ала только одной рукой - вторая  удерживала  деревянный  ящик  у
груди. - Куда это мы едем в столь прекрасный осенний  день?  Куда  это
так спешим? Во всяком случае, не в объятия любовника, ибо один  мертв,
а второй - в тюрьме!
     Корделия снова рассмеялась, губы разошлись, обнажив большие белые
зубы. Почти что лошадиные зубы. Ее глаза блестели в солнечном свете.
     Она помешалась, подумала Сюзан. Бедняжка. Бедная старушка.
     - Ты заставила Диаборна приложить к этому руку? -  спросила  тетя
Корд. Она обошла Пилона и теперь стояла у стремени,  подняв  на  Сюзан
остекленевшие глаза. - Твоя работа, не так ли? Да! Может, ты даже дала
ему нож, которым он воспользовался, после того как  ты  приложилась  к
нему губами, желая ему удачи.  Вы  оба  это  затеяли...  так  чего  не
сознаться? По крайней мере признать, что ты спала с этим парнем,  а  я
знаю, что это так, я видела, как он смотрел на тебя в тот день,  когда
ты сидела у окна, и как ты смотрела на него!
     - Если хочешь знать правду, я  тебе  все  скажу.  Мы  любим  друг
друга. И поженимся еще до Нового года.
     Корделия  вскинула  руку  в  грязной  перчатке  к  небу,   словно
приветствуя богов. Закричала, захлебываясь от смеха:
     - И  она  еще  думает,  что  они  поженятся!  О-о-о-о!   Вы   бы,
несомненно, выпили кровь ваших жертв прямо на свадебном алтаре, не так
ли? О, какая же ты ужасная! Мне хочется  плакать!  -  Но  Корделия  не
заплакала, а вновь расхохоталась, уставившись в бездонное синее небо.
     - Мы не собирались никого убивать.  -  Сюзан,  во  всяком  случае
мысленно, разделила убийства в Доме-на-Набережной и  ловушку,  которую
они готовили для солдат Фарсона. - И он никого не убивал. Нет, все это
дело рук твоего дружка, Джонаса. Я готова в этом поклясться. Его план,
его грязная работа.
     Корделия сунула руку в ящик, который прижимала к груди,  и  Сюзан
сразу поняла, почему перчатки грязные: тетка чистила печь.
     - Я проклинаю тебя этим пеплом!  -  выкрикнула  Корделия,  осыпав
черным  облаком  ногу  и  руку  Сюзан.  -  Я  проклинаю   вас   обоих!
Отправляйтесь во тьму!  И  будьте  там  счастливы,  неверные!  Убийцы!
Лжецы! Прелюбодеи! Чтоб вам провалиться сквозь землю и остаться там!
     С каждым криком Корделия Дельгадо  осыпала  племянницу  очередной
пригоршней пепла. С каждым криком прояснялась голова  Сюзан.  И  когда
Пилон,  которому  пришелся  не  по  нутру  этот  черный  сухой  дождь,
попытался податься в сторону, Сюзан удержала его на месте. Вокруг  уже
собрались зеваки, с интересом наблюдая за древним обрядом отречения от
родства (среди них оказался  и  Шими,  с  широко  раскрытыми  глазами,
дрожащим ртом), но Сюзан их не видела.  К  ней  вернулась  способность
соображать, она уже поняла, что надо делать, и  только  за  это  могла
хоть как-то отблагодарить тетку.
     - Я прощаю тебя, тетя Корд, - молвила она.  Ящик  с  пеплом,  уже
почти пустой, вывалился из рук  Корделии,  словно  Сюзан  отвесила  ей
увесистую затрещину.
     - Что? - прошептала Корделия. - Что ты сказала?
     - Прощаю за то, что ты сделала своему брату и моему отцу.  В  чем
принимала участие. -  Сюзан  провела  ладонью  по  ноге,  наклонилась,
вытянув руку. И, прежде чем тетка успела отпрянуть, вымазала пеплом ее
щеку. Пепел остался на коже, как широкий темный шрам. - А эта отметина
тебе на память. Смой ее, если хочешь, но я думаю, что ты будешь носить
ее на сердце. - Она помолчала. - Думаю, уже носишь. Прощай.
     - И  куда  это  ты  направляешься?  -  Одной  рукой   тетя   Корд
прикоснулась к пепельной полосе на щеке, второй попыталась  схватиться
за поводья Пилона. Споткнулась о ящик  и  едва  не  упала.  Но  Сюзан,
наклонившись  еще  ниже,  успела  удержать  ее  за   плечо.   Корделия
выпрямилась, повернулась к племяннице. - Только не  к  нему!  Не  смей
идти к нему, глупая гусыня!
     Сюзан двинула Пилона с места.
     - Не твое дело, тетя. Между нами все кончено. Но запомни то,  что
я тебе сказала: мы поженимся до Нового года. И наш первенец уже зачат.
     - Вас поженят следующей ночью!  Соединят  дымом,  обручат  огнем,
уложат в пепел! Уложат в пепел, ты меня слышишь?
     Обезумевшая женщина двинулась к ней, но Сюзан больше не могла  ее
слушать. День катился к вечеру, так что времени  оставалось  в  обрез.
Если она хотела успеть сделать то, что задумала.
     - Прощай, - повторила она и бросила Пилона в галоп. Но  последние
слова тетки продолжали  звучать  в  ушах:  Уложат  в  пепел,  ты  меня
слышишь?



