ть  свой  трюк,  Эдди
крепко схватил ее, а Роланд с обеих сторон подпер колеса камнями.
     - Будешь сидеть тихо - немного ослаблю веревки, - сказал Роланд.
     - Отсоси мне говно из жопы, козел драный!
     - Я не понял, что это значит: да или нет?
     Детта глянула на стрелка сощуренными  глазами,  заподозрив,  что  под
невозмутимым спокойствием тона прячется острый шип сатиры (Эдди  и  самому
было интересно разобраться, но понять, так это или нет, он не мог), и чуть
погодя угрюмо проговорила:
     - Не буду я рыпаться.  Слишком,  еж  твою  вошь,  жрать  охота,  чтоб
большой шухер подымать. А вы, молодые-холостые,  отпишете  мне  нормальной
шамовки или хотите голодом заморить?  Такая,  значитца,  задумка?  Удавить
меня кишка тонка, отраву я ни в жисть  жрать  не  стану,  и  план  у  вас,
значитца, должен быть такой.  Чтоб  я  с  голодухи  подохла.  Ладно-ладно,
поглядим. Поглядим. Факт.
     И опять одарила их ледяной ухмылкой, от  которой  холод  пробирал  до
костей.
     Вскоре она уснула.
     Эдди потрогал щеку Роланда. Роланд коротко взглянул на  него,  но  не
отстранился.
     - Все нормально.
     - Ага. Ты же у нас герой кверху дырой. Вот что я тебе  скажу,  герой:
сегодня мы ушли не больно-то далеко.
     - Я знаю. - К тому же был истрачен последний годный патрон.  Впрочем,
без этой информации Эдди мог обойтись - по крайней мере, до утра. Эдди  не
был болен, но совершенно выбился из сил. Слишком вымотался для того, чтобы
услышать очередную плохую новость.
     "Не болен, нет. Пока нет. Но чересчур долгий  путь  без  отдыха  -  и
усталость обернется хворью".
     В известном смысле Эдди уже занемог - больны были они  оба.  В  углах
рта у юноши появились лихорадки, на коже - шелушащиеся  пятна.  У  стрелка
ощутимо шатались в лунках зубы, а между пальцами ног и  уцелевшими  -  рук
давно уже образовались глубокие кровоточащие трещины. Пища  была,  но  изо
дня в день - одна и та же; протянуть на таком однообразном  меню  какое-то
время было  можно,  однако  в  финале  путников  ждала  смерть,  такая  же
несомненная, как если бы они голодали.
     "Все очень просто, - думал Роланд. - Мы подхватили  на  суше  Болезнь
Мореходов. Забавно. Нам нужны фрукты. Нужна зелень".
     Эдди мотнул головой в сторону Владычицы.
     - Она собирается и дальше вставлять нам палки в колеса.
     - Если только не вернется та, другая, что живет у нее внутри.
     - Хорошо бы, но рассчитывать на это нельзя, - сказал  Эдди.  Он  взял
обломок обугленной клешни и принялся чертить на земле бессмысленные узоры.
- Есть идеи насчет того, далеко ли может быть следующая дверь?
     Роланд покачал головой.
     - Я спрашиваю только потому, что если расстояние между Номерами Два и
Три такое же, как между Номерами Один и Два, можно  оказаться  в  глубоком
дерьме.
     - Мы и сейчас уже в глубоком дерьме.
     - По шейку, - мрачно согласился Эдди. - Просто я все  думаю,  сколько
смогу толочь воду в ступе.
     Роланд хлопнул юношу по  плечу  (Эдди  аж  заморгал,  до  того  редко
стрелок обнаруживал свои чувства) и сказал:
     - Одного наша Владычица не знает.
     - Да ну? Чего же?
     - Мы, Кобели Беложопые, можем толочь воду в ступе очень долго.
     Тут Эдди расхохотался - он хохотал во все горло, глуша смех  рукавом,
чтобы не разбудить Детту. На сегодня он наобщался с  ней  досыта,  большое
спасибо.
