сложены  картонные  коробки  с  патронами,  Роланд
размышлял.
     - Давай четыре коробки, - наконец сказал он.  Представить  себе,  что
потребуется так много патронов, Роланд не мог, но и искушение обладать ими
было непреодолимым.
     Жирный Джонни выставил коробки на прилавок. Роланд, которому все  еще
с трудом верилось, что это не розыгрыш и не обман, сдвинул крышку с  одной
из них. Но нет, там лежали самые настоящие патроны - чистенькие,  сияющие,
без отметин; ими никогда еще не стреляли, никогда не меняли в  них  порох.
Он на секунду поднес одну из пуль к свету, потом вернул ее в коробку.
     - Теперь достань пару тех наручней.
     - Наручней?..
     Стрелок справился в "Мортципедии".
     - Наручников.
     - Мистер, не понимаю, чего вам надо. Касса...
     - Делай, что я говорю. Быстро.
     "Господи, это никогда  не  кончится",  -  мысленно  простонал  Жирный
Джонни. Открыв другую секцию прилавка, он вынул пару наручников.
     - Ключ? - спросил Роланд.
     Жирный Джонни положил ключ от наручников на прилавок.  Ключ  тихонько
звякнул. Один из лежащих в беспамятстве  полицейских  вдруг  всхрапнул,  и
Джонни едва слышно взвизгнул.
     - Повернись ко мне спиной, - велел стрелок.
     - Вы  ведь  не  собираетесь  застрелить  меня,  а?  Скажите,  что  не
собираетесь!
     - Не собираюсь, - без выражения произнес Роланд. - При  условии,  что
ты немедленно повернешься. Если нет, пристрелю.
     Жирный  Джонни  повернулся  спиной  к   Роланду,   принимаясь   шумно
всхлипывать. Конечно, мужик сказал, что не собирается его мочить, но запах
разборки между бандами становился слишком крепким, чтобы  не  обращать  на
него внимания. Джонни и  наварить-то  толком  не  успел!  Плач  перешел  в
сдавленные причитания с подвывом.
     -  Прошу  вас,  мистер,  не  стреляйте,  пожалейте  мою   мать.   Она
старенькая, совсем слепая. Она...
     - Она обречена на страдание: ее сын -  трусливая  душонка,  -  сурово
оборвал его стрелок. - Запястья вместе.
     Жирный Джонни (мокрые брюки прилипали в шагу), хныча, подчинился.  На
руках у него в два счета защелкнулись стальные браслеты.  Как  этот  зомби
исхитрился так быстро оказаться за прилавком, перелезть  или  обойти  его,
Джонни не имел ни малейшего представления. И знать не хотел.
     -  Стой  здесь  и  смотри  в  стену,  пока  я  не  скажу,  что  можно
повернуться. Если повернешься раньше, убью.
     Рассудок Жирного Джонни озарила надежда. Может быть, в  конце  концов
этот тип не собирается его шлепнуть. Может, он не полный псих, а только  с
легким приветом.
     - Да нет же. Господом Богом клянусь. Клянусь всеми святыми. Всеми Его
ангелами. Всеми архан...
     - А я клянусь, что коли ты не заткнешься, я прострелю тебе глотку,  -
сказал зомби.
     Жирный Джонни заткнулся. Ему казалось, что он простоял лицом к  стене
целую вечность. В действительности прошло около двадцати секунд.
     Стрелок опустился на  колени,  положил  револьвер  продавца  на  пол,
быстро взглянул на презренного червя, дабы убедиться, что тот  ведет  себя
паинькой, и перевернул двух других на спину. Оба были в  полной  отключке,
однако,  рассудил  Роланд,  пострадали   неопасно.   Дышали   они   ровно,
размеренно. У  того,  которого  звали  Диливэн,  из  уха  тонкой  струйкой
сочилась кровь, но этим все ограничивалось.
     Бросив на продавца еще один быстрый взгляд, Роланд расстегнул и  снял
со стрелков портупеи. Потом он скинул синий пиджак Морта и застегнул их на
себе. Револьверы были не те, но опять  иметь  при  себе  пушку  все  равно
оказалось приятно. Чертовски приятно. Он не поверил бы, до чего приятно.
     Два револьвера. Один для  Эдди,  другой  для  Одетты...  если  Одетте
когда-нибудь можно будет доверить  револьвер.  Роланд  вновь  облачился  в
пиджак Джека Морта и опустил в каждый  карман  по  две  коробки  патронов.
