- подумал он.
     - Да нет же, это описка! - взвизгнула женщина.  Теперь  в  ее  голосе
отчетливо  слышались  режущие  нотки  неподдельной  паники.   Эдди   мигом
распознал бы этот тон - то кричала дикая Птица-Торчок.
     - Ну так позвоните ему и попросите исправить, -  сказал  Кац.  -  Мой
номер телефона у него есть. - Да. У всех у них был его  телефон.  То-то  и
беда. Кац в свои сорок шесть лет был  похож  на  умирающего  именно  из-за
фершлюгинер [проклятых (идиш)] врачишек.
     "И все, что нужно, чтобы последний  слабенький  краешек  прибыли,  на
котором я здесь еще как-то удерживаюсь, растаял наверняка - это послать на
хуй пару-тройку сволочных наркашек. Всего-то".
     - НЕ МОГУ Я ЕМУ  ПОЗВОНИТЬ!  -  громко  и  визгливо  говорила  миссис
Ратбан. Ее голос больно сверлил ему ухо. - ОН КУДА-ТО УКАТИЛ  ОТДЫХАТЬ  СО
СВОИМ ЛЮБОВНИЧКОМ-ПЕДРИЛОЙ, И КУДА, МНЕ НИКТО НЕ СКАЖЕТ!
     Кац почувствовал, как в желудок начала медленно выделяться кислота (у
Каца было две язвы, одна залеченная, другая - кровоточащая, и все -  из-за
баб вроде этой сучки). Он закрыл глаза. Следовательно, не видел,  что  его
помощник не сводит глаз с подходившего к  рецептурному  отделу  мужчины  в
синем костюме и золотых очках. Не видел он  и  того,  что  Ральф,  пожилой
толстый охранник (Кац платил ему жалкие гроши и все-таки страшно негодовал
по поводу такого расхода; у отца никогда не было надобности  в  охраннике,
но отец, холера ему в бок, жил в то время, когда Нью-Йорк был  городом,  а
не клоакой) вдруг очнулся от обычного  тупого  оцепенения  и  потянулся  к
висящему на бедре револьверу. Кац услышал пронзительный женский  крик,  но
подумал, что просто она только что обнаружила, что весь  "Ревлон"  дали  в
продажу; Кац вынужден был пустить "Ревлон" в продажу, поскольку этот потц,
Долленц, державший аптеку в конце улицы, сбивал ему цены.
     Стрелок надвигался на него, точно гибель, предначертанная судьбой,  а
Кац думал только о Долленце и стерве, висящей на телефоне; он  думал,  как
чудесно выглядела бы эта парочка, покрытая  лишь  тонкой  пленкой  меда  и
выставленная на муравейник  под  жгучее  солнце  пустыни.  ОН  -  на  свой
муравейник, ОНА - на свой. Прелесть! Кац думал:  хуже  некуда,  совершенно
некуда. Старый Кац был так решительно настроен на то, что  сын  пойдет  по
его стопам, что соглашался платить только за диплом провизора; и  вот  сын
пошел по стопам отца; и холера папаше в бок, поскольку  сейчас  этот  сын,
несомненно, переживает самый паскудный  момент  в  своей  жизни  -  жизни,
которая изобиловала паскудными моментами  и  до  срока  превратила  его  в
старика.
     Сейчас Кац находился в абсолютном надире.
     Или так он думал, сидя с закрытыми глазами.
     - Если вы зайдете, миссис Ратбан, могу отпустить вам дюжину капсул по
пять милли. Этого хватит?
     - Этот человек внял голосу рассудка! Слава Богу,  этот  человек  внял
голосу рассудка! - И она повесила трубку. Вот так вот просто. Без  единого
слова благодарности. Зато когда она  снова  встретится  с  ходячей  прямой
кишкой, которая называет себя врачом, то  готова  будет  в  ногах  у  него
валяться, башмаки ему собственным носом драить, минет ему делать; она...
