"Роланд".

     До конца жизни он будет слышать этот голос в тревожных  снах,  не
помня, что ему снилось, только зная,  что  сны  эти  вызывают  у  него
чувство беды... он  словно  идет  без  остановки,  попадая  из  одного
безрадостного места в другое, прислушиваясь к  незнакомым  голосам  на
площадях чужих для него городов.

                         "Роланд из Гилеада".

     Этот  голос,  он  почти  узнает  его.  Голос  так  похож  на  его
собственный, что психоаналитик из  реальности  Эдди,  или  Сюзан,  или
Джейка уверенно заявил бы, что это его голос, голос  его  подсознания,
но Роланд знает, что это не так; Роланд знает, что очень часто голоса,
которые звучат в наших головах как наши  собственные,  на  самом  деле
принадлежат самым ужасным чужакам, самым опасным врагам нашим.

                        "Роланд, сын Стивена".

     Шар сначала переносит его в Хэмбри и  дворец  мэра,  и  он  видит
многое  из  того,  что  произошло  там,  а  потом  увлекает  за  собой
далеко-далеко... зазывает этим странно-знакомым голосом, и  он  должен
идти. Выбора у него нет, потому что в отличие от Риа и Джонаса  он  не
вглядывается в шар и существ, которые что-то беззвучно говорят  внутри
его: он - в самом шаре, он - часть бесконечного розового вихря.

                 "Роланд, приходи. Роланд, посмотри".

     И этот вихрь сначала возносит его ввысь, а потом тащит  с  собой.
Он пролетает над Спуском,  поднимаясь  и  поднимаясь,  сквозь  сначала
теплый, а потом холодный воздух, и он не одинок в этом розовом  вихре,
который влечет его на запад, по Тропе Луча. Шеб пролетает  мимо  него,
склонив голову набок, он во всю мощь горланит: "Эй,  Джуд",  -  и  его
желтые от  никотина  пальцы  барабанят  по  клавишам,  которых  нет...
Увлеченный мелодией, Шеб, похоже, не понимает, что вихрь разлучил  его
с пианино.

                          "Роланд, приходи",

     говорит голос... голос вихря, голос  магического  кристалла...  и
Роланд идет. Сорви-Голова проскакивает  мимо  него,  стеклянные  глаза
поблескивают розовым светом.  Тощий  мужчина  в  фермерской  одежде  с
всклокоченными рыжими  волосами  обгоняет  его.  "Долгой  тебе  жизни,
богатого урожая", - говорит он, или что-то похожее,  потом  пропадает.
Вращаясь, словно необычная  мельница,  рядом  возникает  металлическое
кресло  (Роланду  оно  кажется  орудием   пыток)   на   колесиках,   и
юноша-стрелок думает о Госпоже  теней,  не  представляя  себе,  о  чем
именно он думает или что сие означает.
     А  розовый  вихрь  несет  его  над  развороченными  горами,   над
плодородной зеленой дельтой, где большая широкая река катит свои воды.
Синие, под цвет отражающегося в них неба. Но они становятся  розовыми,
когда вихрь проносится над рекой.  Впереди  Роланд  видит  нарастающую
громаду тьмы, и сердце его замирает, но именно туда несет его  розовый
вихрь, именно туда он должен прийти.
     Я хочу выбраться отсюда, думает Роланд, но он далеко не  глуп,  и
ему  открыта  истина:  он,  возможно,  никогда  отсюда  не  выберется.
Колдовская радуга поглотила его. Он, наверно, навсегда останется в  ее
вихревых глубинах.
     Если придется, я проложу себе путь пулями, думает он,  но  нет  -
револьверов он лишился. В вихре он летит голым, неумолимо  приближаясь
к иссиня-черной громадине, заслоняющей небо. И тут он слышит пение.
     Доносящееся из далекого далека,  но  прекрасное.  Нежная  мелодия
напоминает ему о Сюзан: птички и рыбки, медведи и зайки.
     Внезапно  мул  Шими  (Капризный,   вспоминает   Роланд)   галопом
проносится мимо, его глаза сверкают, как драгоценные  камни.  За  ним,
верхом на помеле, украшенном амулетами, летит Риа с Кооса.  "Я  догоню
тебя,  мой  красавчик"!  -  кричит  она  вслед  мулу  и,  похохатывая,
пропадает из виду.
     Роланд ныряет в темноту, и внезапно у него перехватывает дыхание.
Вокруг все черно. Воздух ползет по коже, как полчища насекомых.  Удары
невидимых кулаков бросают его из стороны в сторону, внезапно его тащит
вниз, с огромной скоростью; он боится, что его расплющит о землю:  так
пал лорд Перт.
     Бесплодные поля и безлюдные деревни возникают из мрака. Он  видит
переломанные деревья, которые не дают тени... о, да  тут  везде  тень,
тут везде смерть, это край Крайнего мира, куда он  придет  в  какой-то
темный день, и тут царит смерть.

