остранство, и пространства между пространствами.
     - Свет!
     Роланд падал, падал...
     Солнце съежилось. Мимо стрелка  вихрем  пронеслась  вдоль  и  поперек
изборожденная каналами красная планета. Вокруг нее яростно  вращались  две
луны. Крутящийся пояс камней. Бурлящая газами гигантская планета - слишком
громадная,   чтобы   выдержать   себя,   и,   следовательно,   сплющенная.
Окольцованный  мир,  блиставший  внутри  опояски  из  льдистых  игольчатых
кристаллов.
     - Свет! Да будет...
     Иные миры - один, другой, третий. Далеко за границами  последнего,  в
мертвой темноте подле  сверкавшего  не  ярче  потускневшего  гроша  солнца
вращался, один-одинешенек, шар изо льда и камня.
     Тьма.
     - Нет, - сказал стрелок.  Прозвучавшие  безжизненно  слова  бесследно
канули во мрак,  который  был  темней  темного.  Самая  глухая  ночь  души
человеческой в сравнении с ним была разгаром дня, тьма под горами -  всего
лишь грязным пятном на лике Света. - Прошу тебя, не надо больше. Не  надо.
Не на...
     - СВЕТ!
     - Не надо больше. Прошу, не надо...
     Сами звезды начали съеживаться. Все туманности  стянулись  воедино  и
стали бессмысленными мазками грязи. Казалось, вся вселенная стягивается  к
единому центру, и этим центром был стрелок.
     - Иисусе хватит хватит хватит...
     На ухо Роланду вкрадчиво зашептал голос человека в черном:
     - Тогда отступись. Отбрось все помыслы о Башне. Ступай своей дорогой,
стрелок, и спаси свою душу.
     Роланд взял себя в руки. Потрясенный и  одинокий,  окутанный  мраком,
страшась стремительного натиска некоего абсолютного смысла, он взял себя в
руки и коротко, зло, повелительно произнес свое последнее слово:
     - НЕТ! НИКОГДА!
     - ТОГДА - ДА БУДЕТ СВЕТ!
     И стал свет, он  обрушился  на  стрелка  подобно  молоту  -  великий,
первобытный, изначальный свет. Сознание гибло в  этом  свете,  но  стрелок
успел понять нечто космической важности. С мучительным усилием  вцепившись
в него, он устремился к своему "я".
     Спасшись бегством от безумия,  заключенного  в  этом  знании,  Роланд
очнулся.


     Ночь еще длилась - та же самая или другая,  узнать  было  невозможно.
Вытолкнув себя из глубин, куда  его  занесло  сверхэнергичным  прыжком  на
человека в черном, стрелок взглянул на поваленный ствол железного  дерева,
где тот раньше сидел. Человека в черном там не было.
     Роланда затопило чувство безбрежного отчаяния -  Господи,  опять  все
сначала - а потом человек в черном сказал у него за спиной:
     - Я здесь, стрелок. Мне не нравится, когда ты так близко. Ты  во  сне
разговариваешь. - Он хихикнул.
     Стрелок, пошатываясь, стал на колени и обернулся. Костер  выгорел  до
красных  угольев  и  серой  золы,  оставив  знакомый  распавшийся  рисунок
истраченного топлива. Человек в черном  сидел  рядом  с  ним,  причмокивая
губами над жирными остатками кролика.
     - А ты молодцом, - сказал человек в черном. - Никоим  образом  нельзя
было бы наслать такое видение на Мартена. Он вернулся бы  пускающим  слюни
идиотом.
     - Что это  было?  -  спросил  стрелок,  выговаривая  слова  невнятно,
дрожащим голосом. Он чувствовал, что, если  попробует  подняться,  у  него
подкосятся ноги.
     - Вселенная, -  небрежно  ответил  человек  в  черном.  Он  рыгнул  и
выбросил кости в костер, где они замерцали нездоровой белизной. Над  чашей
голгофы с острой печалью свистел ветер.
     - Вселенная, - отрешенно повторил стрелок.
     - Тебе нужна Башня, - сказал человек в черном. Казалось, это вопрос.
     - Да.
     - Но тебе ее не видать,  -  продолжил  человек  в  черном  и  весело,
жестоко улыбнулся. - Представляю,  как  близко  к  краю  подтолкнуло  тебя
последнее событие. Башня убьет тебя, даже если между вами будет полмира.
     - Ты ничего обо мне не знаешь, - спокойно сказал  стрелок,  и  улыбка
его собеседника растаяла.