     - Мистер Кац, - сказал его помощник странно задыхающимся  голосом.  -
По-моему, у нас проб...
     Раздался еще  один  пронзительный  крик.  За  ним  последовал  грохот
выстрела, напугавший Каца так сильно, что у  него  в  голове  промелькнула
мысль: вот сейчас, в последний раз чудовищно трепыхнувшись в груди, сердце
остановится навсегда.
     Кац  открыл  глаза  и  встретился  с  пристальным  взглядом  стрелка.
Поспешно опустив глаза, Кац заметил  в  кулаке  этого  человека  пистолет.
Слева от себя аптекарь увидел охранника.  Ральф,  баюкая  кисть  руки,  не
сводил с вора выпученных глаз,  которые,  казалось,  вот-вот  выскочат  из
орбит. Пистолет  тридцать  восьмого  калибра  (послушный  долгу  Ральф  не
расставался с ним все те восемнадцать лет, что прослужил  в  полиции...  и
стрелял из него только в подвальном тире 23-го участка; он говорил,  будто
дважды применял его,  будучи  при  исполнении  -  но  как  знать?)  теперь
превратился в сломанную железку и лежал в углу.
     - Мне нужен  кефлекс,  -  без  выражения  сказал  человек  с  глазами
снайпера. - Много. Сейчас же. РЕЙСЕП пусть тебя не волнует.
     Секунду  Кац  мог  только  смотреть  на  него,  разинув  рот.  Сердце
бунтовало в груди, желудок превратился  в  горшок  с  болезненно  бурлящей
кислотой.
     Он думал, что гаже некуда?
     Он действительно так думал?


     - Чтоб вы понимали, - наконец сумел выдавить  Кац  и  не  узнал  звук
собственного голоса. Ничего особенно странного в этом не  было,  поскольку
аптекарю казалось, будто рот у него выстлан фланелью,  а  вместо  языка  -
кусок ватина. - Здесь нет кокаина. Это не то лекарство, чтоб отпускать его
где по...
     - Я  не  говорил  "кокаин",  -  сказал  мужчина  в  синем  костюме  и
оправленных в золото очках. - Я сказал кефлекс.
     "Я  думал,  что  ты  так  сказал",  -  чуть  не  ляпнул   Кац   этому
ненормальному мамзеру, однако решил, что тот может взбелениться. Он слыхал
об аптеках, обчищенных из-за амфетамина, из-за бенечек,  из-за  полудюжины
других препаратов (включая драгоценный валиум миссис Ратбан), но  кефлекс?
Кац подумал, что это будет первое пенициллиновое ограбление в истории.
     Голос папаши (холера в бок старому паразиту) велел: хватит  усираться
со страху и бессмысленно таращить глаза. Делай что-нибудь.
     Но Кац ничего не мог придумать.
     Из тупика его вывел человек с револьвером.
     - Пошевеливайся, - сказал человек с револьвером. - Я спешу.
     - С-сколько вам нужно? - спросил Кац. Его  взгляд  на  какую-то  долю
секунды порхнул за плечо грабителя, и аптекарь  увидел  такое,  во  что  с
трудом мог поверить. В  этом  городе?  Нет.  Тем  не  менее,  похоже,  это
происходило на самом деле. Везение?  Что,  Кацу  в  самом  деле  привалило
счастье, и не еврейское? Вот это можно было  заносить  в  "Книгу  рекордов
Гиннеса"!
     - Не знаю, - сказал человек с револьвером. - Сколько сможешь положить
в суму. В большую  суму.  -  Тут  он  безо  всякого  предупреждения  круто
повернулся на каблуках, и зажатый в кулаке револьвер снова рявкнул.  Зычно
взревел  какой-то  мужчина.  Стекло  витрины  разлетелось,  осыпавшись  на
тротуар и мостовую сверкающим водопадом осколков разной формы.  Нескольких
прохожих порезало, но серьезно никто не пострадал. В аптеке  Каца  кричали
женщины  (да  и  мужчины   не   очень-то   отставали).   Хрипло   заревела
сигнализация. Покупатели в панике ринулись к дверям, за порог.  Человек  с
револьвером опять повернулся к Кацу;  выражение  его  лица  совершенно  не
изменилось - это было выражение пугающего (но не безграничного)  терпения,
читавшееся в чертах незваного гостя с самого начала. - Делай, что сказано,
да побыстрее. Мне некогда.
