так  достаточно  усложняет
нашу задачу.
   - Смотря как ее сформулировать, - заметил  Уве-Йорген,  чуть  приподняв
уголок рта.
   - Мне кажется,  -  сказал  я,  стараясь  произносить  слова  как  можно
весомее, - задача была поставлена четко:  эвакуация  населения  планеты  с
целью предотвратить ее гибель.
   - Это задача-максимум, - не сдавался пилот. - Но есть альтернатива.
   - Да, - подтвердил Аверов и опустил голову. - Учитывая,  что  в  первую
очередь должно быть спасено население Земли.
   Тут мне все стало ясно, и кто был инициатором - тоже. Но я хотел, чтобы
они высказали все сами - в таких  случаях  бывает  легче  найти  в  логике
оппонента слабые  места.  А  найти  их  было  необходимо,  потому  что  мы
дискутировали не наедине - тут же,  кроме  Питека,  были  и  Иеромонах,  и
Георгий, и Гибкая Рука, и многое зависело от того, на чью чашу  весов  они
усядутся.
   -  Ну,  -  проворчал  я,  чтобы  не  сказать  ничего  определенного.  -
Пятнадцать человек на сундук мертвеца...
   - Что? - не понял Аверов.
   - Нет, доктор,  просто  была  в  свое  время  такая  песенка.  Что  же,
Уве-Йорген, - я сознательно обратился именно к нему, -  я  жду,  чтобы  вы
объяснили - какова же эта альтернатива.
   - Вы, капитан, и так отлично поняли. Либо мы рискуем буквально всем  на
свете - Землей, Даль-2 и самими собой в придачу - либо выбираем наименьший
риск и наименьшие жертвы. - Челюсти его напряглись, и он закончил громко и
четко: - Жертвуем этой планетой и спасаем все остальное.
   - Планетой и ее людьми, - уточнил я.
   - Планетой и ее людьми, - утвердительно повторил он.
   - Либо - либо, и, а, но, да, или... - пробормотал я, обдумывая ответ. -
Союзы, союзы,  служебные  словечки...  -  Как  легко  получилось  у  моего
коллеги: планетой и ее людьми. Людьми - и теми, кто  ждал  меня  сейчас  в
лесу, и той, что была в моей каюте, и теми, кто чтил Уровень, и теми,  кто
скрывался от него в лесах... Я хотел было вспылить, но вовремя понял,  что
это ни к чему, и понял причину: для него,  для  Уве-Йоргена,  и  для  всех
остальных моих товарищей планета Даль-2  была  лишь  небесным  телом,  что
виднелось на экранах,  была  абстракцией,  отвлеченным  понятием.  Они  не
ступали по ее траве, не сидели в тени ее  деревьев,  не  видели  голубизны
неба, не слышали, как ветер  поет,  перекликаясь  с  птицами,  не  вдыхали
запаха ее цветов и не преломляли хлеб с ее людьми. И поэтому никто из  них
не согласился бы сейчас со мной. Значит, надо было идти в обход. Но гнев в
моей груди стоял на марке, как говорили в мое время  кочегары,  и  неплохо
было бы стравить его, хоть немного, и, кстати, не дать никому понять,  что
я замыслил некую хитрость.
   - Что ж, Уве-Йорген, - сказал  я,  -  альтернативу  ты  нашел  -  лучше
некуда.  Узнаю...  Ох,  эти  альтернативы,  эти   безвыходные   положения,
исторические  необходимости,  эти  милые,  славные  ребята  с  засученными
рукавами и "Лили Марлен" на губной гармошке...
   Мы смотрели друг на друга всепонимающими глазами и  усмехались,  совсем
не весело, совсем не доброжелательно, а товарищи смотрели на  нас,  ничего
не понимая, потому что это был разговор не для них, а  для  нас  двоих,  и
только для нас; рискованная проба сил, но мне непременно нужно  было  дать
Рыцарю понять, что вижу его насквозь, пусть не думает, что сможет  повести
всех  за  собой  и  что  мне  нечем  будет  остановить  его.  -   Логичная
альтернатива, безусловно. Здесь вероятность такова, там - меньше,  значит,
осуществляется второй вариант. Ох, уж мне эта тевтонская методичность...
