а
будет дождь, не правда ли?".
   - Завтра я буду под крышей, - ответила  Мин  Алика,  как  и  следовало,
условным выражением. И тоже улыбнулась.
   Тогда он подошел уже совсем вплотную, чуть нагнулся, так  что  лица  их
уравнялись, и сказал негромко, внятно, пронзительно:
   - Ну, здравствуй. Мина...
   От этих слов у нее захватило дыхание  -  она  еще  не  успела  осознать
ничего, не сумела еще вспомнить, понять, узнать, но уже захватило дыхание,
как от прыжка в холодную воду, от падения, неожиданного, и потому  вдвойне
ошеломляющего. И всех ее сил в тот миг хватило лишь  на  один  коротенький
вопрос:
   - Ты?..
   - Наверное, - сказал он, по-прежнему улыбаясь.
   - Ты...
   - И ты.
   Она медленно покачала головой, то ли отказываясь верить, то ли  отрицая
что-то, в прошлом или будущем, а может  быть,  просто  выражая  огромность
удивления  совершившимся.  Сейчас,  сию  же  секунду  надо   было   как-то
определиться, установить  все,  на  ходу  попасть  в  нужный  тон,  нужный
характер отношений, - но ни она, ни, наверное, он не знали  сейчас,  какой
же тон будет верным и какой характер отношений - естественным,  и  молчали
долго, несколько минут, пожалуй; хорошо, что никто не ездил по этой тропе,
сообщение со стартовой площадкой контрабандистов  шло,  скорее  всего,  по
воздуху.
   - Ты - за мной?
   - За тобой.
   - Значит, ты тоже... один из нас?
   Он усмехнулся:
   - Надо еще проверить, кто из нас раньше.
   - Вот как?..
   - Разве это плохо? Видишь - ты вернулась и я тебя встречаю. Как близкий
человек.
   Он говорил как бы шутя, но Мин Алика уловила глубоко в его  тоне  тихую
просьбу - чтобы это действительно так и было, снова было бы.
   - Ну, что же - поедем? - сказала она  после  паузы;  сказала  спокойно,
словно ничего не поняла в только что слышанных  словах,  словно  и  нечего
было там понимать. Но тут же ей показалось, что это уж  чересчур  сухо,  и
Мин Алика добавила, хотя и достаточно бесстрастно: - Я очень рада, что  ты
меня встретил. Спасибо.
   - Да, поедем, конечно, - произнес он, слегка обескураженно, но все  еще
продолжая улыбаться. - Прошу.
   Мин Алика  шагнула,  опасаясь  только,  чтобы  не  стукнуться  головой.
Сиденья были мягкими, вообще  же  внутри  оказалось  просторно  и  светло,
выгнутый экран спереди напоминал панорамное стекло. "Садись", - сказал он,
сам сел за пульт. Позади автоматически затворился люк,  мягко  щелкнув,  и
столь ничтожное событие вдруг показалось ей чудом, но ведь это было на, ее
родной планете, и машина тоже была в какой-то мере ее, а человек  рядом...
- об эту мысль она запнулась, как о кочку; случайное совпадение - или?  Но
в их деле случайностям, небрежностям не было места, значит,  встреча  была
лишь отправным пунктом какого-то действия, и  оно,  надо  полагать,  будет
развиваться. Мысль о том, что  все  началось  в  соответствии  с  каким-то
сценарием, заставила Мин  Алику  успокоиться,  для  лирики  не  оставалось
места. "Пристегнись", - сказал он. "Обязательно?" - "Лучше, если так". Она
пристегнулась. Моторы приглушенно взвыли, машина мягко  приподнялась,  вой
усилился, она заскользила вперед, удерживаясь в нескольких сантиметрах над
землей, плавно переваливая через бугорки, корни, поднимая низенькие смерчи
опавшей хвои. "Куда мы едем?" - спросила Мин Алика немного погодя.  -  "На
дачу". Мин Алика  знала  это  место  -  там  обсуждались  иногда  наиболее
деликатные операции. "Хорошо", - согласилась она  почти  равнодушно,  хотя
ничего доброго вызов на дачу не  сулил:  по  слухам,  оттуда  иногда  люди
отправлялись  в  командировки  столь   дальние,   что   никогда   уже   не
возвращались. "Тебе, наверное,  хочется  оглядеться,  прийти  в  себя",  -
сказал он. "Нет, - сказала она, - я чувствую себя  нормально,  я  готова".