Некогда безупречный пиджак разбух, потерял форму. Взяв "Магнум"  продавца,
Роланд переложил патроны в задний карман, а револьвер зашвырнул на  другую
половину магазина. Когда тот ударился  о  пол,  Жирный  Джонни  вздрогнул,
снова тихонько взвизгнул и упустил в штаны  еще  несколько  капель  теплой
влаги.
     Стрелок встал и велел Жирному Джонни обернуться.


     Когда Жирный Джонни еще раз посмотрел на пренеприятнейшего субъекта в
синем костюме и золотых очках, челюсть у него отвалилась. На миг он  свято
и несокрушимо уверовал в то, что пока стоял к незваному гостю спиной,  тот
превратился в привидение.  Жирному  Джонни  померещилось,  будто  за  этим
человеком брезжит куда более реальная  фигура,  один  из  тех  легендарных
джентльменов удачи, о ком в свое время (сам Джонни был тогда от горшка два
вершка) сняли столько фильмов  и  телепостановок;  один  из  парней  вроде
Вайятта Эрпа, Дока Холлидэя и Буча Кэссиди.
     Потом перед глазами у Джонни прояснилось, и он понял, что сделал этот
псих ненормальный: забрал у фараонов пушки и нацепил на себя. В результате
из-за костюма с галстуком он должен был бы выглядеть  смехотворно,  однако
смеяться почему-то не хотелось.
     - Ключ к наручням на прилавке. Когда поссмены очнутся, они  освободят
тебя.
     Псих ненормальный взял бумажник, раскрыл и - невероятно! - прежде чем
запихать обратно в карман, выложил  на  стекло  четыре  двадцатидолларовых
купюры.
     - За патроны, - пояснил Роланд. - Пули из твоего  револьвера  я  тоже
забрал. Их я намерен выбросить, когда  уйду  из  магазина.  Думаю,  что  с
незаряженным револьвером и без бумажника  тебя  трудно  будет  обвинить  в
совершении преступления.
     Жирный Джонни громко сглотнул. Наступил один из редких моментов в его
жизни: он онемел.
     - Теперь вот что. Где тут ближайший... - Пауза. - Ближайшая аптека?
     Жирный Джонни внезапно все понял - или ему так  показалось.  Конечно,
парень торчок. Вот и ответ. Неудивительно, что он такой странный.  Небось,
накачался по самые уши.
     - З-за углом. Полквартала по Сорок девятой в сторону центра.
     - Если врешь, я вернусь и вгоню пулю тебе в мозги.
     - Не вру я! - возопил Жирный Джонни. - Христом-Богом клянусь! Святыми
угодниками! Родной матерью...
     Но дверь уже захлопывалась. Жирный Джонни на миг застыл в  абсолютном
молчании, не в силах поверить, что чокнутый ушел.
     Потом он так быстро, как только мог, обогнул  прилавок  и  подошел  к
двери. Повернувшись к ней спиной, он принялся ощупью искать замок. Наконец
Джонни удалось ухватиться за него и повернуть. Повозившись еще немного, он
изловчился и задвинул засов.
     Только тогда Жирный Джонни позволил себе медленно сползти по стене  и
занять сидячее положение. Судорожно разевая рот, точно вытащенная из  воды
рыба, он задыхающимся, плачущим голосом клятвенно заверял Господа со всеми
Его святыми и ангелами, что сегодня  же  после  обеда  -  собственно,  как
только кто-нибудь из легавых очухается и освободит  его  от  наручников  -
отправится в церковь Святого Антония. Он собирался исповедаться, покаяться
и принять причастие.
     Жирный Джонни Холден хотел уладить дела с Богом.
     Что до сих пор было, едрена мать, просто слишком нелегко.


     Заходящее солнце над Западным Морем  превратилось  в  огненную  дугу.
Дуга сузилась в одинокую светлую и яркую полоску,  опалившую  Эдди  глаза;
если долго смотреть на подобный  свет,  можно  получить  хронический  ожог
сетчатки. Таков был  лишь  один  из  множества  занятных  фактов,  которые
узнаешь в школе - фактов,  помогающих  устроиться  на  работу,  где  можно
реализовать свои  возможности  (например,  барменом  на  неполный  рабочий
день), и обзавестись интересным хобби (скажем, целыми днями искать, где  и
на какие шиши прикупить героинчика). Эдди все смотрел. Ему  казалось,  что
получит он ожог глаз или нет, скоро станет уже несущественно.
     Он не докучал мольбами ведьме, засевшей у него за спиной.  Во-первых,
это не помогло бы. Во-вторых, Эдди не хотел унижаться. Вся  его  жизнь  до
сих пор была сплошным унижением; сейчас он  обнаружил,  что  не  желает  в
последние несколько минут уронить себя еще больше. Несколько минут  -  вот
все, что у него теперь осталось. Несколько минут,  а  потом  ослепительная
полоска исчезнет и пробьет час чудовищных омаров.