   Уве-Йорген не остался в долгу.
   - Ну, как же! - ответил он, глядя на меня прищуренными глазами. -  Куда
предпочтительнее ваше любимое "авось" и "ничего", крик "ура!" в  последний
момент и загадочная славянская  душа,  не  так  ли?  Авось  пронесет!  Вот
алгоритм ваших рассуждении, дорогой капитан!  Но  ответственность  слишком
велика и, кстати, в свое время вы научились обуздывать это  ваше  "авось".
Вспомните" капитан!
   Я помнил; но, видимо, и  он  спохватился,  потому  что  то,  о  чем  мы
говорили, не произноси настоящих названий;  завершилось  вовсе  не  в  его
пользу. Остальные только глядели и моргали -  им  ничего  не  говорили  ни
тевтоны, ни славяне (даже Иеромонаху - нет), это была  для  них  вместе  и
древняя, и новая  история,  а  ни  той,  ни  другой  они  не  знали.  И  я
почувствовал, что надо переходить  в  атаку  именно  сейчас,  пока  Рыцарь
помнит, чем кончилось наше выяснение отношений в те времена.
   - Теперь слушайте, - сказал я, чтобы  напомнить  всем  и  каждому,  что
капитан здесь я. - Обсуждением этой альтернативы мы еще займемся. Сейчас я
против нее и буду против до тех пор, пока обстоятельства не  покажут,  что
это - единственный выход. А пока у нас есть немало конкретных задач. Найти
Шувалова, оказать ему помощь, какая потребуется, чтобы он мог  осуществить
нужный контакт. Это раз. Во-вторых, разобраться всерьез, каково население.
Сколько, где. И не только разобраться; говорить  с  ними,  растолковывать,
какая им грозит опасность, объяснить, каков может быть путь к  спасению  -
добиться того, чтобы мысль об эвакуации возникла и развивалась  не  только
наверху, но и во  всем  обществе.  Работы,  как  видите,  выше  головы.  И
начинать ее надо немедленно. В лес, к тем  людям,  о  которых  я  говорил,
пойдет Гибкая Рука...
   - Минуту, капитан, - прервал меня Уве-Йорген, хоть так поступать  и  не
полагалось. - В лес пусть лучше идет Питек.
   Я подумал - и не обнаружил никакого подвоха.
   - Хорошо. Пусть Питек.
   - Тяжело, - сказал Питек, расправляя, плечи. - Ах,  как  будет  тяжело,
Ульдемир. Я думаю о том, как ты пришел бы к нам - тогда, когда я жил среди
своих, - и сказал бы, что мы должны покинуть свои  охотничьи  места,  свои
озера, где мы ловили рыбу, свои леса, полные ягод,  и  грибов,  и  вкусных
корней... Тебе пришлось бы  плохо,  Ульдемир,  и  ты  ничего  не  смог  бы
объяснить нам. За эти места мы сражались с другими и  убивали  их,  и  они
убивали нас - иначе я не оказался бы здесь... Нет, это будет очень тяжело,
Ульдемир. Если бы сделать так, чтобы они сами захотели уйти.  Но  как  это
сделать? Мы уходили,  когда  переводились  звери,  когда  лани  съедали  и
вытаптывали всю траву. Но я не знаю, как живут здесь люди и много ли зверя
в их степях.
   - Наверное, много, - механически пробормотал я,  вспомнив  то,  что  мы
видели во время первого полета над планетой.
   - Говорю тебе откровенно, Ульдемир: я сделаю все, что надо; сделаю,  но
не знаю, что получится. Если бы это были наши, я знал  бы:  можно  поджечь
лес или траву в степях. А тут - кто скажет как?
