По сравнению с Одеттой,  везти  Роланда
было все равно, что везти железные брусья. Перед  рассветом  Эдди  проспал
еще четыре часа. Он проснулся, когда над разрушающимися холмами, в которые
выродились горы, вставало солнце, и прислушался к  кашлю  стрелка.  Кашель
был слабым, хриплым - перханье  старика,  возможно,  больного  воспалением
легких.
     Их глаза встретились. Приступ кашля превратился в смех.
     - Неважно, каким я кажусь, Эдди. Я еще не уходился. А ты?
     Эдди подумал о глазах Одетты и потряс головой.
     - Уходился - не уходился, но куда девать чизбургер с  "будончиком"  -
нашел бы.
     - С бутончиком? - с  сомнением  повторил  стрелок,  представляя  себе
яблони и весенние цветы в Придворных Садах Его Величества.
     - Неважно. Ну, запрыгивай, дружок. Четырех колес  тебе  не  будет,  с
ветерком прокатить тоже не обещаю, но все равно на десяток-другой миль  мы
уедем.
     Сказано -  сделано;  однако  и  второй  день  расставания  с  Одеттой
склонился к закату, а они все еще медленно  тащились  к  тому  месту,  где
молодым людям явилась третья дверь. Эдди прилег было, думая покемарить еще
часика четыре, но спустя каких-нибудь два часа пронзительный крик одной из
диких кошек вырвал его из сна. Сердце у Эдди колотилось. Боже правый, судя
по тому, как эта сволочь вопила, она была огромадной.
     Он увидел,  что  стрелок  приподнялся  на  локте,  блестя  в  темноте
глазами.
     - Готов? - спросил Эдди. Кривясь от боли, он медленно поднялся.
     - А ты? - снова очень тихо поинтересовался Роланд.
     Эдди размял спину. В ней захрустело и затрещало, точно  там  один  за
другим вспыхивали снизанные в гирлянду крохотные бенгальские огни.
     - Угу. Но я бы и вправду плотно занялся бы чизбургером.
     - Я думал, тебе хотелось курочки.
     Эдди тяжело вздохнул.
     - Дай отдохнуть, старик.
     К тому времени, как солнце скрылось за холмы, третья дверь была видна
как на ладони. Еще через два часа они наконец оказались возле нее.
     "Опять все вместе", - подумал Эдди, готовый рухнуть на песок.
     Но он, видимо, ошибался. Никаких признаков Одетты Холмс не было. Ее и
след простыл.


     - Одетта! - пронзительно крикнул Эдди, и теперь его голос  был  таким
же сорванным и хриплым, как у второго номера Одетты.
     Но к нему не вернулось даже эхо - ничего, что можно было бы  хотя  бы
спутать с ее голосом. Невысокие, изъязвленные  холмы  не  желали  отражать
звук. Слышался только грохот волн, гораздо более громкий  на  этом  тесном
клине суши, гулкий рокот прибоя, гудевшего в конце тоннеля, прорытого им в
рыхлом, крошащемся камне скал, да непрекращающиеся причитания ветра.
     - Одетта!
     На этот раз Эдди завопил так громко, что голос  у  него  сорвался,  а
голосовые связки оцарапало что-то вроде острого зубца рыбьей кости.  Глаза
Эдди лихорадочно обшаривали холмы в  поисках  светло-коричневого  пятнышка
(которое оказалось бы  ладонью  Одетты),  или  движения  (если  бы  Одетта
приподнялась), или... (прости ему, Боже) ярких брызг крови на буром камне.
     Он обнаружил, что гадает, как поступит, если все же увидит кровь  или
найдет револьвер, в  гладкий  сандал  рукояти  которого  окажутся  глубоко
впечатаны следы зубов. Подобное зрелище могло довести  Эдди  до  истерики,
даже свести с ума, однако он  продолжал  высматривать  -  это  ли,  что-то
другое, все равно.