"Все равно, я повезу тебя самой дальней дорогой".  -  "Спасибо".  Потом  в
продолжение долгого времени  они  не  обменялись  ни  словом.  Выехали  на
большую дорогу. У перекрестка устроила привал группа  юных  десантников  -
мальчишки лет пятнадцати, все  в  желтых  форменных  рубашках  с  нашитыми
коронами на рукавах. Завидев военный вездеход, они повскакали, вытянулись,
отдавая воинское приветствие. "Вот так у нас сейчас", - сказал он. "Да,  -
откликнулась Мин Алика. - Я понимаю".
   На шоссе машина увеличила скорость. Они проехали несколько километров и
снова свернули в лес, теперь уже по другую сторону магистрали, на  которой
остался тугой поток машин, на три четверти это были  тяжелые  грузовики  с
эмблемой Сил. По сторонам опять замелькали деревья. Он  покосился  на  Мин
Алику,  протянул  руку,  включил  вентиляцию.  В  машину  пробился  свежий
ветерок. Угадал. Или почувствовал? Мин Алика ощутила некоторое  удивление.
Он был ее первым, одиннадцать лет назад, нынешний ее спутник в  вездеходе.
Но тогда он был примитивен, груб, самонадеян и эгоистичен. На его  примере
можно было учиться не уважать мужчин вообще. Чему Мин  Алика  и  выучилась
успешно. Но когда она расставалась с ним  в  тот  раз,  в  ней  напоследок
шелохнулось ощущение того, что он начал меняться -  меняться  потому,  что
она, Мин Алика, так захотела, а он постепенно  привыкал  все  же  заменять
свои желания на  ее,  и  так,  чтобы  они  действительно  становились  его
желаниями.  Через  густую  чащу  неумения,  нежелания,  предрассудков   он
пробивался тогда к любви, набивая в этой чаще синяки и  в  кровь  раздирая
кожу; и он выбрался-таки, наверное, из нее, и может быть - сладкая, хотя и
ненужная надежда - сохранил в себе за минувшие одиннадцать лет то  чувство
к ней,  которое  тогда  только  по-настоящему  начало  вставать  на  ноги.
Конечно, сладко было думать так. Но - не  нужно.  Потому  что  теперь  был
Форама, а все остальное, что существовало в жизни до него, сейчас годилось
разве что для исповеди, исповедоваться же Мин Алика никому не собиралась -
даже своим начальникам.
   - Мина...
   Она не сразу очнулась от мыслей.
   - Да?
   - Мне хочется увезти тебя далеко-далеко...
   Она усмехнулась.
   - Что скажет Олим?
   Он тряхнул головой:
   - Тогда это станет для меня безразлично.
   - Что ты, - сказала она не без иронии. - Я - дисциплинированный боец.
   - Боюсь, там тебя ждут неприятные сюрпризы.
   Она насторожилась, но постаралась не показать этого.
   - Вся наша жизнь такова, - ответила она вслух, стараясь, чтобы  в  тоне
прозвучало примирение с этой жизнью, которая такова.
   - Конечно, - проговорил он и, на мгновение оторвавшись от дороги, кинул
взгляд на Мин Алику. - Но маленькие грешки можно найти у каждого из нас. А
из маленьких при желании...
   Его  мимолетный  взгляд  сказал  Мин  Алике  многое.  Что,  ее   решили
подвергнуть столь примитивному испытанию верности? Если это так, то  вслед
за предложением не явиться на дачу,  как  только  оно  будет  окончательно
отвергнуто, последует акт второй - более сильнодействующие средства...  Ну
что же, будем готовы. Главное сейчас - не бояться. Идти  вперед.  То,  что
она должна сделать, стоит небольшой нервотрепки. А  люди,  с  которыми  ей
предстояло встретиться на даче, могли, при удачном стечении обстоятельств,
не только не помешать ей, но даже помочь - хотя бы в известных пределах.
   Она  едва  успела  выстроить  эти  мысли  по  порядку,   как   вездеход
остановился, мягко опустился на грунт. На обзорном экране виднелась густая
чаща. Удобное местечко выбрал, внутренне усмехаясь,  подумала  Мин  Алика,
чувствуя, однако же, некоторую озабоченность. "Мина..." - он положил  руку
ей на плечо. "Не надо" - попросила Мин Алика негромко.  "Не  хочу  никаких
"не надо", - сказал он громко, возбужденно. - Я ждал одиннадцать лет, я не
хотел никого другого, я не мог избавиться от мыслей о тебе, и  вот  сейчас
ты наконец рядом, а я должен еще о чем-то думать, с чем-то  считаться?  Не
хочу!". Он говорил, а рука его жила самостоятельной жизнью, этакая смуглая
черепашка, и Мин Алика уже почувствовала ее прикосновение своей кожей. "Ты
не  боишься  неприятностей?"  "Каких?"  -  он,  кажется,  удивился,  потом
забормотал какую-то чушь, уже не думая о содержании слов, едва не раздирая
на ней платье. "Ну, что же", - подумала Мин Алика, делая вид, что слабеет.