   - Воистину, - подтвердил Иеромонах, покачав бородой и  печально  глянув
на меня. - Провижу великие тяготы.  Как  скажешь  ты  человеку,  чтобы  он
покинул земли отцов своих, и дедов своих, и прадедов? Кто допустит,  чтобы
хищный зверь разрывал родные могилы? Велика печаль человека,  оставляющего
дом свой на волю стихий. Что сильнее любви  к  своему  дому?  -  Иеромонах
оглядел нас всех и поднял палец. - Вера. Но  во  что  верят  они?  Это  ты
знаешь, наш капитан?
   - Наверное, в свой Уровень... - подумал я вслух.
   - Тогда они не уйдут, ибо не будет у них своего Моисея,  который  повел
бы их. Мощь Моисеева - от господа, а они в бога, ты  говоришь,  не  верят.
Нет, капитан, трудный ты учиняешь нам искус.
   "Пусть уж высказываются все", - подумал я устало и кивнул штурману.
   - А ты что думаешь, Георгий?
   Спартиот скупо улыбнулся: - Мы делали просто. Когда надо было  убедить,
мы шли с мечами. Мечи убеждали за нас, и не оставалось никого, кто мог  бы
возразить нам.
   - Вот это деловой разговор, - сказал Уве-Йорген, улыбнувшись. Я сердито
покосился на него, а он продолжал:  -  Интересно  только,  кому  пришло  в
голову отправить экспедицию в такую даль с голыми руками?
   - Без мечей и копий, Уве? - не удержался я, чтобы не поддразнить его.
   - Хотя бы. А ведь у местного населения что-нибудь наверняка есть.  Хотя
бы луки со стрелами. Не может быть,  чтобы  они  не  охотились  на  всякую
живность.
   - Лук и стрелы, - сказал Гибкая Рука. - Лук и стрелы, о!
   - Да, - опять вмешался я. Какой-то бес словно заставлял меня все  время
задевать Уве-Йоргена; почему-то мне  не  нравилось,  что  он  сидел  такой
спокойный и уравновешенный, хотя только  что  я  вроде  бы  одолел  его  в
разговоре. Не иначе, как у него лежал еще какой-то булыжник за пазухой,  и
хорошо еще, если просто булыжник, а не этакая баночка с длинной  рукояткой
- ручная граната наступательного действия. - Британские лучники,  кажется,
здорово потрепали рыцарство в свое время, а, пилот?
   На этот раз он усмехнулся.
   - Нечто подобное было, - согласился он. - Рыцари,  надо  сказать,  были
отвратительно информированы о силах противника.  Не  станем  повторять  их
ошибок. Спасибо тебе, капитан, за услугу, которую ты нам оказал.
   - На здоровье, - ответил я. - Какую именно услугу ты имеешь в виду?
   - В твое время  это  называлось  "взять  языка",  -  сказал  он,  снова
усмехаясь, и эта ухмылка его мне не понравилась.  -  Я  имею  в  виду  эту
девицу, которую ты привез на борт. Видимо, ты с ней нашел общий язык.
   Я предпочел понять его буквально.
   - Это было несложно, - ответил я. - Люди там, внизу,  разговаривают  на
том же языке, что и мы.
   Для пилота это не было новостью, но остальные члены экипажа  не  смогли
скрыть удивления.
   - Как так? - спросил Георгий.
   - Я же говорил вам, что нашел  старый  корабль.  Это  потомки  людей  с
Земли, значит - наши родичи.
   - Братья, - сказал Иеромонах и повторил еще раз, весомо и убежденно:  -
Братья.
   - И чудесно, - перебил его Рыцарь. - Наверное, она  сможет  рассказать,
как вооружаются наши братья, когда в том возникает нужда.  Не  хочешь  ли,
капитан, пригласить ее сюда?