     И ничего не видел, ничего не слышал - даже намека на ответный крик.
     Стрелок тем временем  внимательно  изучал  третью  дверь.  Он  ожидал
увидеть только одно слово; слово,  которое  употребил  человек  в  черном,
перевернув на пыльной Голгофе, где они  держали  совет,  шестую  карту  из
колоды Таро. "Смерть, - сказал тогда Уолтер, - но не твоя, стрелок".
     Однако слово, написанное на  двери,  вовсе  не  было  словом  СМЕРТЬ.
Беззвучно шевеля губами, стрелок снова прочитал:
     ТОЛКАЧ
     "И все же оно означает смерть", - подумал Роланд и понял: так и есть.
     Звук удаляющегося голоса  Эдди  заставил  его  оглядеться.  Эдди,  не
переставая выкрикивать имя Одетты, уже карабкался на первый склон.
     Секунду Роланд раздумывал. Может быть, стоило просто отпустить его?
     Возможно, Эдди нашел бы Одетту. Возможно даже, он нашел бы ее  живую,
не слишком сильно пострадавшую и по-прежнему, что  называется,  "в  себе".
Стрелок полагал, что эта парочка смогла бы даже устроить себе  тут  своего
рода жизнь - взаимная любовь Одетты и Эдди могла  бы  как-нибудь  задушить
полную  яда  белену,  именовавшую  себя  Деттой  Уокер.  Да,  он   полагал
возможным, что вместе эти двое просто задавили бы Детту  насмерть.  Роланд
был своего рода суровым романтиком... и  все-таки  достаточным  реалистом,
чтобы знать: порой любовь действительно побеждает  все.  Что  же  до  него
самого... даже будь Роланд в силах добыть из мира Эдди  те  снадобья,  что
однажды уже почти вылечили его, смогли бы они излечить  его  или  хотя  бы
положить начало исцелению теперь? Теперь Роланд был очень  болен  и  ловил
себя на том, что гадает, не слишком ли далеко  зашло  дело.  Руки  и  ноги
терзала тупая ноющая боль, в голове  глухо  стучало,  в  забитой  мокротой
груди ощущалась тяжесть. Когда он кашлял, в левом боку  что-то  болезненно
скрежетало, словно ребра там были сломаны.  Левое  ухо  пылало.  Возможно,
думал он, пришло время покончить с этим, попросту объявить отбой.
     Тут все в нем восстало против подобной мысли.
     - Эдди! - крикнул он. Кашля на сей раз не  было  и  в  помине:  голос
стрелка прозвучал мощно, властно.
     Эдди обернулся: одна нога - на сырой земле, другая  прочно  стоит  на
выдающемся из почвы каменном уступе.
     - Давай, - сказал он, делая короткий странный  жест,  словно  отметал
что-то. Жест этот говорил о желании избавиться  от  стрелка  и  тем  самым
получить возможность заняться настоящим делом, важным делом - поисками  и,
при необходимости, спасением Одетты. - Все нормально.  Давай,  прошвырнись
на ту сторону и добудь лекарство, которое тебе нужно. Когда вернешься,  мы
оба будем здесь.
     - Сомневаюсь.
     - Я должен ее найти. - Эдди посмотрел на Роланда - это был совершенно
беззащитный взгляд очень молодого человека. - Я хочу сказать,  мне  правда
нужно.
     - Мне понятна и твоя любовь, и твое стремление, - сказал  стрелок,  -
но я хочу, Эдди, чтобы на этот раз мы пошли вместе.
     Эдди долгое время не сводил с Роланда  неподвижного  взгляда,  словно
силясь поверить в то, что услышал.
     - Вместе, - наконец ошеломленно выговорил он. - Вместе! Боже  правый,
теперь я думаю, что и правда все расслышал. Все, трам-тарарам!  В  прошлый
раз, когда ты был так  же  решительно  настроен  оставить  меня  здесь  из
желания рискнуть собственной шеей - я  ведь  мог  перерезать  тебе  горло.