                                  3


     Выехав из города по Великому тракту, Сюзан увидела приближающихся
к ней всадников и свернула  с  дороги,  решив,  что  сейчас  не  время
попадаться кому-либо на глаза. Она  завела  Пилона  за  старый  амбар,
погладила по шее, успокоила ласковым словом.
     Чтобы  поравняться  с  ней,  всадникам  понадобилось  значительно
больше времени, чем предполагала Сюзан. Причину она поняла, лишь когда
они  проехали  мимо  амбара,  высунуться  из-за  которого  девушка  не
решалась. С ними была Риа, восседавшая на  черном  возке,  расписанном
магическими символами. Ведьма стала еще более страшной в  сравнении  с
той ночью, когда Сюзан побывала у нее. Тогда, в свете Целующейся Луны,
она еще походила на женщину. Теперь же в возке качалось из  стороны  в
сторону  не  человеческое  существо,   а   покрытый   язвами   тролль.
Сопровождали Риа Большие охотники за гробами.
     - В Дом-на-Набережной! - прокаркало нечто,  сидящее  в  возке.  -
Скорее, на полной скорости! Эту ночь я проведу в постели Торина,  имею
право! Буду спать в  ней  и  справлять  в  нее  нужду,  если  пожелаю!
Быстрее, говорю я вам!
     Дипейп - в возок впрягли  именно  его  лошадь  -  обернулся  и  с
отвращением и страхом посмотрел на ведьму:
     - Закрой рот.
     Ее ответом стал взрыв дикого хохота. Риа качалась  из  стороны  в
сторону, одной рукой держа на коленях мешок, вторую вытянув к Дипейпу,
нацелив на него длинный указательный палец. От одного ее вида у  Сюзан
подогнулись колени, паника черной волной вновь начала заливать разум.
     Но она отчаянно сопротивлялась, не  желая  вновь  превратиться  в
безмозглую птицу, мечущуюся по сараю, бьющуюся о стену и не замечающую
открытого окна, через которое залетела внутрь.
     Даже когда возок скрылся за ближайшим холмом и о  нем  напоминала
лишь повисшая в воздухе пыль, Сюзан могла слышать безумный смех Риа.



                                  4


     До лачуги в Плохой Траве Сюзан  добралась  в  час  дня.  Какое-то
время оставалась в седле, глядя на лачугу. Неужели она и  Роланд  были
здесь каких-то двадцать четыре часа назад? Любили друг друга и строили
планы на будущее? Верилось в это с трудом, но, спешившись  и  войдя  в
лачугу, она увидела корзинку, в которой вчера принесла  еду.  Корзинка
стояла на колченогом столике, где они ее и оставили.
     Взглянув на нее,  Сюзан  вспомнила,  что  не  ела  со  вчерашнего
вечера. Она ужинала с Хартом Торином, и  кусок  не  лез  ей  в  горло,
потому что мэр буквально пожирал ее глазами. Что ж, больше его взгляду
не ползать по ее телу, не так ли? И ей, проходя по Дому-на-Набережной,
не придется гадать, из-за  какой  двери  он  выскочит,  как  джинн  из
бутылки, чтобы облапать ее и потереться твердым концом.
     Пепел, думала  она.  Сплошной  пепел.  Но  не  для  нас,  Роланд.
Клянусь, не для нас, дорогой.
     Ее  не  покидал  испуг,  она  пыталась  наметить  план  действий,
разложить все по полоскам, расставить по порядку,  но  ей  было  всего
шестнадцать, и  молодой  организм  требовал  своего.  Один  взгляд  на
корзинку, и ей ужасно захотелось есть.
     Сюзан заглянула в нее,  увидела  муравьев  на  двух  сандвичах  с
копченым мясом, стряхнула их, в один миг  расправилась  с  сандвичами.
Хлеб зачерствел, но Сюзан этого  и  не  заметила.  А  в  корзинке  еще
оставались полкувшина сладкого сидра и кусок пирога.
     Съев и выпив все, Сюзан прошла в северный угол, отбросила лежащие
там шкуры. Под ними,  завернутые  в  мягкую  кожу,  лежали  револьверы
Роланда.
     Если что-то пойдет не так, ты должна прийти сюда и отвезти их  на
запад, в Гилеад. Найди там моего отца.
     И Сюзан не могла не задаться вопросом,  действительно  ли  Роланд
ожидал, что она помчится в  Гилеад  с  его  нерожденным  ребенком  под
сердцем, когда он и его друзья, с красными руками, крича, будут гореть
в праздничном костре в ночь Ярмарки?
     Она вытащила один револьвер из кобуры. Лишь  несколько  мгновений
потребовалось ей, чтобы понять, как откинуть барабан. Убедившись,  что
револьвер полностью заряжен, она вернула барабан на  место,  проверила
второй револьвер.
     Спрятала их в притороченном за седлом одеяле,  где  прятал  их  и
Роланд, вскочила в седло и поехала на восток. Но не в  город.  Сначала
следовало посетить еще одно место.