     - Я создал твоего отца и сломил его, - беспощадно проговорил  человек
в черном. - Через Мартена пришел к  твоей  матери  и  взял  ее.  Так  было
предначертано, так и случилось. Я - ничтожнейший из тех, кто служит Башне.
В мою власть была отдана Земля.
     - Что я видел? - спросил стрелок. - Под конец? Что это было?
     - А как тебе показалось?
     Стрелок задумчиво молчал. Он пошарил в поисках табака,  и  ничего  не
нашел. Человек в черном не предложил наполнить ему кисет -  ни  с  помощью
черной магии, ни с помощью белой.
     - Был свет, -  наконец  сказал  стрелок.  -  Великий  белый  свет.  А
потом... - Он осекся и уставился на человека в черном. Тот подался вперед,
а в чертах лица запечатлелось чуждое чувство, выписанное  слишком  крупно,
чтобы солгать или отречься. Удивление.
     - Ты не знаешь, - сказал стрелок и заулыбался. - О  великий  чародей,
возвращающий к жизни мертвецов, ты не знаешь.
     - Знаю, - сказал человек в черном. - Но не знаю... что.
     - Белый свет, -  повторил  стрелок.  -  А  потом  -  стебелек  травы.
Один-единственный стебелек, заполнивший все. А я был крошечным. Бесконечно
малым.
     - Травинка. - Человек в  черном  прикрыл  глаза.  Его  лицо  казалось
изможденным, искаженным гримасой. - Травинка. Ты уверен?
     - Да. - Стрелок наморщил лоб. - Но она была лиловой.


     И тогда человек в черном заговорил.
     Вселенная (сказал он) предлагает ограниченному  уму  слишком  большой
парадокс, чтобы тот мог ухватить его смысл. Как живому мозгу не  под  силу
постичь мозг неживой (пусть даже он думает, будто способен  на  это),  так
ограниченный ум не может понять бесконечность.
     Прозаический факт самостоятельного существования вселенной  в  пух  и
прах разбивает прагматиков и циников. Было время - пусть за сто  поколений
до того, как  мир  сдвинулся  с  места,  -  когда  человечество  набралось
довольно отваги, и  научной,  и  технической,  чтобы  отбить  от  великого
каменного столпа реальности осколок-другой. Но и тогда лживый  свет  науки
(знания, если угодно) сиял лишь в нескольких развитых странах.
     И  все  же,  невзирая  на  чудовищное  увеличение  наличных   фактов,
проникать в суть  вещей  случалось  редко.  Стрелок,  наши  отцы  победили
"болезнь,  заставляющую  гнить",  которую   мы   называем   "рак",   почти
превозмогли старение, отправились на луну...
     ("Не верю", - решительно объявил стрелок, на  что  человек  в  черном
попросту улыбнулся и ответил: "И не нужно".)
     ...и создали или открыли сотню других чудесных безделок. Однако такое
изобилие информации очень мало, если вообще, позволяло проникать в природу
вещей. Никто не слагал великих од чуду искусственного осеменения...
     ("Чему?" "Зачатию детей от замороженной спермы". "Чушь собачья". "Как
угодно... хотя даже древние не были способны производить детей  из  такого
материала".)
     ...или машине-которая-движется. Редкие единицы, если  таковые  вообще
были, постигли Принцип Реальности; новое знание  всегда  ведет  к  тайнам,
вселяющим еще больший ужас и благоговение. Растущее  понимание  психологии
мозга ведет к уменьшению возможности существования  души,  однако  природа
изысканий увеличивает вероятность такового. Понимаешь?  Конечно,  нет.  Ты
окружен собственной романтической аурой, ты изо дня в день пребываешь  бок
о бок с тайной. И все же сейчас ты приближаешься к границам... не веры, но
понимания.  Оказываешься  лицом  к  лицу  с  оборотной  стороной  душевной
энтропии.
     Но к более прозаическим вещам:
     Величайшая тайна, какую предлагает нам вселенная, есть  не  жизнь,  а
Мера. Мера вбирает в себя жизнь, Башня - Меру. Дитя, которому  более  всех
прочих привычно недоумение, говорит:  папочка,  что  над  небом?  Отец  же
отвечает: тьма космоса. Дитя: что за космосом? Отец: галактика.  Дитя:  за
галактикой? Отец: иная галактика. Дитя: а за  другими  галактиками?  Отец:
никто не знает.
     Видишь? Мера наносит нам поражение. Для рыбы  вселенная  -  озеро,  в
котором она живет. Что думает  рыба,  когда  ее  за  губу  выдергивают  из
серебристых пределов бытия в новую вселенную, где в воздухе тонешь, свет -
синее безумие, и огромные двуногие без жабер втискивают ее  в  короб,  где
нечем дышать, и, прикрыв мокрой травой, обрекают на смерть?