                      "Стрелок, это Тандерклеп".

     "Тандерклеп", - повторяет он

                    "Здесь недышащие; белые лица".

     "Недышащие. Белые лица". Да, он это знает. Непонятно  как.  Место
убитых солдат, свергнутых правителей, ржавых алебард. Это  Тандерклеп,
где время бежит назад и могилы выблевывают своих мертвых.
     Впереди дерево, похожее на протянутую скрюченную руку.  На  самую
верхнюю ветвь насажен ушастик-путаник. Ему  давно  положено  помереть,
но, когда розовый вихрь проносит Роланда мимо, он поднимает  голову  и
смотрит на стрелка. В его глазах застыла  невыносимая  боль.  "Ыш!"  -
кричит он и пропадает из жизни Роланда и его памяти на много лет.

             "Смотри вперед, стрелок, - вот твоя судьба".

     И тут он узнает голос - это голос Черепахи. Он  смотрит  и  видит
яркое,  сине-золотое  сияние,  пробивающееся  сквозь  грязную  черноту
Тандерклепа. Прежде чем он успевает хоть  что-нибудь  разглядеть,  его
выносит из темноты на свет, словно заново родившееся, вылупившееся  из
яйца существо.

                        "Свет! Да будет свет!"

     восклицает голос Черепахи, и  Роланду  приходится  закрыть  глаза
руками и смотреть сквозь пальцы, чтобы не ослепнуть. Под ним - залитое
кровью поле...  он  так  подумал  тогда,  четырнадцатилетний  мальчик,
совершивший первое  в  своей  жизни  настоящее  убийство.  Это  кровь,
которая вытекает из Тандерклепаи  грозит  затопить  нашу  часть  мира,
думает он, и пройдет несчетное число лет, прежде  чем  он  вспомнит  о
своем пребывании в хрустальном шаре,  соотнесет  эти  воспоминания  со
сном Эдди и скажет своим  спутникам,  с  которыми  сидел  на  асфальте
автострады, когда ночь уже будет  подходить  к  концу,  что  внезапный
переход от темноты Тандерклепа к этому яркому свету сбил его с  толку.
"То была не кровь, а розы", - говорит он Эдди, Сюзанне и Джейку.

                  "Стрелок, смотри... смотри туда".

     Да,  вон  она,  серовато-черная  колонна,  подпирающая  горизонт:
Темная Башня, та самая, где пересекаются все Лучи, средоточие Силы.  В
поднимающихся по спирали окнах  он  видит  синий  электрический  свет,
слышит крики тех, кто заточен в ее стенах. Он чувствует и  мощь  этого
места, и источаемое им зло. Он чувствует:  с  Башней  что-то  не  так,
перегородки между мирами теряют прочность, потенциал, зла  растет  все
быстрее и быстрее, словно раковая  опухоль,  выпивающая  все  соки  из
когда-то здорового тела. Итак, перед ним высится не  просто  башня  из
темно-серого камня, нет, он видит перед собой величайшую  тайну  мира,
его последнюю и страшную загадку.
     Это Башня, Темная Башня ввинчивается в небо, и Роланд  несется  к
ней в розовом вихре, думая: Я войду в тебя, я и мои друзья, если будет
на то воля ка, мы войдем и мы сокрушим зло,  которое  таится  в  тебе.
Может, на это уйдут годы, но я клянусь птичкой и  рыбкой,  медведем  и
зайкой, всеми, кого я люблю...
     А небо уже усеяно нависшими над землей облаками, которые натянуло
из Тандерклепа, вокруг все темнеет, а синий свете окнах  башни  сияет,
как глаза безумцев, и Роланд слышит тысячи вопящих голосов.
     "Ты убьешь все и всех, кого любишь, -  речет  голос  Черепахи,  и
теперь это жестокий голос, жестокий и суровый, - и  все  равно  ворота
Башни не раскроются перед тобой".
     Стрелок набирает полную грудь воздуха, собирает в кулак все силы;
когда он отвечает Черепахе, то говорит от лица всех колен его предков:
"НЕТ! ОНИ НЕ УСТОЯТ ПЕРЕДО МНОЙ! КОГДА Я ПРИДУ ВО  ПЛОТИ,  НЕ  УСТОЯТ!
КЛЯНУСЬ ИМЕНЕМ МОЕГО ОТЦА, НЕ УСТОЯТ!"