                                  5


     Около двух часов дня весть о том, что Френ  Ленджилл  выступит  в
городском Зале собраний, облетела Хэмбри. Никто не знал, откуда пришла
эта новость (слишком определенная, чтобы смахивать на слух), но никого
это и не волновало: информацию просто передавали соседу.
     К трем часам горожане забили зал до отказа, да еще человек двести
стояли снаружи, дожидаясь, когда слово Ленджилла дойдет  к  ним  через
вторые  и  третьи  руки.  Корал  Торин,  которая  первой  сообщила   о
предстоящем выступлении Ленджилла посетителям "Приюта путников",  само
выступление проигнорировала. Она и так  знала,  что  скажет  Ленджилл,
более того, поддержала точку зрения  Джонаса,  предложившего  обойтись
минимумом слов, изложить все как можно  проще  и  понятнее.  Приводить
веские доводы смысла не  имело:  в  праздник  Жатвы  к  заходу  солнца
горожане превратятся в толпу, а толпа  всегда  находит  себе  лидеров,
причем тех, кого надо.
     Ленджилл говорил, зажав шляпу в руке, с поблескивающим  на  груди
серебряным  амулетом,  оберегающим  урожай.  Говорил  коротко,  грубо,
убедительно. Большинство собравшихся знали его всю жизнь,  поэтому  не
усомнились ни в едином слове.
     Харта Торина и Кимбу  Раймера  убили  Диаборн,  Хит  и  Стокуорт,
сообщил Ленджилл сидящим в зале мужчинам и женщинам. Сомнений  в  том,
что преступление совершено ими, нет, потому что на коленях мэра Торина
осталась их визитная карточка - птичий череп.
     Шепоток пролетел по залу. Многие слушатели Ленджилла видели  этот
череп, то ли на луке седла, то ли на груди Катберта. Они еще  смеялись
над его шутками. Теперь они думали о том, что на самом деле он смеялся
над ними, а кому охота становиться объектом насмешек. Лица мрачнели.
     Нож, перерезавший горло канцлеру, принадлежит Диаборну, продолжил
Ленджилл.  Трех  молодых  людей  арестовали  рано  утром,  когда   они
готовились покинуть Меджис. Мотив преступления недостаточно  ясен,  но
скорее всего они хотели украсть лошадей. Если так, то они работали  на
Джона Фарсона, который, как известно,  хорошо  платил  за  лошадей,  и
платил наличными. Другими словами, эти трое - предатели родного  феода
и враги Альянса.
     В третьем ряду  Ленджилл  посадил  старшего  сына  Брайана  Хуки,
Руфуса. И теперь, как и договаривались, Руфус Хуки выкрикнул:
     - Они сознались?
     - Да, - ответил Ленджилл. -  Сознались  в  обоих  убийствах  и  с
гордостью говорили о содеянном ими.
     На этот раз шепот перешел  в  крики  возмущения,  выплеснулся  на
улицу. Из уст в уста передавали: они гордятся содеянным,  они  убивали
под  покровом  ночи  и  гордятся  содеянным.  Лица  каменели.   Кулаки
сжимались.
     - Диаборн догадался, что Джонас и его друзья узнали об их  планах
и сообщили Раймеру. Они убили Раймера, чтобы заткнуть ему рот, а потом
и Торина, на случай, если Раймер все рассказал ему.
     Бессмыслица какая-то, указал Латиго. Джонас улыбнулся  и  кивнул.
Совершенно верно, смысла в этом  ни  на  грош,  но  это  не  имеет  ни
малейшего значения.
     Ленджилл ждал вопросов, но их не  последовало.  Слышались  только
перешептывания да позвякивание амулетов.
     Юноши в тюрьме. Ленджилл не стал говорить о  том,  что  их  ждало
впереди, и вновь его ни о чем не спросили. Он сказал,  что  завтрашние
увеселения, игры, скачки, забеги индеек, конкурс загадок, соревнование
резчиков тыкв, танцы отменяются из уважения к убиенным. Другие,  более
важные дела, пройдут в  намеченные  сроки:  конкурсы  скота  и  птицы,
выставка лошадей, соревнование стригалей, заседание  конезаводчиков  и
аукционы: лошадей, свиней, коров, овец.  И  костер  на  восходе  луны.
Костер, который с незапамятных времен венчал праздник  Жатвы.  Его  не
зажгли бы только в одном случае: если б раньше случился конец света.
     - Костер будет гореть, а в нем сгорят  чучела,  -  сказал  Элдред
Джонас Ленджиллу. - Это все, что тебе  надо  сказать.  Ничего  другого
говорить не нужно.
     И теперь Ленджилл видел правоту Джонаса. Она читалась  на  каждом
лице.  На  лицах  проступала  не   просто   решимость   поступить   по
справедливости, но и одержимость. Стремление вернуться  в  стародавние
времена, к ушедшим в глубокое прошлое ритуалам, о  которых  напоминали
только соломенные пугала с выкрашенными  красным  руками.  Слова  гори
огнем родились не на пустом месте.  Многие  поколения  эти  обряды  не
проводили (разве что тайно, где-то в холмах), но  мир  "сдвинулся",  и
они возвращались.
     Говори короче, напутствовал его Джонас.  Он  дал  хороший  совет,
дельный. В мирные времена Ленджиллу не хотелось бы иметь с  ним  дело,
но в смутные времена, как сейчас, он мог принести немалую пользу.
     - И пусть боги даруют вам мир. - Ленджилл отступил на шаг, сложил
руки на груди, показывая, что речь его закончена. - Пусть боги  даруют
мир нам всем.
     - Длинных  дней  и  приятных  ночей,  -   автоматически,   хором,
откликнулись сидящие в зале.  А  потом  молча  встали,  повернулись  и
вышли,  чтобы  заняться  делами,  какими  обычно  занимаются  горожане
накануне праздника Жатвы. Многие из них,  подумал  Ленджилл,  направят
свои стопы в "Приют путников" или  "Гавань".  Он  поднял  руку,  вытер
вспотевший  лоб.  Он   ненавидел   публичные   выступления,   особенно
сегодняшнее, но подумал о том, что справился с ролью.
     И хорошо справился.



