отступил  на  шаг,
поклонился им:
     - Идите с миром, мальчики. И возвращайтесь живыми.
     - Долгих дней и приятных ночей, сэй, - ответил Ален.
     - Удачи, - ответил Катберт.
     - Я тебя люблю, - ответил Роланд.
     Стивен кивнул.
     - Спасибо, сэй... Я тоже люблю тебя. Мои благословения, мальчики.
- Последнюю фразу он произнес громко, и  два  других  мужчины,  Роберт
Оллгуд и Кристофер Джонс, известный в  молодости  как  Огненный  Крис,
также благословили их.
     Мальчики вскочили на  лошадей  и  двинулись  к  Великому  Тракту.
Роланд вскинул голову, и увиденное заставило его забыть  о  Колдовской
радуге. Его мать выглядывала из окна своей спальни: бледный овал  лица
в окружении серых камней западного крыла дворца. Слезы текли у нее  по
щекам, но она улыбнулась и помахала рукой, прощаясь  с  ним.  Из  всех
троих увидел ее только Роланд. Но не помахал в ответ.



                                  8


     - Роланд! - Локоть ткнулся ему в ребра, достаточно сильно,  чтобы
отогнать воспоминания и вернуть его в настоящее.  Локоть  Катберта.  -
Делай хоть что-нибудь, если  у  тебя  есть  на  то  желание!  И  давай
поскорее уйдем из этого склепа. Я продрог до костей!
     Роланд прижался губами к уху Алена:
     - Будь готов помогать мне.
     Ален кивнул. Роланд повернулся к Сюзан:
     - После того как мы первый раз были ан-тет, ты пошла  к  ручью  в
роще.
     - Да.
     - Ты срезала прядь волос.
     - Да. - Все тот же сонный голос. - Срезала.
     - Ты хотела срезать их все?
     - Да, до последнего волоска.
     - Ты знаешь, кто велел тебе срезать волосы?
     Долгая пауза.
     Роланд уже собрался обратиться к Алену, когда Сюзан заговорила:
     - Риа. - Вновь пауза. - Я не позволила ей  сунуть  руку  куда  не
следует.
     - Да, но что случилось потом? Что случилось, когда ты  стояла  на
крыльце?
     - Кое-что случилось и раньше.
     - Что?
     - Я принесла ей дрова. - И Сюзан замолчала. Роланд  посмотрел  на
Катберта - тот пожал плечами.  Ален  всплеснул  руками.  Роланд  вновь
подумал о том, чтобы уступить ему право задавать  вопросы,  но  решил,
что еще не время.
     - Сейчас не будем говорить  о  дровах  и  о  том,  что  произошло
раньше. Возможно, мы поговорим  об  этом  позже,  но  не  сейчас.  Что
произошло, когда ты уходила? Что она сказала тебе насчет волос?
     - Нашептала в ухо. И у нее был Иисус-Человек.
     - Прошептала что?
     - Я не знаю. Эта часть - розовая.
     Вот тут Роланд  кивнул  Алену.  Юноша,  прикусив  губу,  выступил
вперед. На его лице отражался испуг, но когда он  взял  руки  Сюзан  в
свои, голос его зазвучал ровно и успокаивающе.
     - Сюзан? Я - Ален Джонс. Ты меня знаешь?
     - Да... ты еще и Ричард Стокуорт.
     - Что прошептала Риа тебе на ухо? Она нахмурилась, брови  сошлись
у переносицы:
     - Не вижу. Все розовое.
     - Тебе не надо видеть. Видеть мы тебя не  просим.  Закрой  глаза,
чтобы ты совсем не могла видеть.
     - Они закрыты, - ответила Сюзан тоном капризного ребенка.
     Она испугана, подумал Роланд. Хотел остановить  Алена,  разбудить
Сюзан, но сдержался.
     - Те глаза, что внутри. Те, что выглядывают из памяти. Закрой их,
Сюзан. Закрой ради памяти твоего отца  и  скажи  мне  не  то,  что  ты
видишь, а что слышишь. Скажи мне, что она сказала.
     Тут глаза на лице открылись, в  то  время  как  закрылись  другие
глаза, в ее памяти. Она смотрела на Роланда, сквозь  Роланда,  глазами
древней статуи. Роланд едва сумел подавить крик.
     - Ты стояла у порога, Сюзан? - спросил Ален.
     - Да, Мы обе стояли.
     - Вернись туда вновь.
     - Да. - Сонный голос. Слабый,  но  четкий.  -  Даже  с  закрытыми
глазами я могу видеть свет луны. Она большая, как грейпфрут.
     Это грейпфрут вспомнились Роланду  слова  отца.  Я  имею  в  виду
розовый.
     - И что ты слышишь? Что она говорит?
     - Нет, говорю я. - Вновь капризные интонации.