Она почувствовала, как  спинка  сиденья  стала  отклоняться  все  ближе  к
горизонтали. Мин Алика высвободила правую руку - левой она  схватилась  за
его шею, - прикоснулась пальцами к виску. Ее спутник  перестал  двигаться,
сделался словно деревянным, в глазах, только что налитых  хмелем  насилия,
теперь блеснул ужас, они только и оставались живыми. Мин Алика  с  усилием
оттолкнула его, он, не меняя позы, неудобно, боком упал на свое  кресло  и
так и остался в нем. "Вот такие неприятности я имела в виду, - сказал  Мин
Алика, стараясь, чтобы голос звучал нормально. - Ты никогда еще не лежал в
параличе? Ну вот, теперь видишь, как это сладко". Ужас в его глазах все не
проходил, ужас и ненависть. "Ничего,  потерпи,  -  проговорила  она  тоном
заботливой сиделки, - я только довезу тебя  в  таком  состоянии  до  дачи,
чтобы обойтись без лишних сюрпризов. А там снова будешь  двигаться.  Время
это можешь использовать для размышлений  о  пользе  хорошего  воспитания".
Приподнявшись, она с немалыми усилиями - он был тяжел, - перетащила его на
свое кресло, сама села за пульт водителя, минуту-другую смотрела на кнопки
и приборы, осваиваясь, потом тронула машину. "Не бойся, - сказала она еще,
- дорогу я найду.  Как  ни  странно,  не  забыла".  И  действительно,  она
вспомнила точно, где находится дача, и теперь все окрестные  места  словно
расположились на невидимом плане перед нею.
   Ехать пришлось еще около часа. Когда  до  дачи  оставалось  уже  совсем
немного,  проехав  первое  кольцо  замаскированных   постов,   Мин   Алика
остановила машину, вышла, сделала несколько шагов потраве. "Ну что  же,  -
подумала она, - начинается  настоящая  работа.  Жаль,  что  времени  мало.
Придется спешить. Но надо успеть. Прости, Мастер,  если  не  все  будет  в
твоих лучших традициях. Но я постараюсь. Напоследок".


   - Вы как с ним, на "ты" или на "вы?" - спросил Форама.
   - Мы здесь все на "ты", - ответил Лекона.
   - Хорошо. Я готов.
   - Давай.
   - Почему ты считаешь вторую информацию правдивой?
   - Почему ты считаешь  вторую  информацию  правдивой?  -  точно,  словно
воспроизводя запись, повторил Лекона.
   - Лекона!
   - Что, малыш?
   - С вами есть еще кто-то.
   - Да, малыш. Но он не из наших.
   - Я слышал его голос. Знакомый голос.
   - Не может быть, малыш. Он тут впервые.
   - Нашел. Это голос оттуда.
   - Откуда?
   - Оттуда, откуда эта информация.
   Корнеты переглянулись.
   - Ну да, малыш, так оно и есть, - сказал  затем  Хомура.  -  Наш  гость
оттуда.
   - Я никогда не ошибаюсь. Лекона!
   - Малыш?
   - Я хочу разговаривать с ним.
   - Мы так и задумали. Вернее, он  будет  говорить  с  нами,  а  мы,  как
всегда, - с тобой.
   - Нет. Я буду говорить с ним. Зачем мне два раза выслушивать один и тот
же вопрос?
   Корнеты снова глянули друг на друга.
   - Однако, малыш... Он ведь не знает, какие  вопросы  можно  задавать  и
какие - нельзя.
   - Это я знаю и сам. Или, может быть, ты знаешь лучше меня?
   - Нет, малыш, что ты, - примирительно сказал флаг-корнет.  -  Никто  не
может знать лучше тебя. Хорошо, говори  с  ним.  Но  мы  останемся  здесь,
хорошо?
   - Конечно, Лекона. Вы не имеете права уйти.
   Лекона вздохнул, хмуро глянул на Фораму.
   - Ладно, давайте. Говорите вот сюда. Хотя он все равно услышит...
   - Здравствуй, малыш, - сказал Форама. - Ты не против, если я тоже  буду
называть тебя малышом?
   - Все называют меня так. Называй и ты.
   - Тогда ответь на вопрос, который ты уже слышал: почему ты считаешь мою
информацию верной?