     Или можно  взять  острие  карандаша  и  увеличивать  его,  покуда  не
настанет момент, когда тебя как громом  поражает  осознание  ошеломляющего
факта: острие карандаша не плотно, оно состоит из атомов, которые вертятся
и крутятся, будто  триллион  чертовски  энергичных  планет.  То,  что  нам
кажется прочным, на деле лишь рыхлая сеть,  расползтись  которой  не  дает
гравитация.  Расстояния  между   этими   атомами,   покамест   ужатые   до
соответствующей величины, могут обернуться лигами, пропастями, вечностями.
Сами атомы состоят из ядер и  вращающихся  протонов  и  электронов.  Можно
шагнуть дальше, к субатомным частицам. А куда потом? К тахионам? В  ничто?
Конечно, нет. Все во вселенной отрицает ничто; единственно  невозможное  -
домысливать к фактам выводы.
     Если тебя занесет к пределу вселенной,  найдешь  ли  ты  там  дощатый
забор и надписи, гласящие ТУПИК? Нет. Не исключено,  что  там  обнаружится
нечто жесткое, закругленное - так, должно быть, цыпленку  видится  изнутри
яйцо.  И,  если  ты  проклюнешь  эту  скорлупу,  какой  великий,  льющийся
стремительным потоком свет воссияет в дырочку, проделанную тобой там,  где
кончается пространство? Возможно ли,  что  ты  проглянешь  сквозь  него  и
обнаружишь, что вся наша вселенная - не что иное, как часть  одного  атома
травинки? Возможно ли, чтобы тебя принудили думать, будто, спалив  прутик,
ты  испепелишь  вечность  вечностей?  Что  бытие  восходит  не  только   к
бесконечности, но к бесконечности бесконечностей?
     Возможно, ты понял, что наша вселенная играет в порядке  вещей  такую
же роль, как атом в былинке. Может ли быть, что все, что мы можем постичь,
воспринять, различить - от бесконечно малого вируса до далекой  туманности
Лошадиная Голова - заключено в одной-единственной  травинке...  стебельке,
который в чуждом временном потоке, возможно, просуществовал лишь день  или
два? Что, если этому стебельку предстоит быть срезанным  косой?  Когда  он
начнет гнить, проникнет ли гниение в нашу вселенную и в наши жизни,  делая
все желтым, бурым и иссохшим? Возможно, это уже началось. Мы говорим,  мир
сдвинулся с места - может быть, на самом деле мы подразумеваем, что он уже
начал иссыхать.
     Подумай, какими ничтожными делает нас такая концепция мироустройства,
стрелок! Коль скоро за всем этим приглядывает Господь  Бог,  действительно
ли он отмеряет справедливость одному из бесконечного  множества  комариных
племен? Видит ли  Его  око  падение  воробья,  если  воробей  этот  меньше
крупинки водорода, вольно плавающей в глубинах космоса?  А  если  видит...
какова должна быть природа такого Бога? Где Он обитает? Как возможно  жить
за пределами бесконечности?
     Вообрази песок Мохэйнской пустыни, которую ты  пересек,  чтобы  найти
меня, и вообрази триллион вселенных - не миров, а вселенных -  заключенных
внутри  каждой  песчинки  этой  пустыни;  внутри  же  каждой  вселенной  -
бесконечное число иных. Мы  возвышаемся  над  этими  вселенными  на  своем
жалком травяном наблюдательном пункте;  одним  взмахом  сапога  ты  можешь
отправить во тьму биллион биллионов миров,  чреду,  которую  не  завершить
никогда.
     Мера, стрелок... Соизмеримость...
     И все же пойдем в своих предположениях дальше. Предположим,  что  все
миры, все вселенные встречаются в одной точке, в одном  нексусе,  в  одном
столпе - в Башне. Быть может, на лестнице к самой  Божественности.  Посмел
бы ты, стрелок? Не может ли  быть,  что  где-то  над  всей  бесконечностью
реальности существует Чертог?..
     Ты не посмеешь.
     Не посмеешь.


     - Кто-то ведь уже посмел, - сказал стрелок.
     - Кто бы это?
     - Господь, - негромко сказал стрелок. Глаза его заблестели. - Господь
посмел... или чертог пуст, провидец?
     - Не знаю. - По вкрадчивому лицу  человека  в  черном  прошел  страх,
мягкий и темный, как крыло канюка. - И более того, не спрашиваю. Это могло
бы оказаться неразумно.