     Стрелок, улыбаясь, посмотрел на него.
     - Я пошел спать, - сказал он. - Будь...
     - ...начеку. Угу. Буду.


     Следующим номером программы оказались крики.
     Эдди уснул в ту же секунду, как его голова коснулась свернутой в узел
рубашки, и, кажется, каких-нибудь пять минут спустя Детта начала вопить.
     Он вмиг проснулся,  готовый  ко  всему,  будь  то  даже  Король-Омар,
поднявшийся из морской пучины отомстить за своих убиенных чад,  или  ужас,
спустившийся с холмов. Во всяком случае, Эдди казалось, будто он мгновенно
очнулся от сна, однако стрелок был уже на ногах, а  в  левой  руке  сжимал
револьвер.
     Стоило Детте  увидеть,  что  оба  ее  спутника  проснулись,  как  она
немедленно прекратила крик.
     - Просто я подумала: дай погляжу, легки ли вы, ребятушки, на  подъем,
- сказала она. - Тут могут быть эти...  трепливые  твари.  Место,  кажись,
подходящее. Вот мне и захотелось  убедиться:  ежели  я  увижу,  как  такой
трепач подползает, смогу вас вовремя на ноги поднять, или нет. - Но  в  ее
глазах не было страха; там сверкало недоброе, пакостное веселье.
     - Матерь Божья, - обалдело выговорил Эдди. Луна уже взошла,  но  едва
поднялась над горизонтом - они не спали и двух часов.
     Стрелок убрал револьвер в кобуру.
     - Не вздумай повторить, - предостерег  он  восседавшую  в  инвалидном
кресле Владычицу.
     - А коли повторю, ты-то что сделаешь? Снасильничаешь меня?
     - Если б мы хотели надругаться над  тобой,  сейчас  ты  уже  была  бы
обесчещена очень основательно, - ровным тоном произнес стрелок.  -  Больше
так не делай.
     Он снова улегся, натянув на себя одеяло.
     "Господи Иисусе, Боже милостивый, - подумал Эдди, - что  за  напасть,
что за гадство такое..." - больше он ничего не успел  подумать,  поскольку
опять уплыл в измученный сон, и тут воздух  расколол  новый  пронзительный
крик Детты. Она орала, как пожарная сирена. Весь пылая от адреналина, сжав
кулаки, Эдди снова вскочил - и тогда Детта хрипло, резко расхохоталась.
     Эдди поглядел на небо и увидел, что с тех пор, как Детта разбудила их
в первый раз, луна сместилась меньше, чем на десять градусов.
     "Она собирается и дальше вытворять то же самое, - устало подумал  он.
- Спать она не будет. Она будет следить за нами, и когда убедится, что  мы
погружаемся в глубокий сон, туда, где заряжаешься новой энергией,  разинет
пасть и снова начнет вопить. И так - снова и  снова,  пока  реветь  станет
нечем".
     Смех Детты вдруг смолк. К ней приближался Роланд -  темный  силуэт  в
лунном свете.
     - Ты, белый,  не  подходи,  -  проговорила  Детта,  но  в  ее  голосе
слышалась нервная дрожь. - Ничего ты мне не сделаешь.
     Роланд остановился перед ней, и Эдди  на  миг  уверился  -  полностью
уверился - что терпение стрелка истощилось  и  он  просто  прихлопнет  эту
бабу, как муху. К его величайшему изумлению, вместо этого Роланд опустился
перед ней на одно колено,  точно  поклонник,  решившийся  просить  руки  и
сердца.
     - Послушай, - сказал он, и Эдди с  трудом  поверил  своим  ушам,  так
нежно прозвучал голос стрелка. Не менее глубокое удивление юноша заметил и
на лице Детты, только там к нему  примешивался  страх.  -  Послушай  меня,
Одетта.
     - Чегой-то ты величаешь меня О-Деттой? Меня звать по-другому.