     - Сначала говорю я, Ален. Я говорю: "Наши дела закончены?" А  она
отвечает: "Ну, пожалуй, осталась разве что самая малость". А  потом...
потом...
     Ален сжал ее руки, воспользовавшись своим даром, посылая  его  на
помощь Сюзан. Она попыталась вырваться, но он ее не отпустил.
     - Что? Что потом?
     - У нее маленький серебряный медальон.
     - Да?
     - Она наклоняется ближе и спрашивает, слышу ли я ее.  Я  чувствую
ее дыхание. От нее воняет чесноком. И какой-то другой гадостью. - Лицо
Сюзан перекосило от отвращения. Я говорю, что слышу ее. Теперь я  могу
видеть. Я вижу серебряный медальон.
     - Очень хорошо, Сюзан. Что еще ты видишь?
     - Риа. Выглядит она, как череп в лунном свете. Череп с волосами.
     - О боги, - прошептал Катберт, обхватив себя руками.
     - Она говорит, что я должна слушать. Я говорю,  что  слушаю.  Она
говорит, что я должна  выполнять  ее  указания.  Я  говорю,  что  буду
выполнять ее указания. Она говорит: "Да,  так  и  надо,  будь  хорошей
девочкой". Она гладит мои волосы. Все время. Мою косу.  -  Рука  Сюзан
медленно, как у лунатика, поднялась (вместе с рукой Алена, который  ее
не отпускал), коснулась белокурых волос. - А потом  она  говорит  мне,
что я должна сделать после того, как потеряю девственность.  "Подожди,
- говорит она, - пока он заснет рядом с тобой, а потом срежь волосы со
своей головы. Все до единого. До самой кожи".
     Юноши в ужасе  смотрели  на  Сюзан,  потому  что  заговорила  она
визгливым голосом ведьмы с Кооса. Даже лицом,  за  исключением  широко
раскрытых, ничего не видящих глаз, она стала похожа на старую каргу.
     - Срежь их все, девочка, каждый похотливый волосок, и  вернись  к
нему такой же лысой, как вышла из чрева матери! Посмотрим, понравишься
ли ты ему такая!
     Сюзан замолчала. Ален повернулся к Роланду. Его  лицо  побледнело
как полотно. Губы дрожали, но он крепко держал Сюзан за руки.
     - Почему луна розовая? - спросил Роланд. -  Почему  ты  вспомнила
розовую луну?
     - Это ее шар, - тут же ответила  Сюзан.  -  Она  держит  его  под
кроватью, держит именно там. Она не знает, что я его видела.
     - Ты уверена?
     - Да. Она бы убила  меня,  если  б  знала.  -  Сюзан  засмеялась,
повергнув их в ужас. - У Риа под кроватью луна в ящике.
     - Розовая луна.
     - Да.
     - Под ее кроватью.
     - Да. - На этот раз Сюзан освободилась от рук Алена. Описала  ими
круг, а затем на мгновение ее лицо исказила гримаса алчности. -  Я  бы
хотела иметь такую, Роланд. Очень хотела. Красивая луна! Я видела  ее,
когда она  послала  меня  за  дровами.  Через  окно  Она  выглядела...
молодой. - И опять, - Я бы хотела иметь такую.
     - Нет... тебе она ни к чему. Но она у нее под кроватью?
     - Да, в тайнике, который она открывает с помощью магии.
     - У нее часть Радуги Мейрлина, -  прошептал  Катберт.  -  У  этой
старой  суки  розовый  шар,  о  котором  говорил  нам   твой   отец...
неудивительно, что она знает все.
     - Нужно ли нам узнать  что-то  еще?  -  спросил  Ален.  -  У  нее
похолодели руки. Мы забрались очень глубоко. Пока все в порядке, но...
     - Я думаю, мы узнали все, что хотели. - Сказать ей, чтобы она все
забыла?
     Роланд без промедления мотнул головой - они  ка-тет,  у  них  нет
друг от друга тайн. Коснулся пальцев Сюзан. Да, очень холодные.
     - Сюзан?
     - Да, дорогой.
     - Я сейчас произнесу стишок. Когда я закончу, ты  будешь  помнить
все, как и в прошлый раз. Хорошо?
     С улыбкой она закрыла глаза:
     - Рыбки и птички, медведи и зайки...
     Улыбаясь, Роланд закончил за нее:
     - Исполнят любое желанье твое.
     Ее глаза открылись. Она улыбнулась.
     - Ты. - Она поцеловала его - Ты со  мной,  Роланд.  Ты  со  мной,
любовь моя.
     Не в силах сдержать себя, Роланд заключил ее в объятия.
     Катберт отвернулся Ален уставился на сапоги, откашлялся.