Сейчас ты хочешь рискнуть тем, что какая-нибудь тварь вырвет глотку ей.
     - Быть может, это уже произошло, - ответил  Роланд,  хотя  знал,  что
кривит душой: Владычица, возможно, и пострадала, однако не погибла.
     К несчастью, понимал это и Эдди. Не то семь, не то  десять  дней  без
героина замечательно обострили его способность соображать. Молодой человек
указал на дверь:
     - Ты же знаешь, что она не погибла. Иначе эта проклятая штука пропала
бы. Вот разве что ты врал, когда говорил, будто толку не  будет,  если  не
будет хоть одного из нас троих.
     Эдди попытался опять повернуться лицом к склону,  но  взгляд  Роланда
как гвоздями удерживал его на месте.
     - Хорошо, - сказал стрелок. Почти  таким  же  мягким  его  голос  был
тогда, когда, не обращая внимания на истошные  вопли  и  полное  ненависти
лицо Детты, он говорил с  женщиной,  запертой  где-то  за  этим  уродливым
фасадом. - Она жива. Что ж она тогда не отзывается?
     - Ну... возможно, ее унесла одна из  этих  тварей...  кошек...  -  Но
голос Эдди звучал нерешительно.
     - Кошка убила бы ее, наелась и бросила бы остальное. Самое большее  -
оттащила бы труп в тень, чтобы ночью вернуться  и  доесть  мясо,  которое,
быть может, еще не успело бы испортиться на  солнце.  Но,  будь  это  так,
дверь бы исчезла. Кошки  -  не  насекомые,  которые,  парализовав  добычу,
уносят ее, чтобы съесть позднее. И ты это знаешь.
     - Это не обязательно верно, - возразил Эдди. На  миг  ему  послышался
голос Одетты - "Вам следовало бы состоять в  команде  спорщиков,  Эдди"  -
однако он отогнал  эту  мысль.  -  Может  быть,  явилась  кошка  и  Одетта
попыталась ее застрелить, но первые два патрона в  твоем  револьвере  дали
осечку. Черт побери,  может,  не  два,  а  четыре  или  даже  пять.  Кошка
добирается до нее, калечит, вот-вот убьет, и вдруг... БАБАХ! - Эдди звонко
стукнул кулаком по ладони - картина, стоявшая у него перед  глазами,  была
такой живой и яркой, словно он видел все это воочию. - Пуля убивает кошку,
или, может, только ранит, или просто пугает,  и  зверюга  дает  деру.  Что
скажешь?
     Роланд негромко заметил:
     - Мы бы услышали выстрел.
     На секунду Эдди застыл,  потеряв  дар  речи,  не  в  силах  придумать
никаких встречных доводов. Конечно, они бы  непременно  услышали  выстрел.
Когда они в первый раз услышали мяуканье дикой  кошки,  та,  должно  быть,
находилась в пятнадцати, если не в двадцати милях от них.  Пистолетный  же
выстрел...
     Он неожиданно хитро посмотрел на Роланда и сказал:
     - А может быть, ты слышал. Может, пока я спал, ты слышал выстрел.
     - Он бы разбудил тебя.
     - Только не сейчас, старик. Я так выматываюсь, что засыпаю...
     - Мертвецким сном, - прежним мягким тоном  закончил  стрелок.  -  Это
чувство мне знакомо.
     - Тогда ты понимаешь...
     - Это не то же самое, что быть мертвым.  Вчера  ночью  ты  отключился
именно так, но стоило завизжать одной из кошек - и ты в считанные  секунды
очнулся и оказался на ногах. Ведь ты тревожишься за эту женщину.  Никакого
выстрела не было, Эдди, и ты это знаешь. Ты  бы  непременно  его  услышал.
Оттого, что она тебе небезразлична.