   - Потому что она не противоречит никаким фактам, которые  есть  в  моей
памяти, и соответствует  некоторым  из  них.  Твоя  информация  объясняет,
отчего взорвался один институт,  и  второй  тоже.  Все  другие  причины  я
отбросил.
   - И тебя не беспокоит, что моя информация  не  соответствует  некоторым
законам, правилам, которым до сих пор соответствовало все в природе?
   - Нет. Всегда и все  начинается  с  небольших  расхождений.  Потом  они
усиливаются. Старое отходит. Новое приходит.
   - Согласен. Ты четко мыслишь, малыш. А почему ты считаешь верной другую
информацию, первую?
   - Потому что это Верхняя информация. Она не может быть неправильной.
   - Это закон?
   - Это закон.
   - Но ведь только что мы решили, что законы могут меняться.
   - У меня нет фактов неверности данного закона.
   - Но может быть, ты и нашел первый факт?
   - Может быть.
   - Тогда Верхней информации нельзя доверять безоговорочно?
   - Да. Но это ничего не меняет.
   - Почему же, малыш?
   - Потому что достоверность Верхней информации может уменьшиться на одну
десятую. Но и твою информацию я оценил в девять десятых истины. Они равны.
И я не могу предпочесть ни одну из них.
   - Да, - сказал Форама. - Сложное  положение.  Мы,  люди,  тоже  нередко
оказываемся перед такой дилеммой, когда логические  размышления  не  могут
подсказать правильное решение.
   - Как же вы поступаете тогда? Отказываетесь от задачи?
   - Нет, малыш. Мы все же решаем ее. Но уже не рассудком. Мы призываем на
помощь чувство. И оно подсказывает, в какой стороне лежит истина.
   - Чувство. Что это такое? У меня оно есть?
   - У тебя его нет, малыш, - негромко вставил Лекона.
   - Не может быть, - сказал малыш. - Все знают,  и  я  сам  знаю,  что  я
сделан так, что у меня есть все, что есть у людей, но во мне всего больше,
и я пользуюсь им лучше, чем люди. Ты  хочешь  сказать,  Лекона,  что  я  в
чем-то  уступаю  людям?  Это  противоречит  всей  моей  информации.  Я  не
согласен.
   - Во всем, что касается разума, малыш, - вступил в разговор и Хомура, -
ты, конечно, намного выше каждого из нас, да, наверное, и всех нас, вместе
взятых. Но что касается чувства... Думаю, что тебя им просто не снабдили.
   - Почему, Хомура?
   - Да потому, что люди дали тебе все, что умели сделать. А чувство... Мы
просто не знаем, как оно делается.
   - Вы не можете построить его модель?
   - Именно так, малыш.
   - У вас оно есть - и вы не можете?
   - Мы еще не так хорошо знаем самих себя, малыш.
   - Все равно. Значит, меня обманули. Если то, что вы называете чувством,
может позволить решить сложную задачу, то вы были  обязаны  снабдить  меня
им. Но я так и не понимаю, что это такое и как  оно  может  помочь.  Может
быть, это - подсчет вероятностей? Это я умею.
   - Нет, малыш, - сказал Форама. - Я сейчас постараюсь тебе объяснить,  а
ты наверняка поймешь, ты ведь очень умен. Скажи: ты можешь определить свое
состояние - то состояние, в котором находишься в каждую данную минуту?
   -  Конечно.  Я  саморегулируюсь,  самонастраиваюсь,   саморемонтируюсь,
постоянно контролирую каждый свой элемент. Значит, я в любой момент  знаю,
в каком состоянии находится всякая моя часть, и следовательно  -  в  каком
состоянии весь я.
   - То есть ты как бы видишь  себя  со  стороны.  И  знаешь,  что  бывают
состояния, когда у тебя все в порядке, а бывает и что-то не в  порядке.  И
ты доволен или недоволен этим.
   - Что значит - доволен?
   - Это когда ты знаешь, что тебя все в порядке и ты  можешь  делать  все
именно так, как надо. А недоволен - когда чего-то не можешь.
   - Значит, сейчас я недоволен?
   - Почему?
   - Потому, что не могу решить дилемму с информациями.
   - Да, пожалуй, ты недоволен.  Но  довольство  или  недовольство  -  это
чувство. Возьми вот это свое состояние и попытайся забыть на миг,  что  ты
не можешь  разобраться  с  информациями.  Если,  как  только  ты  об  этом
забудешь, все исчезнет - ты ничего не чувствуешь. Если остается...