     - Заткнись, курва,  -  прорычал  стрелок  и  прежним  мягким,  нежным
голосом продолжил: - Если ты слышишь меня и если ты вообще  можешь  с  ней
совладать...
     - Чегой-то ты так со мной говоришь? Чегой-то ты так говоришь, будто с
кем другим толкуешь? Кончай свои беложопские фигли-мигли! Сей  же  момент,
слышишь?
     - ...не давай ей разевать пасть. Я могу заткнуть ей рот кляпом, но не
хочу этого делать. Твердый кляп - дело опасное. Бывает,  люди  и  насмерть
задыхаются.
     - А НУ, ХВАТИТ, КОЛДУН СРАНЫЙ! КОБЕЛЬ БЕЛОЖОПЫЙ!
     - Одетта. - Голос стрелка шелестел,  как  едва  начавший  накрапывать
дождик.
     Женщина замолкла, уставясь на него огромными  глазами.  За  всю  свою
жизнь Эдди не видел  в  человеческом  взгляде  такой  ненависти  и  такого
страха.
     - По-моему, эта стерва  не  переживала  бы,  даже  если  б  и  впрямь
удавилась кляпом. Она хочет отправиться к праотцам, но, может  быть,  пуще
того хочет, чтобы умерла ты. Но ты пока еще жива, и не думаю, что Детта  -
нечто совершенно новое в твоей жизни, слишком уж она чувствует себя в тебе
как дома. Так, может быть, ты услышишь меня  и  сумеешь  хотя  бы  отчасти
контролировать ее, пусть даже выйти к нам ты еще не можешь.
     Не дай ей разбудить нас в третий раз, Одетта.
     Я не хочу затыкать ей рот кляпом.
     Но, если придется, я это сделаю.
     Он поднялся и, не оглядываясь,  отошел,  чтобы  опять  завернуться  в
одеяло и сразу же уснуть.
     Детта, раздувая ноздри, продолжала смотреть на него широко раскрытыми
глазами.
     - Врешь, колдун белый, - прошептала она.
     Прилег и Эдди. Однако, несмотря на его сильнейшую усталость,  на  сей
раз сон пришел заявить свои права на юношу очень нескоро. Молодой  человек
приближался к краю обрыва, за которым лежало  царство  ночных  грез,  -  и
всякий раз отшатывался из опасений перед криками Детты.
     Примерно часа через три, когда луна уже спускалась с  небосклона,  он
наконец отключился.
     Детта в ту ночь больше не кричала - то ли потому, что Роланд  напугал
ее, то ли потому, что хотела сберечь голос для будущих сигналов тревоги, а
может быть - может быть, не более  того  -  потому,  что  Одетта  услышала
стрелка и осуществила контроль, о котором он ее просил.
     В конце концов заснув, Эдди пробудился вялым и неотдохнувшим.  Уповая
на чудо, он поглядел в сторону кресла: пусть там будет Одетта, Боже, прошу
Тебя, пусть сегодня утром это будет Одетта...
     - С  добрым  утречком,  лебедь  белый,  -  сказала  Детта,  по-акульи
ухмыльнувшись. - Я уж думала, до обеда продрыхнешь. А это  нельзя,  верно?
Против факту не попрешь: нам еще не одну милю отмахать надо, ага?  Ага!  И
сдается, рвать пупок  тебе  придется,  да,  можно  сказать,  единолично  -
тот-то, другой чувак, у которого зенки как у ведьмака, все хиреет, как  ни
поглядишь, вот что я тебе скажу - хиреет!  Думаю,  жратву  переводить  ему
недолго осталось - хоть то чудное копченое мясо, что вы, белые,  сундучите
на случай побаловаться друг с дружкой, с  огарками  своими  недомерочными,
хоть что! Ну, погнали, беложопый! Детта не хочет, чтоб остановка  была  за
ней. - Веки и голос женщины едва заметно  дрогнули;  Детта  хитро  скосила
глаза на Эдди: - По крайности, с самого начала.