   - Нет, - сказал я, стараясь сохранить спокойствие.  -  И  в  голову  не
приходит.
   Я и в самом деле  не  собирался  позволить,  чтобы  ее  тут  подвергали
допросу. И не потому, что не видел в том особого смысла: может быть, она и
могла вспомнить что-нибудь такое, что нам  пригодилось  бы;  и  не  потому
только, что это было бы, наверное, не очень-то честно по отношению к  ней:
я ведь не уговаривался с Анной о чем-то подобном. Мне вообще не  хотелось,
чтобы наши дальнейшие отношения с людьми с планеты Даль-2  рассматривались
экипажем как военная кампания.
   - Нет, - повторил я как можно категоричнее. - Потому что я не собираюсь
воевать.
   Но они, кажется, были иного мнения.
   - Что ж, - вздохнул Рыцарь. - А жаль, что нет времени. Мы сколотили  бы
неплохие отряды из них самих.
   - Свои на своих? - спросил Никодим. - Достойно ли?
   - Всегда так было, - невозмутимо заявил Георгий.
   - Ладно, - сказал я им. - Нет смысла говорить о том, чего не хватает, -
о луках, стрелах, времени... Задача перед нами огромная,  и  в  нормальных
условиях она была бы по плечу лишь классным дипломатам, а не  нам.  Но  мы
должны с нею справиться. Должны - и этим все сказано.
   - А если ничего не выйдет? - негромко спросил Уве-Йорген.
   - Выйдет, - упрямо сказал я.
   - Не грешите и в помыслах, - посоветовал Иеромонах.
   - Значит, расстановка будет такой, - продолжал я, потому что  за  время
разговора успел уже кое-что продумать. - Сейчас мы  все,  кроме  тех,  кто
останется нести вахту на корабле, отправляемся на планету. Туда, где  меня
ждут ребята. Там разделимся. Я направлюсь к тем, что укрываются в лесах (я
решил, что туда надо  уйти  именно  мне:  Питек  был  не  уверен  в  своих
возможностях, а Рыцарь и Георгий были уж чересчур воинственно  настроены).
Питек и Георгий попытаются установить связь с Шуваловым,  потому  что  они
самые ловкие, выносливые и к тому же следопыты. Уве-Йорген, твою задачу мы
определим там, внизу. Вероятнее всего, ты будешь в резерве. - Уж очень  не
хотелось мне оставлять его на корабле. - Ты, Гибкая Рука...
   - Он пусть останется на вахте, - сказал Уве-Йорген.
   - Хорошо, - согласился я. - Ну и, естественно, доктор Аверов-не покинет
своих приборов.
   Аверов кивнул. Умолкнув в  начале  разговора,  он  больше  не  принимал
участия в совещаний.
   - Связь с кораблем: ежедневно в восемнадцать часов,  в  шесть  часов  и
двенадцать часов по нашему времени, а сверх того  -  по  мере  надобности.
Предупреждаю: со связью могут быть помехи, внизу увидите сами.
   - Ясно, - ответил за всех Рыцарь.
   - У меня все, - сказал я.
   - Когда вылет? - спросил пилот.
   - Сколько вам нужно времени, чтобы собраться?
   - Чтобы собраться - немного. Но я подумал вот о  чем:  перед  тем,  как
покинуть корабль,  ребята  могли  бы  провести  полчаса  в  Садах  памяти.
Зарядить аккумуляторы, так сказать.
   Я не нашел в этом ничего плохого.
   - Добро, - согласился я. - Все?
   - Да.
   - Все свободны, - объявил я.
   Я так и думал, что Рыцарь задержится. И он остался.
   - Капитан... - сказал он негромко, подойдя ко мне вплотную.
   - Я слушаю.
   - Ты и на самом деле совершенно уверен...
   Я взглядом показал, что понял его.
   - Совершенно? - переспросил я. -  Полной  уверенности,  ты  знаешь,  не
бывает. Но не представляю, как мы можем допустить, что не сделаем этого.