     Кац сглотнул.
     - Да, сэр, - сказал он.


     Еще на полпути к прилавку, за которым хранились могущественные зелья,
стрелок заметил в левом верхнем углу лавки изогнутое зеркало и восхитился.
При нынешнем положении вещей в его  родном  мире  создать  такое  выпуклое
зеркало не сумел бы ни один ремесленник, хотя, возможно, в  былые  времена
подобные вещи (да и многое другое из того, что Роланд повидал в мире  Эдди
и Одетты) делали. Он видел подобные останки и в тоннеле под  горами,  и  в
других местах... реликвии, такие же  древние  и  таинственные,  как  камни
друитов, порой попадавшиеся в местах, куда являлись демоны.
     Кроме того, стрелок понял назначение этого зеркала.
     Движение стража он заметил с крохотным запозданием (поскольку все еще
продолжал открывать для себя, как страшно сужают его периферическое зрение
линзы, которыми Морт прикрывал глаза), но  ему  все-таки  хватило  времени
повернуться и выстрелом выбить у него из руки пистолет. Этот  выстрел  сам
Роланд  считал  обычным  делом  -  разве  что   следовало   быть   чуточку
расторопней, - однако у охранника сложилось иное мнение. Ральф Леннокс  до
конца своих дней будет клясться, что такого выстрела в принципе  не  может
быть... если не считать старых детских вестернов вроде "Энни Оукли".
     Благодаря зеркалу, помещенному в углу  под  потолком  (очевидно,  для
выявления воришек), со вторым противником Роланд разобрался быстрее.
     Заметив, что взгляд алхимика на секунду метнулся  куда-то  вверх,  за
его, Роланда, плечо,  стрелок  немедленно  посмотрел  на  зеркало  сам.  В
зеркале он увидел, что позади него по центральному проходу идет мужчина  в
кожаной куртке. В руке  у  мужчины  был  длинный  нож,  а  в  голове,  без
сомнения, мечты о славе.
     Стрелок  развернулся  и,  молниеносно  опустив  револьвер  к   бедру,
выстрелил, сознавая, что  из  незнакомого  оружия  с  первого  раза  может
промазать. Однако, не желая, чтобы пострадал  кто-нибудь  из  покупателей,
застывших в  оцепенении  позади  потенциального  героя,  Роланд  предпочел
дважды выстрелить от бедра, дабы пули сделали свое  дело,  двигаясь  снизу
вверх по косой под таким углом, который защитит случайных  свидетелей.  Он
счел, что это лучше, нежели ненароком отправить в  мир  иной  какую-нибудь
даму, чье единственное преступление состояло в  том,  что  для  похода  за
духами она выбрала не тот день.
     Револьвер  оказался  в  хорошем  состоянии,  прицел  -  точным.  Если
вспомнить плохо  тренированных,  приземистых  и  разжиревших  стрелков,  у
которых Роланд  его  забрал,  создавалось  впечатление,  будто  они  лучше
заботились о том оружии, какое носили при себе, чем о  том,  которым  были
сами. Такое поведение казалось странным, но, конечно,  это  был  странный,
чужой мир, и Роланд не мог судить; если уж на то пошло,  у  него  не  было
времени судить.
     Выстрелил он удачно, обрубив лезвие ножа у самого основания, так  что
в руке у мужчины осталась лишь рукоять.