     "Ты нонешний денек запомнишь, белый, - обещал этот хитрый  взгляд.  -
Надолго запомнишь, ой, надолго. Факт".


     В тот день они прошли три мили - может быть, чуть-чуть меньше. Кресло
Детты опрокидывалось дважды: один раз - с ее легкой  руки,  которая  опять
медленно и неприметно подобралась к ручному  тормозу  и  рванула  его;  во
второй раз Эдди обошелся без посторонней помощи, чересчур  сильно  толкнув
кресло, увязшее в одной из проклятых песчаных ловушек. Случилось  это  под
вечер, и Эдди попросту запаниковал, подумав, что на  этот  раз  не  сможет
вытащить его оттуда, не сможет - и все. Поэтому он поднатужился, дрожащими
руками мощно толкнул кресло  вверх  и,  естественно,  перестарался.  Детта
кувырнулась, точно Шалтай-Болтай с пресловутой стены, и  Эдди  с  Роландом
немало потрудились прежде, чем вернули кресло в исходное положение. Работу
они закончили как раз вовремя. Пропущенная  у  Детты  под  грудью  веревка
теперь  туго  затянулась  на  горле.  Скользящий  узел,  умело  завязанный
стрелком, душил женщину. Лицо Детты приобрело странный синеватый  оттенок,
она была на грани обморока, и все равно продолжала с хрипом выдавливать из
себя мерзкий смешок.
     "Оставь ее, что же ты? - чуть не сказал  Эдди,  когда  Роланд  быстро
наклонился, чтобы ослабить узел. - Пусть удавится! Не знаю, хочется ли  ей
ухандокать  себя,  как  ты  говорил,  зато  ухандокать  нас   ей   хочется
наверняка... ну так брось ее, пусть!"
     Потом он вспомнил Одетту (хотя  их  свидание  было  таким  кратким  и
казалось таким далеким, что воспоминание о нем уже  начинало  тускнеть)  и
подался вперед, помочь.
     Стрелок нетерпеливо оттолкнул его одной рукой.
     - Двоим места нет.
     Когда веревку распустили и Владычица  принялась  жадно  хватать  ртом
воздух (выталкивая его обратно взрывами злого смеха), Роланд  обернулся  и
критически посмотрел на Эдди.
     - Думаю, пора делать привал на ночь.
     - Чуть попозже. - Эдди почти молил. - Я могу пройти еще немного.
     - Факт! Он вона какой крепкий парняга! Такой и мокрощелку  стервозную
оттараканит, и еще сил  хватит,  чтоб  вечерком  тебе  по  первому  классу
отсосать, огарок белый!
     Она  по-прежнему   наотрез   отказывалась   есть;   лицо   постепенно
превращалось в сплошные углы  и  обводы.  Глаза  сверкали  из  все  больше
углублявшихся глазниц.
     Роланд не обращал на  нее  абсолютно  никакого  внимания,  пристально
изучая Эдди. Наконец он кивнул.
     - Немного - да. Но только немного. Далеко не пойдем.
     Двадцать минут спустя Эдди и сам объявил: шабаш.  Ему  казалось,  что
руки у него превратились в желе.
     Они уселись в тени камней. Кричали чайки, возвращался прилив,  а  они
ждали, чтобы солнце село и гигантские омары, появившись на берегу,  начали
свой тягостный перекрестный допрос.
     Понизив голос так, что Детте было не услышать, Роланд объяснил  Эдди,
что у них, кажется, кончились боевые патроны. Эдди чуть крепче сжал  губы,
и только. Роланд остался доволен.
     - Придется тебе самому размозжить голову  одному  из  них,  -  сказал
Роланд. - Я слишком слаб, чтобы управиться с достаточно большим для такого
дела камнем... и не промазать.
     Теперь настала очередь Эдди внимательно приглядеться к собеседнику.
     То, что он увидел, ему совершенно не понравилось.
     Роланд отмахнулся от его испытующего взгляда.