   - Ну, хотя бы такой вариант: мы сейчас  летим  на  планету,  в  воздухе
происходит катастрофа - и на поверхность мы прибываем уже в виде  обломков
и обрывков. Теоретически допустимо?
   - Теоретически... да.
   - А гибель Земли ты допускаешь, Ульдемир, хотя бы теоретически?
   - Не хочу, - сказал я.
   - Значит, страховка нужна?
   Я знал, что он имеет в виду. И на этот раз был с ним согласен.  Нет,  в
этом не было никакого  противоречия.  Нельзя  было  обсуждать  возможность
неудачи перед  всем  экипажем:  когда  люди  готовятся  выполнить  тяжелую
задачу, они не должны  допускать  и  мысли  о  возможном  невезении.  Надо
настроиться на игру,  как  говорили  в  мои  времена.  Но  в  себе  я  был
достаточно уверен, да и Уве-Йорген, кем бы он ни был, оставался  человеком
долга, и я считал, что на него можно положиться.
   - Хорошо, - сказал я. - Какую страховку ты предлагаешь?
   - Я объясню. В  тот  момент,  когда  наблюдения  покажут,  что  вспышка
становится все более вероятной, надо, чтобы корабль все же  выполнил  свою
задачу - независимо от всего остального. Такой вариант тебя устраивает?
   - Да.  Если  только  будет  уверенность,  что  положение  действительно
безвыходное.
   - Это установит Аверов. Ты согласен?
   - Кто же, кроме него? Но на остальное он не решится.
   - Поэтому я и хотел, чтобы Рука остался на борту. Ты веришь ему?
   - Я всем верю, - сказал я, и это была, в общем, правда.
   - Сейчас они в Садах памяти. Через полчаса встретимся у Руки. Согласен?
   Я подумал, что Уве-Йорген и тут пытается овладеть  инициативой.  Но  не
было причин осаживать его, и я позволил себе лишь самую малость. ""
   - Через сорок минут, Рыцарь, - поправил я, глянув на часы.
   Он кивнул:
   - Я могу идти?
   - Уве...
   - Ульдемир?
   - Почему ты не спросишь больше ничего о той девушке?
   Я сказал так потому, что мне вдруг страшно захотелось поговорить о  ней
- с кем угодно.
   Он покачал головой:
   - У нас не было  принято  обсуждать  с  начальниками  их  личные  дела.
Понимать службу - великая вещь, дорогой Ульдемир.
   Странные  все  же  существовали  между  нами  отношения,  свободные   и
напряженные одновременно, дружеские - и в чем-то враждебные.  Часто  мы  в
своих схватках бродили по самому краю пропасти, которую видели  только  мы
одни; это было только наше - пока, во всяком случае. И, пожалуй, без этого
нам было бы труднее.
   - Разве службу кто-нибудь понимает? - улыбнулся я.
   - Гм, - сказал Уве-Йорген.
   - Прости, Рыцарь. Строй - святое место, не так ли?
   - Именно.
   - Значит, через... тридцать пять минут, - сказал я, выходя.


   Анна спала в моей каюте  на  широком  капитанском  диване  -  она  даже
разделась, как дома, и за это я  опять  мысленно  похвалил  ее.  Я  убавил
освещение до сумеречного, сел в кресло и долго смотрел на нее - не как  на
желанную женщину, а как смотрят на спящего ребенка. Смотрел, не думая,  не
пытаясь ни опуститься в прошлое, ни подняться в будущее. Не думая  о  том,
не произошло ли час назад в этой самой каюте что-то  непоправимое,  потому
что для всякого действия есть  свое  время,  мы  только  не  всегда  верно
угадываем его - или неверно вычисляем... Я  просто  смотрел,  и  мне  было
хорошо, как только может быть хорошо  человеку.  Тут,  как  и  в  спасении
людей, нельзя было настраивать себя на возможность неудачи. Только хорошо,
только хорошо могло быть, и никак не могло быть плохо.