     При этом Роланд не сводил с кожаного спокойных глаз, и что-то  в  его
пристальном взгляде,  должно  быть,  заставило  этого  кандидата  в  герои
вспомнить о какой-то очень важной встрече где-то в другом месте, поскольку
он  круто  развернулся,  уронил  то,  что  осталось  от  ножа,  на  пол  и
присоединился к общему бегству.
     Роланд опять отвернулся и отдал распоряжения алхимику. Еще кто-нибудь
начнет выебываться, и польется кровь. Алхимик повернулся, чтобы  уйти,  но
Роланд постучал стволом пистолета по костлявой лопатке.  Издав  задушенное
"Ииииик!", алхимик тут же обернулся.
     - Не ты. Ты оставайся здесь. Пусть это сделает твой подмастерье.
     - К-кто?
     - Он. - Стрелок нетерпеливым жестом указал на помощника.
     - Что я должен сделать, мистер Кац? - На  побелевшем  лице  помощника
ярко проступили следы юношеских угрей.
     - Делай, что он говорит, потц! Выполняй заказ! Кефлекс!
     Помощник подошел к одной  из  полок  за  прилавком  и  взял  какой-то
флакон.
     - Поверни так, чтобы я мог видеть  начертанные  там  слова,  -  велел
стрелок.
     Помощник повиновался. Роланд не мог прочесть надпись; слишком много в
ней было букв, отсутствующих в его алфавите. Он справился в "Мортципедии".
"Кефлекс", подтвердила та, и Роланд понял: проверки - тоже дурацкая  трата
времени. В отличие от него эти люди не знали, что в чужом  мире  он  может
прочесть далеко не все.
     - Сколько в этой бутылке пилюль?
     - Ну, собственно говоря, это капсулы, -  нервно  сказал  помощник.  -
Если вас интересуют препараты 'циллинового ряда в пилюлях...
     - Оставим это. Сколько доз?
     - О. Э... - Всполошившийся помощник взглянул  на  флакон  и  чуть  не
выронил его. - Двести.
     Чувства Роланда сильно напоминали то, что он ощутил,  узнав,  сколько
патронов можно купить в этом мире на пустячную сумму. В потайном отделении
аптечки Энрико Балазара нашлось девять пробных  флаконов  кефлекса  (всего
тридцать шесть доз), но и от них Роланд вновь  почувствовал  себя  хорошо.
Если не удастся убить инфекцию двумястами дозами, ее вообще нельзя убить.
     - Давай сюда, - сказал мужчина в синем костюме.
     Помощник подал ему флакон.
     Стрелок поддернул рукав пиджака. Стал виден "Ролекс" Джека Морта.
     - Денег у меня нет, но это может  послужить  достаточным  возмещением
убытков. Во всяком случае, я на это надеюсь.
     Он повернулся, кивнул на охранника, который все  еще  сидел  на  полу
возле своей перевернутой табуретки, не сводя со стрелка  широко  раскрытых
глаз, и вышел из аптеки.
     Вот так вот просто.
     На пять секунд в аптеке воцарилась тишина, нарушаемая лишь  истошным,
хриплым ревом сигнализации - таким громким, что он заглушал  даже  уличный
гам.
     - Господи Боже, мистер  Кац,  что  нам  теперь  делать?  -  прошептал
помощник.
     Кац взял часы и взвесил их на ладони.
     Золото. Чистое золото.
     Он не мог в это поверить.
     Ему пришлось в это поверить.
     Какой-то сумасшедший забрел с улицы к нему в аптеку, выстрелом  выбил
пистолет у охранника и нож - еще у одного человека, и все  это  для  того,
чтобы получить лекарство, о котором Кац подумал бы в последнюю очередь.
     Кефлекс.
     От силы на шестьдесят долларов кефлекса.
     И расплатился часами "Ролекс" за шесть с половиной тысяч.
     - Что делать? -  переспросил  Кац.  -  Что  делать?  Первое,  что  ты
сделаешь - уберешь эти часы под прилавок. Ты их в глаза  не  видел.  -  Он
посмотрел на Ральфа. - И ты тоже.