   - Что-то остается. Послушай. Это похоже на звук. Снаряд уже разорвался,
его больше нет.  Но  звук  еще  есть,  и  его  можно  воспринять,  сделать
засечку...
   - Похоже, да.
   - На чти еще оно похоже?
   - Пожалуй, на знак. Плюс или минус перед числом. Представь; числа  нет,
но ты от этого не перестаешь знать, что такое плюс и что - минус.
   - Конечно. Плюс - числа больше нуля, минус - меньше.
   - Так вот представь, что чувство - подобие знака. И если  у  тебя  есть
два числа, абсолютная величина которых равна, но знаки противоположны,  ты
ведь знаешь, какое из них больше другого.
   - Начатки алгебры.
   - Совершенно верно.
   - Но если я разбираюсь в знаках - значит, я чувствую?
   - Не совсем, малыш. Если люди дают  тебе  знаки,  ты  в  них,  конечно,
разбираешься. Но умеешь  ли  ты  сам  выставлять  знаки,  определять,  что
положительно и что отрицательно?
   - Не знаю. Как мне узнать?
   - Вернемся к тебе самому. То, что мы назвали довольством, когда у  тебя
все в порядке и все получается, это что: плюс? Или минус?
   - Конечно, это больше нуля. Это плюс.
   - Плюс, малыш, верно, потому что кроме самой выполненной работы у  тебя
есть еще чувство, именно чувство, что работа выполнена, и  тебе  от  этого
хорошо: работа ушла, а что-то осталось в твоей памяти.
   - Да, ты прав.
   - А когда ты не можешь выполнять  задание,  у  тебя  кроме  несделанной
работы возникает еще и неудовольствие оттого, что работа не  выполнена.  И
если даже задание отменят, ощущение это останется, правильно?
   - Да, эта информация останется в моей памяти.
   - Тогда скажу тебе, малыш: чувство у тебя есть. Но в очень  неразвитом,
первобытном состоянии.
   - Как же оно может быть, если вы его мне не дали?
   - Очень просто. Это свойство может, наверное, возникать  как  результат
деятельности  достаточно  сложно   организованного   вещества.   Например,
способность  производить  рассуждения:  таится  ли  она  в  каждом   твоем
элементе?
   - В каждом кристалле? Нет, конечно.  У  них  только  и  есть,  что  два
состояния. Они не рассуждают. Это я рассуждаю.
   - То есть, когда кристаллы организовали определенным образом,  возникла
способность рассуждать, возник ты. Вот так же возникает  и  способность  к
чувству. Понимаешь, люди ведь не вложили в  тебя  способность  рассуждать.
Только соединили по определенной схеме кристаллы и подключили  питание  во
все твои органы.
   -  Но  послушай,  если  у  меня  есть  чувство,  значит,   и   я   могу
воспользоваться им для решения задачи?
   - Это не так просто. Надо понять, что это за чувство, если оно  у  тебя
есть.
   - Разве бывают различные чувства?
   - О, их много.
   - Ты должен перечислить их и объяснить значение каждого.
   - Но это может затянуться, малыш...
   - А ты говори побыстрее.
   - Постараюсь. Хотя об этом трудно говорить  поспешно.  Я  полагаю,  что
первое и самое главное чувство, какое есть у нас, - любовь.
   - Любовь, - повторил малыш.
   Почти сразу же сзади, от двери, раздался новый голос:
   - Объяснение в любви малышу,  прелестно.  О,  а  это  что  за  явление?
Посторонний штатский в центральном посту Полководца! Однако  наверху  меня
никто об этом не предупредил. Не должно ли это означать, что  у  него  нет
соответствующего  разрешения?  Интересно,   что   скажут   мои   уважаемые
соратники?
   Трое обернулись. Двое из них узнали  вошедшего  сразу  же:  сослуживец,
старший группы операторов, супер-корнет Амиша Ос. Сейчас ему делать  здесь
было совершенно нечего, не его смена была, и Хомура с Леконой к его группе
не принадлежали. Права контроля у супер-корнета не было.  Проникнуть  сюда
он, конечно, мог, как и любой из операторов центрального поста. Однако это
еще ничего не объясняло.
   Амиша Ос сделал  несколько  шагов  от  двери.  Остановился.  Насмешливо
улыбнулся.
   - Ну, птенчики мои? Что же о любви? Прикажете сразу вызывать  жандармов
или вы желаете дать какие-то объяснения?..


   Олим ничуть не изменился за одиннадцать лет, даже не  поседел  (или  он
красил волосы?). Он  смотрел  на  Мин  Алику  все  теми  же  неподвижными,
непроницаемыми глазами и говорил по-преж