                                  9


     - Ты отнимешь у  нее  хрустальный  шар?  -  спросила  Сюзан.  Они
возвращались в Дом-на-Набережной, и она сидела позади  него,  обхватив
за талию руками.
     - Пока пусть он останется там, где находится  сейчас.  Магический
кристалл отдан  ей  на  хранение  Джонасом,  который  получил  его  от
Фарсона, в этом я не сомневаюсь. И  его  повезут  на  запад  вместе  с
остальным добром. В этом тоже сомнений быть не может. Мы возьмем  его,
когда будем разбираться с нефтью и людьми Фарсона.
     - Ты увезешь его с собой?
     - Увезу или разобью. Скорее всего увезу, чтобы  отдать  отцу,  но
это сопряжено с риском. Кристалл очень могущественный.
     - Допустим, она увидит твои планы? Допустим, предупредит  Джонаса
или Кимбу Раймера?
     - Если она не увидит, как мы отнимаем у нее любимую  игрушку,  не
думаю, что она воспрепятствует исполнению наших  планов.  Полагаю,  мы
нагнали на нес страха, а если она подпала под магию шара,  то  уже  не
может оторваться от него, ей нет дела ни до чего другого.
     - Но она его не отдаст. Она захочет, чтобы шар остался при ней.
     Быстрый шел по тропе, проложенной  в  лесу  вдоль  берега.  Через
редеющие  ветви  они  уже  видели  серые   камни   стены,   окружающей
Дом-на-Набережной, с востока на них накатывал шум прибоя.
     - Ты сможешь проникнуть во дворец незамеченной, Сюзан?
     - Конечно.
     - И ты знаешь, что должна делать ты, а что - Шими?
     - Да. Давно мне не было так хорошо. Голова  такая  ясная,  словно
отчистилась от тумана.
     - Если так, благодарить надо Алена. Мне такое не под силу.
     - В его руках волшебная сила?
     - Да.
     Они достигли калитки. Сюзан легко соскользнула на землю. Он  тоже
спешился, встал рядом, обнял девушку за талию. Она смотрела на луну.
     - Посмотри, она уже так пополнела, что начинает проглядывать лицо
Демона. Видишь его?
     Линия носа, намек ухмылки. Глаза еще нет, но да, он видел Демона.
     - Он так пугал меня, когда я была  маленькая.  -  Сюзан  говорила
шепотом, помня о близости дворца. -  В  полнолуние  я  даже  закрывала
ставни. Я боялась, что Демон увидит меня, спустится и заберет к  себе,
чтобы съесть. - Ее губы дрожали. - Дети такие глупые, не правда ли?
     - Иногда.
     В детстве он не боялся Демонической  Луны,  но  боялся  той,  что
округлялась сейчас с каждой ночью. Будущее окутала тьма, и узкой  была
тропа, ведущая к свету. - Я люблю тебя, Сюзан. Люблю всем сердцем.
     - Я знаю. И я люблю тебя. - Она поцеловала его в губы,  приложила
руку к своей груди, потом поцеловала теплую ладонь. Он крепко  обнимал
ее, а она, над его плечом, смотрела на полнеющую луну.
     - Неделя до дня Жатвы. - Fin de ano  [завершение  года  (исп.).],
как называют его vaqueros и labradoros [земледельцы (исп.).]. Как  это
время называют в твоей земле?
     - Примерно так же. У нас оно называется  закрытие  года.  Женщины
раздают всем маленькие подарки и поцелуи.
     Сюзан тихонько рассмеялась:
     - Может, твоя земля не покажется мне чужой.
     - Лучшие поцелуи тебе придется приберечь для меня.
     - Я приберегу.
     - Что бы ни случилось, мы будем вместе, - твердо  заявил  Роланд,
но над ними, в звездном небе,  усмехалась  Демоническая  Луна,  словно
зная, какое им уготовано будущее.