     - Не беда, - сказал он. - Не беда, Эдди. Что есть, то есть.
     - Ка, - сказал Эдди.
     Стрелок кивнул и бледно улыбнулся.
     - Ка.
     - Кака, - сказал Эдди. Они  переглянулись  и  рассмеялись.  Казалось,
хриплые звуки, срывавшиеся с губ стрелка, удивили и даже  слегка  напугали
его. Смеялся он недолго. Когда смех смолк, у Роланда сделался  отчужденный
и унылый вид.
     - Чего  ржете?  Надо  понимать,  сумели  наконец  наиграться  друг  с
дружкой? - хриплым, срывающимся голосом крикнула им Детта. -  А  трахаться
когда начнете? Вот чего мне охота поглядеть! Ваш потрах!


     Эдди убил омара.
     Детта, как и раньше, есть отказалась. Демонстративно съев пол-куска у
нее на глазах, вторую половину Эдди протянул ей.
     - Не-е! - сказала она. Глаза у нее зажглись, в них заплясали искры. -
ХРЕН-ТО! Ты натолкал отравы в другой конец. Который силишься впарить мне.
     Без лишних слов Эдди взял остаток мяса, положил  в  рот,  прожевал  и
проглотил.
     - Ничего не значит, -  угрюмо  сказала  Детта.  -  Отцепись,  сволочь
белопузая.
     Эдди отцепляться не собирался.
     Он принес ей другой кусок.
     - Разорви пополам сама. Отдашь мне любую половину. Я ее  съем,  потом
ты съешь остальное.
     - Меня на ваши штучки не подловишь, мистер Беложопый. Раз я сказала -
отзынь, стало быть, я это и имела в виду. Отзынь.


     Ночью Детта молчала... но наутро все еще была тут как тут.


     За день они прошли всего две мили, хотя Детта не старалась опрокинуть
кресло. Быть может, подумал Эдди, она становится слишком слаба для попыток
саботажа. Или  же  поняла,  что  в  них,  собственно,  нет  необходимости.
Сходились  воедино  три  роковых  фактора:  усталость  Эдди,  ухудшающееся
состояние Роланда и наконец начавшиеся после бесконечных дней  однообразия
изменения пейзажа.
     Песчаные  западенки  теперь  попадались  реже,  но  это  было  слабое
утешение. Земля пошла комковатая, все больше напоминавшая убогое  неудобье
и все меньше - песок (местами росли пучки  бурьяна;  при  взгляде  на  них
возникало такое чувство,  будто  им  стыдно,  что  они  здесь).  Из  этого
странного сочетания песка с землей  выступало  великое  множество  крупных
камней, и Эдди обнаружил, что лавирует, объезжая их, так  же,  как  раньше
лавировал с креслом Владычицы среди песчаных ловушек. Он понимал: довольно
скоро  прибрежного  песка  не  останется   вовсе.   Медленно,   но   верно
приближались холмы, бурые и унылые.  Между  холмами  вились  лощины.  Эдди
чудилось, будто это зарубки, оставленные тупым топором некоего  неуклюжего
великана. Вечером, уже засыпая, он  услышал  наверху,  в  одном  из  таких
ущелий, нечто, схожее с пронзительным визгом очень крупной кошки.
     Полоса прибрежного песка казалась бесконечной,  но  юноша  постепенно
начинал сознавать: предел у нее все-таки есть. Эти разрушенные  дождями  и
ветрами холмы намеревались где-то впереди попросту вытеснить ее, свести на
нет, строем прошагать к морю и войти в него  -  быть  может,  чтобы  стать
сперва своего рода мысом  или  полуостровом,  а  затем  цепочкой  островов
архипелага.
     Это тревожило его, но состояние Роланда тревожило его больше.
     Теперь стрелок не столько сгорал в лихорадке, сколько словно бы таял,
исчезал, становился прозрачным.
     Опять  появились  багровые  полосы,  безжалостно   поднимавшиеся   по
внутренней стороне правого предплечья к локтю.