     - Боишься, что тебя поразит насмерть? - сардонически спросил стрелок.
     - Возможно, боюсь, что придется держать ответ, -  ответил  человек  в
черном, и на некоторое время воцарилось молчание. Ночь была очень длинной.
Над ними простерся Млечный Путь - он восхищал своим великолепием и блеском
и все-таки внушал ужас своей необитаемостью. Стрелку стало любопытно,  что
он почувствовал бы, если бы это чернильно-черное небо раскололось, впустив
стремительный поток света.
     - Костер, - сказал он. - Я замерз.


     Стрелок дремал. Проснувшись,  он  увидел,  что  человек  в  черном  с
нездоровой жадностью всматривается в него.
     - На что уставился?
     - На тебя, разумеется.
     - Ну  так  нечего.  -  Роланд  поворошил  костер,  разрушив  четкость
идеограммы. - Мне это не нравится. - Он поглядел на восток, чтобы увидеть,
не зародился ли там свет, но ночь все длилась и длилась.
     - Ты так скоро ищешь света?
     - Я был создан для света.
     - Ах, вот оно что! Как бестактно с моей стороны запамятовать!  И  все
же нам с тобой еще многое нужно обсудить. Так было велено моим господином.
     - Кем это?
     Человек в черном улыбнулся.
     - Что ж, не открыть ли нам обоим  правду?  Не  довольно  ли  лжи?  Не
довольно ли волшбы?
     - Волшбы? Что это значит?
     Но человек в черном настойчиво продолжал:
     - Ну, будем же откровенны, как  пристало  мужчинам.  Не  друзьям,  но
врагам и равным. Тебе нечасто будут предлагать такое, Роланд. Лишь недруги
говорят правду. Друзья и возлюбленные бесконечно лгут, пойманные в паутину
долга.
     - Тогда  будем  говорить  правду.  -  За  всю  эту  ночь  стрелок  не
высказывался лаконичнее. - Для начала объясни-ка мне, что такое волшба.
     - Волшба - это  колдовство,  стрелок.  Магия.  Чары  моего  господина
продлили нынешнюю ночь и будут длить ее, покуда...  покуда  наше  дело  не
будет сделано.
     - Это долго?
     - Долго. Большего сказать не могу. Не знаю сам. -  Человек  в  черном
стоял над костром, отблески тлеющих углей чертили на  его  лице  узоры.  -
Спрашивай. Я расскажу тебе то, что знаю. Ты нагнал меня. Превосходно; я не
думал, что тебе это удастся. И все же  твое  странствие  только  началось.
Спрашивай. Это достаточно скоро приведет нас к делу.
     - Кто твой господин?
     - Я никогда не видел его, но тебе этого не избежать. Чтобы  добраться
до Башни, тебе сперва  нужно  добраться  до  него,  Вечного  Пришельца.  -
Человек в черном беззлобно улыбнулся. - Ты должен убить  его,  стрелок.  И
все же я думаю, что ты хотел спросить не об этом.
     - Если ты никогда его не видел, откуда ты его знаешь?
     - Однажды - я жил тогда в далеком краю - он явился мне во сне, явился
совсем юным отроком. Тысячу лет назад, или пять, или десять. Он явился мне
в те дни, когда пращурам  еще  предстояло  пересечь  море.  В  земле,  что
зовется Англией. С тех пор, как он внушил мне, что есть  мой  долг,  время
успело срезать целый сноп столетий, хотя между порою юности и днями, когда
я достиг зенита славы, случались и поручения помельче. А слава моя  -  ты,
стрелок. - Он хихикнул. - Видишь ли, кое-кто отнесся к тебе серьезно.
     - У этого Пришельца нет имени?
     - О, имя есть.
     - Как же его величают?
     - Мэйрлин, - негромко отозвался человек  в  черном,  и,  оборвав  его
слова, где-то в темноте на востоке, там,  где  пролегли  горы,  загрохотал
камнепад  и  пронзительно,  точно   женщина,   закричала   пума.   Стрелок
затрепетал, человек в черном вздрогнул. - Но все же мне думается, ты хотел
спросить и не об этом. Не в твоей природе задумываться о  том,  что  будет
так нескоро.
     Стрелок знал вопрос - тот терзал его не  только  всю  эту  ночь,  но,
мнилось  ему,  многие  годы.  Слова  дрожали  на  губах,  но   Роланд   не
спрашивал... до поры.
     - Этот Пришелец, этот Мэйрлин, прислужник Башни? Как ты?