                             Глава шестая
                            ЗАКРЫТИЕ ГОДА


                                  1


     Вот и приходит в Меджис fin  de  ano,  называемое  во  Внутренних
феодах закрытием года. Приходит, как  и  тысячу  раз  до  того...  или
десять тысяч, или  сто  тысяч.  Никто  не  может  сказать  точно:  мир
"сдвинулся", и время стало  не  таким,  как  прежде.  В  Меджисе  есть
поговорка: "Время - лицо на воде".
     На полях мужчины и женщины в перчатках, одетые  в  самые  толстые
пончо, добирают остатки картофеля. Ветер  дует  с  востока  на  запад,
сильный ветер, пронизывающий, и в холодном воздухе стоит запах соли...
запах, что слезы. Los campensinos [крестьяне (исп.).] работают весело,
говоря о том, как славно погуляют  на  дне  Жатвы,  но  они  чувствуют
разлитую в воздухе грусть: год уходит. Убегает  от  них,  как  вода  в
реке, и хотя никто об этом не упоминает, все знают.
     В садах смеющиеся  парни  снимают  с  верхушек  последние  яблоки
(теперь, когда ветер дует не переставая, женщин  до  такой  работы  не
допускают). Над ними по ярко-синему небу эскадрильи  гусей  тянутся  к
югу, выкрикивая на лету хрипловатое adieux [прощай (фр.)].
     Маленькие рыбацкие баркасы уже вытащены  из  воды.  Их  владельцы
шкурят и красят корпуса. Работают  они  голые  по  пояс,  несмотря  на
ледяной ветер, и  поют.  Поют  старые,  передаваемые  из  поколения  в
поколение песни...

                Я хозяин бездонных и синих морей,
                Вот и все, чем я славен и горд.
                Полный невод тяну я с добычей своей,
                Да помогут мне ангел и черт.

                Я хозяин глубин этих темных и волн,
                Всех бескрайних полей голубых.
                И качается легкий и маленький челн
                На просторах владений моих!

                [перевод Наталии Рейн.]