     Последние два дня Эдди непрерывно смотрел вперед,  щурясь  в  надежде
разглядеть вдали дверь - ту самую волшебную дверь. Последние  два  дня  он
ждал возвращения Одетты.
     Ни дверь, ни Одетта не появлялись.
     Вечером - Эдди уже засыпал - его посетили  две  страшных  мысли  (так
иногда за явным смыслом анекдота кроется второй, тайный):
     Что, если никакой двери нет?
     Что, если Одетта Холмс мертва?


     - Проснись и пой, козел драный! - Надтреснутый, визгливый голос Детты
вырвал Эдди из небытия. - Кажись, теперь остались только ты да я да  мы  с
тобой, ягодка. Сдается мне, дружок твой,  наконец,  приказал  долго  жить.
Небось, уж черта в пекле в жопу дерет.
     Эдди посмотрел на Роланда, калачиком свернувшегося под одеялом, и  на
один ужасный миг подумал, что стерва  права.  Потом  стрелок  пошевелился,
издал сиплый стон и, шаря по земле руками, принял сидячее положение.
     - Е-мое, вы гляньте! - Детта так много визжала и вопила,  что  теперь
голос у нее временами почти  полностью  пропадал,  превращаясь  в  неясный
шепот сродни посвисту зимнего ветра под дверями. - А я думала,  начальник,
ты дал дуба!
     Роланд медленно поднимался с  земли.  Эдди  опять  показалось,  будто
стрелок цепляется за перекладины  невидимой  лесенки,  и  он  ощутил  злую
жалость - знакомое, рождавшее странную ностальгию чувство. Секундой  позже
он понял: так бывало, когда они с Генри смотрели  по  телевизору  бокс,  и
один боксер ранил другого - ранил  страшно,  жестоко,  еще  и  еще.  Толпа
вопила, требуя крови, вопил, требуя крови,  Генри,  но  Эдди,  сидя  перед
телевизором, только посылал мысленные волны судье: "Прекрати  это,  мужик,
что ты, ослеп на  хуй,  что  ли?  Он  там  у  тебя  кончается!  КОНЧАЕТСЯ!
Прекращай бой, мать твою еби!"
     Прекратить этот бой не было никакой возможности.
     Роланд поглядел на нее загнанными, лихорадочно блестевшими глазами.
     - Так думали многие, Детта. - Он посмотрел на Эдди. - Ты готов?
     - Похоже, так. А ты?
     - Да.
     - Ты в силах?
     - Да.
     Они двинулись дальше.
     Около десяти часов Детта принялась тереть виски.
     - Стойте, - сказала она. - Меня мутит. Кажись, щас вывернет.
     - Наверное, виноват вчерашний плотный  ужин,  -  отозвался  Эдди,  не
останавливаясь. - Не надо было тебе есть десерт. Я  же  говорил,  пирог  с
шоколадной глазурью - пища тяжелая.
     - Меня щас вывернет! Я...
     - Эдди, стой! - велел стрелок.
     Эдди остановился.
     Женщина в кресле  вдруг  судорожно  задергалась,  словно  сквозь  нее
пропустили ток. Широко раскрывшиеся глаза свирепо засверкали  неведомо  на
что. Она закричала:
     -  Я  РАСКОКАЛА  ТВОЮ  ТАРЕЛКУ,  СИНЬКА,  СТАРУШЕНЦИЯ   ТЫ   ВОНЮЧАЯ!
РАСКОКАЛА, БЛЯДЬ, И РАДА, ЧТО...
     Внезапно она перегнулась вперед и, если бы не веревки, выпала  бы  из
кресла.
     "Господи Иисусе, умерла! С ней случился удар, она умерла", -  подумал
Эдди. Он двинулся в обход кресла, памятуя о том, какой коварной и гораздой
на всякие штуки может быть эта женщина, и остановился - так  же  внезапно,
как пошел. Он посмотрел на Роланда. В ту же секунду