     Эдди перестал уповать на то, что в  последнюю  секунду  некое  дивное
превращение вернет ему Одетту - так же, как перестал надеяться, что  Детта
признает: в случае его смерти она почти  наверняка  навсегда  застрянет  в
этом мире, как корабль на мели. Еще четверть  часа  тому  назад  Эдди  был
убежден: Детта берет его на пушку. Теперь он уже не обманывался.
     "Ладно, все лучше, чем медленно,  по  дюйму  за  раз,  затягивающаяся
удавка", - подумал он, сомневаясь, впрочем, что это соответствует  истине,
поскольку ночь за ночью видел  омерзительных  омароподобных  тварей.  Эдди
надеялся, что сумеет  умереть  без  истошных,  пронзительных  криков.  Ему
казалось, что это вряд ли окажется возможно, но он намеревался рискнуть.
     - Придут, придут по твою душу, беложопый!  -  захлебываясь,  верещала
Детта. - Теперь уж с минуты на минуту! Лучшего обеда  у  этих  красавчиков
отродясь не бывало!
     Детта не просто пугала, Одетта не возвращалась... и стрелок  -  тоже.
Последнее отчего-то ранило сильнее всего. Эдди был уверен,  что  за  время
путешествия по взморью они со стрелком стали... ну, если не  братьями,  то
напарниками, и Роланд по крайней мере попробует защитить его.
     Но Роланд не шел.
     Может быть, дело не в том, что он не хочет возвращаться. Может, он не
может вернуться. Может, он погиб, убит охранником в аптеке... блин,  то-то
была бы хохма -  последнего  стрелка  на  свете  убивает  "Полицейский  по
найму"... а может, он попал под такси. Может, он погиб, а  дверь  исчезла.
Может, потому-то она и не пугает. Может, пугать-то и нечем.
     - Теперь уж с минуты на минуту! - взвизгнула Детта, и тут Эдди  стало
ни к чему тревожиться за  свою  сетчатку,  поскольку  последний  блестящий
ломтик света исчез, оставив после себя лишь бледный отсвет.
     Эдди уставился на океан. Перед глазами медленно  таяли  яркие  пятна,
какие остаются, когда переводишь взгляд  с  ярко  освещенного  предмета  в
темноту. Эдди ждал, когда из волн, кувыркаясь  и  перекатываясь,  появится
первый гигантский омар.


     Отвернувшись, Эдди  попытался  уклониться  от  первого  чудовища,  но
оказался чересчур нерасторопен. Клешня содрала с  его  лица  лоскут  живой
плоти, разбрызгала студенистой слизью  левый  глаз,  явила  влажный  блеск
замерцавшей в сумерках кости.  Омар  задавал  свои  вопросы,  а  Настоящая
Гадина хохотала...
     "Прекрати, -  скомандовал  себе  Роланд.  -  Подобные  раздумья  хуже
беспомощности. Это смятение. Растерянность. Коих быть не должно. Возможно,
время еще есть".
     И оно еще было - в тот момент.  Когда  Роланд  в  теле  Джека  Морта,
размахивая руками и устремив решительный взгляд  налитых  кровью  глаз  на
вывеску с надписью "АПТЕКА", широко шагал по Сорок девятой улице, пребывая
в  полном  неведении  относительно  пристальных  взглядов,  которыми   его
награждали прохожие,  и  того,  как  круто  люди  сворачивали  в  сторону,
стремясь избежать столкновения с ним, солнце в его родном мире еще  стояло
над горизонтом. Черты, у которой море встречалось  с  небом,  нижний  край
огненного диска должен был коснуться примерно через  четверть  часа.  Коль
скоро Эдди ожидало время страданий, оно по-прежнему было впереди.
     Стрелок, впрочем, не знал этого наверняка; он знал только, что по  ту
сторону двери более поздний час, чем  здесь.  Пусть  солнце  там  все  еще
должно было стоять над горизонтом - предположение, что время в обоих мирах
течет с одинаковой скоростью, могло оказаться убийственным... особенно для
Эдди - в этом случае юношу ждала  невообразимо  страшная  смерть,  которую
стрелок, тем не менее, все время пытался вообразить.
     Его неодолимо тянуло оглянуться, увидеть. И все же Роланд не смел. Не
должен был.