                           "Тогда умри", -

говорит голос, и  Роланда  бросает  на  каменную  стену  Башни,  чтобы
расплющить в лепешку. Но прежде чем это происходит...



                                  6


     Катберт и Ален наблюдали за Роландом с нарастающей  тревогой.  Он
поднес Радугу Мейрлина к лицу, зажав обеими  руками,  словно  человек,
поднявший чашу с вином перед тем, как произнести тост. Мешок  упал  на
его запыленные сапоги. Щеки и лоб купались в розовом  сиянии,  которое
не внушало доверия ни Алену, ни Катберту. Им казалось, что сияние  это
не только живое, но и голодное.
     Они подумали в унисон: Я не вижу его глаз. Где его глаза?
     - Роланд? - повторил Катберт. - Если мы собираемся  добраться  до
Скалы Висельников, прежде чем они подготовятся к  встрече,  ты  должен
убрать эту штуковину в мешок.
     Роланд не шевельнулся, не  опустил  хрустальный  шар.  Но  что-то
прошептал. Уже потом,  когда  Катберту  и  Алену  представился  случай
обменяться впечатлениями, они сошлись на том, что услышали: удар грома
[Роланд  прошептал  "thunderclap  (тандерклеп)",  что  в  переводе  на
русский означает "удар грома".].
     - Роланд? - Ален шагнул  к  стрелку.  Осторожно,  словно  хирург,
вонзающий скальпель  в  тело  пациента,  просунул  правую  руку  между
хрустальным шаром и лицом Роланда. Реакции не последовало. Ален  убрал
руку, повернулся к Катберту. - Можешь ты "коснуться"  его?  -  спросил
Берт. Ален покачал головой.
     - Нет. Его разум словно унесся далеко-далеко.
     - Мы должны его разбудить. - Голос Катберта дрожал от волнения.
     - Ванней говорил нам, что если слишком быстро  выводить  человека
из глубокого транса, он может  сойти  с  ума,  -  ответил  Катберт.  -
Помнишь? Не знаю, решусь ли я...
     Роланд шевельнулся. Розовые озера, появившиеся на месте его глаз,
начали расти, губы решительно сжались, как бывало с  ним  в  мгновения
высшего напряжения.
     - Нет! Они не устоят!  -  От  голоса  Роланда  по  коже  Алена  и
Катберта побежали мурашки. То был не  его  голос,  во  всяком  случае,
принадлежал он не юноше, но мужу.
     - Нет, - гораздо позже сказал Ален, когда Роланд спал,  а  они  с
Катбертом сидели у костра. - То был голос короля.
     Сейчас  же,  однако,  оба  молча  смотрели   на   своего   друга,
парализованные страхом.
     - Когда я приду во плоти, они не  устоят!  Клянусь  именем  моего
отца, НЕ УСТОЯТ!
     А  потом  неестественно  розовое  лицо  Роланда  перекосило,  как
перекашивает  лицо  человека,  которому  открылось  что-то  невероятно
страшное. И вопрос о том, что они могут погубить Роланда, спасая  его,
отпал сам собой; оба поняли, что магический кристалл убьет  Роланда  у
них на глазах, если они не вмешаются.
     Во дворе ранчо "Полоса К" Роланда ударил  Катберт.  На  этот  раз
инициативу взял на себя Ален, врезал правым кулаком Роланду в лоб. Его
отбросило назад, хрустальный шар выпал из  слабеющих  пальцев,  отсвет
ужасного розового сияния покинул его  лицо.  Катберт  поймал  Роланда,
Ален - шар. Розовый свет притягивал взгляд, пытался проникнуть в мозг,
но Ален решительно затолкал магический  кристалл  в  мешок,  более  не
взглянув на него, затянул  веревку...  но  в  последний  момент  успел
заметить, что розовый свет  погас:  шар  признал  свое  поражение,  во
всяком случае, в этой стычке.
     Ален повернулся, поморщился, увидев синяк, расползающийся по  лбу
Роланда.
     - Он?..
     - Отключился, - ответил Катберт на невысказанный вопрос.
     - Лучше бы ему побыстрее прийти в себя.
     Катберт мрачно взглянул на Алена, от  его  обычной  веселости  не
осталось и следа.
     - Да, в этом ты абсолютно прав.



