думать.


   Несколько часов я просто бродил по городку, меня никто не  останавливал
и ни о чем не спрашивал; так же слонялись и другие, пришедшие одновременно
со мной. Я подумал, что такую возможность давали нам намеренно: люди могли
приглядеться,  поискать  что-то  для  себя  (где  жить,  чем  заниматься),
встретить  знакомых  и  вообще  привести  себя  в   норму   после   такого
значительного события, каким был разрыв с Уровнем и уход в лес. И я бродил
и глядел, стараясь пока не делать выводов и предположений.
   Дома здесь были попроще, чем в городах, и люди одеты похуже; выцветшие,
заплатанные, рубашки не были редкостью, и на лицах читалась привычная, уже
неощутимая для самих людей озабоченность, какой не страдали, например,  ни
Анна, ни ее друзья. Но кроме того, в глазах лесного  племени  виднелись  и
что-то другое: выражение большей самостоятельности, большего  достоинства,
что ли. Особенно, когда человек был занят работой. А делали  здесь  всякие
вещи. Я видел одного, который сидел и вырезал из дерева ложки:  прекрасные
ложки, красивее, тоньше, элегантнее, чем те, что в мое время продавали как
сувениры;  но  дело  это  было  понятным,  и  хотя  ложка,  конечно,  вещь
необходимая, особого удивления не вызывало. И тут же, в соседнем  дворике,
возле кое-как построенного  сарайчика,  молодой,  с  неделю  не  брившийся
парень возился над какой-то конструкцией, назначение которой  я  понял  не
сразу, а когда понял, то не знал, плакать или смеяться: Дедал, полуголый и
лохматый, ладил крылья, а Икар, сейчас ему было года три,  суетился  около
него, помогая и мешая; а та, чьего имени миф не донес до нас,  -  та,  что
полюбила Дедала, и варила ему обед, и понесла от него, и родила  Икара,  и
вырастила, но не удостоилась упоминания, потому что не удосужились сделать
третью пару крыльев, - женщина, совсем еще  юная,  маленькая,  хрупкая,  с
тяжелым даже на вид  узлом  волос  на  голове,  стояла  в  дверях  домика,
опершись рукой о притолоку, и смотрела на них, пока над очагом,  сложенным
во дворе, вскипал котел, - смотрела, и в глазах ее  было  счастье,  потому
что она еще не знала, что третьих крыльев не будет, и она  не  полетит,  и
поэтому Икар заберется слишком близко к светилу; и  потом  до  конца  дней
своих будет она думать, что, окажись  она  там,  рядом,  она  бы  уберегла
мальчика - хотя матерям не всегда бывает дано уберечь, и женам тоже, и мне
жаль их, но и я жесток в любви, как и все остальные, - в любви к  женщинам
и детям. Так думал я,  остановившись  и  глядя  на  них,  -  я,  владевший
крыльями, пригодными для  куда  более  долгих  и  опасных  перелетов,  чем
простой подскок  к  солнцу;  но  эти  крылья  сделал  не  я,  меня  просто
натаскали, научили владеть ими, и я был капитаном, но Дедалом не был...  Я
пошел дальше, пока семейство еще не обратило на меня внимания, -  зашагал,
представляя, как я в таком вот дворике провожу техобслуживание  катера,  и
портативный хозяйственный комбайн шипит там, где у  Дедала  очаг,  и  Анна
стоит в дверях и смотрит на кого-то, кого еще нет, но кто будет вот так же
вертеться около и совать нос куда надо и куда не надо... Я грезил на  ходу
и, наверное, немало интересного прошло мимо внимания, пока я не  опомнился
и не обрел снова возможность замечать и запоминать.
   Тут были кузнецы, и столяры, и ткачи,  ухитрившиеся  делать  что-то  из
подручного сырья, и охотники ("Питека бы сюда", - подумал я), и  хлебопеки
(хлеб был нехороший, но я видел, как его делили, и понял, почему  на  моей
планете в древние времена, преломляя хлеб, обязательно возносили молитвы);
потом, решив, что для первого раза увидел достаточно, я присел под деревом
и стал думать, как же мне все-таки убедить людей в  том,  что  меня  стоит
выслушать, не дожидаясь, пока я проявлю себя как землекоп.
   Пока я сидел задумавшись, мальчишка подошел и остановился в трех шагах;
обыкновенный мальчишка лет  десяти.  Он  смотрел  на  меня  внимательно  и
строго. Я тоже взглянул на него и отвел глаза в сторону, но тут  же  снова
посмотрел, и мне стало странно.