     - Ну так, может быть, Одетта размозжила голову этой твари  камнем!  -
закричал Эдди. - Откуда, черт возьми, мне это  знать,  если  вместо  того,
чтобы проверять возможные варианты, я  стою  тут  и  препираюсь  с  тобой?
Может, она лежит где-то там, наверху, раненая! Вот  что  я  хочу  сказать,
старик! Раненая или умирающая от потери крови! Понравилось бы  тебе,  если
бы я прошел с тобой в дверь и, пока мы были бы на другой  стороне,  Одетта
бы умерла? Понравилось бы тебе, если б ты оглянулся раз - дверь на  месте,
оглянулся другой - а ее как не бывало, потому что не стало  Одетты?  Тогда
ты навсегда застрянешь в моем мире, а не наоборот!  -  Юноша  стоял,  сжав
кулаки, тяжело дыша и сердито сверкая глазами.
     Роланд ощутил усталое раздражение. Кто-то - быть может, Корт, но  ему
казалось, что, скорее, отец - любил говорить: "Что спорить  с  влюбленным,
что пытаться выпить океан  ложкой  -  все  едино".  Если  этому  присловью
требовалось какое-нибудь подтверждение, оно стояло сейчас перед  Роландом,
все - дерзкий вызов и готовность защищаться. "Давай-давай, - говорила поза
Эдди Дийна. - Валяй, стрелок, я могу ответить на любой  вопрос,  какой  ты
мне задашь".
     - Могло случиться так, что ее нашла не кошка, - сказал теперь Эдди. -
Пусть это твой мир, но, по-моему, в этой его части ты бывал не чаще, чем я
- на Борнео. Ты ведь не знаешь, что может рыскать в холмах наверху, верно?
Вдруг она попала в лапы, к примеру, какой-нибудь здоровенной обезьяне?
     - Да уж. В чьи-то лапы она попала, - согласился стрелок.
     - Ну, слава  Богу,  болезнь  не  окончательно  лишила  тебя  здравого
рассуд...
     - И мы оба знаем, чьи это лапы. Детты Уокер. Вот кому  она  попалась.
Детте Уокер.
     Эдди открыл рот, но при виде беспощадного  лица  стрелка  все  доводы
молодого человека ненадолго, всего на несколько секунд (которых,  впрочем,
обоим хватило на то, чтобы признать правду), выродились в молчание.


     - Так быть не должно.
     - Подойди-ка поближе. Толковать, так толковать. Всякий раз,  как  мне
приходится перекрикивать волны, это  выдирает  из  моей  глотки  очередной
кусок. Во всяком случае, ощущение именно такое.
     - Бабушка, бабушка, а почему у тебя такие большие  глазки?  -  сказал
Эдди, не двигаясь с места.
     - Черт побери, что ты мелешь?
     - Есть одна такая сказочка. - Эдди и  в  самом  деле  спустился  чуть
пониже, но прошел по склону совсем немного,  ярда  четыре,  не  больше.  -
Небылица. А небылицы - это то, что у тебя в голове, если ты веришь,  будто
сумеешь уговорить меня подойти к этому креслу достаточно близко.
     - Достаточно близко? Зачем? Не понимаю, -  сказал  Роланд,  хотя  все
прекрасно понимал.