                                  6


     Толпа расходилась молча.  Многие,  как  и  предполагал  Ленджилл,
направились в салуны. Путь их пролегал мимо тюрьмы...  но  практически
никто не удостоил ее и взглядом. Крыльцо пустовало  (только  пугало  с
красными руками сидело в кресле-качалке шерифа Звери), дверь  раскрыли
настежь, как обычно в теплые  и  солнечные  дни.  Юноши  находились  в
камерах, все так, но шериф не сподобился усилить охрану.
     И  если  бы  горожане,  спускающиеся  по  холму  к  "Приюту"  или
"Гавани", решили по-своему разобраться с Роландом и его приятелями, их
бы никто не остановил. Но  они  прошествовали  мимо,  опустив  головы,
туда, где их ждало спиртное. Сегодня они не жаждали  крови.  Завтра  -
другое дело...



                                  7


     Неподалеку от "Полосы  К",  на  Спуске,  глазам  Сюзан  предстало
зрелище,  заставившее  ее  натянуть  поводья.  Рот  девушки  изумленно
раскрылся. В трех милях  к  востоку  дюжина  ковбоев  гнала  громадный
табун, каких видеть ей еще не доводилось: не менее четырехсот голов.
     Может, их перегоняют на зимние квартиры, подумала Сюзан.
     Но гнали лошадей не к ранчо,  вытянувшихся  вдоль  Спуска,  а  на
запад, к Скале Висельников.
     Сюзан верила всему, что говорил ей Роланд, но правдой  его  слова
стали теперь, потому что увиденное ею имело самое прямое  отношение  к
смерти отца.
     Лошади.
     - Какие же вы мерзавцы, - пробормотала она.  -  Ворующие  лошадей
мерзавцы.
     Пилон  помчал  ее  к  сгоревшему  ранчо.  Справа  от   нее   тень
становилась  все  длиннее.  Над  головой,  в  дневном  небе,  серебром
поблескивала Демоническая Луна.