   Так просидел я полчаса. Потом встал и вышел, стараясь ступать неслышно.
"Такова жизнь, - думал я, шагая по палубам тихого корабля. - Она  началась
еще до того, как я родился, такая жизнь, и вот продолжается сейчас,  через
тысячелетия. Дела, дела - и любовь в антрактах. Перерыв на  обед.  Перерыв
на любовь... Когда-то все дела делались в перерывах  любви.  И,  наверное,
это было лучше.
   Но слишком серьезные дела у нас сейчас - жизнь и смерть. И если бы  еще
только наша... Но ты больше не уйдешь, Анна, милая, у нас теперь все будет
пополам - и жизнь, и  смерть.  Любая  половинка  этого,  а  больше  нечего
предложить тебе".


   - Значит, вот в чем дело, Рука... Корабль, как ты знаешь, изготовлен  к
походу. Установка доктора Аверова заряжена, автоматика  все  время  держит
звезду в прицеле. Доктор Аверов неотрывно следит за тем,  как  ведет  себя
звезда.
   - Кто из нас инженер, Ульдемир, - спросил Рука, - и кто  из  нас  лучше
разбирается во всем этом? Может быть, ты хочешь, чтобы я рассказал тебе  о
принципе действия и устройстве установки доктора Аверова?
   Уве-Йорген, что сидел рядом, чуть  улыбнулся.  Я  нахмурился:  со  мной
разговаривал инженер Гибкая Рука, а мне инженер сейчас не был  нужен.  Мне
нужен был индеец.
   - Рука, - сказал Уве-Йорген негромко. - А что ты видел в Садах памяти?
   - О, - сказал Рука и помолчал, опустив веки. -  Я  видел  многое.  Моих
вождей и моих детей. И разговаривал с ними. Я был на охоте, и  стрелы  мои
попали в цель. - Он снова помолчал. - И  потом  я  снова  стоял  на  тропе
войны. Как в тот день, когда меня забрали сюда. Я стоял, стрела  летела  в
меня из засады, и я знал, что она попадет, знал еще за полсекунды до того,
как тот спустил тетиву... - Теперь в его голосе, негромком  и  монотонном,
чувствовалась ярость, и я воспользовался этим.
   - Слушай. Если звезда будет спокойна, тебе ничего не придется делать  -
только поддерживать связь с нами. Если же она станет опасной...
   - Как я узнаю это?
   - Если даже доктор захочет скрыть, то все  равно  узнаешь  это  по  его
лицу.
   - Да, - согласился Рука с оттенком презрения в голосе.
   - Так вот, как только ты поймешь, что звезда стала опасной, ты погасишь
ее. Включишь установку. Но не сразу. Сначала выведешь корабль с  орбиты  -
для этого тебе придется только включить автомат...
   - Я знаю это. Не трать лишних слов.
   - И на расстоянии миллиона километров от звезды включишь.
   - Это даже если никого из вас не будет на корабле?
   - Именно в том случае. Потом вернешься к  планете,  ляжешь  на  орбиту.
Если мы не подадим никаких сигналов...
   - Сколько времени мне ждать сигналов?
   -  Ну,  двое,  трое  суток:  раз  уж  мы  будем  молчать,  то  замолчим
накрепко... Тогда отправляйся на Землю.
   - Я не пилот; мне не довести корабль до Земли. Я знаю, чего это  стоит.
Может быть, Рыцарь останется вместо меня?
   - Рыцарь понадобится на планете. Что  ж,  Рука;  если  ты  не  доведешь
машину до Земли, значит... не доведешь.
   - Я понял тебя.
   - Тебе не страшно?
   - Если бы ты жил среди нас, - сказал он, - ты не стал бы спрашивать.
   - Ну, извини, я не жил среди вас, а у нас в таких случаях было  принято
спрашивать.
   - Нет.