     С высоты почти в сто пятьдесят футов и,  вероятно,  доброй  четвертью
мили восточнее эту живую  картину  напряженно  наблюдали  темные  глаза  -
глаза, столь же умные, сколь лишенные человеческого милосердия.  Разобрать
слова участников описываемой сцены было невозможно - ветер, волны и гулкий
рокот прибоя, пробивавшего свой подземный тоннель, позаботились об этом  -
однако чтобы понять, о чем толкуют эти  люди,  Детте  не  было  надобности
слышать, что они говорят. Она и без подзорной трубы видела, что  Настоящий
Гад теперь вдобавок был Взаправду Хворым. Может,  Настоящий  Гад  и  горел
желанием несколько дней, а то и недель, помучить безногую негритянку (судя
по окружающей обстановке, с развлечениями в этих  местах  было  туго),  но
Взаправду Хворому, думала Детта, хотелось только одного, а именно - убрать
отсюда свою белую задницу. Воспользоваться волшебной дверью  и  утянуть  в
нее свое сраное очко. Впрочем, раньше самому ему  не  приходилось  уносить
ноги. Ни ноги, ни то место, откуда они растут. Раньше Настоящий Гад  сидел
ни много, ни мало, у нее, у Детты, в голове. Ей  по-прежнему  не  хотелось
думать ни о том, как это происходило и что она чувствовала, ни о том,  как
легко, играючи, он подавил все ее отчаянные попытки вытолкнуть его вон  из
своего сознания и опять обрести контроль  над  собой.  Это  было  страшно.
Жутко. Хуже того - Детта не  понимала.  Что,  собственно,  было  настоящим
источником ее ужаса? Само вторжение? Нет, и уже одно это  изрядно  пугало.
Детта знала: обследуй она себя более тщательно, она могла бы понять...  но
она не хотела этого делать. Подобные изыскания могли увести в места  вроде
тех, что в древние  времена  внушали  благоговейный  страх  мореходам;  ни
больше, ни меньше - на  край  света,  туда,  где  картографами  поставлена
пометка "ЗДЕСЯ  ЗМЕЮКИ".  Вторжение  Настоящего  Гада  было  отвратительно
возникшим с ним ощущением привычности,  словно  такие  поразительные  вещи
случались с  Деттой  и  раньше  -  не  однажды,  но  много  раз.  Впрочем,
испуганная ли, нет ли, она не поддалась панике и  все  примечала  даже  во
время схватки с незваным гостем. Детта помнила, как  заглянула  в  дверной
проем, когда стрелок  ее  руками  катил  к  нему  инвалидное  кресло.  Она
помнила, что увидела тело Настоящего Гада, простертое на  песке,  и  Эдди,
присевшего над ним с ножом в руке.
     Кабы этот Эдди вонзил нож в горло  Настоящему  Гаду!  То-то  было  бы
здорово! Что там - свиней резать! И рядом не лежало!
     Эдди устоял перед искушением, но тело Настоящего Гада Детта  увидела.
Оно дышало, и все равно, тело было самым  подходящим  словом  -  никчемная
вещь вроде старого джутового мешка, который какой-то кретин доверху  набил
сорной травой или кукурузной шелухой.
     Сознание Детты было уродливо и  безобразно,  точно  грубое  растление
ребенка, но соображала она еще быстрее и бойчее, чем Эдди. "Настоящий  Гад
тут все ссаниной с уксусом исходил. Ну, теперь все. Слезай,  приехали.  Он
знает, что я тут, наверху, и единственно, чего хочет, так это унести ноги,
покамест я не спустилась и не  выдернула  их  ему  из  жопы.  Правда,  его
сопливый дружок... у того силенки еще хоть отбавляй, тот еще не  натешился
вволю, не накуражился надо мной досыта. Этому поганцу  неймется  подняться
сюда, выследить меня и поймать, а как там будет Настоящий Гад, ему  похуй.
Факт. Думает, дескать, такому жеребцу, как я, безногая черномазая сучка не
ровня. Мне, мол, в бега ударяться неохота, мне  охота  сперва  эту  черную
мандавошку отследить. Вот, дескать, вдую ей раз-другой, а уж  потом  можно
топать, куда зажелаешь. Вот что он, небось, думает,  но  это  ништяк.  Все
будет в ажуре,  сволочь  белопузая.  Коли  ты  воображаешь,  будто  можешь
объегорить Детту Уокер, подымись сюда, в эти Овраги, и  попробуй.  Ты  еще
узнаешь, золотко, что со мной мудохаться - как против ветра ссать,  тут  я
ас! Ты еще узнаешь..."