     - Да, сэр, - немедленно согласился Ральф. - Если я получу свою  долю,
когда вы их загоните, то никаких часов я отродясь не видел.
     - Пристрелят его на улице, как собаку, - с  явным  удовлетворением  в
голосе сказал Кац.
     - Кефлекс! Да ведь  этот  тип  и  носом-то  ни  разу  не  шмыгнул,  -
недоуменно вымолвил помощник.



                                4. ИЗВЛЕЧЕНИЕ

     В мире Роланда нижний закругленный край солнца, коснувшись,  наконец,
глади Западного моря, зажег ее ясным и веселым золотым  огнем,  побежавшим
по воде туда, где, связанный точно индюшка, лежал Эдди, а тем  временем  в
том мире, откуда стрелок забрал молодого человека, с  трудом  приходили  в
сознание полицейские О'Мейра и Диливэн.
     - Снимите с меня наручники, а? - робко попросил Жирный Джонни.
     - Где он? - с трудом ворочая языком, прохрипел О'Мейра  и  зашарил  в
поисках  кобуры.  Кобура  исчезла.  Кобура,  портупея,  пули,   револьвер.
Револьвер.
     О черт.
     В голову полезли вопросы, которые  могли  задать  говнюки  из  Отдела
служебных расследований - парни, которые все, что им известно  об  уличной
жизни, узнали из "Трала"  Джека  Уэбба  -  и  стоимость  револьвера  в  ее
денежном  выражении  вдруг  стала  волновать  О'Мейру   не   больше,   чем
численность населения Ирландии или основные полезные ископаемые  Перу.  Он
посмотрел на Карла и увидел, что Карл тоже лишился оружия.
     "Боженька, миленький, пособи дуракам", - подумал несчастный  О'Мейра,
и когда Жирный Джонни опять спросил, не воспользуется ли  О'Мейра  лежащим
на прилавке ключом, чтобы отпереть наручники, сказал: "Да  надо  бы..."  и
осекся. Он умолк, поскольку на языке вертелось "Да надо бы другое сделать,
надо бы продырявить тебе брюхо", но ведь застрелить  Жирного  Джонни  было
трудновато, верно? Все стволы в магазине крепились к витринам цепочками, и
мерзавец  в  золотых  очках,  гнусный  тип,  казавшийся   таким   солидным
гражданином, отобрал револьверы у них с Карлом так же легко и просто,  как
сам О'Мейра мог бы отобрать пугач у пацаненка.
     Вместо того, чтобы закончить фразу, он взял ключ и  отпер  наручники.
Углядев в углу "Магнум", который  туда  отшвырнул  ногой  Роланд,  О'Мейра
подобрал его. В кобуру "Магнум"  не  влезал,  и  О'Мейра  засунул  его  за
ремень.
     - Эй, это мое! - проблеял Жирный Джонни.
     -  Да?  Ты  хочешь  получить  его  обратно?  -   Выговаривать   слова
приходилось медленно - голова у  О'Мейры  действительно  трещала.  В  этот
момент ему хотелось только одного: найти мистера Золоченые Очки и  прибить
гвоздями к первой  попавшейся  стене.  Тупыми  гвоздями.  -  Я  слышал,  в
"Аттике" любят толстяков вроде тебя,  Джонни.  Знаешь,  как  там  говорят?
"Большой жопе хер радуется". Ты уверен,  что  хочешь  получить  свою  дуру
обратно?
     Жирный Джонни без единого слова  повернулся  и  пошел  прочь,  однако
О'Мейра успел заметить подступившие к глазам толстяка слезы и мокрое пятно
на штанах. Жалости он не почувствовал.
     - Где он? - сиплым, звенящим голосом спросил Карл Диливэн.
     - Ушел, - вяло ответил Жирный Джонни. -  Больше  я  ничего  не  знаю.
Ушел. Я думал, он меня убьет.