                                  8


     Сюзан боялась, что Джонас оставил своих людей на "Полосе К" (хотя
не очень понимала, с какой целью), но страхи ее оказались  напрасными.
Ранчо пустовало пять или  шесть  лет,  прошедших  со  времени  пожара,
спалившего дом, до прибытия троих юношей из Привходящего мира.  Однако
во дворе она заметила следы утренней стычки, а  войдя  в  бункер,  где
спали юноши, - зияющую дыру в полу. Джонас не удосужился  заложить  ее
половицей после того, как забрал револьверы Алена и Катберта.
     Она подошла к ней, опустилась  на  колени,  заглянула  в  тайник.
Впрочем, она сомневалась, что найдет там то, за  чем  пришла:  слишком
маленькой была дыра.
     Сюзан оглядела три койки. На какой спал Роланд? Она  решила,  что
сможет ее найти - ей помогло бы обоняние, она помнила запах его  волос
и кожи. Но Сюзан понимала, что сейчас не время для сантиментов: каждая
минута на счету и действовать надо быстро и решительно, не оглядываясь
назад.
     Пепел, едва слышно прошептал у нее  в  голове  голос  тети  Корд.
Сюзан нетерпеливо тряхнула головой, чтобы прогнать голос, и  вышла  из
бункера.
     Около него она ничего не  нашла,  безрезультатными  оказались  ее
поиски и возле одинокой будки  сортира.  Она  обошла  летнюю  кухню  и
облегченно вздохнула: у стены, у всех на  виду,  лежали  два  бочонка,
которые в последний раз она видела притороченными по бокам Капризного.
     Мысль о муле напомнила ей о Шими, который смотрел на нее с высоты
своего мужского роста, с  надеждой  на  детском  личике.  Я  бы  хотел
получить от тебя ярмарочный поцелуй, очень бы хотел.
     Шими, жизнь которого спас "мистер Артур Хит",  Шими,  который  не
убоялся гнева  ведьмы,  отдав  Катберту  записку,  предназначенную  ее
тетке. Шими, который привез сюда эти бочонки. Они вымазали  их  сажей,
чтобы чуть замаскировать, и Сюзан испачкала руки  и  манжеты  рубашки,
пока отрывала донышки. Опять пепел.  Петарды  лежали  внутри:  большие
кругляши размером с кулак и маленькие, с дамский пальчик.
     Петардами она набила карманы, часть взяла в руки. Засунула  их  в
седельные сумы, посмотрела на небо. Половина  четвертого.  Она  хотела
вернуться в Хэмбри в сумерках, следовательно, у нее оставался в запасе
один час. Значит, она могла хоть немного расслабиться.
     Сюзан  вернулась  в  бункер,  без  труда  нашла  койку   Роланда.
Опустилась перед ней на колени, словно ребенок, собравшийся помолиться
перед сном, положила голову на его подушку, глубоко вдохнула.
     - Роланд, - прошептала она, - как я тебя люблю. Как я люблю тебя,
дорогой.
     Потом она легла на койку, глядя на окно, наблюдая, как тает свет.
Один раз поднесла к глазам вымазанные  сажей  руки,  подумала  о  том,
чтобы подойти к водяной колонке у кухни и вымыть их, но отказалась  от
этой мысли.  Пусть  остаются  грязными.  Они  -  ка-тет,  единство  из
множества, настойчивые в достижении цели, сильные в любви.
     Пусть пепел остается и попытается противостоять им.



                                  9


     У моей Сюзи есть недостатки, но она  всегда  появляется  вовремя,
говорил, бывало, Пат Дельгадо. Невероятно пунктуальная эта девочка.
     Слова его подтвердились и в ночь перед  праздником  Жатвы.  Сюзан
обогнула собственный дом и подъехала  к  "Приюту  путников"  буквально
через десять минут после  того,  как  солнце  скрылось  за  холмами  и
Главная улица укрылась лиловыми тенями.
     Сама улица была  на  удивление  пустынна,  учитывая,  что  завтра
начинался праздник. Оркестр, который  последнюю  неделю  каждый  вечер
играл в "Зеленом сердце", на этот раз устроил себе  выходной.  Изредка
взрывались хлопушки и петарды, но орущие, смеющиеся дети  не  носились
взад-вперед. И из вывешенных цветных фонариков горели лишь немногие.
     Зато пугала таращились на Сюзан  с  каждого  крыльца.  И  девушка
вздрагивала от взглядов их белесых глаз.
     И в "Приюте" атмосфера