     Течение его мыслей сурово прервал голос Корта:
     Управляй тем, чем можешь, червь. Обуздывай, что можешь обуздать.  Все
прочее пусть катится на легком катере к ебене  матери,  и  коль  поражение
будет неизбежно - погибни, паля из обоих револьверов.
     Да.
     Но это нелегко.
     Порой очень нелегко.
     Будь Роланд чуть менее свирепо сосредоточен на том, чтобы  как  можно
скорее завершить свои дела в этом мире  и  убраться  ко  всем  чертям,  он
заметил и понял бы отчего люди, вытаращив на него глаза, резко сворачивали
с дороги. Впрочем, это ничего бы не изменило. Он  шагал  к  синей  вывеске
(где, согласно  "Мортципедии",  можно  было  получить  снадобье  Ке-флекс,
необходимое его телесной  оболочке),  да  так  быстро,  что,  невзирая  на
отягощавший все карманы груз свинца, полы  пиджака  Морта  развевались  за
спиной, открывая застегнутые  на  бедрах  портупеи,  надетые  Роландом  не
аккуратно и прямо, как носили их былые владельцы, а низко,  крест-накрест,
как он носил свои.
     Уличным лабухам, лоточникам и  выбравшейся  по  магазинам  публике  с
Сорок девятой Роланд казался, в общем,  тем  же,  кем  и  Жирному  Джонни:
головорезом.
     Роланд поравнялся с аптекой Каца и вошел внутрь.


     В свое время стрелок знавал и волшебников, и чародеев,  и  алхимиков.
Среди них попадались и умные  шарлатаны,  и  глупые  мошенники,  верить  в
которых могли только еще большие глупцы (впрочем, дураков на свете  всегда
хватает,  а  потому  выживали  даже  тупые  мошенники  -  честно   говоря,
подавляющее большинство, как  ни  странно,  процветало),  и  малая  толика
таких, что и в самом деле умели то, о чем говорилось шепотом. Эти немногие
способны были вызвать демонов или мертвецов, убить проклятием или излечить
странными  зельями.  Одного  из  них  стрелок  считал  подлинным  демоном,
созданием, лишь  притворяющимся  человеком.  Оно  называло  себя  "Флэгг".
Роланд увидел его лишь мельком, да и то, когда развязка уже близилась и на
его родной край надвигались хаос и полное  разорение.  По  горячим  следам
Флэгга явились двое молодых мужчин, судя по виду - доведенные до  отчаяния
и все же непреклонно-суровые. Звали мужчин  Деннис  и  Томас.  Эта  троица
промелькнула лишь на крохотном отрезке того, что составляло  запутанный  и
запутывающий период жизни стрелка, однако  Роланду  навсегда  врезалось  в
память, как Флэгг у него на глазах превратил прогневавшего его человека  в
воющего пса. Он помнил это  достаточно  хорошо.  Помимо  Флэгга,  был  еще
человек в черном.
     И Мартен.
     Мартен, соблазнивший мать Роланда в отсутствие  ее  супруга;  Мартен,
попытавшийся  спровоцировать  гибель  Роланда  и  ставший   вместо   этого
виновником его раннего возмужания;  Мартен,  которого  он,  возможно,  еще
встретит на пути к Башне... или подле нее.
     Все, сказанное выше, имеет единственную цель - пояснить, что  Роланд,
имевший опыт общения с чародеями и колдунами, ожидал увидеть в аптеке Каца
нечто совершенно отличное от того, что обнаружил в действительности.
     Он заранее рисовал себе полутемную,  освещенную  свечами  комнатушку,
полную горьких испарений и сосудов с неведомыми порошками и жидкостями,  с
приворотными зельями и колдовскими отварами - сосудов, многие  из  которых
заросли толстым  слоем  пыли  или  вековой  паутиной.  Он  ожидал  увидеть
человека в одеянии с капюшоном; возможно,  опасного  человека.  Увидев  за
прозрачным стеклом витрин людей, двигавшихся так же небрежно, как в  любой
другой лавке, он с уверенностью посчитал их иллюзией.
     Они не были иллюзией.
     Поэтому секунду-другую стрелок  просто  стоял  на  пороге,  испытывая
поначалу изумление,  затем  -  ироническое  веселье.  Здешний  мир  -  мир
летающих по воздуху вагонов и дешевой, точно песок, бумаги -  кажется,  на
каждом шагу подсовывал ему диковину за  диковиной,  заставляя  терять  дар
речи.  Самоновейшим  же  дивом  явилось  то,  что  местные  жители  просто
разучились удивляться - здесь,  в  обители  чудес,  Роланд  увидел  только
скучные лица и вялую походку.