     ...и иногда маленький  бочонок  грэфа  перекочевывает  от  одного
баркаса к другому. В бухте остались только большие шхуны.  Они  меряют
ее широкими кругами, проверяя заброшенные сети. Точно также сторожевой
пес обегает вверенное ему  стадо  овец.  В  полдень  поверхность  воды
яростно сверкает в лучах осеннего солнца, а мужчины сидят  на  палубах
скрестив  ноги,  перекусывают.  Они  знают,  что   вся   эта   красота
принадлежит им... по крайней мере до того времени, как  налетят  серые
зимние шторма, заплевывая их ледяным  дождем  и  снегом.  Завершается,
завершается год. Вдоль улиц Хэмбри уже развешены и  горят  по  вечерам
праздничные фонарики, а руки пугал выкрашены  в  красный  цвет.  Везде
красуются амулеты, приносящие урожай,  и  хотя  женщины  на  улицах  и
рынках часто целуют незнакомых мужчин и сами подставляют губы или щеки
для поцелуя, половые контакты сходят на нет. Они возобновятся (да  еще
как!) в ночь Жатвы. Чтобы на  Полную  Землю  принести  обычный  урожай
младенцев.
     На Спуске лошади носятся галопом, словно  понимая  (скорее  всего
так оно и есть), что дни их  свободы  сочтены.  А  при  особо  сильных
порывах ветра они поворачиваются мордой на запад, показывая зиме  зад.
На ранчо с окон  снимают  сетчатые  рамы  и  устанавливают  ставни.  В
громадных кухнях ранчо и  -  меньших  по  размерам  -  ферм  никто  не
пытается сорвать жатвенный поцелуй, а о сексе просто  не  думают.  Это
время заготовок и переработки урожая, так что  работа  там  начинается
задолго до рассвета, а заканчивается куда как позже  заката.  И  стоит
запах яблок и свеклы,  фасоли  и  моркови,  тушащегося  мяса.  Женщины
работают весь день, в постель падают замертво, чтобы рано утром  вновь
подниматься и идти на кухню.
     В городских дворах  жгут  листву,  и  по  мере  того  как  неделя
приближается к концу и лицо старого Демона проступает все  отчетливее,
красноруких пугал все чаще бросают в костры. В полях  стебли  кукурузы
пылают, как факелы, и часто пугала горят вместе  с  ними,  их  красные
руки и вышитые белыми нитками  глаза  лопаются  от  жары.  Люди  стоят
вокруг этих костров молча, с суровыми  лицами.  Никто  не  говорит  об
ужасных обычаях прошлого и жестоких старых богах, которых умиротворяют
сжиганием этих пугал, но все  это  и  так  прекрасно  знают  Время  от
времени кто-нибудь из людей едва слышно шепчет себе под нос два слова:
Гори огнем.
     Они закрывают, закрывают, закрывают  год.  На  улицах  взрываются
хлопушки и петарды. Иной раз раздается такой мощный "ба-бах", что даже
смирные тягловые лошади лягают телеги. И эхо каждого взрыва  заглушает
детский смех. На крыльце  продовольственного  магазина,  что  напротив
"Приюта путников", поцелуям, иногда скромным, а иногда и с язычком, не
видно конца, но шлюхи Корал Торин ("Сладенькие",  как  любит  называть
себя и коллег Герт Моггинс) скучают. На  этой  неделе  клиенты  у  них
наперечет.
     Это еще не Новый год, когда будут жарко гореть  поленья,  а  весь
Меджис танцевать... и, однако, старый год уходит. Именно  на  праздник
Жатвы, сопровождаемый ритуалом гори огнем, приходится окончание года и
все, начиная от Стенли Руиса, стоящего за  стойкой  бара  под  чучелом
Сорви-Головы, до последнего скотовода Френа Ленджилла у самой  границы
Плохой Травы, это знают. В воздухе разлита тоска, кровь зовет в  путь,
в дальние края, одиночество щемит сердце.
     Но этот год принес с собой и нечто  особенное:  ощущение  чего-то
дурного, скверного, ощущение, которое, однако, никто не  мог  выразить
словами. Люди, которым никогда не снились кошмары, на  неделе  fin  de
ano просыпаются от собственных криков. Мужчины, по натуре  мирные,  не
просто участвуют в драках, но затевают их. Мальчишки,  которые  раньше
только мечтали о том, чтобы убежать из дому, в этот год  действительно
убегают и не возвращаются домой после  первой  ночи,  проведенной  под
кустом.
     И ощущение (то самое, которое никто не мог выразить  словами,  но
чувствовали все), что  этот  праздник  Жатвы  отличается  от  прежних,
нарастает. Заканчивается год, это да. Но с ним  заканчивается  и  мир.
Ибо именно здесь, в Меджисе, сонном внешнем  феоде,  суждено  начаться
последнему великому конфликту Срединного мира. Здесь прольются  первые
потоки крови. И в два  года,  не  больше  того,  этот  мир  перестанет
существовать. Начнется все здесь. И возвышающаяся средь розовых  полей
Темная Башня кричит голосом чудовища. Время - лицо на воде.