                                  7


     Шими  стоял  у  нижней   ступени   лестницы,   которая   вела   в
хозяйственные помещения, переминаясь с ноги на ногу, ожидая,  что  сэй
Торин вернется с дворцовой кухни или позовет его туда. Он не знал, как
долго она пробыла на кухне, но  ему  казалось  -  целую  вечность.  Он
хотел, чтобы она вернулась, а еще больше, чтобы привела  с  собой  сэй
Сюзан. Шими ужасно не нравилось и  это  место,  и  этот  день.  Дурное
предчувствие наползало, как черный дым, поднявшийся к небу на  западе.
Что там случилось, связано ли это  с  громовым  раскатом,  который  он
слышал  раньше,  Шими  не  знал,  но   ему   хотелось   выбраться   из
Дома-на-Набережной до того, как солнце исчезнет  в  дыму  у  западного
горизонта и в небе воцарится настоящая Демоническая Луна.
     Одна из дверей, соединяющих коридор с кухней, распахнулась.  Олив
поспешила к нему. Одна.
     - Она в кладовой, это точно. - Олив  провела  рукой  по  седеющим
волосам. - Большего я от этих двух идиотов не добилась. Я поняла,  что
и не добьюсь, как только они заговорили на своем птичьем языке.
     Специального слова для диалекта простолюдинов  Меджиса  не  было,
поэтому аристократия называла его по-всякому, в том  числе  и  птичьим
языком. Олив знала обоих ковбоев, что  охраняли  кладовую,  не  лично,
конечно, но встречала их и во дворце, и вне его. Опять  же  у  нее  не
было ни малейшего сомнения в том, что  эти  парни  владеют  не  только
птичьим, но и нормальным языком. А заговорили на  птичьем  только  для
того,  чтобы  прикинуться,  будто   не   понимают   ее,   и   избежать
необходимости отвечать на  вопросы.  Олив  им  подыграла  и  не  стала
выводить их на чистую воду, хотя местным диалектом владела и могла  бы
высказать ковбоям все, что о них думает. Она уже  поняла,  что  ковбои
получили строгий приказ держать язык за зубами.
     - Я сказала им, что наверху какие-то люди. - продолжила Олив, - и
я боюсь, что они хотят  украсть  серебро.  Попросила  их  подняться  и
посмотреть, кого занесло во дворец. Они лишь тупо смотрели на меня. No
habla [Не понимаю (исп.).], сэй. Дерьмо. Дерьмо!
     Шими хотел уже обозвать ковбоев сукиными детьми,  но  решил,  что
лучше помолчать. Олив ходила перед  ним  взад-вперед,  изредка  бросая
взгляды на закрытые двери кухни. Наконец остановилась перед Шими.
     - Выверни карманы. Давай посмотрим, нет ли в них чего полезного.
     Шими  подчинился.  Из  одного  достал  маленький  карманный   нож
(подарок  Стенли  Руиса)  и  недоеденную  булку.  Из  второго  -   три
маленькие, пальчиковые петарды, одну  большую,  круглую,  и  несколько
серных спичек.
     Глаза Олив заблестели, когда она увидела петарды и спички.
     - Слушай меня. Шими...



                                  8


     Катберт похлопал Роланда по щеке. Безрезультатно. Ален  оттолкнул
его, опустился на колени, взял руки стрелка  в  свои.  Он  никогда  не
использовал свой дар для того, чтобы помочь человеку прийти в себя, но
ему говорили, что такое возможно: в некоторых  случаях  дар  позволяет
проникнуть в разум другого.
     Роланд! Роланд, проснись! Пожалуйста! Ты нам нужен!
     Поначалу ответная реакция  напрочь  отсутствовала.  Потом  Роланд
шевельнулся, что-то пробормотал, выдернул руки из  пальцев  Алена.  За
мгновение до того, как веки  Роланда  поднялись,  и  Катберт,  и  Ален
замерли от страха: вдруг они увидят не глаза, а розовый пламень.
     Но они  увидели  глаза  Роланда  -  холодные  светло-синие  глаза
стрелка.
     Он попытался подняться, но первая попытка  не  удалась.  Протянув
руки, Катберт взялся за одну руку стрелка, Ален - за вторую. Когда они
потянули его вверх, Берт чуть не ахнул: в  волосах  Роланда  появилась
седина, которой раньше не было и в помине, он мог в  этом  поклясться.
Однако последний раз взгляд его упал на волосы Роланда  только  утром,
то есть очень и очень давно.
     - Сколько я пролежал без сознания?  -  Роланд  кончиками  пальцев
коснулся синяка на лбу и поморщился от боли.
     - Не долго, - ответил Ален. - От силы минут пять. Роланд, извини,
что ударил тебя, но пришлось. Шар... я подумал, что он убивает тебя.
     - Может, так и было. С ним все в порядке?
     Ален указал на затянутый веревкой мешок.
     - Хорошо. Будет лучше, если его повезет один из вас.  Я...  -  он
помолчал,  ища  подходящие  слова,  а  когда  нашел,  ледяная   улыбка
искривила уголки его рта, -  ...боюсь  не  устоять  перед  искушением.
Поехали к Скале Висельников. Надо закончить начатое.
     - Роланд...  -   вырвалось   у   Катберта.   Роланд   повернулся,
схватившись рукой за рог седла.
     Катберт облизал губы, и Ален  уже  подумал,  что  тот  не  сможет
задать вопроса. Если не ты, его задам я, мелькнула  мысль...  но  Берт
совладал с нервами, вернул себе дар речи:
     - Что ты видел?
     - Многое, - ответил Роланд. - Я видел  многое,  и  большая  часть
виденного уже исчезла из  памяти,  как  исчезает  сон,  когда  человек
просыпается. А то, что помню, я расскажу вам по пути.  Вы  должны  это
знать, потому что увиденное мной меняет все. Мы вернемся в Гилеад,  но
ненадолго.
     - Куда потом? - спросил Ален, оседлав коня.
     - На запад. Отправимся на поиски  Темной  Башни.  Если  переживем
сегодняшний день. Пошли. Надо покончить с этими цистернами.