     Тысячи бутылочек, снадобья, приворотные зелья...  но  почти  все  это
"Мортципедия" определила как шарлатанские средства. Тут -  целебная  мазь,
что должна восстанавливать, но не восстанавливает выпавшие волосы,  там  -
крем, лживо сулящий удалить с рук и ног отвратительные пятна,  а  здесь  -
средства для лечения  того,  что  не  требует  лечения:  чтобы  заставлять
кишечник работать или наоборот, чтобы делать зубы белыми, волосы  черными,
а дыхание - приятным, будто этого нельзя  добиться,  пожевав  кору  ольхи.
Никакой магии, лишь  пустяки...  хотя  астин  и  еще  несколько  снадобий,
которые, судя по названиям, могли оказаться полезными,  там  были.  Однако
основным чувством, испытанным Роландом, было  смятение.  Мудрено  ли,  что
там, где обещали волшебство, но  занимались  больше  благовониями,  нежели
колдовскими отварами, люди разучились удивляться?
     Впрочем, еще  раз  справившись  в  "Мортципедии",  Роланд  обнаружил:
истинный смысл этого места - не только в том, на что он смотрит.  Подлинно
действенные снадобья держали надежно укрытыми от глаз. Получить  их  можно
было лишь имея указ чародея. В этом мире такие чародеи звались "ВРАТ-ШИ" и
записывали  свои  магические  формулы  на  листочках  бумаги  -   согласно
"Мортципедии", "РЕЙСЕПАХ". Это слово было незнакомо стрелку. Можно было бы
проконсультироваться более подробно, но он не стал утруждаться.  Он  знал,
что ему нужно, и, быстро заглянув в "Мортципедию", выяснил, где  именно  в
магазине это можно добыть.
     Роланд широким шагом двинулся по проходу  к  высокому  прилавку,  над
которым было написано "ИЗГОТОВЛЕНИЕ И ОТПУСК ЛЕКАРСТВ ПО РЕЦЕПТАМ".


     Тот Кац, что в 1927 году открыл на  Сорок  девятой  улице  "Аптеку  и
торговлю сельтерской Каца (галантерея и  всякая  всячина  для  барышень  и
кавалеров)", давно лежал на кладбище, а его единственный сын выглядел так,
будто и сам одной ногой уже стоял в могиле. Кацу-младшему было всего сорок
шесть, но выглядел он на  двадцать  лет  старше  -  лысеющий,  хрупкий,  с
желтоватой кожей. Он знал, что про него говорят, будто он - вылитая смерть
с косой, но никто не понимал, почему.
     Взять хотя бы эту озабоченную, которая сейчас звонит. Миссис  Ратбан.
Рвет и мечет. Дескать, если он не отпустит валиум по ее треклятому рецепту
- сейчас же, СИЮ ЖЕ МИНУТУ! - она подает на него в суд.
     Что вы себе думаете, мадам, я насыплю вам этих синеньких  шариков  по
телефону? Тогда она по крайней мере сделала бы ему одолжение, заткнулась -
разинула бы пасть пошире, подняв над  ней  телефонную  трубку,  и  дело  с
концом.
     Эта  мысль  вызвала  у  Каца-младшего  жутковатую  улыбку,  открывшую
желтоватые зубы.
     - Миссис Ратбан, вы не понимаете, - через  минуту  (целую  отмеренную
секундной  стрелкой  его  наручных  часов  минуту)  перебил  Кац  бушующую
клиентку. Как бы ему хотелось хоть раз суметь  сказать:  "Хватит  на  меня
орать, дура-баба! Ори  на  своего  ДОКТОРИШКУ!  Он  посадил  тебя  на  это
дерьмо!" Верно.  Проклятые  знахари  прописывали  валиум  так,  будто  это
жевательная резинка, а когда решали урезать снабжение, на кого  выливалось
все дерьмо? На этих коновалов? О, нет! На него!
     - Не понимаю? Как это так - не понимаю? - Голос жужжал в ухе у  Каца,
словно злющая оса в банке. - Я вот что понимаю: я с вашей дрянной  аптекой
немало дел делаю, все эти годы я была вашей верной клиенткой и...
     - Вам, миссис Ратбан, придется поговорить с... - Кац  опять  взглянул
сквозь очки на карточку паскудной бабы, - ...с доктором  Брамхоллом.  Срок
действия вашего рецепта истек. По федеральным законам отпуск  валиума  без
рецепта  -  преступление.  "Хотя  преступлением  в  первую  голову  должно
считаться выписывание таких рецептов... разве что тем  пациентам,  которым
прописываешь эту дрянь, даешь нигде не зарегистрированный номер телефона",