                                  2


     Корал Торин  шла  по  Главной  улице  от  отеля  "Гавань",  когда
заметила Шими,  ведущего  Капризного  в  противоположном  направлении.
Юноша  пронзительным,  но  мелодичным  голосом  напевал   "Беззаботную
любовь".  Шел  он  медленно:  Капризный  тащил  на  себе  два  бочонка
размерами поболе тех, что недавно отправились на Коос.
     Корал радостно приветствовала Шими. Радоваться она  имела  полное
право: Элдреда Джонаса воздержание на fin de ano не  касалось.  А  для
мужчины  со  сломанной  ногой  любовником  он   оказался   более   чем
изобретательным.
     - Шими! - воскликнула она. - Куда ты идешь? В Дом-на-Набережной?
     - Да, - кивнул  он.  -  Везу  грэф,  который  они  заказали.  Для
вечеринок на праздник Жатвы, да, много их будет. Все будут  танцевать,
разгорячатся, а потом станут пить грэф, чтобы немного остыть. Какая вы
красивая, сэй Торин, с раскрасневшимися щечками.
     - О! Мне очень приятны  твои  слова,  Шими!  -  Она  одарила  его
широкой улыбкой. - А теперь иди, иди, не теряй времени, тебя там ждут.
     - Нет-нет, уже иду.
     Корал,  улыбаясь,  смотрела  ему  вслед.  Все  будут   танцевать,
разгорячатся, сказал Шими.  Насчет  танцев  Корал  ничего  сказать  не
могла, но точно знала, что в этом году праздник Жатвы выдастся жарким.
Очень даже жарким.



                                  3


     Мигуэль  встретил  Шими  под  аркой  Дома-на-Набережной,   окинул
презрительным взглядом, каким удостаивал всех, кто стоял ниже  его  на
социальной лестнице, выдернул пробку сначала из одного бочонка,  потом
из второго. К содержимому первого только  принюхался,  наклонившись  к
отверстию в днище, во второй сунул большой палец и  задумчиво  пососал
его. С провалившимися щеками, беззубым ртом и шевелящимися  губами  он
напоминал сосущего соску бородатого младенца.
     - Отменный вкус, не так ли? -  спросил  Шими.  -  Отменный  вкус,
добрый, старый Мигуэль, живущий здесь уже тысячу лет.
     Мигуэль, все еще посасывающий палец, злобно зыркнул на Шими.
     - Andale. Andale, simplon [Проходи. Проходи, глупец (исп.).].
     Шими повел мула  вокруг  дома  к  кухне.  С  океана  дул  сильный
порывистый ветер. Шими помахал рукой работающим на кухне женщинам,  но
ответного взмаха руки или рук не дождался: скорее  всего  женщины  его