                                  9


     Два седоволосых  ковбоя  сворачивали  самокрутки,  когда  наверху
громыхнуло. Оба подпрыгнули и переглянулись. Табак посыпался  на  пол.
Пронзительно закричала женщина. Двери распахнулись. На  кухню  влетела
вдова мэра в сопровождении служанки. Ковбои хорошо ее  знали  -  Мария
Томас, дочь их давнего друга с ранчо "Пиано".
     - Это  воры  подожгли  дворец!  -  закричала  Мария  на   местном
диалекте. - Наверху нужна ваша помощь.
     - Мария, у нас приказ охранять...
     - Putina [Шлюха (исп., иск.).], запертую в кладовой? -  закричала
Мария, сверкнув глазами. - Шевелитесь, старые  козлы,  пока  огонь  не
охватил весь дворец! А не то вам придется объяснять сеньору Ленджиллу,
почему вы стояли столбом, затыкая пальцем задницу,  когда  над  вашими
головами горел Дом-на-Набережной!
     - Шевелитесь! - рявкнула Олив. - Или вы струсили?
     Сверху донеслись новые взрывы, не такие сильные:  Шими  пустил  в
дело пальчиковые петарды. Той же спичкой он поджег и портьеры.
     Ковбои вновь переглянулись.
     - Пошли, - принял решение  старший,  потом  повернулся  к  Марии.
Диалект разом забылся: - Присмотри за дверью.
     - Муха не  пролетит,  -  пообещала  Мария.  Старики  поспешили  к
лестнице, один крепко ухватив  дубинку,  второй  -  вытащив  из  чехла
длинный нож.
     Как только под их шагами заскрипела лестница, Олив кивнула Марии.
Они пересекли кухню. Мария отодвинула засов.  Олив  распахнула  дверь.
Сюзан  вышла  из  кладовой,  посмотрела  на  одну,  потом  на  другую,
попыталась улыбнуться.  Мария  ахнула  при  виде  разбитого  в  кровь,
распухшего лица своей госпожи.
     Сюзан взяла Марию за руку, прежде чем пальцы девушки коснулись ее
лица.
     - Как думаешь, Торин захотел бы меня такую?  -  спросила  она,  и
только тут до нее дошло, кто ее вторая спасительница.  -  Олив...  сэй
Торин... извините. Я не хотела причинять вам боль. Но будьте  уверены,
что Роланд, вы его знаете как Уилла Диаборна, никогда...
     - Я все знаю, но сейчас нет времени говорить об этом, - осекла ее
Олив. - Пошли.
     Она, Мария и Сюзан вышли из кухни, но  не  по  лестнице,  ведущей
наверх, а через  хозяйственные  помещения  в  дальнем  северном  крыле
дворца. Потом Олив попросила их подождать в  кладовой,  где  хранились
крупы. Отсутствовала она не больше пяти минут,  которые  для  Сюзан  и
Марии растянулись на долгие часы.
     Вернулась она в  ярко  раскрашенном  пончо,  слишком  большом  не
только для нее, но, пожалуй, и для ее мужа.  Олив  подоткнула  его  за
пояс джинсов, чтобы не наступать на края. Принесла она еще два  пончо,
размером поменьше.
     - Наденьте их. Снаружи холодно.
     Из кладовой по узкой лестнице, которой пользовались только слуги,
они вышли во двор. Где при удаче (если Мигуэль все еще  не  проспался)
их должен был ждать Шими с оседланными  лошадьми.  Олив