     Однообразный ход мыслей Детты вдруг  прервал  некий  звук,  явственно
донесшийся к ней  сквозь  прибой  и  ветер:  тяжкий  грохот  револьверного
выстрела.


     - А по-моему, ты понимаешь это лучше, чем показываешь, - сказал Эдди.
- До фига как хорошо понимаешь. По-моему, тебе хочется,  чтобы  я  подошел
туда, где меня можно будет схватить, вот что. - Не отрывая взгляда от лица
Роланда, юноша дернул головой в сторону двери и, не ведая, что  неподалеку
кто-то думает то же самое, прибавил: - Знаю, знаю,  ты  болен.  Но,  может
быть, ты делаешь вид, что намного слабее, чем на  самом  деле.  Может,  ты
самую капельку филонишь.
     - Может быть, - без улыбки проговорил Роланд и добавил: - Однако  это
не так.
     Хотя... отчасти это было именно так.
     - Впрочем, от нескольких лишних шагов вреда не будет,  правда?  Долго
орать я не смогу. - Словно в подтверждение правоты стрелка, последний слог
прозвучал хриплым лягушачьим кваком. - Но мне  необходимо  заставить  тебя
подумать, что ты делаешь... что ты надумал сделать. Раз уж нельзя  убедить
тебя пойти со мной, возможно, я сумею  хотя  бы...  заставить  тебя  снова
насторожиться.
     - Ради твоей драгоценной Башни, - фыркнул Эдди, однако, оскальзываясь
и  вздымая  изорванными   теннисными   туфлями   вялые   облачка   темной,
красновато-бурой пыли, спустился до середины уже  преодоленного  им  ранее
участка склона.
     - Ради моей драгоценной  Башни  и  твоего  драгоценного  здоровья,  -
сказал стрелок. - Не говоря уж о твоей драгоценной жизни.
     Из кобуры на левом бедре, повинуясь руке Роланда, выскользнул  второй
и последний револьвер. Стрелок посмотрел на него с выражением и печальным,
и в то же время отстраненно-холодным.
     - Если ты думаешь, что сумеешь меня испугать...
     - Не думаю. Ты же знаешь, что я не могу застрелить тебя, Эдди. Но мне
кажется, тебе действительно необходимо преподать наглядный урок того,  как
изменилось положение дел. Как сильно оно изменилось.
     Роланд поднял револьвер, прицелился - не в юношу, в пустынный  океан,
где ходили большие волны - и большим пальцем  спустил  курок.  В  ожидании
оглушительного грохота выстрела Эдди внутренне подобрался.
     Ничего подобного. Только унылый щелчок.
     Роланд опять оттянул боек.  Барабан  провернулся.  Стрелок  нажал  на
курок, и вновь они не услышали ничего, кроме слабого щелчка.
     - Не переживай, - сказал Эдди. - Там, откуда  я  родом,  Министерство
Обороны наняло бы тебя после первой же осечки. С таким же успехом  ты  мог
бы...
     Но оглушительное "БА-БАХ!" револьвера обрубило окончание фразы так же
аккуратно и чисто, как Роланд  в  бытность  свою  учеником,  упражняясь  в
стрельбе по мишеням, обрубал с деревьев мелкие  веточки.  Эдди  подскочил.
Выстрел  мигом  оборвал  доносившееся  с  холмов  непрерывное  рииииииииии
насекомых, которые медленно и осторожно возобновили пение лишь после того,
как Роланд положил револьвер себе на колени.
     - И что, черт возьми, это доказывает?
     - Полагаю, что все зависит от того, к чему ты  прислушаешься,  а  что
откажешься выслушать, -  чуть  резковато  ответил  Роланд.  -  Это  должно
доказывать, что среди этих  патронов  есть  и  хорошие.  Кроме  того,  это
наводит на подозрения - на сильные подозрения  -  ч