     Диливэн медленно поднимался на  ноги.  Почувствовав  на  щеке  липкую
сырость, он взглянул на свои пальцы. Кровь. Блядь. Рука, сама потянувшаяся
к кобуре, зашарила в поисках револьвера, и эти поиски затянулись надолго -
пальцы давно уже заверили Карла Диливэна, что  револьвер  исчез  вместе  с
кобурой, а он все продолжал с надеждой ощупывать себя.  О'Мейра  отделался
просто головной болью;  Диливэну  казалось,  что  кто-то  использовал  его
черепную коробку под ядерный полигон.
     - Парень забрал мой револьвер, - сказал он О'Мейре. Язык у  него  так
заплетался, что разобрать слова было почти невозможно.
     - Милости прошу в клуб.
     - Он еще здесь? - Сделав шаг к  О'Мейре,  Диливэн  накренился  влево,
точно  находился  на  палубе  бороздящего  бурное  море  корабля,   однако
исхитрился выпрямиться.
     - Нет.
     - Давно? - Диливэн посмотрел на Жирного Джонни, но ответа не  получил
- быть может, потому, что Жирный Джонни, стоявший  к  полицейским  спиной,
подумал, что Диливэн все еще говорит с  напарником.  Диливэн,  и  в  самых
благоприятных  обстоятельствах  не   отличавшийся   спокойным   нравом   и
сдержанным поведением, рявкнул на него (отчего ему почудилось, что  голова
у него сейчас  расколется  на  тысячу  кусков):  Тебя  спрашивают,  говнюк
жирный! Давно этот козел смылся?
     - Ну, может,  минут  пять,  как,  -  тупо  сказал  Жирный  Джонни.  -
Прихватил свои патроны и ваши пушки.  -  Он  помолчал.  -  За  патроны  он
заплатил. Поверить не могу.
     "Пять минут, - подумал  Диливэн.  Мужик  приехал  на  тачке.  Сидя  в
патрульной машине и прихлебывая кофе, они видели, как он выходил из такси.
Приближался час пик. В это время дня поймать тачку трудно. - А может..."
     - Пошли, - сказал он Джорджу О'Мейре. - У нас все еще есть  шанс  его
прищучить. А эта жирная потаскуха пусть даст ствол...
     О'Мейра  продемонстрировал  "Магнум".  Поначалу  Диливэн  увидел  два
револьвера, потом они медленно слились в один.
     - Хорошо. - Диливэн приходил в себя - не сразу,  а  мало-помалу,  как
боксер-профессионал, получивший основательный удар в подбородок.  -  Пусть
будет у тебя. Я возьму ружье из машины. - Он двинулся к двери  и  на  этот
раз не просто покачнулся; его шатнуло, и он  был  вынужден  ухватиться  за
стену, чтобы удержаться на ногах.
     - Ты как, оклемаешься? - спросил О'Мейра.
     - Если мы его поймаем, - сказал Диливэн.
     Они ушли. Жирный Джонни обрадовался их отбытию - не так  сильно,  как
радовался уходу зомби в синем костюме, но почти. Почти так же.


     Диливэну с О'Мейрой даже  не  нужно  было  обсуждать,  куда,  покинув
оружейный магазин, мог направиться преступник. Достаточно  было  послушать
доносившийся из рации голос диспетчера.
     - Девятнадцатый, - снова  и  снова  повторяла  она.  -  Ограбление  с
применением   огнестрельного   оружия.    Девятнадцатый,    Девятнадцатый,
координаты: Вест, Сорок девятая, 395,  аптека  Каца;  преступник  высокого
роста, рыжеватый, синий костюм...
     "С применением огнестрельного оружия, - подумал Диливэн, и  голова  у
него заболела пуще прежнего. - Интересно,  из  чьего  ствола  он  стрелял,
О'Мейры или моего? Или из обоих? Если  этот  мешок  с  говном  кого-нибудь
угрохал, мы накрылись медным тазом.