     - Мне с ним не равняться. Ему дан дар  жить  во  времени  вспять.  Он
является и меркнет, точно неверный переменчивый свет. Он во всех временах.
И все же есть некто более великий.
     - Кто?
     - Зверь, - со страхом прошептал человек в черном. - Хранитель  Башни.
Тот, кто порождает всю волшбу.
     - Что он такое? Что этот Зверь...
     - Не спрашивай более! - вскричал человек в черном, стремясь  говорить
с  суровой  непреклонностью.  Однако  усилия  пропали  втуне  -  в  голосе
прозвучала мольба. - Я не знаю! Не желаю знать. Говорить  о  Звере  значит
говорить о погибели своей души. Мэйрлин пред Ним то, что я пред Мэйрлином.
     - А над Зверем - Башня и то, что в ней?
     - Да, - едва слышно подтвердил  человек  в  черном.  -  Но  ты  хотел
спросить совсем о другом.
     Правда.
     - Ну хорошо, - сказал стрелок... и задал древнейший в мире вопрос:  -
Я знаю тебя? Я где-то видел тебя раньше?
     - Да.
     - Где? - Стрелок жадно подался вперед. Это был вопрос его судьбы.
     Человек в черном поспешно зажал рот ладонями и захихикал, точно малое
дитя.
     - Я думаю, ты знаешь.
     -  Где?!  -  Роланд  вскочил,  уронив  руки   на   потертые   рукояти
револьверов.
     - Не годится, стрелок. Сии вещицы не отворяют дверей, лишь  закрывают
их навсегда.
     - Где? - твердил стрелок.
     - Следует ли намекнуть? - вопросил человек в черном тьму. - По-моему,
следует. - Он  обратил  на  стрелка  обжигающий  взгляд.  -  Один  человек
когда-то дал тебе совет, - сказал он. - Твой учитель...
     - Да, Корт, - нетерпеливо перебил стрелок.
     - ...советовал повременить. Совет оказался плох - ведь то, что Мартен
измыслил против  твоего  отца,  развертывалось  уже  и  тогда.  Твой  отец
возвратился, и...
     - Его убили, - опустошенно докончил стрелок.
     - А когда ты обернулся  и  посмотрел,  Мартен  уже  сгинул...  сгинул
навсегда. Однако в окружении Мартена был некий человек... человек, который
предпочел одеяние инока и бритую голову кающегося грешника...
     - Уолтер, - прошептал стрелок. - Ты... ты вовсе не Мартен. Ты Уолтер!
     Человек в черном хихикнул.
     - К вашим услугам.
     - Теперь я должен тебя убить.
     - Вряд ли это было бы честно. В конце концов, это я отдал  Мартена  в
твои руки тремя годами позже, когда...
     - Значит, ты управлял мной.
     - В некоторых отношениях - да. Но довольно, стрелок.  Подходит  время
посвятить тебя в тайну. Позже, поутру, я рунами наложу  заклятье.  К  тебе
придут сны. А затем должно начаться твое настоящее странствие.
     - Уолтер, - повторил ошеломленный стрелок.
     - Сядь, - предложил человек в черном. - Я поведаю тебе свою  историю.
Твоя, я думаю, окажется куда длиннее.
     - Я не говорю о себе, - пробормотал стрелок.
     - И все же нынче ночью ты должен. Так, чтобы мы могли понять.
     - Понять что? Мою цель? Ты знаешь ее. Найти Башню - вот моя  цель.  Я
поклялся.
     -  Дело  не  в  твоей  цели,  стрелок.  Дело  в  твоей  голове.  Туго
соображающей, тупой, упорной голове. Такой еще не бывало  за  всю  историю
планеты. Возможно, за всю историю творения.
     - Сейчас время говорить. Время рассказов.
     - Тогда говори.
     Человек  в  черном  потряс  объемистым  рукавом  своего   просторного
одеяния. Оттуда выпал обернутый фольгой пакет  -  во  множестве  блестящих
складок отразились угасающие угли.
     - Табак, стрелок. Покуришь?
     Роланд сумел устоять перед кроликом,  но  перед  куревом  устоять  не
смог. Он нетерпеливыми пальцами раскрыл фольгу.  Внутри  оказалось  тонкое
крошево табака и зеленые, на удивление влажные листья для завертки. Такого
табака стрелок не видел десять лет.
     Свернув две  папиросы,  он  прикусил  кончик  каждой,  чтобы  ощутить
аромат, и одну предложил человеку в  черном.  Тот  взял.  Оба  достали  из
костра по горящему прутику.
     Стрелок прикурил, глубоко