   Нет, он вовсе не был похож на моего сына - ни  лицом,  ни  фигурой,  ни
цветом глаз и волос... Но, какое-то неуловимое сходство было; есть  что-то
общее у всех мальчишек  одного  возраста.  И  я  почувствовал  вдруг,  как
застучало сердце, набирая обороты. Мне захотелось провести ладонью по  его
(жестким, наверное) волосам, и похлопать по плечу, и спросить с  напускной
суровостью: ну, как дела, старик? - одним словом, сделать все, что  обычно
делают мужчины, любящие детей, но  не  умеющие  выразить  свою  любовь.  Я
смотрел на парня, а он - на меня; я улыбнулся, и  он  (не  сразу,  правда)
улыбнулся тоже, потом застеснялся, повернулся и пошел, а я сидел и смотрел
ему вслед и думал: не знаю - как, но мы должны  их  спасти,  иначе  просто
нельзя. Невозможно предавать  детей;  в  христианских  заповедях  не  было
такой: "Не предай" - и  очень  плохо.  Но  с  тех  пор  прошло  достаточно
времени, чтобы ее сформулировать. Так неужели мы,  знающие  эту  заповедь,
все-таки не сможем не предать честное маленькое человечество детей?
   Я почувствовал, что сидеть и предаваться  размышлениям  больше  нельзя;
надо делать. И я встал и пошел раскапывать старые курганы.


   Я быстро убедился в справедливости того, что почудилось мне  сразу  же,
когда мы шли через лес после путешествия на плотах. Это  место  обживалось
не впервые. Здесь уже стоял когда-то город. Очень давно, но он был.
   И умер он не своей смертью. Правда, мало что можно было теперь  понять:
я выкапывал железные предметы,  но  ржавчина  изъела  их  и  превратила  в
бесформенные обломки; иногда попадались куски пластика, но и  они  были  в
таком виде, что невозможно было определить их назначение.
   Предположение постепенно превратилось в уверенность: город погиб  сразу
и насильственной смертью.
   Мне-то вряд ли следовало особенно убиваться по этому поводу; и не такое
случалось в мои времена. И все же я  вдруг  почувствовал,  что  мне  охота
заплакать.
   Дело было не только в том, что погиб город и в  нем  нашли  свой  конец
люди. Главное заключалось в том, что погибший  город  был  -  ну,  как  бы
сказать, - совсем другим городом, если сравнивать его с теми  -  пустым  и
населенным, - в которых я уже успел побывать.  Он  куда  больше,  чем  все
остальное, увиденное на  этой  планете,  напоминал  земные  городки  моего
времени, не старые, а возникавшие тогда на пустых местах.
   Мне попадались остатки одежды. Они были из дышащего  синтетика,  не  из
домотканой, грубой ткани.
   Встречались черепки посуды. Из таких или почти таких тарелок я ел дома.
На одном обломке явственно различался вензель древней звездной  экспедиции
и тонкая золотая каемка.
   Попадались кристаллики информатора. Я бережно собирал их.  Может  быть,
удастся прочитать на корабле.
   Нашлась фотография. Она была залита твердым прозрачным пластиком. В мое
время таких еще не делали. На снимке были запечатлены люди, стоявшие около
дома, шесть человек,  не  позировавших  -  снимок  был  неожиданным.  Люди
смеялись, мужчина обнимал женщину, два парня разговаривали  -  один  стоял
боком, другой в тот миг обернулся и глядел в  объектив,  еще  один  парень
указывал на что-то, находившееся за кадром, а девушка  рядом  с  ним  даже
присела, хохоча, так ей было  весело...  В  перспективе  виднелась  улица,
совсем земная улица,  с  тротуарами  и  люминесцентными  фонарями.  Только
деревья выдавали: с длинными, гибкими иглами. Деревья были здешними.
   Такая улица была здесь. И погибла.
   Почему? Я не знал. Но  крепло  интуитивное  убеждение,  что  это  может
оказаться важным не для восстановления истории планеты, а для той  задачи,
которую должны были решить мы.
   Мне удалось набросать примерный план города. Город был невелик, жило  в
нем  несколько  сот  человек  -  вряд  ли  больше.  Но   он   был   вполне
благоустроенным городом.
   Откуда-то он получал энергию. Откуда?
   Если бы у меня были хоть самые  примитивные  приборы,  искать  источник
Энергии стало бы куда легче. Но портативная аппаратура, которой я  мог  бы
воспользоваться, лежала в багажнике большого катера, а не моего -  малого,
надежно укрытого сейчас близ городка, где началось мое путешествие в  лес.
И я решил, что надо слетать в наш лагерь к  старому  кораблю,  посмотре